В категории материалов: 197
Показано материалов: 101-105 |
Страницы: « 1 2 ... 19 20 21 22 23 ... 39 40 » |
|
- Нет, государь... но уверен, что для чего-нибудь приятного, судя по милостивой улыбке вашего величества.
- Вам так кажется?
- Нет, государь, я вижу это.
- В таком случае вы ошибаетесь.
- Я, государь?
- Да, я призвал вас, напротив, чтобы поссориться с вами.
- Со мной, государь?
- С вами, и очень серьезно.
- Право, ваше величество пугаете меня... По я готов слушать, уверенный в справедливости и доброте вашего величества.
- Говорят, господин Фуке, что вы затеваете большой праздник в Во?
Фуке улыбнулся, как больной, ощутивший первые симптомы забытой им и возвращающейся лихорадки.
- И вы не приглашаете меня? - продолжал король.
- Государь, - отвечал Фуке, - я не думал об этом празднике, и только вчера вечером один из моих друзей (Фуке подчеркнул эти слова) напомнил мне о нем.
- Но ведь вчера вечером я вас видел, и вы ничего не сказали мне об этом, господин Фуке.
- Государь, мог ли я надеяться, что ваше величество спуститесь со своих царственных высот и удостоите своим посещением мое жилище?
- Простите, господин Фуке, вы ни слова не говорили мне о вашем празднике.
- Повторяю, я ничего не сказал об этом празднике королю, во-первых, потому, что еще ничего не было решено, а во-вторых, я боялся отказа.
- Что же заставило вас бояться отказа, господин Фуке? Берегитесь, я решил до конца выспросить вас.
- Горячее желание получить согласие короля на мое приглашение.
- Хорошо, господин Фуке, я вижу, что нам очень легко прийти к соглашению. Вы горите желанием пригласить меня на свой праздник, а я горю желанием побывать на нем; начинайте же, я приму ваше приглашение.
- Как! Ваше величество соблаговолите принять его? - пролепетал суперинтендант.
- Право, - засмеялся король, - выходит, как будто я не только принимаю приглашение, но сам напрашиваюсь.
- Ваше величество удостаиваете меня величайшей чести! - вскричал Фуке. - Но я принужден повторить слова господина де Ла Вьевиля, обращенные к вашему деду, Генриху Четвертому: "Господи, я недостоин".
- А я отвечу, господин Фуке, что, если вы устроите праздник, я приду к вам даже без приглашения.
- Благодарю вас, ваше величество, благодарю, - сказал Фуке, поднимая голову при вести об этой милости, которая, но его мнению, должна была его разорить. - Но кто же предупредил ваше величество?
- Молва, господин Фуке; рассказывают чудеса о вас и о вашем доме. Вы возгордитесь, господин Фуке, если узнаете, что король ревнует к вам?
- Это сделает меня счастливейшим из смертных, государь, потому что в тот день, когда король воспылает ревностью к владельцу Во, у того найдется подарок, достойный короля.
- Итак, господин Фуке, устраивайте праздник и распахните настежь двери вашего дома.
- Я прошу ваше величество назначить день, - отвечал Фуке.
- Ровно через месяц.
- Вашему величеству не угодно выразить еще какое-нибудь желание?
- Нет, господин суперинтендант. Я хочу только почаще видеть вас подле себя.
- Государь, я имею честь принимать участие в прогулке вашего величества.
- Отлично; так я ухожу, господин Фуке, а вот и дамы собираются.
Произнеся эти слова, король с пылкостью влюбленного юноши побежал от окна за перчатками и тростью, которые подал ему камердинер.
Со двора доносился топот лошадей и шум колес по усыпанному песком двору.
Король спустился вниз. Когда он появился на крыльце, все придворные замерли. Король пошел прямо к молодой королеве. Что касается королевы матери, то, чувствуя себя нездоровой, она не пожелала выезжать. Мария-Терезия села в карету вместе с принцессой и спросила у короля, куда ему будет угодно ехать.
Как раз в этот момент король увидел Лавальер, усталую и бледную после событий вчерашнего дня; она садилась в коляску с тремя подругами. Людовик рассеянно ответил королеве, что ему все равно, куда ехать, и что он будет чувствовать себя хорошо всюду, где будет королева.
Тогда королева приказала стремянным ехать в сторону Апремона.
Стремянные поскакали вперед.
Король сел на лошадь. Несколько минут он ехал рядом с каретой королевы и принцессы, держась у дверцы.
Небо прояснилось; однако в воздухе висела какая-то дымка, похожая на грязную кисею; в солнечных лучах кружились блестящие пылинки. Стояла удушливая жара. Но так как король, по-видимому, не обращал внимания на погоду, то она не тревожила и остальных, и кортеж по приказанию королевы направился к Апремону.
Толпа придворных шумела и была весела; видно было, что каждый хотел забыть язвительные речи, раздававшиеся накануне.
Особенно очаровательна была принцесса. В самом деле, она видела короля у дверцы и, поскольку ей не приходило в голову, что он едет возле кареты ради королевы, надеялась, что ее рыцарь вернулся к ней. |
|
- Так у вас есть власть?
- Я уже предлагал вам десять миллионов и снова предлагаю их.
Взволнованный Фуке тоже встал.
- Ничего не понимаю! Вы сказали, что собираетесь свергать королей и возводить на трон других. Я, должно быть, с ума сошел, или мне все это послышалось.
- Нет, вы не сошли с ума, я действительно говорил все это.
- Как же вы могли сказать подобные вещи?
- Можно с полным правом говорить о низвержении тронов и о возведении на них новых королей, когда стоишь выше королей и тронов... земных.
- Так вы всемогущи? - вскричал Фуке.
- Я сказал вам это и снова повторяю, - отвечал Арамис дрожащим голосом; глаза его блестели.
Фуке в бессилии опустился в кресло о сжал голову руками. Арамис несколько мгновений смотрел на него, словно ангел человеческих судеб, взирающий на простого смертного.
- Прощайте, - произнес он наконец, - спите спокойно и отошлите письмо Лавальер. Завтра увидимся, не правда ли?
- Да, завтра, - отвечал Фуке, тряхнув головой, точно человек, приходящий в себя, - но где же мы увидимся?
- На прогулке короля, если вам угодно.
- Отлично.
И они расстались.
Глава 3
ГРОЗА
На другой день с утра было пасмурно, сумрачно; так как в этот день была назначена прогулка короля, то всякий, открывая глаза, прежде всего устремлял взор на небо.
Над деревьями висел густой душный туман, и солнце, едва заметное сквозь тяжелую пелену, не в силах было рассеять его. Росы не было. Газоны стояли сухие, цветы жаждали влаги. Птицы пели сдержаннее, чем обыкновенно, посреди неподвижной, точно застывшей листвы. Не слышно было шороха и шума, этого дыхания природы, порождаемого солнцем. Стояла мертвая тишина.
Проснувшись и взглянув в окно, король был поражен сумрачностью природы. Однако все распоряжения были сделаны, все было приготовлено, и, главное, Людовик очень рассчитывал на эту прогулку, которая сулила ему много заманчивого; поэтому он без колебания решил, что погода не имеет никакого значения и так как прогулка назначена, она должна состояться.
Впрочем, в некоторых излюбленных богом земных царствах бывают часы, когда кажется, будто воля земного короля имеет влияние на божественную волю. У Августа был Вергилий, говоривший: "Nocte puit tota redeunt spectacula mane" <Всю ночь идет дождь, утром возвращаются зрелища (лат.).>. У Людовика XIV был Буало, говоривший совсем другое, и бог, относившийся к нему почти так же милостиво, как Юпитер к Августу.
Людовик по обыкновению прослушал мессу, хотя, по правде говоря, воспоминание об одном создании сильно отвлекало его от мыслей о создателе.
Во время службы он не раз принимался считать минуты, а потом секунды, отделявшие его от счастливого мгновения, когда должна была начаться прогулка, то есть того мгновения, когда на дороге должна была появиться принцесса с фрейлинами.
Само собой разумеется, что никто в замке не знал о ночном свидании короля с Лавальер. Может быть, болтливая Монтале и разгласила бы о нем, но на этот раз ее удержал Маликорн, предупредивший, что болтливость будет не в ее интересах.
Что же касается Людовика XIV, то он был так счастлив, что простил или почти простил принцессе ее вчерашнюю выходку. В самом деле, он должен был скорее быть довольным ею. Не будь этой злой шалости, он не получил бы письма от Лавальер; не будь этого письма, не было бы и аудиенции, а не будь этой аудиенции, он оставался бы в неизвестности. Его сердце было так переполнено блаженством, что там не оставалось места для досады, по крайней мере, в данную минуту.
Итак, вместо того чтобы нахмуриться при виде невестки, Людовик решил обойтись с нею еще дружелюбнее и любезнее, чем обыкновенно. Однако лишь при одном условии - что она не заставит себя долго ждать.
Вот о чем думал Людовик, слушая мессу, вот что заставляло его забывать во время церковной службы о вещах, над которыми ему следовало размышлять в качестве христианнейшего короля и старшего сына церкви.
Но бог так снисходителен к юным заблуждениям, и все, что касается любви, даже любви греховной, отечески им поощряется, что, выйдя от мессы и подняв глаза к небу, Людовик увидел сквозь разорванные тучи уголок лазурного ковра, разостланного под ногами господними.
Он вернулся в замок и, так как прогулка была назначена в полдень, а часы показывали только десять, усердно принялся за работу с Кольбером и Лионом.
Во время работы Людовик медленно расхаживал от стола к окну, выходившему на павильон принцессы; он заметил поэтому на дворе г-на Фуке, которого почтительно приветствовали придворные, узнавшие о вчерашней аудиенции. Фуке с любезным и счастливым видом направился, в свою очередь, приветствовать короля.
Завидев Фуке, король инстинктивно обернулся к Кольберу. Кольбер улыбнулся и, казалось, тоже был весь полон любезности и ликования. Это приятное настроение охватило его после того, как один из его секретарей вручил ему бумажник, который он, не открывая, спрятал в глубокий карман своих штанов.
Но так как в радости Кольбера всегда содержалось что-то зловещее, то из двух улыбок Людовик предпочел улыбку Фуке. Он знаком приказал суперинтенданту войти; затем обратился к Лиону и Кольберу:
- Закончите эту работу и положите ее на мой письменный стол, я прочту бумаги со свежей головой.
И король ушел.
По знаку Людовика XIV Фуке быстро поднялся по лестнице. Арамис же, сопровождавший суперинтенданта, затерялся в толпе придворных, так что король даже не заметил его.
Король встретился с Фуке на верхних ступеньках лестницы.
- Государь, - сказал Фуке, видя приветливую улыбку на лице Людовика, - вот уже несколько дней ваше величество осыпает меня милостями. Теперь не юный король царствует во Франции, а юный бог, бог наслаждения, счастья и любви.
Король покраснел. Комплимент был очень лестным, но он слишком прямо бил в цель.
Король проводил Фуке в маленький салон, отделявший его рабочий кабинет от спальни.
- Знаете ли, почему я вас позвал? - спросил король, садясь на подоконник, чтобы не упустить из виду цветник, куда выходили вторые двери из павильона принцессы. |
|
- Вот видите, вы боитесь его.
- Я не отрицаю.
- В таком случае я пропал.
- Как так?
- Я пользовался влиянием у короля только благодаря деньгам.
- Ну так что же?
- Я разорен.
- Нет!
- Как нет? Разве вы знаете мои дела лучше меня?
- Может быть.
- А что, если он потребует от меня этого праздника?
- Вы дадите его.
- А деньги?
- А разве их у вас когда-нибудь но хватало?
- О, если бы вы знали, какой ценой я достал последние деньги!
- Следующая сумма не будет стоить вам труда.
- Кто же мне ее даст?
- Я.
- Вы дадите мне шесть миллионов?.. Что говорите?.. Шесть миллионов?!
- Если понадобится, то и десять.
- Право, дорогой д'Эрбле, - сказал Фуке, - ваша самоуверенность пугает меня больше, чем гнев короля.
- Пустое!
- Кто же вы такой?
- Кажется, вы меня знаете.
- Я ошибаюсь в вас; чего же вы хотите?
- Я хочу видеть на троне Франции короля, который был бы предан господину Фуке, и хочу, чтобы господин Фуке был предан мне.
- О! - воскликнул Фуке, пожимая руку Арамиса. - Что касается моей преданности, то я весь ваш, но, дорогой д'Эрбле, вы заблуждаетесь.
- Относительно чего?
- Король никогда не будет мне предан.
- Мне кажется, я не говорил, что король будет вам предан.
- Напротив, вы только что это сказали.
- Я не говорил - теперешний король, я сказал - король вообще.
- Разве это не все равно?
- Нет, это совершенно разные вещи.
- Не понимаю.
- Сейчас поймете. Предположите, что королем у нас не Людовик Четырнадцатый.
- Не Людовик Четырнадцатый?
- Нет, а человек, всецело зависящий от вас.
- Это немыслимо.
- Даже обязанный вам троном.
- Вы с ума сошли! Только Людовик Четырнадцатый может сидеть на французском престоле, я не вижу никого, кто мог бы заменить его.
- А я вижу.
- Разве что принц, брат короля, - сказал Фуке, с беспокойством поглядывая на Арамиса. - Но принц...
- Нет, не принц.
- Как же вы хотите, чтобы принц не королевской крови... как вы хотите, чтобы принц, не имеющий никакого права...
- Мой король, или, верное, ваш король, будет обладать всеми необходимыми качествами, поверьте мне.
- Берегитесь, господин д'Эрбле, берегитесь, вы повергаете меня в трепет, у меня голова идет кругом.
Арамис улыбнулся:
- Какой, однако, пустяк повергает вас в трепет.
- Повторяю, вы меня пугаете.
Арамис снова улыбнулся.
- Вы смеетесь? - спросил Фуке.
- Придет время, когда вы тоже посмеетесь. Теперь же я буду смеяться один.
- Объяснитесь.
- Когда придет время, я объясню вам все, будьте спокойны. Вы не апостол Петр, а я не Христос, однако я скажу вам: "Маловерный, зачем ты усомнился?"
- Ах, боже мой, я сомневаюсь... я сомневаюсь, потому что ничего не вижу.
- Значит, вы слепы, в таком случае я обращусь к вам не как к апостолу Петру, а как к апостолу Павлу: "Наступит день, когда глаза твои откроются".
- О, как я хотел бы верить! - вздохнул Фуке.
- Вы не верите? А ведь я десять раз провел вас над бездной, в которую вы один низверглись бы; ведь из генерального прокурора вы сделались интендантом, из интенданта первым министром, из первого министра дворцовым мэром. Нет, нет, - прибавил Арамис со своей неизменной улыбкой, - нет, вы не можете видеть и, значит, не можете верить. - С этими словами Арамис встал, собираясь уходить.
- Одно только слово, - остановил его Фуке. - Вы никогда еще не говорили со мной так, не выказывали такой уверенности, или, лучше сказать, такой дерзости.
- Для того чтобы говорить громко, нужно иметь свободу голоса.
- И она у вас есть?
- Да.
- С каких же пор?
- Со вчерашнего дня.
- О господин д'Эрбле, берегитесь, вы слишком самонадеянны!
- Как же не быть самонадеянным, имея в руках власть? |
|
- Что?
- Мое сердце занято другой, и я ровно ничего не чувствую к этой девушке.
- Ужасно, если занято сердце в то время, когда так нужна голова.
- Вы правы. Но вы видите, что по первому же вашему слову я все бросил. Однако вернемся к малютке. Какую пользу вы видите в том, чтобы я занялся ею?
- Видите ли, говорят, что король заинтересовался ею.
- А по-вашему, это неправда? Ведь вы все знаете.
- Я знаю, что король внезапно переменился; еще третьего дня он пылал страстью к принцессе, и несколько дней тому назад принц жаловался на это королеве-матери, происходили супружеские недоразумения и слышалось материнское брюзжание.
- Откуда вам все это известно?
- Известно доподлинно!
- Что же из этого следует?
- А то, что после этих недоразумений, этого брюзжания король перестал разговаривать с ее высочеством.
- А дальше?
- Дальше он занялся де Лавальер. Мадемуазель де Лавальер - фрейлина принцессы. Знаете ли вы, что в любви называют прикрытием?
- Конечно.
- Так вот: мадемуазель де Лавальер служит прикрытием принцессы. Воспользуйтесь этим положением вещей. Раненое самолюбие облегчит победу; тайны короля и принцессы будут в руках малютки. А вы знаете, что умный человек делает с тайнами?
- Но как подступиться к ней?
- И это спрашиваете у меня вы? - удивился Арамис.
- Спрашиваю, потому что у меня нет времени заниматься ею.
- Она бедна, скромна, вы создадите ей положение: покорит ли она себе короля как фаворитка или же просто приблизится к нему как поверенная его тайн, в ней вы приобретете верного человека.
- Хорошо, - сказал Фуке. - Что же мы предпримем в отношении этой малютки?
- А что вы предпринимали, когда хотели понравиться женщине, господин суперинтендант?
- Писал ей. Объяснялся в любви. Предлагал ей свои услуги и подписывался: Фуке.
- И ни одна не оказала сопротивления?
- Только одна, - отвечал Фуке. - Но четыре дня тому назад и она сдалась, как прочие.
- Не будете ли вы добры написать несколько слов? - улыбнулся Арамис, подавая Фуке перо.
Фуке взял его.
- Диктуйте, - попросил он. - Моя голова до того занята другими делами, что я не в состоянии сочинить двух строчек.
- Идет, - согласился Арамис, - пишите.
И он продиктовал:
"Сударыня, я видел вас, и вы не удивитесь, что я нашел вас красавицей. Но из-за отсутствия положения, достойного вас, вы только прозябаете при дворе.
Если у вас есть какое-нибудь честолюбие, то любовь порядочного человека послужит опорой для вашего ума и ваших прелестей.
Приношу мою любовь к вашим ногам; но так как даже самая благоговейная и окруженная тайнами любовь может скомпрометировать предмет своего культа, то такой достойной особе не подобает подвергать опасности свою репутацию, не получив взамен гарантий, обеспечивающих ее будущность.
Если вы соблаговолите ответить на мою любовь, то она сумеет доказать вам свою признательность, сделав вас навсегда свободной и независимой".
Написав это письмо, Фуке взглянул на Арамиса.
- Подпишите.
- Нужно ли это?
- Ваша подпись на письме стоит миллиона. Вы забываете это, дорогой суперинтендант.
Фуке подписался.
- С кем вы пошлете это письмо? - спросил Арамис.
- Со своим лакеем.
- Вы в нем уверены?
- Это испытанный человек. Впрочем, мы ведем игру без риска.
- Почему?
- Если правда то, что вы говорите об услугах этой малютки королю и принцессе, то король даст ей денег, сколько она пожелает.
- Так, значит, у короля есть деньги? - удивился Арамис.
- Да, нужно думать, потому что у меня он их не просит.
- Попросит, будьте спокойны!
- Больше того: я думал, что он заговорит со мной о празднике в Во.
- И что же?
- Оп и не заикнулся.
- Еще заговорит.
- Вы считаете короля очень жестоким, дорогой д'Эрбле.
- Не его.
- Он молод, следовательно, он добр.
- Он молод, следовательно, он слаб и подвержен страстям; и господин Кольбер держит в своих грязных лапах его слабости и его страсти. |
|
- А новый гарнизон?
- Он сейчас наш.
- Вы уверены в том, что говорите, епископ?
- Уверен. И вы сейчас узнаете, как все это произошло.
- Но ведь из всех гарнизонных стоянок Бель-Иль самая худшая?
- Знаю - и действую сообразно с этим; теснота, отрезанность от мира, нет женщин, нет игорных домов. А в наше время, - прибавил Арамис со свойственной только ему одному улыбкой, - очень грустно видеть, до чего молодые люди жаждут развлечения и, следовательно, до чего они бывают расположены к тому, кто дает им возможность повеселиться.
- А если они будут развлекаться в Бель-Иле?
- Если они будут развлекаться благодаря королю, они отдадут сердце королю; если же они будут скучать из-за короля и развлекаться по милости господина Фуке, они полюбят господина Фуке.
- А вы предупредили моего интенданта, чтобы немедленно по их прибытии...
- Нет: мы дали им поскучать с недельку, а через неделю они взвыли, сказав, что прежние офицеры имели больше, развлечений, чем они. Тогда им было сказано, что прежние офицеры умели завязать дружбу с господином Фуке и что господин Фуке, видя в них своих друзей, приложил все старания, чтобы они не скучали в его владениях. Они задумались. Но интендант тотчас же прибавил, что хотя ему и неизвестно распоряжение господина Фуке, он все же достаточно знает своего господина и с уверенностью может сказать, что каждый дворянин, состоящий на службе короля, интересует его. И хотя новоприбывшие неизвестны ему, он готов сделать для них то же, что делал и для других.
- Чудесно! И, надеюсь, обещания были приведены в исполнение? Ведь вы знаете, я не хочу, чтобы от моего имени давались пустые обещания.
- После этого в распоряжение офицеров были предоставлены два судна и лошади; им были вручены ключи от главного здания; теперь они устраивают там охоты и катаются с бель-ильскими дамами, по крайней мере, с теми из них, которые не боятся морской болезни.
- Ну а солдаты?
- Все относительно, вы понимаете; солдатам дают вино, превосходную пищу и большое жалованье. Значит, мы можем положиться на этот гарнизон.
- Хорошо.
- Отсюда следует, что если каждые два месяца у нас будут менять гарнизон, то за два года вся армия перебывает в Бель-Иле. Тогда за нас будет не один полк, а пятьдесят тысяч человек.
- Я хорошо знал, - сказал Фуке, - что никто, кроме вас, господин д'Эрбле, не может быть таким драгоценным, таким незаменимым другом, но при всем этом, - прибавил он со смехом, - мы забываем нашего друга дю Валлона. Что с ним? В течение трех дней, которые я провел в Сен-Манде, я забыл обо всем на свете, признаюсь.
- Ну, да я-то не забыл, - отвечал Арамис. - Портос в Сен-Манде; его там ублажают как нельзя лучше, кормят изысканно, подают тонкие вина; он гуляет в маленьком парке, открытом только для вас одного; он им пользуется. Он упражняет свои мышцы, сгибая молодые вязы или ломая старые дубы, как Милон Кротонский, а так как в парке нет львов, то мы, вероятно, застанем его невредимым. Наш Портос - храбрец!
- Да, но тем временем он соскучится, начнет расспрашивать.
- Он ни с кем не видится.
- Но ведь он же чего-нибудь ждет, на что-нибудь надеется?
- Я внушил ему одну надежду, и он живет ею.
- Какую же?
- Быть представленным королю.
- Ого! В качестве кого?
- В качестве инженера Бель-Иля, черт возьми?
- Значит, теперь нужно, чтобы он вернулся в Бель-Иль?
- Обязательно; я даже думаю отослать туда его как можно скорее. Портос - представительная личность; только д'Артаньян, Атос и я знаем его слабости. Портос никому не доверяется, он исполнен достоинства; на офицеров он произведет впечатление паладина времен крестовых походов. Он напоит весь главный штаб, не пьянея сам, и станет предметом общего удивления и симпатии, затем, если бы нам понадобилось какое-нибудь приказание, Портос - воплощенный приказ: всякий вынужден будет исполнить то, что он пожелает.
- Так отошлите его.
- Это как раз то, чего я хочу, по только через несколько дней, ибо мне нужно сказать вам одну вещь.
- Какую?
- Я не доверяю д'Артаньяну. Как вы могли заметить, его нет в Фонтенбло, а д'Артаньян никогда не уезжает попусту. Поэтому теперь, покончив со своими делами, я постараюсь узнать, что за дела у д'Артаньяна.
- Вы все уладили?
- Да.
- Счастливец вы, хотелось бы и мне сказать то же.
- Надеюсь, что у вас нет никаких беспокойств?
- Гм!
- В таком случае, - произнес Арамис со свойственной ему последовательностью в мыслях, - в таком случае мы можем подумать о том, что я говорил вам вчера по поводу малютки.
- Какой?
- По поводу де Лавальер.
- Ах, правда!
- Вам не противно поухаживать за этой девушкой?
- Этому мешает только одно. |
|