В категории материалов: 197
Показано материалов: 91-95 |
Страницы: « 1 2 ... 17 18 19 20 21 ... 39 40 » |
|
Когда придворные увидели, что король обратился к молодой девушке лишь с самой банальной фразой, они тотчас же вывели отсюда свое заключение: они решили, что у короля было мимолетное увлечение и что это увлечение уже прошло.
Следует, однако, заметить, что в числе придворных, окружавших Лавальер, находился г-н Фуке и его особая внимательность поддержала растерявшуюся молодую девушку. Г-н Фуке собирался поговорить с нею, но тут подошел г-н Кольбер и, отвесив Фуке поклон по всем правилам искусства, по-видимому, решил, в свою очередь завязать разговор с Лавальер. Фуке тотчас же отошел.
Монтале и Маликорн пожирали глазами эту сцену, обмениваясь впечатлениями.
Де Гиш, стоя в оконной нише, видел только принцессу. Но так как она часто останавливала свой взгляд на Лавальер, то глаза де Гиша тоже время от времени устремлялись в сторону фрейлины.
Лавальер инстинктивно почувствовала на себе силу этих глаз, направляемых на нее с любопытством или с завистью. Ничто не приходило ей на помощь: ни сочувственное слово со стороны подруг, ни любовный взгляд на короля. Невозможно выразить, как страдала бедняжка.
Королева-мать велела выдвинуть столик, на котором были разложены лотерейные билеты, и попросила г-жу де Мотвиль прочитать список избранных.
Нечего и говорить, что список был составлен по всем правилам этикета: сначала шел король, потом королева-мать, потом королева, принц, принцесса и т.д. Все сердца трепетали во время этого чтения. Приглашенных было более трехсот. Каждый спрашивал себя, будет ли в списке его имя.
Король слушал так же внимательно, как я остальные.
Когда было произнесено последнее имя, он понял, что Лавальер среди них не было. Впрочем, это мог заметить каждый. Король покраснел, как всегда, когда что-нибудь досаждало ему.
На лице кроткой и покорной Лавальер не выразилось ничего.
Во время чтения король не спускал с нее глаз. И это успокаивало ее.
Она была слишком счастлива, чтобы какая-нибудь другая мысль, кроме мысли о любви, могла проникнуть в ее ум или в ее сердце. Вознаграждая ее за это трогательное смирение нежными взглядами, король показывал девушке, что он понимает всю ее деликатность.
Список был прочитан. Лица женщин, пропущенных или забытых, выражали разочарование. Маликорна тоже забыли внести в список, и его гримаса явно говорила Монтале: "Разве мы не сумеем урезонить фортуну, чтобы она впредь не забывала о нас?"
"О, конечно", - отвечала тонкая улыбка мадемуазель Оры.
Билеты были розданы по номерам. Прежде всего получил билет король, потом королева-мать, потом королева, потом принц, принцесса и т.д.
После этого Анна Австрийская раскрыла мешочек из испанской кожи, в котором было двести перламутровых шариков с выгравированными на них номерами, и предложила самой младшей фрейлине вынуть оттуда один шарик.
Все эти приготовления делались медленно, и присутствовавшие напряженно ждали, больше с жадностью, чем с любопытством.
Де Сент-Эньян наклонился к уху мадемуазель де Тонне-Шарант.
- У нас по билету, мадемуазель, - сказал он ей, - давайте соединим наши шансы. Если я выиграю, браслеты будут ваши; если выиграете вы, вы подарите мне один взгляд ваших чудных глазок.
- Нет, - отвечала Атенаис, - браслеты будут ваши, если вы их выиграете. Каждый за себя.
- Вы беспощадны, - вздохнул де Сент-Эньян, - я накажу вас за это четверостишием...
- Тише, - перебила его Атенаис, - вы помешаете мне услышать, какой номер выиграл.
- Номер первый, - произнесла девушка, вынувшая перламутровый шарик из мешочка.
- Король! - вскрикнула королева-мать.
- Король выиграл! - радостно повторила молодая королева.
- Ваш сон сбылся, - с восторгом шепнула принцесса на ухо Анне Австрийской.
Один король не выразил никаких признаков удовольствия Он только поблагодарил фортуну за ее благосклонность к нему, слегка поклонившись девушке, которая играла роль представительницы капризной богини. Получив из рук Анны Австрийской футляр с браслетами, король сказал под завистливый шепот всего собрания:
- Так эти браслеты действительно красивы?
- Взгляните, - отвечала Анна Австрийская, - и судите сами.
Король посмотрел.
- Да, - сказал он, - и какие чудесные камеи, какая отделка!
- Какая отделка! - повторила принцесса.
Королева Мария-Терезия с первого же взгляда поняла, что король не подарит ей браслетов; но так как он по-видимому, не собирался дарить их и принцессе, она была более или менее удовлетворена.
Король сел.
Наиболее приближенные к королю придворные один за другим подходили полюбоваться на драгоценность, которая вскоре с позволения короля стала переходить из рук в руки. Тотчас все знатоки и не знатоки стали издавать восхищенные восклицания и осыпать короля поздравлениями. Действительно, было от чего прийти в восторг; одни восхищались брильянтами, другие камеями.
Дамы выражали явное нетерпение, видя, что подобное сокровище захвачено кавалерами.
- Господа, господа, - сказал король, от которого ничего не укрылось, - право, можно подумать, что вы носите браслеты, как сабиняне. Вам пора уже вручить их дамам, которые, мне кажется, больше понимают в таких вещах, чем вы.
Эти слова показались принцессе началом выполнения решения, принятого королем. К тому же ее счастливая уверенность подкреплялась взглядами королевы-матери.
Придворный, державший браслеты в то мгновение, когда король бросил свое замечание, поспешно подал браслеты королеве Марии-Терезии, которая, хорошо зная, что они предназначаются не для нее, едва взглянула на них и отдала принцессе. Принцесса и особенно принц долго рассматривали браслеты жадными глазами. Потом принцесса передала драгоценность другим дамам, произнеся одно только слово, но с таким выражением, что оно стоило длинной фразы:
- Великолепны!
Дамы, получившие браслеты из рук принцессы, полюбовались ими и отправили их дальше.
А в это время король спокойно разговаривал с де Гишем и Фуке. Вернее, не разговаривал, а слушал. Привыкнув к известным оборотам речи, король, подобно всем людям, обладающим бесспорной властью, схватывал из обращенных к нему фраз лишь те слова, которые заслуживали ответа. Что же касается его внимания, то оно было направлено в другую сторону. Оно двигалось вместе с его взглядом. |
|
- Считаю.
- Во-первых, сон. Если король выиграет, он, конечно, подарит вам браслеты.
- Допустим, что это шанс.
- Если вы сами выиграете их, они ваши.
- Понятно.
- Наконец, если выиграет их принц...
- То он подарит их шевалье де Лоррену, - звонко засмеялась принцесса.
Анна Австрийская последовала примеру невестки и тоже расхохоталась, отчего боль ее усилилась и лицо внезапно помертвело.
- Что с вами? - спросила в испуге принцесса.
- Ничего, пустяки... Я слишком много смеялась... Перейдем к четвертому шансу.
- Не могу себе представить его.
- Простите, я тоже могу выиграть браслеты, и если выиграю, положитесь на меня.
- Спасибо, спасибо! - воскликнула принцесса.
- Итак, я надеюсь, что вы избраны судьбой и что теперь мой сон начинает приобретать твердые очертания действительности.
- Право, вы внушаете мне надежду и уверенность, - сказала принцесса, - и выигранные таким образом браслеты будут для меня еще во сто раз драгоценнее.
- Итак, до вечера!
- До вечера!
И они расстались.
Анна Австрийская подошла к браслетам и заметила, рассматривая их:
- Они действительно драгоценны, потому что сегодня вечером с их помощью я завоюю одно сердце и открою одну тайну.
Потом, обернувшись к пустому алькову, прибавила:
- Не правда ли, моя бедная Шеврез, ты так повела бы игру? - И звуки этого забытого имени пробудили в душе королевы воспоминание о молодости с ее веселыми проказами, неиссякаемой энергией и счастьем.
Глава 7
ЛОТЕРЕЯ
В восемь часов вечера все общество собралось у королевы-матери.
Анна Австрийская в парадном туалете, блистая остатками красоты и всеми средствами, которые кокетство может дать в искусные руки, скрывала, или, вернее, пыталась скрыть от толпы молодых придворных, окружавших ее и все еще восхищавшихся ею по причинам, указанным нами в предыдущей главе, явные разрушения, вызванные болезнью, от которой ей предстояло умереть через несколько лет.
Нарядно и кокетливо одетая принцесса и королева, простая и естественная, как всегда, сидели подле Анны Австрийской и наперерыв старались привлечь к себе ее милостивое внимание.
Придворные дамы соединились в целую армию, чтобы с большей силой и с большим успехом отражать задорные остроты молодых людей. Как батальон, выстроенный в каре, они помогали друг другу держать позицию и отбивать удары.
Монтале, опытная в таких перестрелках, защищала весь строй перекрестным огнем по неприятелю.
Де Сент-Эньян, в отчаянии от упорной, вызывающей холодности мадемуазель де Тонне-Шарант, старался выказывать ей равнодушие; но неодолимый блеск больших глаз красавицы каждый раз побеждал его, и он возвращался к ней с еще большей покорностью, на которую мадемуазель де Тонне-Шарант отвечала ему новыми дерзостями. Де Сент-Эньян не знал, какому святому молиться.
Вокруг Лавальер уже начали увиваться придворные.
Надеясь привлечь к себе взгляды Атенаис, де Сент-Эньян тоже подошел с почтительным поклоном к этой молодой девушке. Некоторые отсталые умы приняли этот простой маневр за желание противопоставить Луизу Атенаис.
Но те, кто так думал, не видели сцены во время дождя и ничего не слышали о ней. Большинство же было прекрасно осведомлено о благосклонности короля к Лавальер, и молодая девушка уже привлекла к себе самых ловких и самых глупых.
Первые угождали ей, говоря себе, как Монтень: "Что знаю я?" Вторые, говоря, как Рабле: "А может быть?" За ними пошли почти все, как во время охоты вся свора устремляется за пятью или шестью искусными ищейками, которые одни только чуют след зверя.
Королева и принцесса, забывая о своем высоком положении, с чисто женским любопытством рассматривали туалеты своих фрейлин и приглашенных дам. Иными словами, они беспощадно критиковали их. Взгляды молодой королевы и принцессы одновременно остановились на Лавальер, вокруг которой, как мы сказали, толпилось много кавалеров. Принцесса была безжалостна.
- Право, - сказала она, наклоняясь к королеве-матери, - если бы судьба была справедлива, она оказалась бы милостивой к этой бедняжке Лавальер.
- Это невозможно, - отвечала с улыбкой королева-мать.
- Почему же?
- Билетов только двести, так что нельзя было внести в список всех придворных.
- Значит, ее нет в нем?
- Нет.
- Как жаль! Она могла бы выиграть браслеты и продать их.
- Продать? - воскликнула королева.
- Ну да, и составить себе таким образом приданое, избавив себя от необходимости выйти замуж нищей, как это, наверное, случится.
- Неужели? Вот бедняжка! - сказала королева-мать. - Значит, у нее нет туалетов?
Она произнесла эти слова тоном женщины, никогда не знавшей недостатка в средствах.
- Прости меня боже, но мне кажется, что она в той же юбке, в какой была утром на прогулке; ей удалось спасти ее благодаря заботам короля, укрывавшего ее во время дождя.
Когда принцесса произносила эти слова, вошел король. Принцесса не заметила его появления, настолько она увлеклась злословием. Но она вдруг увидела, что Лавальер, стоявшая против галереи, смутилась и сказала несколько слов окружавшим ее придворным; те тотчас же отошли в сторону. И их движение привлекло глаза принцессы к входной двери. В этот момент капитан гвардии известил о появлении короля.
Лавальер, которая до тех пор пристально смотрела на галерею, внезапно опустила глаза.
Король был одет роскошно и со вкусом и разговаривал с принцем и герцогом де Роклором, шедшим справа и слева от него. Король подошел сначала к королевам, которым почтительно поклонился. Он поцеловал руку матери, сказал несколько комплиментов принцессе по поводу элегантности ее туалета и стал обходить собравшихся. Он поздоровался с Лавальер совершенно так же, как и с остальными. Затем его величество вернулся к матери и жене. |
|
Одна из таких лотерей была назначена у королевы-матери в день, до которого мы довели наш рассказ. Анна Австрийская разыгрывала два прекрасных брильянтовых браслета очень тонкой работы. В них были вставлены старинные камеи большой ценности; сами брильянты были не очень дороги, но оригинальность и изящество работы были таковы, что при дворе многие желали не только получить эти браслеты, но просто увидеть их на руках королевы, так что в дни, когда она надевала их, считалось особой милостью позволение любоваться ими, целуя ее руку.
По этому поводу придворные придумали галантный каламбур, говоря, что браслеты были бы бесценными, если бы, на свое несчастье, не красовались на руках королевы. Этому каламбуру была оказана большая честь; он был переведен на все европейские языки, и на эту тему ходило больше тысячи французских и латинских двустиший.
День, когда Анна Австрийская разыгрывала брильянты в лотерею, был для нее решительным: двое суток король не показывался у матери. Принцесса дулась после сцены с дриадами и наядами. Король, правда, не сердился, но могущественное чувство уносило его вдаль от придворных бурь и развлечений.
Анна Австрийская произвела диверсию, объявив на следующий вечер знаменитую лотерею. С этой целью она повидалась с молодой королевой, которую, как мы сказали, утром вызвала к себе.
- Дочь моя, - сказала Анна, - сообщаю вам приятную новость. Король самым нежным образом говорил мне о вас. Король молод, и его легко увлечь. Но до тех пор, рока вы будете возле меня, он не решится оставить свою супругу, к которой к тому же он сильно привязан. Сегодня вечером у меня лотерея; вы придете?
- Мне сказали, - с робким упреком заметила молодая королева, - что ваше величество разыгрываете в лотерею свои прекрасные браслеты. Но ведь они такая редкость, что нам не следовало бы выпускать их из королевской сокровищницы, хотя бы потому, что они принадлежали вам.
- Дитя мое, - сказала Анна Австрийская, отлично понимая молодую королеву, желавшую получить эти браслеты для себя, - мне во что бы то ни стало нужно заманить к себе принцессу.
- Принцессу? - спросила, краснея, молодая королева.
- Ну да! Разве не лучше видеть у себя соперницу, чтобы наблюдать и управлять ею, чем знать, что король у нее, всегда готовый ухаживать за ней. Эта лотерея - приманка, которой я пользуюсь с этой целью; неужели вы порицаете меня?
- Нет, нет, - вскричала Мария-Терезия и в порыве ребяческой радости, свойственной испанкам, с восторгом захлопала в ладоши.
- И вы не жалеете, дорогая, что я не подарила вам браслеты, как сначала хотела сделать?
- О нет, нет, дорогая матушка!
- Итак, дитя мое, принарядитесь, чтобы наш вечер вышел как можно более блестящим. Чем веселее будете вы, чем вы будете очаровательнее, тем больше вы затмите остальных женщин своим блеском.
Мария-Терезия ушла в полном восторге.
Через час Анна Австрийская принимала у себя принцессу и, осыпая ее ласками, говорила:
- Приятные вести. Король в восторге от моей лотереи.
- А я совсем не в восторге, - отвечала принцесса, - я никак не могу приучить себя к мысли, что эти прекрасные браслеты могут оказаться на чьих-то чужих руках.
- Полно, - сказала Анна Австрийская, скрывая улыбкой жестокую боль в груди. - Не возмущайтесь так, милая... и не смотрите на вещи так мрачно.
- Ах, королева, судьба слепа... говорят, вы приготовили двести билетов?
- Ровно двести. Но вы ведь знаете, что выигрыш только один.
- Знаю. Кому же он достанется? Разве вы можете угадать? - с отчаянием произнесла принцесса.
- Вы напомнили мне сон, который я видела сегодня ночью... Ах, сны мои хорошие... я сплю так мало.
- Какой сон?.. Вы больны?
- Нет, - улыбнулась королева, удивительной силой воли подавляя новый приступ боли в груди. - Итак, мне снилось, что выиграл браслеты король.
- Король?
- Вы хотите спросить меня, что стал бы делать король с браслетами?
- Да.
- И все же было бы очень хорошо, если бы король выиграл их, потому что, получив эти браслеты, он должен был бы подарить их кому-нибудь.
- Например, вернуть их вам.
- В таком случае я сама немедленно подарила бы их кому-нибудь. Ведь не думаете же вы, - со смехом сказала королева, - что я пускаю эти браслеты в лотерею из нужды. Я просто хочу подарить их, не возбуждая зависти; но если случай не избавит меня от затруднения, то я приду ему на помощь... Я прекрасно знаю, кому мне подарить эти браслеты.
Слова эти сопровождались такой обворожительной улыбкой, что принцессе пришлось заплатить за нее благодарным поцелуем.
- Вы ведь отлично знаете, - прибавила Анна Австрийская, - что король не вернул бы мне браслетов, если бы выиграл.
- В таком случае он подарил бы их королеве.
- Нет, по той же причине, по какой не вернул бы и мне; тем более что, если бы я хотела подарить их королеве, я обошлась бы без его помощи.
Принцесса искоса взглянула на браслеты, которые блестели на соседнем столике в открытом футляре.
- Как они хороши, - вздохнула она. - Но ведь мы забыли, что сон вашего величества - только сон.
- Я буду очень удивлена, - возразила Анна Австрийская, - если он не сбудется: все мои сны сбываются.
- В таком случае вы можете быть пророком.
- Повторяю вам, дитя мое, что я почти никогда не вижу снов; но этот сон так странно совпадает с моими мыслями, он так хорошо вяжется с моими предположениями.
- Какими предположениями?
- Например, что вы выиграете браслеты.
- Тогда их выиграет не король.
- О! - воскликнула Анна Австрийская. - От сердца его величества не так далеко до вашего сердца... сердца его дорогой сестры... не так далеко, чтобы сон можно было считать несбывшимся. У вас много шансов. Вот сосчитайте. |
|
- Тоби! - крикнул он.
- Его ищут, ваша милость, - поклонился камердинер.
- Он где-нибудь близко, я никуда не посылал его.
- Я пойду поищу его, ваша милость.
И камердинер снова удалился. Арамис в молчании нетерпеливо прогуливался по комнате.
Фуке зазвонил так, что мог бы разбудить мертвого. Вернулся камердинер; он весь дрожал.
- Ваша милость ошибается, - сказал он, не дожидаясь вопроса Фуке. Ваша милость, вероятно, дали какое-нибудь поручение Тоби, потому что он пришел на конюшню, вывел лучшего скакуна, оседлал его и уехал.
- Уехал! - вскричал Фуке. - Скачите, поймайте его.
- Полно, - Арамис взял его за руку, - успокойтесь, дело сделано!
- Сделано?
- Конечно, я был в этом уверен. Теперь не будем поднимать тревоги; разберем лучше последствия случившегося и постараемся принять меры.
- В конце концов, - вздохнул Фуке, - беда не велика.
- Вы думаете?
- Конечно. Всякому мужчине позволительно писать любовное письмо к женщине.
- Мужчине - да, подданному - нет; особенно когда женщину любит король.
- Друг мой, еще неделю назад король не любил Лавальер; он не любил ее даже вчера, а письмо написано вчера; и я не мог догадаться о любви короля, когда ее еще не было.
- Допустим, - согласился Арамис. - Но письмо, к несчастью, не помечено числом. Вот что особенно мучит меня. Ах, если бы на нем стояло вчерашнее число, я бы ни капли не беспокоился за вас!
Фуке пожал плечами.
- Разве я под опекой и король властвует над моим умом и моими желаниями?
- Вы правы, - согласился Арамис, - не будем придавать делу слишком большого значения; и потом... если нам что-либо грозит, мы сумеем защититься.
- Грозит? - удивился Фуке. - Неужели этот муравьиный укус вы называете угрозой, которая может подвергнуть опасности мое состояние и мою жизнь?
- Ах, господин Фуке, муравьиный укус может сразить и великана, если муравей ядовит!
- Разве ваше всемогущество, о котором вы недавно говорили, уже рухнуло?
- Я всемогущ, но не бессмертен.
- Однако, мне кажется, важнее всего отыскать Тоби. Не правда ли?
- О, его вам теперь не поймать, - сказал Арамис, - и если он был вам дорог, наденьте траур!
- Но ведь он где-нибудь да находится?
- Вы правы; предоставьте мне свободу действия, - отвечал Арамис.
Глава 6
ЧЕТЫРЕ ШАНСА ПРИНЦЕССЫ
Королева-мать пригласила к себе молодую королеву.
Больная Анна Австрийская дурнела и старилась с поразительной быстротой, как это всегда бывает с женщинами, которые провели бурную молодость. К физическим страданиям присоединялись страдания от мысли, что рядом с юной красотой, юным умом и юной властью она служит только живым напоминанием прошлого.
Советы врача и свидетельства зеркала меньше огорчали ее, чем поведение придворных, которые, подобно крысам, покидали трюм корабля, куда начинала проникать вода.
Анна Австрийская была недовольна свиданиями со старшим сыном. Бывало, король, чувства которого были скорей показные, чем искренние, заходил к матери на один час утром и на один вечером. Но с тех пор, как он взял в свои руки управление государством, утренние и вечерние визиты были сокращены до получаса; мало-помалу утренние визиты совсем прекратились.
По утрам мать и сын встречались за мессой; вечерние визиты были заменены свиданиями у короля или у принцессы, куда королева ходила довольно охотно ради сыновей. Вследствие этого принцесса приобрела огромное влияние при дворе, и у нее собиралось самое блестящее общество.
Анна Австрийская чувствовала это.
Больная, принужденная часто сидеть дома, она приходила в отчаяние, предвидя, что скоро ей придется проводить время в унылом и безнадежном одиночестве.
С ужасом вспоминала она то одиночество, на которое обрекал ее когда-то кардинал Ришелье, те невыносимые вечера, в течение которых, однако, ей служили утешением молодость и красота, всегда сопровождаемые надеждой.
И вот она решила перевести двор к себе и привлечь принцессу с ее блестящей свитой в темные и унылые комнаты, где вдова французского короля и мать французского короля обречена была утешать всегда заплаканную от преждевременного вдовства супругу французского короля.
Анна задумалась. В течение своей жизни она много интриговала. В хорошие времена, когда в ее юной головке рождались счастливые идеи, подле нее была подруга, умевшая подстрекать ее честолюбие и ее любовь, подруга, еще более пылкая и честолюбивая, чем она сама, искренне ее любившая, что так редко бывает при дворе, и теперь удаленная от нее по молочным соображениям.
Но с тех пор в течение многих лет кто мог похвалиться, что дал хороший совет королеве, кроме г-жи де Мотвиль и Молены, испанки-кормилицы, которая в качестве соотечественницы была поверенной королевы? Кто из теперешней молодежи мог напомнить ей прошлое, которым она только и жила?
Анна Австрийская подумала о г-же де Шеврез, которая отправилась в изгнание скорее добровольно, чем по приказанию короля, а затем умерла женой безвестного дворянина. Она задала себе вопрос, что посоветовала бы ей г-жа де Шеврез в подобных обстоятельствах, и королеве показалось, что эта хитрая, опытная и умная женщина отвечала ей своим ироническим голосом:
"Все эти молодые люди бедны и жадны. Им нужно золото и доходы, чтобы предаваться удовольствиям; привлеките их к себе подачками".
Анна Австрийская решила последовать этому совету. Кошелок у нее был полный; она располагала большими суммами, собранными для нее Мазарини и хранившимися в надежном месте. Ни у кого во Франции не было таких красивых драгоценных камней, особенно такого крупного жемчуга, при виде которого король каждый раз вздыхал, потому что жемчуг на его короне казался мелким зерном по сравнению с ним.
Анна Австрийская не обладала больше ни красотой, ни очарованием. Зато она была богата и привлекала лип, посещавших ее, либо надеждой на крупный карточный выигрыш, либо подачками, либо, наконец, доходными местами, которые она очень умело выпрашивала у короля, чтобы поддержать свое влияние.
В первую очередь она испытала это средство на принцессе, которую ей больше всего хотелось привлечь к себе. Несмотря на всю свою гордость и самоуверенность, принцесса попалась в расставленные ей сети. Богатея понемногу от подарков, она вошла во вкус и с удовольствием получала преждевременное наследство.
То же средство Анна Австрийская употребила по отношению к принцу и самому королю. Она завела у себя лотереи. |
|
- Пожалуйста, - отвечал Фуке.
Арамис хотел было заговорить с лакеем, но остановился.
- Нет, - сказал он, - он увидит, что мы придаем слишком большое значение его ответу; допросите его сами; а я сделаю вид, что пишу письмо.
Арамис действительно сел к столу, спиной к лакею, но внимательно наблюдал за каждым его движением и каждым его взглядом в висевшем напротив зеркале.
- Подойди сюда, Тоби, - начал Фуке.
Лакей приблизился довольно твердыми шагами.
- Как ты исполнил мое поручение? - спросил Фуке.
- Как всегда, ваша милость, - отвечал слуга.
- Расскажи.
- Я вошел к мадемуазель де Лавальер, которая была у обедни, и положил записку на туалетный стол. Ведь так вы приказали мне?
- Верно, и это все?
- Все, ваша милость.
- В комнате никого не было?
- Никого.
- А ты спрятался, как я тебе приказал?
- Да.
- И она вернулась?
- Через десять минут.
- И никто не мог взять письма?
- Никто, потому что никто не входил в комнату.
- Снаружи, а изнутри?
- Оттуда, где я был спрятан, видна была вся комната.
- Послушай, - сказал Фуке, пристально глядя на лакея, - если это письмо попало не по адресу, то лучше откровенно сознайся мне в этом, потому что, если тут произошла ошибка, ты поплатишься за нее головой.
Тоби вздрогнул, но тотчас овладел собой.
- Ваша милость, - повторил он, - я положил письмо на туалетный стол, как я вам сказал, и прошу у вас только полчаса, чтобы доказать, что письмо в руках мадемуазель де Лавальер, или же принести его вам обратно.
Арамис с любопытством наблюдал за лакеем.
Фуке был доверчив; двадцать лет этот лакей усердно служил ему.
- Хорошо, - согласился он, - ступай, но принеси мне доказательство, что ты говорил правду.
Лакей ушел.
- Ну, что вы скажете? - спросил Фуке у Арамиса.
- Я скажу, что вам во что бы то ни стало надо узнать истину. Письмо или дошло, или не дошло до Лавальер; в первом случае нужно, чтобы Лавальер возвратила вам его или же сожгла в вашем присутствии; во втором необходимо раздобыть письмо, хотя бы это стоило нам миллиона. Ведь вы согласны со мной?
- Да; однако, дорогой епископ, я считаю, что вы сгущаете краски.
- Слепец вы, слепец! - прошептал Арамис.
- Лавальер, которую вы принимаете за тонкого дипломата, просто-напросто кокетка, которая надеется, что я буду продолжать увиваться за ней, раз я уже начал. Теперь, убедившись в любви короля, она рассчитывает с помощью письма держать меня в руках. Это так естественно.
Арамис покачал головой.
- Вы не согласны? - спросил Фуке.
- Она не кокетка, - отвечал Арамис.
- Позвольте вам заметить...
- Я отлично знаю кокеток!
- Друг мой, друг мен!
- Вы хотите сказать, что далеко то время, когда я изучал их? По женщины не меняются.
- Зато мужчины меняются, и теперь вы стали более подозрительны, чем были прежде. - Рассмеявшись, Фуке продолжал:
- Если Лавальер пожелает уделять мне одну треть своей любви и королю две трети, найдете вы приемлемым такое положение?
Арамис нетерпеливо поднялся.
- Лавальер, - сказал он, - никогда не любила и никогда не полюбит никого, кроме короля.
- Но ответьте мне наконец, что бы вы сделали на моем месте.
- Прежде всего я не выпускал бы из дому вашего слугу.
- Тоби?
- Да, Тоби; это предатель!
- Что вы?
- Я уверен в этом. Я держал бы его взаперти, пока он не признался бы мне.
- Еще не поздно; позовем его, и вы допросите его сами.
- Прекрасно.
- Но уверяю вас, что это будет напрасно. - Он служит у меня уже двадцать лет и ни разу ничего не перепутал, а между тем, - прибавил фуке со смехом, - перепутать бывало так легко.
- Все же позовите его. Мне сдается, сегодня утром я видел, как этот человек о чем-то совещался с одним из слуг господина Кольбера.
- Где?
- Возле конюшни.
- Как так? Все мои слуги на ножах со слугами этого мужлана.
- Однако повторяю, я видел его, и когда он вошел, его физиономия показалась мне знакомой.
- Почему же вы ничего не сказали, когда он был здесь?
- Потому что только сию минуту я припомнил.
- Вы меня пугаете, - сказал Фуке и позвонил.
- Лишь бы мы не опоздали! - прошептал Арамис.
Фуке позвонил вторично. Явился камердинер.
- Тоби! - крикнул Фуке. - Позовите Тоби!
Слуга удалился.
- Вы предоставляете мне полную свободу действий, не правда ли?
- Полнейшую.
- Я могу пустить в ход все средства, чтобы узнать истину?
- Все.
- Даже запугивание?
- Я уступаю вам обязанности генерального прокурора.
Прошло десять минут. Тоби не появлялся. Выведенный из терпения фуке снова позвонил. |
|