В категории материалов: 173 Показано материалов: 1-5 |
Страницы: 1 2 3 ... 34 35 » |
- Шесть раз, сударь, - просто ответил моряк.
Любитель отпрянул.
- Да это же больше Лаперуза! - заметил он.
- Господин де Лаперуз совершил два кругосветных путешествия, - все так же просто проговорил моряк.
- Я, может быть, имею честь беседовать с прославленным моряком? - поспешил задать вопрос любитель.
- Пф! - только ичвымолвил скромный незнакомец.
- Могу ли я узнать, как вас зовут, сударь?
- Зовут меня Лазар-Пьер Берто по прозвищу МонтобаннВерхолаз.
- Не родственник ли вы знаменитого Берто де Монтобанана, племянника Карла Великого?
- Вы хотели сказать - Рено де Монтобана?
- Да, верно: Рено... Берто...
- Ну да, обычно их часто путают Думаю, я не имею этой чести; если только по материнской линии... Кроме того, в нашем имени есть непроизносимая буква, которую представители семейства Рено де Монтобанов никогда не имели честь носить.
Любитель, не понимавший, в каком месте своего имени капитан Монтобанн вставляет непроизносимую букву, тщетно примерял ее мысленно со всех сторон.
Наконец он отказался от этой затеи и убедил себя, что просто-напросто не расслышал и неправильно понял: видимо, моряк говорил о различии в гербах, а не в именах.
Он вынул из кармана визитную карточку и передал ее капитану со словами:
- Капитан! Я бываю дома по понедельникам, средам и пятницам от трех до пяти часов пополудни. В пять я обедаю, и если вы пожелаете иногда оказать мне честь, разделив со мной скромную трапезу, я буду счастлив: моя жена без ума от морских сражений, и вы нас обоих порадуете, рассказав что-нибудь из своего прошлого.
- С удовольствием, сударь, - кивнул капитан, опуская карточку в карман. - Сражения, на мой взгляд, и существуют для того, чтобы о них рассказывать.
- Совершенно справедливо, сударь, совершенно справедливо! - с поклоном ответил любитель и удалился.
После этой своей победы капитан пуще прежнего стал расхваливать каждую картину и завоевал сердца двух-трех других любителей, пораженных, как и первый, справедливостью его суждений и его пылкой любовью с простой живописи.
Через два часа он завоевал всеобщее восхищение.
За ним ходили по пятам по мастерской и слушали его со вниманием и сосредоточенностью прилежных учеников, внимающих прославленному профессору.
Это представление - в полном смысле этого слова - продолжалось до пяти часов, то есть до того времени, когда, как мы уже упоминали, посетители расходились.
В тот момент, как слуга Петруса отворил дверь, чтобы напомнить об окончании осмотра, капитан повернул картину, прислоненную лицом к стене и словно не предназначавшуюся для продажи.
Это был эскиз битвы "Прекрасной Терезы" с "Калипсо", который Петрус набросал однажды после оживленного рассказа отца.
Едва взглянув на картину, Пьер Берто восхищенно вскрикнул, заставив остановиться тех, что уже потянулись к выходу.
- Клянусь морским богом, я не думал, что такое возможно! - вскричал он.
Несмотря на просьбу лакея, присутствовавшие столпились вокруг капитана - Что вы хотите сказать, сударь? - в один голос спросили человек двадцать.
- Ах, господа, - не унимался капитан, вытирая глаза, - простите мое волнение. Но когда я увидел, как точно передано одно из первых сражений, в которых мне довелось принять участие и прославиться, должен сказать, что слезы сами собой хлынули у меня из глаз.
- Плачьте, капитан, плачьте! - загомонили посетители.
- Только один человек, - прибавил капитан, - мог бы с такой невероятной точностью передать бой "Калипсо" и "Прекрасной Терезы", но этот человек никогда не держал в руке кисти.
- Кто же этот человек? - спросили присутствовавшие; их внимание было возбуждено до последней степени этим драматическим эпизодом.
- Я имею в виду капитана "Прекрасной Терезы".
- А этим капитаном были вы, сударь, верно? - проговорили сразу несколько голосов.
- Нет, не я, - величаво взмахнув рукой, возразил Монтобанн-Верхолаз, - капитаном был мой верный друг Пьер Эрбель.
Что с ним сталось с тех пор, как мы расстались в Рошфоре после безуспешной попытки спасти императора... я хотел сказать Бонапарта.
- Говорите "император"! - подхватили некоторые особенно отчаянные из посетителей.
- Да, император! - вскричал капитан. - Сколько бы у него ни оспаривали этот титул, он носил его с честью. Простите его старому слуге этот, возможно, неразумный пыл.
- Да, да, - проговорили сразу несколько человек. - Однако вернемся к капитану Эрбелю!..
- Бог знает, где он теперь, несчастный старик, - продолжал капитан, подняв глаза и простерев руку к небу.
- Сударь! - молвил лакей, которому эта трогательная сцена мешала выпроводить посетителей. - Не знаю, где находится капитан Эрбель ныне, но неделю назад он был здесь.
- Капитан Эрбель? - громовым голосом пророкотал посетитель.
- Он самый, - подтвердил лакей.
- И вы говорите, что не знаете, где он сейчас?
- Ну, я просто не так выразился: должно быть, он в СенМало.
- Я лечу к нему! - вскричал капитан, устремляясь к двери и увлекая за собой других посетителей.
Вдруг он остановился, так что следовавшим за ним любопытным пришлось отхлынуть назад.
- А вы не ошибаетесь? - спросил он слугу. - Точно ли вы видели капитана?
- Да, вот на этом самом месте.
- В этой мастерской?
- Да.
- Вы уверены в том, что говорите?
- Еще бы! Я сам провел его наверх, или, если быть точным, он сам спустил меня вниз.
- За что?
- Я не хотел его сначала пропустить.
- А зачем бы моему старому другу приходить в мастерскую художника? - спросил капитан.
- Да ведь этот художник - его сын, - пояснил лакей.
- Как?! - вскричал капитан, делая два шага вперед. - Известный художник Петрус - сын прославленного капитана Эрбеля?
- Да, сударь, его родной сын, - отвечал слуга, - а также племянник генерала де Куртенея.
- Я - моряк и не знаю сухопутных генералов, особенно если они стали генералами в армии Конде.
Он сейчас же спохватился и поправился:
- Простите, господа, простите! Возможно, моя резкая откровенность для кого-то обидна. Однако, уверяю вас, я никого не хотел задеть.
- Нет, капитан, нет, не беспокойтесь, - проговорили несколько голосов.
- Значит, если этот юный Петрус... сын моего друга Эрбеля?.. - начал капитан, и его лицо расплылось в улыбке.
- Что же? - подхватили заинтересованные посетители.
- Приведите ко мне этого молодца! - отрывисто бросил капитан.
- Прошу прощения, - отвечал лакей, - но хозяин никого не принимает.
Лицо капитана исказилось, словно вздыбившееся море.
- Ты за кого меня принимаешь? - проревел капитан и двинулся с кулаками на несчастного малого, собираясь, по-видимому, схватить его за шиворот.
Лакей вспомнил, как в мастерскую вошел недавно капитан Эрбель, и, не имея оснований полагать, что капитан МонтобаннВерхолаз сговорчивее своего собрата, вежливо попросил посетителей выйти, чтобы капитан мог встретиться с глазу на глаз с тем, кого он так жаждал увидеть.
К большому сожалению посетителей, им пришлось очистить комнату.
Они бы с удовольствием посмотрели на то, как храбрый капитан обнимет сына своего старого друга.
- Как прикажете о вас доложить, сударь? - спросил лакей, когда они с капитаном остались одни.
- Доложи, что пришел один из героев "Прекрасной Терезы", - приказал капитан и выпятил грудь.
Слуга вышел к Петрусу.
Интернет магазин авто техники - www.Allzapchasti.ru: mmtd 9109bs Самые лучшие игры. Компьютерные игры для девочек. |
При втором приближении ему хотелось подать руку, настолько веселое выражение его лица внушало симпатию.
Мы уже упоминали о его возрасте.
Этот возраст как бы подтверждала довольно глубокая двойная морщинка на переносице.
Что же касается его рода занятий, определить его было нетрудно сразу по нескольким признакам.
Прежде всего, его раскачивающаяся походка выдавала в нем моряка, долгое время проведшего на море; даже когда моряки оказываются на суше, они и здесь ходят, широко расставляя ноги; так сыновья Нептуна, как сказал бы член Французской академии, борются обычно с бортовой и килевой качкой.
Но даже если бы не походка, любопытные могли догадаться о том, что перед ними моряк, по не менее заметному признаку.
У незнакомца были продеты в уши два золотых якорька.
Одет он был довольно изысканно, хотя даже людям непритязательным его наряд мог показаться отчасти двусмысленным.
Он состоял из синего редингота с металлическими пуговицами, довольно открытого, так что был виден жилет с толстой золотой цепью.
На незнакомце были широкие панталоны со складками, обуженные в голенищах и известные в те времена как "казачки".
Сапоги же, широкие в отличие от панталонов, повторяли очертания ноги, которую природа в своей материнской прозорливости создала, видимо, такой, чтобы она могла поддерживать своего владельца в равновесии среди самых неожиданных всплесков разбушевавшегося океана.
Его красное лицо выделялось на фоне белого галстука, повязанного под широким воротничком, напоминая букет маков в белой обертке.
Косынка в красную и зеленую клетку, повязанная вокруг шеи морским узлом, и черная фетровая шляпа с широкими полями и длинным ворсом дополняли его костюм.
Прибавим, что он держал в руке огромную трость, приобретенную им, несомненно, в восточной или западной Индии, где растет удивительный тростник. Очевидно, в память о какомто событии, с которым была связана и эта трость, моряк приказал приделать к ней золотой набалдашник, пропорциональный ее гигантским размерам.
Что могло привлечь на распродажу картин этого необыкновенного господина?
Если бы Петрус был художником-маринистом, посещение какого-нибудь богатого моряка в отставке, желающего иметь коллекцию марин, не вызвало бы удивления.
Но моряк в мастерской исторического, даже, скорее, жанрового художника не мог не вызвать удивления у истинных любителей.
Вот почему появление моряка в мастерской привлекло к себе внимание присутствовавших, до тех пор занятых исключительно картинами.
Он же не смущаясь остановился посреди лестницы, бросил вокруг испытующий взгляд, вынул из кармана чехол, из чехла - очки с золотыми дужками, водрузил их на нос и пошел прямиком к картине Шардена, привлекшего, казалось, его особое внимание, как только он ее заметил.
На картине была изображена хозяйка, чистившая овощи, которые она сейчас опустит в котелок.
Огонь, котелок, овощи были написаны так правдоподобно, что моряк при виде котелка, крышка которого лежала на печи, громко воскликнул, поднеся нос к полотну и шумно вдохнув воздух:
- Гм! Гм!
Он прищелкнул языком и продолжал:
- Бульон так и просится в рот.
Потом поднял левую руку и восхищенно произнес:
- Превосходно! Просто прекрасно!
Говорил он все так же громко, словно находился в мастерской один.
Несколько посетителей, разделявшие мнение вновь прибывшего о полотне Шардена, подошли поближе, а те, кто думали иначе, напротив, отдалились.
После долгого и тщательного осмотра картины, во время которого моряк то поднимал, то опускал очки, он наконец отошел с видимым сожалением и, заметив одну из первых марин Гудена, произнес:
- Ну и ну! Вода как настоящая! Подойдем поближе!
Он в самом деле приблизился к картине, почти касаясь носом полотна.
- Да, тысяча чертей и преисподняя! - выкрикнул он. - Это вода, и не простая, а соленая... Чья же это картина?
- Одного молодого человека, сударь, - сообщил пожилой господин, с наслаждением нюхавший табак перед мариной, которой любовался моряк.
- Гуден, - подхватил он, прочтя на картине подпись - Я, кажется, слыхал это имя в Америке, но впервые вижу работу этого мастера. Хоть вы и говорите, что он еще молод на мой взгляд, тот, кто написал эту шлюпку и эту волну, - настоящий мастер. Мне, правда, не очень нравятся матросы, которые в нее садятся, но нельзя же все делать в совершенстве! Ну-ка посмотрим, посмотрим...
И моряк стал разглядывать картину вблизи.
- А что вы скажете об этом бриге, что виден вон там на заднем плане?
- Сударь, не в обиду будь вам сказано, но это корвет а не бриг... Корвет, который идет против ветра с левыми галсами под гротом, фоком и двумя марселями; хотя это весьма скромно с его стороны. При таком бризе он мог бы поставить свои брамсели и даже лисели. Я в такую погоду обычно приказывал- "Поставить все паруса!"
Моряк по старой привычке выкрикнул эту команду в полный голос.
Все обернулись. Лишь несколько любителей продолжали осмотр мастерской, однако большая их часть сгрудилась вокруг моряка; пользуясь термином, позаимствованным у поэтов скажем, что толпа пошла с ним сообща.
Незнакомец, как видят читатели, был услышан.
Так, пожилой господин успел обменяться с ним несколькими словами, подхватывая его ответы на лету.
- Ах, сударь, - заметил он, - вы, верно, командовали судном?
- Я имел эту честь, сударь, - отвечал незнакомец.
- Трехмачтовым судном, бригом, корветом?
- Корветом.
Словно не желая продолжать разговор на морскую тему моряк оставил волны, лодку и корвет Гудена и перешел к картине Буше.
Однако старый любитель, желавший, без сомнения знать что такой большой знаток искусства думает о придворном художнике графини Дюбарри, следовал за моряком по пятам Как звезда привлекает к себе спутники, так моряк завладел вниманием всех, кто его слышал, и те не отпускали его от себя ни на шаг.
- Хотя это полотно не подписано, - изрек наш незнакомец глядя на работу последователя Карле Ванлоо, нет нужды спрашивать имя его автора: это "Туалет Венеры" кисти Буше Художник из лести придал своей Венере черты несчастной куртизанки, которая в те времена бесчестила французскую монархию... Плохая живопись! Плохой художник! Не люблю Буше!
А вы, господа?
Не ожидая ответа тех, к кому он обращался, незнакомец продолжал по-прежнему в полный голос:
- Это прекрасный колорист, знаю! Но художник он претенциозный и манерный, под стать персонажам его эпохи... Отвратительная эпоха! Жалкое подражание эпохе Возрождения! Ни плоти, как у Тициана, ни мяса, как у Рубенса!
Он повернулся к слушателям:
- Именно поэтому, господа, я люблю Шардена: это единственный поистине сильный художник, потому что он подлинно прост среди аффектации и условностей своего времени... О, простота, господа, простота! Что бы вы ни говорили, к ней всегда нужно возвращаться...
Никто не собирался оспаривать его мнение.
Более того, любитель, уже обменявшийся с моряком несколькими репликами, огляделся по сторонам, будто прося слова, и, видя, что никто не возражает, заметил:
- Вы абсолютно правы, сударь, абсолютно правы!
Любителя постепенно стал увлекать этот моряк, резкий, но искренний, грубоватый, но философ.
- Если бы я мог дожить до того времени, как осуществится моя мечта, - продолжал капитан задумчиво, - я умер бы счастливейшим из смертных, потому что мое имя было бы связано с одним из величайших человеческих деяний.
- Не будет ли нескромностью спросить, сударь, о чем вы мечтаете? - спросил старый любитель.
- Отчего же сударь, отнюдь нет! - отвечал капитан. - Я хочу основать бесплатную школу рисования, где перед учителями будет стоять одна задача: учить простоте в искусстве.
- Великая идея, сударь!
- Правда?
- Величайшая и филантропическая. Вы, сударь, живете в столице?
- Нет, но я намерен здесь поселиться. Что-то мне надоело мотаться по свету.
- Неужели вы объездили весь свет? - в восхищении вскричал его собеседник.
Я Играю лабиринты с горками, детский мир франчайзинг франшиза, оборудование |
- В Ванвр, - приказал г-н Жерар.
- Будь по-вашему! - крикнул кучер и огрел лошадей кнутом.
Тяжелая карета тронулась с места.
Вот как случилось, что Сальватор не обнаружил под большим дубом недалеко от рощи скелет, за которым он приходил.
XLVII
Любитель живописи
Любителей, приходивших в мастерскую к Петрусу, одни - из чистого любопытс! ва, другие - с определенным желанием что-нибудь купить, приходило так много, что у входа постоянно стояла очередь.
Распродажа должна была состояться в ближайшее воскресенье, то есть через три дня.
Теперь был четверг.
Около одиннадцати часов утра мастерская напоминала морской прилив.
Людские волны набегали одна на другую, поднимаясь все выше и с шумом разбиваясь.
Зато в соседней комнате царили покой, неподвижность, безлюдность.
Нам следовало бы сказать не "безлюдность", а "одиночество", так как в комнате находился Петрус.
Он сидел у окна, опершись локтем о небольшой круглый столик, на котором лежало распечатанное письмо. Он прочел его всего один раз, но каждое слово будто отпечаталось у него в сердце.
Было нетрудно заметить, что молодой человек подавлен.
Время от времени молодой человек зажимал руками уши, чтобы не слышать шум, доносившийся из соседней комнаты.
Почему же Петрус, твердо решивший, по совету Сальватора, начать новую жизнь, выглядел бледным и нерешительным, как никогда?
Он только что получил письмо от Регины, оно-то и выбило молодого человека из колеи.
Читатели помнят, что в тот момент, как он расстался с Региной, та нежно пообещала ему, что на следующий день он получит письмо.
Однако она не пожелала ему сказать, что будет в этом письме.
С чисто женской деликатностью она хотела сделать так, чтобы аромат счастья, тем более сладостный, когда он незнаком, окружал ее возлюбленного повсюду.
И Петрус получил это письмо.
На нем теперь он останавливал свой взгляд, на него ронял слезы.
Вы убедитесь сами, что оно сулило счастье и что можно было долго и безутешно рыдать над утерянным счастьем.
Вот это письмо:
"Мой любимый Ван-Дейк!
Вчера, расставаясь с Вами, я обещала сообщить Вам приятную новость.
Вот она!
Через месяц - именины моего отца, и мы с тетей решили преподнести ему в подарок портрет Пчелки, Кроме того, вчера его сиятельство граф Рапт получил во дворце назначение ко двору в Санкт-Петербурге, и его не будет целых полтора месяца...
Вы догадались, верно?
Как только было решено подарить маршалу портрет его юной любимицы, было нетрудно и решить, что выполнит этот портрет господин Петрус Эрбелъ де Куртеней.
Вы знаете, что это имя производит огромное впечатление на маркизу де Латурнелъ, благоговеющую перед закрытыми коронами.
Мне остается сообщить Вам следующее.
Начиная с воскресенья сеансы будут проходить ежедневно в полдень в мастерской г-на Петруса Эрбеля де Куртенея.
Пчелку будут сопровождать к ее постоянному живописцу ее тетя, маркиза де Латурнелъ, и старшая сестра, графиня Регина.
Иногда маркиза де Латурнелъ не сможет присутствовать на сеансах из-за своего строгого гигиенического режима или обязанностей истинной христианки.
В такие дни сестра Регина будет сопровождать девочку одна.
В зависимости от умения художника портрет будет выполнен за несколько сеансов или же через месяц.
Лишь бы портрет имел сходство с оригиналом, а сколько художник будет его писать - не имеет значения.
Чтобы избежать обсуждений относительно цены, она назначена заранее и составляет двести луидоров.
Однако поскольку господину Петрусу Эрбелю де Куртенею гордость, возможно, не позволит принять эти деньги, было также заранее решено, что эта сумма пойдет на милостыню, китайские вазы и небесно-голубое платье для Розочки, о котором так мечтала несчастная сказочная принцесса.
Итак, дорогой мой Ван-Дейк, ждите в воскресенье в полдень Пчелку, маркизу де Латурнелъ и нежно Любящую Вас,
РЕГИНА".
Это письмо, несмотря на добрую весть, а может быть и благодаря доброй вести, которая в нем заключалась, приводила Петруса в отчаяние.
В воскресенье в полдень Регина приедет со своей теткой и сестрой, и что они увидят?
Оценщика, продающего картины и мебель Петруса!
А Петрус ничего не сказал!
Как он переживет такой позор!
На мгновение ему вздумалось убежать, скрыться, никогда больше не видеть Регину.
Но не видеться с ней значило бы отказаться от жизни.
Более того, это означало бы сгубить душу в его живом теле.
На мгновение Петрус пожалел, но не о том, что спас отца от разорения - заверим читателей, что эта дурная мысль ни разу не пришла ему на ум, - а о том, что он не принял предложение Жана Робера.
Петрусу оставалось лишь много трудиться, как он работал когда-то, чтобы вернуться Жану Роберу в короткий срок деньги, которые тот ему одолжил бы.
Его временная праздность, роскошь, лошади, экипаж произвели даже, говоря языком коммерсантов, отличное действие.
Все решили, что он получил наследство от какого-нибудь неведомого дядюшки, что ему не нужны деньги, и с этой минуты его картины стали стоить вдвое дороже.
Но, отдавшись своей любви, Петрус перестал работать.
Однако, если бы ему удалось занять всего десять тысяч франков, он написал бы десятки картин и за три месяца вернул бы сумму с любыми процентами.
Почему бы не обратиться за помощью с Сальватору?
Нет, строгое выражение его лица отпугивало Петруса.
Кстати сказать, голос Сальватора, подобный эху непреклонной верности, уже изрек: "Четвертое апреля!"
Петрус покачал головой и, словно в ответ на собственные мысли, произнес:
- Нет, нет, все, что угодно, только не Сальватор!
Правда, он сейчас же прибавил:
- Все, что угодно, лишь бы не потерять Регину!..
В это самое мгновение в мастерскую вошел новый посетитель.
Поскольку этот новый посетитель призван сыграть в последующих сценах важную роль, мы просим позволения читателей оставить Петруса с его мрачными мыслями и бросить взгляд на вновь прибывшего.
Это был человек лет пятидесяти, довольно высокий, широкоплечий, с могучей шеей и мощной грудью.
Шапка рыжих вьющихся волос на голове и черные как смоль щетинистые брови, густые и жесткие, не вязались с цветом волос.
Длинные бакенбарды, рыжевато-каштановые с проседью, почти сходились у него на шее.
В целом лицо у незнакомца было открытое, пожалуй, грубоватое, но совсем не злое.
Напротив, не сходившая с его губ улыбка выдавала в нем добродушного весельчака, внешне грубоватого, но в глубине души мягкого и славного.
Первое впечатление, которое он производил, было отталкивающим. |
Ему было необходимо пройти через подвал или отступить.
Отступить! А вдруг его станет преследовать призрак Урсулы?..
Он предпочел продолжать путь.
Невозможно описать, что творилось в душе убийцы, трепетавшего сильнее, чем осиновый лист, в те несколько секунд, за которые он миновал темный погреб.
Наконец он добрался до дровяного сарая.
Господин Жерар решил, что там он почти в безопасности.
Но дверь, выходившая в парк, оказалась заперта, ключа в замке не было; язычок замка заржавел, не двигался в пазу, и дверь не поддавалась.
Несчастный едва не лишился последних сил.
Ему казалось, что он никогда не выберется из подвала и умрет здесь от ужаса.
Он собрал все свои силы.
Замок поддался, дверь распахнулась.
Свежий ветер ударил г-ну Жерару в лицо, он почувствовал, как его потное лицо мгновенно остыло под порывом ветра.
Однако это ощущение показалось ему бесконечно приятным после удушливого подвала.
Он вдыхал полной грудью чистый ночной воздух!
Его легкие расширились.
Он открыл было рот, чтобы возблагодарить Всевышнего, и не посмел.
Если Бог существовал, то как вышло, что он, Жерар, гулял на свободе, а г-н Сарранти сидел в темнице?
Правда, г-н Сарранти, по всей вероятности, спал так же безмятежно, как поднимается праведник на эшафот, тогда как г-н Жерар не спал вовсе, снедаемый угрызениями совести и смертельным страхом; колени у него тряслись, руки дрожали, на лице то и дело выступал пот.
С какой же страшной целью он бодрствовал? Какое жуткое дело ему еще предстояло исполнить?
Необходимо было выкопать и перепрятать останки его жертвы.
Хватит ли ему мужества? А сил?
Он хотел, во всяком случае, попытаться это сделать.
Он торопливо, почти решительно прошел расстояние, отделявшее замок от парка.
Но когда он вошел в тень высоких деревьев и по обе стороны от него таинственно зашелестела листва, он негнущимися от ужаса пальцами снова схватился за волосы.
Он стоял в аллее, ведущей в рощу.
С этого места уже был виден большой дуб, г-н Жерар уже различал скамейку.
Его охватила такая тоска, что он был бы рад убежать прочь, однако ему во что бы то ни стало нужно было идти вперед.
Его так же неизбежно влекла судьба, как осужденного эшафот.
В какой-то момент он спросил себя, не лучше ли взойти на эшафот, чем совершить то, что он собирался сделать.
Он был бы счастлив, если бы умер вдруг и безболезненно.
Но агония следствия, темница, смрадное и холодное преддверие склепа, палач в мрачном одеянии, выкрашенный в красное эшафот, две тощие руки которого видны издалека, неизбежные ступени, по которым придется взойти при помощи двух подручных палача, когда тебе изменят силы, приподнимающий вас рычаг, металлическое треугольное лезвие, скользящее по двум пазам, - вот что превращает смерть в мучение, безобразное и невозможное!
Вот из-за чего убийце казалось, что лучше выкопать труп, обмирая от страха, чем принять смерть Кастенгов и Папавуанов.
Он решительно вошел в рощу и взялся за дело.
Прежде всего необходимо было найти могилу.
Господин Жерар опустился на колени и ощупал землю.
Кровь застыла у него в жилах, но не от того, что он делал, хотя, конечно, это было ужасно! - стряслось еще нечто более ужасное.
Ему показалось, что в так хорошо ему знакомом месте земля была свежевскопана.
Неужели он опоздал?
Один страх уступил место другому.
Обезумев от ужаса, он сунул руку в землю и радостно вскрикнул.
Тело по-прежнему лежало тут.
Господин Жерар ощутил в пальцах мягкие шелковистые волосы мальчика, испугавшие когда-то Сальватора.
Преступник же успокоился...
Он стал копать.
Отведем взоры от его отвратительного занятия!
Вдохнем свежего воздуху!
Полюбуемся прекрасными звездами - золотой пылью, летящей из-под ног Всевышнего.
Прислушаемся, не донесется ли до нашего слуха в эту ясную ночь сквозь неизмеримые пространства эфира небесное пение ангелов, прославляющих Бога?
Мы еще успеем вновь обратить взгляды на землю, когда бледный и трясущийся негодяй выйдет из темной рощи с лопатой в одной руке, а в другой неся нечто бесформенное, завернутое в его плащ.
Что же он ищет, затравленно озираясь и мигая маленькими глазками?
Он ищет надежное место для своего мрачного груза.
Господин Жерар прошел не останавливаясь в другой конец парка, там опустил сверток наземь и взялся за лопату.
Но, копнув несколько раз, покачал головой и пробормотал:
- Нет, нет, не здесь!
Он снова поднял плащ, прошел около ста футов под деревьями, снова остановился, засомневался...
Потом еще раз покачал головой:
- Слишком близко от предыдущей могилы!
Наконец его осенило.
Он снова поднял сверток и торопливо пошел дальше.
Теперь он направился к пруду: на сей раз он не боялся увидеть на его поверхности призрак.
Дело в том, что призрак был завернут в плащ, и негодяй крепко держал его в руках.
На берегу пруда он положил плащ на траву и начал развязывать сверток.
В это мгновение издали донесся жуткий вой.
Это на соседней ферме выла какая-то собака.
- Нет, нет! - крикнул он. - Не сюда, не сюда! Собака уже вытащила его отсюда однажды... И потом, когда будут чистить пруд, найдут скелет... Что же делать?.. Боже мой, надоумь меня!
Его молитва, казалось, достигла небес, словно она не была кощунством.
- Да, да, - пробормотал негодяй. - Верно!
Как бы тщательно он ни спрятал останки в парке Вири, их могли обнаружить снова.
Господин Жерар должен унести их с собой и закопать в своем ванврском саду.
В Ванвре г-на Жерара больше чем где бы то ни было считали честнейшим г-ном Жераром.
Он снова взялся за плащ, однако оставил лопату и поспешил к воротам парка, выходившим к мосту Го до.
У него был ключ от этих ворот, и он отпер их без малейшего труда.
Странное дело! С тех пор как он завернул скелет мальчика в плащ, ужас перед сверхъестественным словно отступил.
Правда, он уступил место страху, и честнейший г-н Жерар ничего не потерял при этом обмене.
Заперев ворота, г-н Жерар двинулся напрямик через поле, чтобы как можно скорее выйти на проезжую дорогу.
Роланд уже показал нам, где прошел г-н Жерар.
Барнабе сдержал слово: он ждал вместе со своим фиакром в условленном месте.
И не просто ждал, а крепко спал на козлах. Однако, когда г-н Жерар отворил дверцу, карета покачнулась и кучер проснулся.
- Хм! Это вы, милейший? - спросил Барнабе.
- Я, не беспокойтесь, - отозвался г-н Жерар.
- Хотите я положу ваш сверток к себе на козлы? Похоже, он вам мешает? - предложил кучер.
- Не надо, не надо! - в ужасе закричал г-н Жерар. - Это редкие растения, с ними надо обращаться крайне бережно; я положу их к себе на колени.
- Ну, как хотите... Куда едем? |
Когда он изложил свое желание, кучер спросил:
- А если мы не встретимся на главной дороге?
- Почему же нет?
- Вдруг вы пройдете мимо и не заметите меня, к примеру?
- Не беспокойтесь, у меня отличное зрение.
- Видите ли, у некоторых людей зрение неожиданно слабеет, после того как их прождешь четырнадцать часов, а они задолжали пятьдесят франков кучеру. Я знавал таких седоков - Боже сохрани, я не имею в виду вас, - которые выглядели вполне прилично, а продержав меня целый день, приказывали отвезти их около пяти часов вечера к переходу Дофин или Веро-Дода, потом говорили: "Подождите меня здесь, кучер, я сейчас вернусь".
- И что? - спросил г-н Жерар.
- И не возвращались.
- Что вы, дружище, я на такое не способен.
- Я вам верю, верю. Но, видите ли...
- Дорогой друг! Если дело только в этом... - сказал г-н Жерар.
Он вынул из кармана два луидора и протянул их мэтру Барнабе.
Воспользовавшись тем, что через приоткрытую дверь пробивался луч света, кучер убедился в том, что они настоящие.
- Я буду вас ждать в ста футах от Кур-де-Франс начиная с одиннадцати часов, как и договорились. После того как вы заплатили мне вперед, я ничего не имею против.
- Зато у меня есть вопрос.
- Какой?
- Если... Что если...
Господин Жерар не смел договорить.
- Если что?
- ...если я вас не найду, что тогда?
- Где?
- На главной дороге.
- Почему вы меня не найдете? - Я же заплатил вам вперед...
- Вы, стало быть, не доверяете Барнабе?
- Вы же мне не доверяете!
- На вас номера нету, а у меня - вот он... Да еще какой!
Номер, который приносит счастье всем, кто его видит: первый!
- Я бы предпочел, чтобы он приносил счастье тем, кто сидит внутри.
- Им он тоже приносит счастье... Первый номер для всех хорош.
- Тем лучше, тем лучше, - проговорил г-н Жерар, пытаясь умерить пыл своего кучера, расхваливавшего собственный номер.
- Значит, я вас буду ждать с одиннадцати часов на большой дороге, раз вы так хотите.
- Хорошо, - прошептал г-н Жерар.
- В ста футах от Кур-де-Франс, так?
- Да, да, все так, дружище. Только не надо так кричать.
- Правильно! Молчок! Раз у вас есть причины прятаться...
- Нет у меня причин прятаться! - возразил г-н Жерар. - Почему вы так решили?
- Да меня это не касается. Вы мне заплатили - я ничего не видел, не слышал. В одиннадцать жду вас в условленном месте.
- Постараюсь не заставить вас ждать.
- Наоборот! Я не буду в обиде. Вы мне платите за простой, так я отвезу вас куда пожелаете, хоть в Иосафатскую долину, и вы, вероятно, единственный приедете на Страшный суд в фиакре.
Довольный собственной шуткой, мэтр Барнабе со смехом вернулся в кабачок, а г-н Жерар, отирая со лба пот, вернулся в замок.
XLVI
Стесняющий предмет
Ворота оставались приотворены, г-н Жерар нашел лопату на прежнем месте.
Он запер ворота на ключ и опустил его в карман.
Вдруг он вздрогнул и замер, не сводя глаз с окон замка.
Одно окно было освещено.
От ужаса негодяй затрясся всем телом.
Неожиданно он вспомнил о двух свечах, которые он оставил зажженными на камине.
Он понял, что совершил оплошность.
Этот свет мог видеть кто-то еще. Все знали, что в замке никто не живет, и свет непременно должен был натолкнуть на всякого рода догадки.
Господин Жерар торопливо подошел к дому, стараясь не смотреть в сторону пруда, и взбежал на крыльцо.
Он задул одну свечу и уже подошел к другой, как вдруг представил себе, что ему сейчас придется идти по коридору и спускаться по лестнице в кромешной темноте.
Еще за минуту до того он об этом и не подумал, так он боялся, что кто-нибудь увидит свет.
Материальный страх улегся, на его место пришел ужас душевный.
Чего мог опасаться г-н Жерар в коридорах и на лестницах безлюдного замка?
Того, чего одинаково боятся - как бы мало ни было между ними общего - и ребенок, и преступник: привидений.
В темноте г-н Жерар дрожал как лист: ему чудились шаги за спиной.
Он ждал, что сзади его вот-вот кто-нибудь схватит за редингот.
Ему казалось, что за поворотом коридора он вдруг столкнется лицом к лицу с призраком ребенка или женщины.
Ведь в этом проклятом доме произошло два, а то и три убийства.
Вот почему г-н Жерар не стал гасить вторую свечу.
Он мог выйти через главную дверь или через подвал.
В передней он заколебался.
Напротив главного входа находился пруд, этот наводящий ужас пруд!
Чтобы добраться до двери из подвала, необходимо было миновать сводчатый погребок, где была задушена Урсула.
Господину Жерару вспомнились пятна крови на плитах.
Он все же предпочел выйти через подвал: в этой крови он не был повинен.
Одной рукой г-н Жерар держал свечу, другой взялся за лопату, спустился по лестнице, прошел кухню, замешкался перед дверью в подвал, помотал головой, чтобы стряхнуть капли пота:
обе его руки были заняты, он не мог отереть лоб.
Наконец он пнул ногой дверь в погреб; через разбитое окно ворвался ветер и задул свечу.
Господин Жерар постоял в темноте, ощущая себя ее пленником.
Когда погас свет, у него из груди вырвался крик. Он вздрогнул и умолк. Он испугался, как бы при звуке его голоса не проснулись мертвые. |
|