В категории материалов: 197
Показано материалов: 96-100 |
Страницы: « 1 2 ... 18 19 20 21 22 ... 39 40 » |
|
Но Фуке с поклоном сказал ей:
- Я не сяду, мадемуазель, пока вы не простите меня.
- За что же, боже мои?
Фуке устремил на лицо молодой девушки свой проницательный взгляд, по мог увидеть на нем только самое простодушное изумление.
- Я вижу, сударыня, что вы так же великодушны, как и умны, и читаю в ваших глазах испрашиваемое иной, прощение. Но мне мало прощения на словах, предупреждаю вас; мне нужно, чтобы меня простили ваше сердце и ум.
- Клянусь вам, сударь, - растерялась Лавальер, - я вас совершенно не понимаю.
- Это новое проявление вашей деликатности пленяет меня - отвечал Фуке, - я вижу, что вы не хотите заставить меня краснеть.
- Краснеть? Краснеть передо мной? Но скажите же, почему вам краснеть?
- Неужели я ошибаюсь, - спросил Фуке, - и мой поступок, к моему счастью, не оскорбил вас?
Лавальер пожала плечами.
- Положительно, сударь, вы говорите загадками, и я, по-видимому, слишком невежественна, чтобы понимать их.
- Хорошо, - согласился Фуке, - не буду настаивать. Только, умоляю вас, скажите мне, что я могу рассчитывать на ваше полное и безусловное прощение.
- Сударь, - сказала Лавальер уже с некоторым нетерпением, - я могу ответить вам только одно и надеюсь, что мой ответ удовлетворит вас. Если бы я знала вашу вину передо мной, я простила бы вас. Тем более вы поймете, что, не зная этой вины...
Фуке закусил губы, как это делал обыкновенно Арамис.
- Значит, - продолжал он, - я могу надеяться, что, невзирая на случившееся, мы останемся в добрых отношениях и что вы любезно соглашаетесь верить в мою почтительную дружбу.
Лавальер показалось, что она начинает понимать.
"Да, - подумала она, - я не могла бы поверить, что господин Фуке с такой жадностью будет искать источников новоявленной благосклонности".
И сказала вслух:
- В вашу дружбу, сударь? Вы мне предлагаете вашу дружбу? Но, право, это для меня большая честь, и вы слишком любезны.
- Я знаю, сударыня, - отвечал Фуке, - что дружба господина может показаться более блестящей и более желательной, чем дружба слуги; но могу вас заверить, что и слуга окажется таким же преданным, таким же верным и совершенно бескорыстным.
Лавальер поклонилась; действительно, в голосе суперинтенданта звучала большая искренность и неподдельная преданность. Она протянула Фуке руку.
- Я вам верю, - улыбнулась она.
Фуке крепко пожал руку девушки.
- В таком случае, - прибавил он, - вы сейчас же отдадите мне это несчастное письмо.
- Какое письмо? - спросила Лавальер.
Фуке еще раз устремил на нее свой испытующий взгляд. То же наивное, то же простодушное выражение лица.
- После этого отрицания, сударыня, я принужден признать, что вы деликатнейшее существо, и сам я не был бы честным человеком, если бы мог бояться чего-нибудь со стороны такой великодушной девушки, как вы.
- Право, господин Фуке, - отвечала Лавальер, - с глубоким сожалением я принуждена повторить вам, что решительно ничего не понимаю.
- Значит, вы можете дать слово, что не получали от меня никакого письма?
- Даю вам слово, нет! - твердо сказала Лавальер.
- Хорошо. Этого с меня достаточно, сударыня; позвольте мне повторить уверение в моей преданности и в моем глубочайшем почтении.
Фуке поклонился и отправился домой, где его ждал Арамис, оставив Лавальер в полном недоумении.
- Ну что? - спросил Арамис, нетерпеливо ожидавший возвращения Фуке. Как вам понравилась фаворитка?
- Восхищен! - отвечал Фуке. - Это умная, сердечная женщина.
- Она не рассердилась?
- Ничуть; по-видимому, она просто ничего не поняла.
- Не поняла?
- Да, не поняла, что я писал ей.
- А между тем нужно было заставить ее понять вас, нужно, чтобы она возвратила письмо; я надеюсь, она отдала вам его?
- И не подумала.
- Так вы, по крайней мере, удостоверились, что она сожгла его?
- Дорогой д'Эрбле, вот уже целый час, как я играю в недоговоренные фразы, и мне порядком надоела эта игра, хотя она очень занимательна.
Поймите же: малютка притворилась, будто совершенно не понимает меня; она отрицала получение письма; а поэтому она не могла ни отдать его, ни сжечь.
- Что вы говорите? - встревожился Арамис.
- Говорю, что она клялась и божилась, что не получала никакого письма.
- О, это слишком! И вы не настаивали?
- Напротив, я был настойчив до неприличия.
- И она все отрицала?
- Да.
- И ни разу не выдала себя?
- Ни разу.
- Следовательно, дорогой мой, вы оставили письмо в ее руках?
- Пришлось, черт возьми!
- О, это большая ошибка!
- Что же бы вы сделали на моем месте?
- Конечно, невозможно было принудить ее, но это тревожит меня: подобное письмо не может оставаться у нее.
- Эта девушка так великодушна.
- Если бы она была действительно великодушна, она отдала бы вам письмо.
- Повторяю, она великодушна; я видел это по ее глазам, я человек опытный.
- Значит, вы считаете ее искренней?
- От всего сердца.
- В таком случае мне кажется, что мы действительно ошибаемся.
- Как так?
- Мне кажется, что она действительно не получила письма.
- Как так? И вы предполагаете?..
- Я предполагаю, что, по неизвестным нам соображениям, ваш человек не отдал ей письма.
Фуке позвонил. Вошел лакей.
- Позовите Тоби, - приказал суперинтендант.
Через несколько мгновений появился слуга, сутулый человек с бегающими глазами, с тонкими губами и короткими руками.
Арамис вперил в него пронизывающий взгляд.
- Позвольте, я сам расспрошу его. |
|
Действительно, в этот момент блеснул солнечный луч, и падавшие с деревьев капли засверкали, как брильянты.
- Государь, - сказала почти побежденная Лавальер, делая над собой последнее усилие. - Государь, еще раз прошу вас, подумайте о тех неприятностях, которые вашему величеству придется перенести из-за меня. Боже мой, в эту минуту вас ищут, вас зовут. Королева, наверное, беспокоится, а принцесса... о, принцесса!.. - почти с ужасом вскричала молодая девушка.
Это слово произвело некоторое впечатление на короля; он вздрогнул и отпустил Лавальер, которую до тех пор держал в своих объятиях.
- Принцесса, сказали вы?
- Да, принцесса; принцесса тоже ревнует, - многозначительно заметила Лавальер.
И ее робкие и целомудренно опущенные глаза решились вопросительно взглянуть на короля.
- Но принцесса, мне кажется, - возразил Людовик, делая усилие над собой, - не имеет никакого права...
- Увы! - прошептала Лавальер.
- Неужели, - спросил король почти с упреком, - и вы считаете, что сестра вправе ревновать брата?
- Государь, я не смею заглядывать в тайники вашего сердца.
- Неужели вы верите этому? - воскликнул король.
- Да, государь, я думаю, что принцесса ревнует, - твердо сказала Лавальер.
- Боже мой, - забеспокоился король, - неужели ее обращение с вами дает повод для таких подозрений? Принцесса обошлась с вами дурно, и вы приписываете это ревности?
- Нет, государь, я так мало значу в ее глазах!
- О, если так!.. - энергично произнес Людовик.
- Государь, - перебила Лавальер, - дождь перестал? и, кажется, сюда идут.
И, позабыв всякий этикет, она схватила короля за руку.
- Так что же, мадемуазель, - отвечал король, - пусть идут. Кто осмелится найти что-нибудь дурное в том, что я был в обществе мадемуазель де Лавальер?
- Помилуйте, государь! Все найдут странным, что вы так вымокли, что вы пожертвовали собой ради меня.
- Я только исполнил свой долг дворянина, - вздохнул Людовик, - и горе тому, кто забудется и станет осуждать поведение своего короля.
Действительно, в этот момент показалось несколько придворных, которые с любопытством осматривали лес; заметив короля и Лавальер, они, по-видимому, нашли то, что искали.
Это были посланные королевы и принцессы; они сняли шляпы в знак того, что увидели его величество.
Но, несмотря на смущение Лавальер, Людовик по-прежнему стоял в своей нежно-почтительной позе. Затем, когда все придворные собрались на аллее, когда все увидели знаки почтения, которые король оказывал молодой девушке, оставаясь перед ней с обнаженной головой во время грозы, Людовик предложил ей руку, ответил кивком головы на почтительные поклоны придворных и, все так же держа шляпу в руке, проводил ее до кареты.
Гроза прошла, но дождь продолжался, и придворные дамы, которым этикет не позволял сесть в карету раньше короля, стояли без плащей и накидок под этим ливнем, от которого король заботливо защищал своей шляпой самую незначительную среди них.
Как и все остальные, королева и принцесса должны были созерцать эту преувеличенную любезность короля; принцесса до такой степени была поражена, что, забывшись, толкнула королеву локтем и проговорила:
- Поглядите, вы только поглядите!
Королева закрыла глаза, точно у нее закружилась голова. Она поднесла руку к лицу и села в карету. Принцесса последовала за ней. Король вскочил на лошадь и, не оказывая предпочтения ни одной из карет, поскакал вперед. Он вернулся в Фонтенбло, бросив поводья, задумчивый, весь поглощенный своими мыслями.
Когда толпа удалилась и шум карет стал затихать, Арамис и Фуке, убедившись, что никто не может их увидеть, вышли из грота. Молча добрались они до аллеи. Арамис, казалось, хотел проникнуть взглядом в самую чащу леса.
- Господин Фуке, - сказал он, удостоверившись, что они одни, - нужно во что бы то ни стало получить обратно ваше письмо к Лавальер.
- Нет ничего проще, - отвечал Фуке, - если слуга еще не передал его.
- Это необходимо во всех случаях, понимаете?
- Да, король любит эту девушку. Не правда ли?
- Очень. Но еще хуже, что и эта девушка страстно любит короля.
- Значит, мы меняем тактику?
- Без всякого сомнения, нельзя терять времени. Вам нужно увидеть Лавальер и, не делая попыток добиться ее благосклонности, что теперь невозможно, заявить ей, что вы - самый преданный ее друг и самый покорный слуга.
- Я так и сделаю, - отвечал Фуке, - и без всякого неудовольствия; у этой девушки, мне кажется, золотое сердце.
- А может быть, много ловкости, - раздумывал вслух Арамис, - но тогда дружба с нею еще нужней.
Помолчав немного, он прибавил:
- Или я ошибаюсь, или эта малютка сведет с ума короля. Ну, скорей карету - и в замок!
Глава 5
ТОБИ
Через два часа после того, как карета суперинтенданта покатилась в Фонтенбло со скоростью облаков, гонимых последними порывами бури, Лавальер сидела у себя в комнате в простом муслиновом пеньюаре и доканчивала завтрак за маленьким мраморным столиком. Вдруг открылась дверь, и лакей доложил, что г-н Фуке просит позволения засвидетельствовать ей свое почтение.
Она два раза переспросила лакея; бедная девушка знала только имя г-на Фуке и никак не могла понять, что у нее может быть общего с главноуправляющим финансами.
Однако так как министр мог прийти к ней по поручению короля, что после недавнего свидания было вполне возможным, то Лавальер взглянула в зеркало, поправила локоны и приказала пригласить его в комнату.
Но Лавальер не могла подавить некоторого волнения. Визит суперинтенданта не был заурядным явлением в жизни фрейлины. Фуке, славившийся своей щедростью, галантностью и любезным обращением с дамами, чаще получал приглашения, чем испрашивал аудиенций. Во многие дома посещения суперинтенданта приносили богатство; во многих сердцах они зарождали любовь.
Фуке почтительно вошел к Лавальер и представился ей с тем изяществом, которое было отличительной чертой выдающихся людей той эпохи, а в настоящее время стало совершенно непонятным, даже на портретах, где эти люди изображены как живые.
На церемонное приветствие Фуке Лавальер ответила реверансом пансионерки и предложила суперинтенданту сесть. |
|
- Нет, государь, - с живостью воскликнула Лавальер, - оставьте, пожалуйста, все, как есть.
- Как, мадемуазель? Вы отказываетесь от того, что я должен, что я хочу сделать для вас?
- Все, чего я желала, государь, было для меня сделано в тот день, когда я удостоилась чести быть принятой ко двору принцессы.
- Но если вы отказываетесь для себя, примите, по крайней мере, для ваших родственников знак моей признательности.
- Государь, ваши великодушные намерения ослепляют и страшат меня, ибо если ваше величество по своей благосклонности сделаете что-нибудь для моих родственников, то у нас появятся завистники, а у вашего величества - враги. Оставьте меня, государь, в безвестности. Пусть мои чувства к вам останутся светлыми и бескорыстными.
- Вот удивительные речи! - воскликнул король.
- Справедливо, - шепнул Арамис на ухо Фуке. - Вряд ли король привык к ним.
- А что, если и на мою записку она ответит в таком же роде? - спросил Фуке.
- Не будем забегать вперед, дождемся конца, - возразил Арамис.
- К тому же, дорогой д'Эрбле, - прибавил суперинтендант, мало расположенный верить в искренность чувств, выраженных Лавальер, - иногда бывает очень выгодно казаться бескорыстной в глазах короля.
- Это самое думал и я, - отвечал Арамис. - Послушаем, что будет дальше.
Король еще ближе придвинулся к Лавальер и поднял над ней свою шляпу, так как дождь все больше протекал сквозь листву.
Лавальер взглянула своими прекрасными голубыми глазами на защищавшую ее королевскую шляпу, покачала головой и вздохнула.
- Боже мой! - сказал король. - Какая печальная мысль может проникнуть в ваше сердце, когда я защищаю его своим собственным?
- Я отвечу вам, государь. Я уже касалась этого вопроса, такого щекотливого для девушки моих лет. Но ваше величество приказали мне замолчать.
Государь, ваше величество не принадлежите себе; государь, вы женаты; чувство, которое удалило бы ваше величество от королевы и увлекло бы ко мне, было бы источником глубокого огорчения для королевы.
Король попытался перебить Лавальер, но та с умоляющим жестом продолжала:
- Королева нежно любит ваше величество, королева следит за каждым шагом вашего величества, удаляющим вас от нее. Ей выпало счастье встретить прекрасного супруга, и она со слезами молит небо сохранить ей его; она ревнива к малейшему движению вашего сердца.
Король снова хотел заговорить, но Лавальер еще раз решилась остановить его.
- Разве не преступление, - спросила она, - при виде такой нежной и благородной любви давать королеве повод для ревности? О, простите мне это слово, государь. Боже мой, я знаю, невозможно, или, вернее, должно быть невозможно, чтобы величайшая в мире королева ревновала к такой ничтожной девушке, как я. Но королева - женщина, и, как у всякой женщины, сердце ее может открыться для подозрений, которые могут быть внушены ядовитыми речами злых людей. Во имя неба, государь, не уделяйте мне так много внимания! Я этого не заслуживаю.
- Неужели, мадемуазель, - вскричал король, - вы не понимаете, что, говоря таким образом, - вы превращаете мое уважение к вам в преклонение?
- Государь, вы приписываете моим словам значение, которого они не имеют; вы считаете меня лучше, чем я есть. Смилуйтесь надо мной, государь! Если бы я не знала, что король - самый великодушный человек во всей Франции, то подумала бы, что ваше величество хотите посмеяться надо мной...
- Конечно, вы этого не думаете, я в этом уверен! - воскликнул Людовик.
- Государь, я буду принуждена думать так, если ваше величество будет говорить со мной таким языком.
- Значит, я самый несчастный король во всем христианском мире, - заключил Людовик с непритворной грустью, - если не могу внушить доверие к своим словам женщине, которую я люблю больше всего на свете и которая разбивает мне сердце, отказываясь верить в мою любовь.
- Государь, - сказала Лавальер, тихонько отстраняясь от короля, который все ближе подвигался к ней, - гроза как будто утихает, и дождь перестает.
Но в то самое мгновенье, когда бедная девушка, пытаясь совладать со своим сердцем, проявлявшим слишком большую готовность идти навстречу желаниям короля, произносила эти слова, гроза позаботилась опровергнуть их; синеватая молния Озарила лес фантастическим блеском, и удар грома, напоминавший артиллерийский залп, раздался над самой головой короля и Лавальер, как будто его привлекла высота укрывавшего их дуба.
Молодая - девушка испуганно вскрикнула.
Король одной, рукой прижал ее к сердцу, а другую протянул над ее головой, точно защищая ее от удара молнии.
Несколько мгновений стояла тишина, во время которой эта пара, очаровательная, как все молодое и исполненное любви, замерла в неподвижности.
Фуке и Арамис тоже застыли, созерцая Лавальер и короля.
- О государь! - прошептала Лавальер. - Вы слышите?
И она уронила голову на его плечо.
- Да, - сказал король, - вы видите, что гроза не утихает.
- Государь, это - предупреждение.
Король улыбнулся.
- Государь, это голос бога, грозящего нам карой.
- Пусть, - отвечал король. - Я принимаю этот удар грома за предупреждение и даже за угрозу, если через пять минут он повторится с - такой же силой; в противном же случае позвольте мне думать, что гроза - только гроза, и ничего больше.
И король поднял голову, точно вопрошая небо.
Но небо как бы вступило в заговор с Людовиком; в течение пяти минут после удара, напугавшего влюбленных, не слышно было ни одного раската, а когда гром загремел снова, то звук его был гораздо глуше, как будто в течение этих пяти минут гроза, подстегиваемая порывами ветра, унеслась за целых десять лье.
- Что же, Луиза, - прошептал король, - будете вы еще пугать меня гневом небес? Если вы уж непременно хотите видеть в молнии предзнаменование, то неужели вы все еще считаете, что она - предзнаменование несчастья?
Молодая девушка подняла голову; в это время дождь хлынул сквозь листья и заструился по лицу короля.
- О государь, государь! - воскликнула она с выражением непреодолимого страха, взволновавшего Людовика до глубины души. - Неужели это ради меня король остается с непокрытой головой под проливным дождем? Ведь я - такое ничтожество!
- Вы - божество, - отвечал король, - обратившее в бегство грозу. Вы богиня, возвращающая солнце и тепло. |
|
Действительно, небо, казалось, разверзлось, и крупные капли зашумели по вершинам деревьев.
- Ну, - сказал Арамис, - у нас есть время дойти до экипажа раньше, чем дождь проникнет сквозь листья.
- Лучше бы спрятаться в каком-нибудь гроте.
- Это верно, но есть ли тут грот? - спросил Арамис.
- Есть. В десяти шагах отсюда, - с улыбкой отвечал Фуке. - Да вот и он! - прибавил он, осмотревшись кругом.
- Как вы счастливы, что у вас такая хорошая память, - улыбнулся Арамис, в свою очередь. - А вы не боитесь, что ваш кучер, не видя нас, вообразит, будто мы пошли окольной дорогой, и поедет за придворными каретами?
- Нет, не боюсь; если я оставляю где-нибудь кучера и экипаж, то он двинется с места разве только по особому приказанию короля, да и то не наверное; к тому же, мне кажется, мы не одни зашли так далеко. Я слышу шаги и шум голосов.
И, произнося эти слова, Фуке оглянулся и раздвинул тростью густую листву, скрывавшую от них дорогу. Арамис одновременно с ним заглянул в образовавшееся отверстие.
- Женщина! - воскликнул Арамис.
- Мужчина! - воскликнул Фуке.
- Лавальер!
- Король!
- Ого! - сказал - Арамис. - Разве и король знает ваш грот? Это меня не удивило бы; ведь у него существуют довольно налаженные отношения с нимфами Фонтенбло.
- Не беда! - отозвался Фуке. - Войдем туда; если король не знает его, будем наблюдать, что произойдет. Если же знает, то - так как в гроте два выхода, - когда он войдет через один, мы выйдем через другой.
- А далеко еще чуда? - спросил Арамис. - Дождь уже начинает капать сквозь листья.
- Мы пришли.
Фуке приподнял ветви, и в скале можно было заметить углубление, совершенно закрытое вереском и плющом.
Фуке показал дорогу. Арамис пошел за ним.
Входя в грот, Арамис оглянулся.
- О, да они тоже идут в эту сторону!
- В таком случае уступим им место, - улыбнулся Фуке и потянул Арамиса за плащ. - Не думаю, однако, чтобы король знал мой грот.
- Действительно, - сказал Арамис, - они чего-то ищут; им надобно ветвистое дерево, вот и все.
Арамис не ошибался: король смотрел вверх, а не вокруг себя. Он держал Лавальер под руку: девушка скользила на влажной траве.
Людовик осмотрелся еще внимательнее и, заметив огромный развесистый дуб, увлек Лавальер к нему. Бедная девушка оглядывалась во все стороны; казалось, она и боялась и желала, чтобы их заметили, - чтобы рядом был кто-то еще.
Король привел ее к стволу дерева, под которым было совершенно сухо, точно ливня и не было. Сам он стал возле нее, сняв шляпу. Через несколько мгновений капли дождя стали пробиваться сквозь листву и падать на голову короля, но он не замечал их.
- Государь, - прошептала Лавальер, показывая на шляпу.
Но король поклонился и наотрез отказался надеть ее.
- Как нельзя более удобный случай предложить им наше место, - сказал Фуке на ухо Арамису.
- Как нельзя более удобный случай подслушать и не проронить ни слова из тога, что они будут говорить, - прошептал в ответ Арамис.
И оба замолчали; голос короля явственно доносился до них.
- Боже мой, мадемуазель, - говорил король, - я вижу, или, вернее, угадываю, ваше беспокойство; поверьте, я искренне жалею, что увел вас от остального общества и из-за меня вы можете промокнуть. Да вы уже промокли, может быть, вам холодно?
- Нет, государь.
- Но вы дрожите!
- Государь, я боюсь, что могут дурно истолковать мое отсутствие в тот момент, когда все, наверное, уже собрались.
- Я охотно предложил бы вам вернуться к каретам, мадемуазель, но взгляните и прислушайтесь, можно ли сейчас идти куда-нибудь?
Действительно, гром гремел, и дождь лил ручьями.
- К тому же, - продолжал король, - никто не посмеет сказать о вас дурное. Ведь вы с французским королем, то есть первым дворянином королевства.
- Конечно, государь, - отвечала Лавальер, - это великая честь для меня, но я боюсь не за себя.
- А за кого же?
- За вас, государь.
- За меня, мадемуазель? - с улыбкой сказал король. - Я не понимаю вас.
- Разве ваше величество забыли уже, что произошло вчера на вечере у ее высочества?
- Не говорите об этом, прошу вас, или лучше позвольте мне вспомнить, чтобы еще раз поблагодарить вас за ваше письмо и...
- Государь, - прервала его Лавальер, - дождь идет, а ваше величество без шляпы.
- Прошу вас не беспокоиться обо мне. Я боюсь, что вы промокнете.
- О, ведь я - крестьянка, - улыбнулась Лавальер. - Я привыкла бегать по луарским лугам и блуаским садам во всякую погоду. А что касается моего туалета, - прибавила она, глядя на свое скромное муслиновое платье, то ваше величество видите, что за него мне нечего опасаться.
- Действительно, мадемуазель, я уже не раз замечал, что вы всем обязаны самой себе, а не туалету. Вы не кокетка. Я считаю это большим достоинством.
- Государь, не делайте меня лучше, чем я есть на самом деле. Скажите просто: вы не можете быть кокеткой.
- Почему?
- Потому, что я не богата, - с улыбкой отвечала Лавальер...
- Значит, вы сознаетесь, что любите красивые вещи? - с живостью воскликнул король.
- Государь, я нахожу красивым только то, что для меня доступно; все слишком высокое...
- Для вас безразлично?
- Мне чуждо, так как недостижимо.
- А я нахожу, мадемуазель, - сказал король, - что вы не занимаете при моем дворе подобающего вам положения. Я, несомненно, слишком мало осведомлен о заслугах вашей семьи. Мой дядя отнесся слишком пренебрежительно к вашим родственникам.
- О нет, государь! Его королевское высочество герцог Орлеанский всегда был благосклонен к господину де Сен-Реми, моему отчиму. Услуги были скромные, и мы были за них вполне вознаграждены. Не всем дано счастье с блеском служить королю. Я, конечно, не сомневаюсь, что если бы представился случай, то мои родственники не остановились бы ни перед чем, но нам не выпало этого счастья.
- Короли должны исправлять несправедливости, мадемуазель, - проговорил король, - и я охотно беру на себя эту обязанность по отношению к вам. |
|
Но через какие-нибудь четверть лье король милостиво улыбнулся, поклонился, приостановил лошадь и пропустил карету королевы, затем карету старших фрейлин, а затем и прочие экипажи, которые, видя, что король не трогается с места, хотели остановиться, в свою очередь. Но король подал знак продолжать путь.
Когда карета, где сидела Лавальер, поравнялась с ним, король приблизился к ней. Король поклонился дамам и собирался ехать рядом с каретой фрейлин, как он ехал рядом с каретой принцессы, как вдруг весь кортеж разом остановился Очевидно, королева, обеспокоенная отсутствием короля, отдала приказ подождать его.
Король велел спросить, зачем она это сделала.
- Хочу пройтись пешком, - был ответ.
Она, очевидно, надеялась, что король, ехавший верхом подле кареты фрейлин, не решится идти пешком вместе с ними.
Кругом был лес. Прогулка обещала быть прекрасной, особенно для мечтателей и для влюбленных.
Три красивые аллеи, длинные, тенистые и извилистые, расходились в разные стороны от места, на котором процессия остановилась. Сквозь кружево листвы виднелись кусочки голубого неба.
В глубине аллеи то и дело пробегали испуганные дикие козы, на секунду останавливались посреди дороги, подняв голову, затем мчались как стрелы, одним прыжком скрываясь в чаще леса; время от времени кролик? философ, сидя на задних лапках, потирал передними мордочку и нюхал воздух, чтобы узнать, не бежит ли собака за этими людьми, потревожившими ею размышления, его обед и его любовные дела, и нет ли у кого-нибудь из них ружья под мышкой.
Вслед за королевой все общество вышло из карет.
Мария-Терезия оперлась на руку одной из фрейлин и, искоса взглянув на короля, который, по-видимому, совсем не заметил, что является предметом внимания королевы, углубилась в лес по первой тропинке, открывшейся перед ней. Перед ее величеством шли двое стремянных и палками приподнимали ветки и раздвигали кусты, загораживавшие дорогу.
Выйдя из кареты, принцесса увидела подле себя г-на де Гиша, который поклонился ей и предложил ей свои услуги.
Принц, восхищенный своим вчерашним купаньем, объявил, что идет к реке, и, отпустив де Гиша, остался в замке с шевалье де Лорреном и Маниканом. Он больше не испытывал и тени ревности. Поэтому его напрасно искали в кортеже; впрочем, принц редко принимал участие в общих развлечениях, так что его отсутствие скорее обрадовало, чем огорчило.
По примеру королевы и принцессы, каждый устроился по своему вкусу.
Как мы сказали, король находился возле Лавальер. Соскочив с лошади, когда отворились дверцы кареты, он предложил ей руку. Монтале и Тонне-Шарант тотчас же отошли в сторону, первая - по корыстным соображением, а другая - из скромности, одна хотела сделать приятное королю, другая досадить ему.
В течение последнего получаса погода тоже приняла решение, висевшая в воздухе дымка мало-помалу сгустилась на западе, потом, как бы увлекаемая течением воздуха, стала медленно и тяжело приближаться. Чувствовалась гроза; но так как король не замечал ее, то и никто не считал себя вправе ее заметить.
Поэтому прогулка продолжалась; иногда, впрочем, время от времени поднимали глаза к небу. Более робкие прогуливались у экипажей, в которых они надеялись укрыться в случае грозы. Но большая часть кортежа, видя, что король отважно углубился в лес с Лавальер, последовала за королем.
Заметив это, король взял Лавальер под руку и увлек на боковую тропинку, куда уже никто не посмел пойти за ним.
Глава 4
ДОЖДЬ
В том же направлении, куда пошли король и Лавальер, но только не по дорожке, а прямо через лес, шагали двое людей, совершенно равнодушных к надвигавшейся туче. Они шли, наклонив головы, точно обдумывая что-то серьезное. Они не видели ни де Гиша, ни принцессы, ни короля, ни Лавальер.
Вдруг молния озарила воздух, и раздался глухой и отдаленный раскат грома.
- Ах, - заметил один из спутников, поднимая голову, - начинается гроза не вернуться ли нам в карету, дорогой д'Эрбле?
Арамис поднял глаза к небу и взглянул на тучу.
- О, - сказал он, - не стоит торопиться! - И, продолжая прерванный разговор, прибавил:
- Итак, вы думаете, что наше вчерашнее письмо сейчас уже дошло по назначению?
- Я уверен в этом.
- Кому вы поручили доставить его?
- Моему испытанному слуге, как я уже имел честь сообщить вам.
- Он принес ответ?
- Я еще не видел его; вероятно, малютка дежурила у принцессы или одевалась и заставила его подождать. Нужно было уезжать, и мы уехали. Поэтому мне неизвестно, что там произошло.
- Вы видели короля перед отъездом?
- Да.
- Как вы его нашли?
- Безупречным или бесчестным, смотря по тому, говорил ли он правду или лицемерил.
- А праздник?
- Состоится через месяц.
- Он напросился?
- С такой навязчивостью, что я чувствую тут наущение Кольбера.
- Я тоже так думаю.
- Ночь не рассеяла ваших иллюзий?
- Каких иллюзий?
- Относительно помощи, которую вы можете оказать мне в этом случае?
- Нет, я всю ночь писал, и все распоряжения отданы.
- Праздник обойдется мне в несколько миллионов.
Не забывайте этого.
- Я даю шесть... На всякий случай и вы раздобудьте два или три.
- Вы чародей, дорогой д'Эрбле!
Арамис улыбнулся.
- Но раз вы швыряетесь миллионами, - произнес Фуке с тревогой, - так почему же несколько дней точу назад вы не дали Безмо пятидесяти тысяч франков?
- Потому, что несколько дней тому назад я был беден, как Иов.
- А сегодня?
- Сегодня я богаче короля.
- Отлично, - кивнул Фуке, - я умею разбираться в людях. Я знаю, что вы не способны нарушить слово; я не хочу вырывать у вас вашу тайну; не будем больше говорить об этом.
В этот момент послышался глухой раскат, вскоре превратившийся в страшный удар грома.
- Ого! - воскликнул Фуке. - Я говорил вам!
- В таком случае вернемся к каретам.
- Не успеем, - возразил Фуке. - Вот уже дождь! |
|