В категории материалов: 263
Показано материалов: 186-190 |
Страницы: « 1 2 ... 36 37 38 39 40 ... 52 53 » |
|
XXV
ОДИН ИЗ СОРОКА СПОСОБОВ БЕГСТВА ГЕРЦОГА БОФОРА
Время тянулось страшно медленно как для герцога Бофора, так и для
тех, кто подготовлял его побег. Но дли узника оно тянулось особенно мед-
ленно. Иные люди, с жаром затевая какое-нибудь опасное предприятие, ста-
новятся все хладнокровнее по мере того, как подходи г время его выпол-
нять. Герцог был не таков. Его пылкая отвага вошла в поговорку, а те-
перь, после пятилетнего вынужденного бездействия, он словно подгонял
время и неустанно призывал тот миг, когда можно будет начать действо-
вать. Не говоря о планах, которые он намерен был привести в исполнение
по выходе ил тюрьмы, - планах, надо признаться, довольно смутных и неоп-
ределенных, - он с удовольствием думал о том, что уж одно бегство его из
крепости будет началом мщения. Своим побегом он насолит Шавиньи, которо-
го он терпеть не мог за все его мелочные притеснения, и еще больше он
насолит Мазарини, своему смертельному врагу, повинному во всех его стра-
даниях, которого он страстно ненавидел. Герцог явно соблюдал пропорцию в
своих чувствах к коменданту и министру, к подчиненному и к хозяину.
Затем, прекрасно зная внутреннюю жизнь Пале-Рояля и отношения между
королевой и кардиналом, Бофор представлял себе, сидя в тюрьме, весь дра-
матизм сцены, которая произойдет, когда от кабинета Мазарини до покоев
королевы пронесется слух: "Герцог Бофор бежал!" Думая об этом, он сладко
улыбался. Ему мерещилось, что он уже вышел из стен крепости, вдыхает
чистый воздух лесов и полей, пришпоривает доброго коня и кричит во все
горло: "Я свободен!"
Правда, когда он приходил в себя, перед ним были все те же стены его
тюрьмы, в десяти шагах сидел Ла Раме, от безделья щелкавший пальцами, а
в передней пили и хохотали солдаты.
С этой ненавистной действительностью его примиряло - так велико чело-
веческое непостоянство! - только хмурое лицо Гримо, которое он сперва
возненавидел и в котором воплотилась позднее единственная его надежда.
Гримо казался ему теперь Антиноем.
Нечего говорить, что все это было лишь игрой разгоряченного воображе-
ния узника. Гримо был все тот же. Он пользовался полным доверием Ла Ра-
ме, который полагался на него больше, чем на себя; сам Ла Раме, как мы
уже говорили, чувствовал некоторую слабость к герцогу.
Потому-то предстоящий ужин с Бофором так радовал добряка Ла Раме. Ла
Раме страдал лишь одним недостатком - он любил хорошо покушать: пирожки
показались ему восхитительными, вино превосходным. А теперь преемник дя-
дюшки Марто обещал приготовить пирог не с дичью, а с фазаном, и подать к
нему не маконское вино, а шамбертен. Пир будет роскошный и покажется еще
лучше в обществе такого собеседника, как этот милый принц, который при-
думывает такие уморительные проделки над Шавиньи и так смешно потешается
над Мазарини. Все это делало для Ла Раме наступающий троицын день
действительно одним из четырех самых больших годовых праздников.
А потому Ла Раме ждал шести часов с таким же нетерпением, как и гер-
цог.
Он с самого утра начал хлопотать о всех мелочах и, по решаясь поло-
житься ни на кого другого, отправился лично к преемнику дядюшки Марто.
Тот превзошел самого себя. Он показал ему пирог чудовищной величины, ук-
рашенный сверху гербом Бофора. В нем еще не было начинки, но рядом лежа-
ли две куропатки и фазан, щедро нашпигованные и толстые, как подушки для
булавок. При виде их у Ла Раме потекли слюнки, и он вернулся к герцогу,
весело потирая руки.
К довершению удачи, де Шавиньи, полагаясь на Ла Раме, уехал с утра в
гости, и Ла Раме стал, таким образом, заместителем коменданта крепости.
Что касается Гримо, то он был угрюмее обычного.
Утром герцог предложил Ла Раме сыграть партию в мяч. Грилю знаком дал
ему попять, чтобы он внимательно следил за всем, и пошел впереди, указы-
вая путь, по которому нужно будет идти вечером.
Для игры в мяч была отведена так называемая площадка в малом дворе
замка. Это было малолюдное место, и часовых здесь ставили только на то
время, когда до Бофор выходил играть. Да и эта предосторожность казалась
излишнею из-за высоты стен.
Чтобы добраться до этого дворика, приходилось отпереть три двери,
причем каждая отиралась особым ключом.
Придя на площадку, Гримо как бы невзначай сел на стену возле бойницы
и спусгил ноги наружу; очевидно, в этом месте будет прикреплена веревоч-
ная лестница.
Все это было ясно для герцога, но - с этим никто но станет спорить -
совершенно непонятно для Ла Раме.
Игра началась. Па этот раз де Бофор был в ударе, и мячи попадали
именно туда, куда он хотел, как будто он клал их руками. Ла Раме был
разбит наголову.
Четыре караульных, пришедшие вместе с ним, поднимали мячи. Когда игра
кончилась, де Бофор, подшучивая над неловкостью Ла Раме, дал сторожам
два луидора, чтобы они выпили за его здоровье вместе с остальными своими
четырьмя товарищами.
Сторожа обратились за разрешением к Ла Раме, который позволил отлу-
читься, по только не теперь, а вечером. До тех пор ему самому предстояло
много хлопот, и он хотел, чтобы в его отсутствие заключенный не оставал-
ся без присмотра.
Такое распоряжение было как нельзя более удобно для герцога. Если бы
он мог действовать по своему усмотрению, то и тогда не мог бы все устро-
ить лучше, чем это сделал его страж.
Наконец пробило шесть часов. Ужин был назначен на семь, но стол был
накрыт и кушанья поданы. На буфете стоял громадный пирог с гербом герцо-
га, и по его подрумяненной корочке видно было, что он испечен на славу.
Остальные блюда не уступали пирогу.
Всем не терпелось: сторожам - поскорее идти в кабачок, Ла Раме - при-
няться за угощение, а герцогу - бежать.
Один Гримо оставался, как всегда, бесстрастным. Можно было подумать,
что Атос вышколил его именно в предвидении этого важного случая.
Минутами герцогу, глядевшему на него, казалось, будто все это сон, и
он не верил, что эта мраморная статуя оживет в нужный момент и в самом
деле поможет ему.
Ла Раме отпустил сторожей, посоветовав им выпить за здоровье принца.
Когда они ушли, он запер все двери, положил ключи в карман и показал
герцогу на стол, как бы говоря:
- Не угодно ли?
Герцог взглянул на Гримо, Гримо взглянул на часы. Было только чет-
верть седьмого, а побег был назначен ровно в семь. Оставалось ждать еще
три четверти часа.
Чтобы протянуть время, герцог сделал вид, что сильно увлечен книгой,
которую он читал, и попросил позволения докончить главу. Ла Раме подошел
к нему и заглянул через плечо, чтобы узнать, какая книга может заставить
принца забыть про ужин, когда на стол уже подано. Это были "Комментарии"
Цезаря. Сам Ла Раме, несмотря на запрещение Шавиньи, принес их герцогу
несколько дней тому назад.
Тут Ла Раме дал себе зарок на будущее не переступать тюремных правил.
В ожидании ужина он откупорил бутылки и понюхал пирог.
В половине седьмого герцог встал и торжественно произнес:
- Поистине, Цезарь был величайшим человеком древности.
- Вы находите, ваше высочество? - спросил Ли Раме.
- Да.
- Ну, а я ставлю Ганнибала выше.
- Почему так, добрейший Ла Раме? - спросил герцог.
- Потому что он не писал книг, - улыбаясь, ответил Ла Раме.
Герцог понял намек и сел за стол, пригласив Ла Раме занять место нап-
ротив себя.
Тот не заставил себя просить.
Нет ничего выразительнее лица человека, любящего поесть, в ту минуту,
как он приступает к вкусному блюду. И когда Ла Раме взял тарелку супу,
поданную ему Гримо, на его лице появилось выражение самого полного бла-
женства. |
|
- Какой, однако, свежий ветер! - сказал Атос. - Это уже предвестник
зимы. Кстати, если вы будете в сражении, а это, наверное, случится, так
как молодой главнокомандующий, ваш будущий начальник, любит запах поро-
ха, помните, что если лам придется биться с противником один на один
(это случается сплошь да рядом, в особенности с нашим братом кавалерис-
том), никогда не стреляйте первый. Тот, кто стреляет первый, почти всег-
да делает промах, так как стреляет из страха остаться безоружным перед
вооруженным противником. А в то время как он будет стрелять, поднимите
свою лошадь на дыбы: этот прием несколько раз спасал мне жизнь.
- Я непременно воспользуюсь им, хотя бы из признательности к вам.
- Что там такое? - сказал Атос. - Кажется, поймали браконьеров?.. Так
и есть. Еще одно очень важное обстоятельство, Рауль. Если вас ранят во
время нападения и вы упадете с лошади, то старайтесь, насколько хватит
сил, отползти в сторону от пути, которым проходил ваш полк. Он может по-
вернуть обратно, и тогда вы погибнете под копытами лошадей. Во всяком
случае, если будете ранены, немедленно же напишите мне или попросите ко-
го-нибудь написать. Мы люди опытные, знаем толк в ранах, - с улыбкой до-
бавил он.
- Благодарю вас, сударь, - ответил растроганный Рауль.
- А, вот и Сен-Дени! - пробормотал Атос.
Они подъехали к городским воротам, около которых стояло двое часовых.
- Вот еще молодой господин; должно быть, тоже едет в армию, - сказал
один из них, обращаясь к товарищу.
Атос обернулся. Все, что хотя бы косвенно касалось Рауля, интересова-
ло его.
- Почему вы так думаете? - спросил он.
- Я сужу по его виду, сударь, - отвечал часовой. - Да и годы его под-
ходящие. Это уже второй сегодня.
- Значит, сегодня здесь проехал такой же молодой человек, как я? -
спросил Рауль.
- Да, очень важный и в богатом вооружении. Должно быть, из какой-ни-
будь знатной семьи.
- Вот у меня и попутчик, сударь, - сказал Рауль, - но, увы, он не за-
менит мне того, с кем я расстаюсь.
- Не думаю, чтобы вам удалось догнать его, Рауль, - сказал Атос. - Он
успеет порядком опередить вас, так как мы некоторое время задержимся
здесь: мне нужно поговорить с вами.
- Как вам будет угодно, сударь.
На улицах было много народу по случаю праздника. Подъехав к старинной
церкви, в которой служили раннюю мессу, Атос остановил лошадь.
- Войдемте, виконт, - сказал он, - а вы, Оливен, подержите лошадей и
дайте мне шпагу.
Он взял у слуги шпагу, и оба вошли в церковь. Атос подал Раулю святую
воду. В сердце отца нередко таится зернышко заботливой нежности любовни-
ка к своей возлюбленной.
Молодой человек коснулся руки Атоса и, склонившись, перекрестился.
Между тем Атос шепнул что-то одному из церковных сторожей, и тот по-
шел ко входу в склеп.
- Идемте за ним, Рауль, - сказал Атос.
Сторож открыл решетку королевской усыпальницы и остановился на верх-
ней ступеньке, в то время как Атос и Рауль спустились вниз. На последней
площадке лестницы горела серебряная лампада, под которой стоял на дубо-
вом помосте катафалк с гробом, покрытым бархатным покровом, расшитым зо-
лотыми лилиями.
Горе, переполнявшее сердце молодого человека, и величие храма подго-
товили его к тому, что он увидел. Он медленно и торжественно сошел по
лестнице и остановился с обнаженной головой перед останками последнею
короля, которые по полагалось опускать в могилу, где покоились предки,
пока не умрет его преемник; эти останки пребывали здесь для того, чтобы
напоминать человеческому тщеславию, нередко столь заносчивому на тропе:
"Прах земной, я ожидаю тебя".
На минуту наступило молчание.
Потом Атос поднял руку и показал на гроб.
- Вот временная гробница, - сказал он, - человека слабого и ничтожно-
го, но в царствование которого совершалось множество великих событий.
Над этим королем всегда бодрствовал дух другого человека, как эта лампа-
да всегда горит над саркофагом, всегда освещает его. Он-то и был настоя-
щим королем, а этот только призраком, в которого он вкладывал свою душу.
То царствование минуло, Рауль; грозный министр, столь страшный для
своего господина, столь ненавидимый им, сошел в могилу и увел за собой
короля, которого он не хотел оставлять на земле без себя, из страха, не-
сомненно, чтобы тот не разрушил возведенного им здания. Для всех смерть
кардинала явилась освобождением, и я сам - так слепы современники! -
несколько раз препятствовал замыслам этого великого человека, который
держал Францию в своих руках и по своей воле то душил (с, то давал ей
вздохнуть свободно. Если он в своем грозном гневе не стер в порошок меня
и моих друзей, то, вероятно, для того, чтобы сегодня я мог сказать вам:
Рауль, умейте отличать короля от королевской власти. Когда вы не будете
знать, кому служить, колеблясь между материальной видимостью и невидимым
принципом, выбирайте принцип, в котором все.
Рауль, мне кажется, я вижу вашу жизнь в туманной дымке будущего. Она,
по-моему, будет лучше нашей. У нас был министр без короля, у вас будет
наоборот - король без министра. Поэтому вы сможете служить королю, почи-
тать и любить его. По если этот король станет тираном, потому что могу-
щество доводит иногда до головокружения и толкает к тирании, то служите
принципу, почитайте и любите принцип, то есть то, что непоколебимо на
земле.
- Я буду верить в бога, сударь, - сказал Рауль, - я буду уважать ко-
ролевскую власть, я буду служить королю, и, если уж умирать, я постара-
юсь умереть за лих. Так ли я понял вас?
Атос улыбнулся.
- Вы благородный человек, - сказал он. - Вот ваша шпага.
Рауль опустился на одно колено.
- Ее носил мой отец, храбрый и честный дворянин, - продолжал Атос. -
Потом она перешла ко мне, и не раз покрывалась она славой, когда моя ру-
ка держала ее эфес, а ножны висели у пояса. Быть может, эта шпага еще
слишком тяжела для вашей руки, Рауль, но тем лучше: вы приучитесь обна-
жать ее только в тех случаях, когда это действительно будет нужно.
- Сударь, - сказал Рауль, принимая шпагу из рук Атоса, - я обязан вам
всем, по эта шпага для меня драгоценнее всех подарков, какие я получал
от вас. Клянусь, что буду носить ее с честью и тем докажу вам свою бла-
годарность.
И он с благоговением поцеловал эфес шпаги.
- Хорошо, - сказал Атос. - Встаньте, виконт, к обнимите меня.
Рауль встал и кинулся в объятия Атоса.
- До свидания, - прошептал Атос, чувствуя, что сердце его разрывает-
ся. - До свидания, и не забывайте меня.
- О, никогда, никогда! - воскликнул Рауль. - Клянусь вам, сударь,
что, если дойдет до беды, я погибну с вашим именем на устах, и мысль о
вас будет моей последней мыслью!
Атос, желая скрыть свое волнение, быстро поднялся по лестнице, дал
сторожу золотой, преклонил колена пред алтарем и быстро вышел на па-
перть, возле которой их ждал Оливен с лошадьми.
- Оливен, - сказал Атос, - подтяните немножко портупею виконта, а то
его шпага опускается слишком низко. Так, хорошо. Вы отправитесь с викон-
том и останетесь с ним до тех пор, пока вас не догонит Гримо. Слышите,
Рауль? Гримо - наш старый слуга, человек храбрый и осторожный. Он будет
сопровождать вас.
- Хорошо, сударь, - сказал Рауль.
- Ну, на коня! Я хочу посмотреть, как вы поедете.
Рауль повиновался.
- Прощайте, Рауль, - сказал Атос. - Прощайте, дитя мое.
- Прощайте, сударь, - воскликнул юноша. - Прощайте, мой дорогой пок-
ровитель!
Атос, не в силах вымолвить слово, махнул рукой, и Рауль так и тронул-
ся в путь, но надевая шляпы.
Атос стоял неподвижно, следя за ним глазами до тех пор, пока молодой
человек не скрылся за поворотом. |
|
Атос подошел и, наклонившись, долго с нежной грустью смотрел на юно-
шу, который спал с улыбкой на губах, с полуопущенными веками, под покро-
вом своего ангела-хранителя, навевавшего на него сладкие сны. При виде
такой щедрой и чистой юности Атос невольно замечтался. Перед ним пронес-
лась его собственная юность, вызывая в его душе полузабытые сладостные
воспоминания, подобные скорее запахам, чем мыслям. Между его прошлым и
настоящим лежала глубокая пропасть. Но полег воображения - полет ангелов
и молний. Оно переносит через моря, где мы чуть не погибли, через мрак,
в котором исчезли наши иллюзии, через бездну, поглотившую наше счастье.
Первая половина жизни Атоса была разбита женщиной; и он с ужасом думал о
том, какую власть могла бы получить любовь и над этой нежной и вместе с
тем сильной натурой.
Вспоминая о пережитых им самим страданиях, он представлял себе, как
будет страдать Рауль, и нежная жалость, проникшая в его сердце, отрази-
лась во влажном взгляде, устремленном на юношу.
В эту минуту Рауль очнулся от своего безоблачного сна без всякого
ощущения тяжести, тоски и усталости: так просыпаются люди нежного душев-
ного склада, так просыпаются птицы. Глаза его встретились с глазами Ато-
са. Он, должно быть, понял, что происходило в душе этого человека, под-
жидавшего его пробуждения, как любовник ждет пробуждения своей любовни-
цы, потому что и во взгляде Рауля выразилась бесконечная любовь.
- Вы были здесь, сударь? - почтительно спросил он.
- Да, Рауль, я был здесь, - сказал граф.
- И вы не разбудили меня?
- Я хотел, чтобы вы дольше поспали, мой друг. Вчерашний вечер затя-
нулся, и вы, наверно, очень утомились.
- О, как вы добры! - воскликнул Рауль.
Атос улыбнулся.
- Как вы себя чувствуете? - спросил он.
- Отлично. Совсем отдохнул и очень бодр.
- Ведь вы еще растете, - продолжал Атос с пленительной отеческой за-
ботливостью зрелого человека к юноше. - В ваши годы особенно устают.
- Извините меня, граф, - сказал Рауль, смущенный такой заботливостью,
- я сейчас оденусь.
Атос позвал Оливена, и в самом деле, через десять минут, с той пунк-
туальностью, которую Атос, привыкший к военной службе, передал своему
воспитаннику, молодой человек был совершенно готов.
- А теперь, Оливен, - сказал молодой человек лакею, - уложите мои ве-
щи.
- Они уже уложены, Рауль, - сказал Атос. - Я смотрел сам, как сумку
укладывали, у вас будет все необходимое. Ваши вещи уже во вьюках, мешок
лакея тоже, если только мои приказания исполнены.
- Все сделано, как изволили приказать, сударь, - ответил Оливен. -
Лошади ждут у крыльца.
- А я спал! - воскликнул Рауль. - Спал в то время, как вы хлопотали и
заботились обо всех мелочах. О, право же, вы слишком добры ко мне!
- Значит, вы любите меня немножко? Я надеюсь, по крайней мере... -
сказал Атос почти растроганно.
- О, - задыхающимся голосом проговорил Рауль, стараясь сдержать охва-
тивший его порыв нежности, - бог свидетель, что я глубоко люблю и уважаю
вас!
- Посмотрите, не забыли ли вы чего-нибудь, - сказал Атос, озираясь по
сторонам, чтобы скрыть свое волнение.
- Кажется, ничего, - ответил Рауль.
- У господина виконта нет шпаги, - нерешительно прошептал Оливен, по-
дойдя к Атосу. - Вы приказали мне вчера вечером убрать ту, что он носил
всегда.
- Хорошо, - ответил Атос, - об этом я позабочусь сам.
Рауль не обратил внимания на этот краткий разговор и, сходя с лестни-
цы, несколько раз поглядел на Атоса, чтобы узнать, не настало ли время
для прощания. Но Атос не смотрел на него.
У крыльца стояли три верховые лошади.
- Значит, и вы поедете со мной? - воскликнул Рауль, просияв.
- Да, я провожу вас немного, - ответил Атос.
Глаза юноши радостно заблестели, и он легко вскочил на свою лошадь.
Атос не спеша сел на свою, предварительно шепнув несколько слов ла-
кею, который, вместо того чтобы следовать за ними, снова вошел в дом.
Рауль, радуясь тому, что граф будет сопровождать его, не заметил или
притворился, будто не заметил происшедшего.
Путники проехали Новый мост, свернули на набережную или, вернее, на
ту дорогу, которая в те времена называлась Пепиповым Водопоем, и поехали
вдоль стен Большого замка. Около улицы Сен-Дени лакей нагнал их.
Разговор не вязался. Рауль с болью чувствовал, что минута разлуки
приближается. Граф еще накануне переговорил с ним обо всем и сделал все
нужные распоряжения. Но взгляд его становился все нежнее, а в тех немно-
гпх словах, которые он произносил, слышалось все больше любви. Время от
времени он обращался к Раулю с каким-нибудь советом или замечанием, в
которых проступала вся его заботливость о нем.
Когда они, выехав из города через заставу Сен-Дени, поравнялись с
обителью францисканцев, Атос взглянул на лошадь Рауля.
- Смотрите, Рауль, - сказал он, - я вам уже не раз говорил, и вы не
должны этого забывать, так как только плохой наездник не помнит об этом.
Вы видите, ваша лошадь утомлена и уже вся в мыле, а моя так свежа, как
будто ее только что вывели из конюшни. Она станет тугоуздой, вы слишком
крепко натягиваете поводья. Заметьте, что от этого вам будет гораздо
труднее управлять лошадью. А очень часто жизнь всадника зависит от быст-
роты, с какой его слушается лошадь. Подумайте только, что через неделю
вы будете ездить уже не в манеже, а на поле битвы... Посмотрите-ка сюда,
- прибавил он, чтобы сгладить мрачный характер своего замечания, - вот
поле, где было бы хорошо поохотиться на куропаток.
Рауль поспешил воспользоваться уроком, данным ему Атосом. Его в осо-
бенности тронула деликатность, с какой тот его преподал.
- Кстати, я заметил кое-что, - сказал Атос. - Когда вы стреляете из
пистолета, вы чересчур вытягиваете руку, а при таком положении трудно
добиться меткости выстрела. Вот почему вы недавно промахнулись три раза
из двенадцати.
- А вы попали все двенадцать раз, - улыбаясь, сказал Рауль.
- Да, потому что я сгибал руку так, что для кисти получалась точка
опоры в локте. Вы понимаете, что я хочу сказать, Рауль?
- Да, сударь. Я потом сам пробовал стрелять по вашему совету и достиг
полного успеха.
- Да, вот еще, - сказал Атос. - Фехтуя, вы сразу начинаете с нападе-
ния. Я понимаю, что этот недостаток свойствен вашему возрасту; но от
движения тела шпага при нападении всегда несколько отклоняется в сторо-
ну, и если ваш противник окажется человеком хладнокровным, ему нетрудно
будет сразу же остановить вас простым отводом или даже прямым ударом.
- Да, вы не раз побивали меня таким ударом, сударь. Но далеко не вся-
кий обладает вашей ловкостью и смелостью. |
|
- Позовите мне графа де Ла Фер, - сказала коадъютору герцогиня де
Шеврез. - Мне нужно поговорить с ним.
- А мне нужно, чтобы все считали, что я с ним не разговариваю, - ска-
зал коадъютор. - Я люблю и уважаю его, потому что знаю его былые дела,
некоторые по крайней мере, но поздороваться с ним я рассчитываю только
послезавтра утром.
- Почему именно послезавтра утром? - спросила г-жа де Шеврез.
- Вы узнаете завтра вечером, - ответил, смеясь, кондъютор.
- Право же, любезный Гонди, вы говорите, как Апокалипсис, - сказала
герцогиня. - Господин д'Эрбле, - обратилась она к Арамису, - не можете
ли вы сегодня оказать мне еще одну услугу?
- Конечно, герцогиня. Сегодня, завтра, когда угодно, приказывайте.
- Так позовите мне графа де Ла Фер, я хочу с ним поговорить.
Арамис подошел к Атосу и вернулся вместе с ним к герцогине.
- Вот то, что я обещала вам, граф, - сказала она, подавая Атосу
письмо. - Тому, о ком мы хлопочем, будет оказан самый любезный прием.
- Как он счастлив, что будет обязан вам, герцогиня.
- Вам нечего завидовать ему, граф: ведь я сама обязана вам тем, что
узнала его, - сказала герцогиня с лукавой улыбкой, напомнившей Атосу и
Арамису очаровательную Мари Мишон.
С этими словами она встала и велела подать карету. Мадемуазель Поле
уже уехала, мадемуазель Скюдери собиралась уезжать.
- Виконт, - обратился Атос к Раулю, - проводите герцогиню де Шеврез.
Попросите ее, чтобы она, спускаясь по лестнице, оказала вам честь опе-
реться на вашу руку, и по дороге поблагодарите ее.
Прекрасная индианка подошла проститься со Скарроном.
- Вы уже уезжаете? - спросил он.
- Я уезжаю одной из последних, как видите. Если вы будете иметь из-
вестия о господине де Вуатюре, и в особенности если они будут хорошие,
пожалуйста, уведомьте меня завтра.
- О, теперь он может умереть, - сказал Скаррон.
- Почему? - спросила девушка с бархатными глазами.
- Потому что ему уже готов панегирик.
Они расстались, оба смеясь, но девушка еще раз обернулась и с участи-
ем взглянула на бндного паралитика, который провожал ее любовным взором.
Мало-помалу толпа поредела. Скаррон как будто но замечал, что некото-
рые из его гостей таинственно шептались о чем-то, что многим из них при-
носили письма и что, казалось, вечер устроен с какой-то тайной целью, а
совсем не для разговоров о литературе, хотя все время и толковали о ней.
Но теперь Скаррону было все равно. Теперь у него в доме можно было фрон-
дировать сколько угодно. С этого утра, как он сказал, он перестал быть
"больным королевы".
Рауль проводил герцогиню де Шеврез и помог ей сесть в карету. Она да-
ла ему поцеловать свою руку, а потом, под влиянием одного из тех безум-
ных порывов, которые делали ее такой очаровательной и еще более опасной,
привлекла его к себе и, поцеловав в лоб, сказала:
- Виконт, пусть мои пожелания и мои поцелуй принесут вам счастье.
Потом оттолкнула его и велела кучеру ехать в особняк Люппь. Лошади
тронулись. Герцогиня еще раз кивнула из окна Раулю, и оп, растерянный и
смущенный, вернулся в салоп.
Атос понял, что произошло, и улыбнулся.
- Пойдемте, виконт, - сказал он. - Пора ехать. Завтра вы отправитесь
в армию принца. Спите хорошенько - это ваша последняя мирная ночь.
- Значит, я буду солдатом! - воскликнул Рауль. - О, благодарю, благо-
дарю вас, граф, от всего сердца!
- До свидания, граф, - сказал аббат д'Эрбле. - Я отправляюсь к себе в
монастырь.
- До свидания, аббат, - сказал коадъютор. - Я завтра говорю проповедь
и должен еще просмотреть десятка два текстов.
- До свидания, господа, - сказал Атос, - а я лягу и просплю двадцать
четыре часа кряду: я на ногах не стою от усталости.
Они пожали друг другу руки и, обменявшись последним взглядом, вышли
из комнаты.
Скаррон украдкой следил за ними сквозь занавеси своей гостиной.
- И ни один-то из них не сделает того, что говорил, - усмехнувшись
своей обезьяньей улыбкой, пробормотал он. - Ну что ж, в добрый час,
храбрецы. Как знать! Может быть, их труды вернут мне пенсию... Они могут
действовать руками, это много значит. У меня же, увы, есть только язык,
по я постараюсь доказать, что и он коечего стоит. Эй, Шампепуа! Пробило
одиннадцать часов, вези меня в спальню. Право, эта мадемуазель д'Обинье
очаровательна.
И несчастный паралитик исчез в своей спальне. Дверь затворилась за
ним, и вскоре огни, один за другим, потухли в салоне на улице Турнель.
XXIV
СЕН-ДЕНИ
Рано утром, едва начало светать, Атос встал с постели и приказал по-
дать платье. Он был еще бледнее обыкновенного и казался сильно утомлен-
ным. Видно было, что он не спал всю ночь. Во всех движениях этого твер-
дого, энергичного человека чувствовалась теперь какая-то вялость и нере-
шительность.
Атос был озабочен приготовлениями к отъезду Рауля и хотел выиграть
время. Прежде всего он вынул из надушенного кожаного чехла шпагу,
собственноручно вычистил ее, осмотрел клинок и попробовал, крепко ли
держится эфес.
Потом он положил в сумку Рауля кошелек с луидорами, позвал Оливена
(так звали слугу, приехавшего с ними из Блуа) и велел ему уложить дорож-
ный мешок, заботливо следя, чтобы тот не забыл чего-нибудь и взял все,
что необходимо для молодого человека, уходящего в поход.
В этих сборах прошло около часа. Наконец, когда все было готово, Атос
отворил дверь в спальню Рауля и тихонько вошел к нему.
Солнце уже взошло, и яркий свет лился в комнату через большие, широ-
кие окна: Рауль вернулся поздно и забыл опустить занавеси. Он спал, по-
ложив руки под голову. Длинные черные волосы спускались на лоб, влажный
от испарины, которая, подобно крупным жемчужинам, выступает на лице ус-
талых детей. |
|
- А я, с своей стороны, - сказал Арамис, подходя к кружку и почти-
тельно кланяясь герцогине де Шеврез, которая отвечала ему любезной улыб-
кой, - а я, с своей стороны, ставлю ему в вину еще то, что он держит се-
бя чересчур свободно с великими мира сего. Он позволил себе слишком бес-
церемонно обращаться с принцессе и, с маршалом д'Альбре, с господином де
Шомбером и даже с самой королевой.
- Как, с королевой! - воскликнул Скюдери и, словно ожидая нападения,
выставил вперед правую ногу. - Черт побери, я не знал этого! Каким же
образом оказал он неуважение ее величеству?
- Разве вы не знаете его стихотворения "Я думал"?
- Нет, - сказала герцогиня де Шеврез.
- Нет, - сказала мадемуазель Скюдери.
- Нет, - сказала мадемуазель Поле.
- Правда, королева, по всей вероятности, сообщила его очень немногим,
- заметил Арамис, - по я получил его из верных рук.
- И вы знаете это стихотворение?
- Кажется, могу припомнить.
- Так прочтите, прочтите! - закричали со всех сторон.
- Вот как было дело, - сказал Арамис. - Однажды Вуатюр катался вдвоем
с королевой в коляске по парку Фонтенбло. Он притворился, будто задумал-
ся, и сделал это для того, чтобы королева спросила, о чем он думает. Так
оно и вышло. "О чем вы думаете, господин де Вуатюр? - спросила она. Вуа-
тюр улыбнулся, помолчал секунд пять, делая вид, будто импровизирует, и в
ответ произнес:
Я думал: почести и славу
Дарует вам сегодня рок,
Вознаграждая вас по праву
За годы скорби и тревог,
Но, может быть, счастливой были
Вы тогда, когда его..
Я не хотел сказать - любили,
Но рифма требует того.
Скюдери, Менаж и мадемуазель Поле пожали плечами.
- Погодите, погодите, - сказал Арамис. - В стихотворении три строфы.
- Или, вернее, три куплета, - заметила мадемуазель Скюдери. - Это
просто песенка.
Арамис продолжал:
Я думал, резвый Купидон,
Когда-то ваш соратник смелый,
Сложив оружье, принужден
Покинуть здешние пределы,
И мне ль сулить себе успех,
Задумавшись близ вас, Мария,
Когда вы позабыли всех,
Кто был вам предан в дни былые.
- Не берусь решать, соблюдены ли все правила поэзии в этом куплете, -
сказала гергогиня де Шеврез, - но прошу к нему снисхождения ради его
правдивости: Госпожа де Отфор и госпожа Сеннесе присоединятся ко мне, в
случае надобности, не говоря уже о герцоге де Бофоре.
- Продолжайте, продолжайте, - сказал Скаррон - Теперь мне все равно.
С сегодняшнего дня я уже не "больной королевы".
- А последний куплет? Давайте послушаем последний куплет! - попросила
мадемуазель Скюдери.
- Извольте. Тут уж прямо поставлены собственные имена, так что никак
не ошибешься:
Я думал (ибо нам, поэтам,
Приходит странных мыслей рой):
Когда бы вы в бесстрастье этом,
Вот здесь, сейчас, перед собой
Вдруг Бекингэма увидали,
Кто из двоих бы в этот миг
Подвергнут вашей был опале:
Прекрасный лорд иль духовник?
По окончании этой строфы все в один голос принялись осуждать дерзость
Вуатюра.
- А я, - вполголоса проговорила молодая девушка с бархатными глазами,
- имею несчастье находить эти стихи прелестными.
То же самое думал и Рауль. Он подошел к Скаррону и, краснея, обратил-
ся к нему:
- Господин Скаррон, я прошу вас оказать мне честь и сообщить, кто эта
молодая девушка, которая не согласна с мнением всего этого блестящего
общества?
- Ага, мой юный виконт! - сказал Скаррон. - Вы, кажется, намерены
предложить ей наступательный и оборонительный союз?
Рауль снова покраснел.
- Я должен сознаться, что стихи Вуатюра понравились и мне, - сказал
он.
- Они на самом деле хороши, но не говорите этого: у поэтов не принято
хвалить чужие стихи.
- Но я но имею чести быть поэтом, и я ведь спросил вас...
- Да, правда, вы спрашивали, кто эта прелестная девушка, не так ли?
Это прекрасная индианка.
- Прошу прощения, сударь, - смущенно сказал Рауль, - но я все-таки не
понимаю, увы, ведь я провинциал.
- Или, иначе сказать, вы еще не научились говорить тем высокопарным
языком, на каком теперь объясняются все. Тем лучше, молодой человек, тем
лучше. И не старайтесь изучить его: не стоит труда. А к тому времени как
вы его изучите, никто, надеюсь, уже не будет так говорить.
- Итак, вы прощаете меня, сударь, и соблаговолите объяснить, кто эта
дама, которую вы называете прекрасной индианкой?
- Да, конечно. Это одно из самых очаровательных существ на свете. Ее
зовут Франсуаза д'Обинье.
- Она родственница Агриппы, друга Генриха Четвертого?
- Его внучка. Она приехала с острова Мартиника, и потому-то я называю
'ее прекрасной индианкой.
Рауль с удивлением взглянул на молодую девушку. Глаза их встретились,
и она улыбнулась.
Между тем разговор о Вуатюре продолжался.
- Скажите, сударь, - сказала Франсуаза д'Обинье, обращаясь к Скаррону
словно для того, чтобы вмешаться в его разговор с виконтом, - как вам
нравятся друзья бедного Вуатюра? Послушайте, как они отделывают его,
расточая ему похвалы. Один отнимает у него здравый смысл, другой - поэ-
тичность, третий - оригинальность, четвертый - юмор, пятый - самостоя-
тельность, шестой... Боже мой, что же они оставили этому человеку, впол-
не заслужившему славу, как выразилась мадемуазель Скюдерп?
Скаррон и Рауль рассмеялись. Прекрасная индианка, по-видимому, не
ожидала, что ее слова произведут такой эффект. Она скромно опустила гла-
за, и лицо ее стало опять простодушно.
"Она очень умна", - подумал Рауль.
Атос, все еще стоя в амбразуре окна, с легкой усмешкой наблюдал эту
сцепу. |
|