В разделе материалов: 176
Показано материалов: 96-100 |
Страницы: « 1 2 ... 18 19 20 21 22 ... 35 36 » |
|
- Но вы не решитесь ему противиться!
- Мой любимый Гиацинт <Игра слов: Гиацинт - одно из имен Ла Моля и имя греческого царевича, любимца Аполлона, юноши, отличавшегося необыкновенной красотой. Когда он погиб, из его крови Аполлон создал цветок Гиацинт (греч, миф).>, ты не знаешь Генриха! Генрих сейчас думает только о троне, а ради этого он готов пожертвовать всем, чем обладает, и уж подавно тем, чем не обладает. Прощай!
- Вы меня гоните? - с улыбкой спросил Ла Моль.
- Час поздний, - ответила Маргарита.
- Да, но куда же мне идти? У меня в комнате де Муи и герцог Алансонский!
- Ах да, верно, - с обаятельной улыбкой сказала Маргарита. - Да и мне надо еще многое рассказать вам о заговоре.
С этой ночи Ла Моль стал уже не просто фаворитом королевы: он получил право высоко нести голову, которой было уготовано, и живой и мертвой, такое сладостное будущее.
Но временами голова клонилась долу, лицо бледнело, и горькое раздумье прокладывало борозду между бровями молодого человека, некогда веселого - теперь счастливого!
Глава 9
ДЕСНИЦА ГОСПОДНЯ
Расставаясь с госпожой де Сов, Генрих сказал ей:
- Шарлотта, ложитесь в постель, притворитесь тяжелобольной и завтра ни под каким видом никого не принимайте.
Шарлотта послушалась, не спрашивая даже и себя о том, почему король дал ей такой совет. Она уже привыкла к его эксцентрическим выходкам, как сказали бы в наше время, или к его чудачествам, как говорили в старину.
Кроме того, она хорошо знала, что в глубине души Генрих хранил тайны, о которых не говорил ни с кем, а в уме таил такие планы, что боялся, как бы не выдать их во сне, и она послушно исполняла все его желания, будучи уверена, что даже в самых странных его поступках есть своя цель.
В тот же вечер она пожаловалась Дариоле, что у нее тяжелая голова и резь в глазах. Эти симптомы подсказал ей Генрих.
На следующее утро она сделала вид, что хочет встать с постели, но, едва коснувшись ногой пола, пожаловалась на общую слабость и опять легла.
Нездоровье госпожи де Сов, о котором Генрих уже успел рассказать герцогу Алансонскому, было первой новостью, которую узнала Екатерина, когда совершенно спокойно спросила, почему при ее вставании отсутствует госпожа де Сов.
- Она больна, - ответила герцогиня Лотарингская.
- Больна? - переспросила Екатерина, ни одним мускулом лица не выдав интереса, какой возбудил в ней этот ответ. - Усталость от безделья!
- Нет, государыня, - возразила герцогиня. - Она жалуется на страшную боль в голове и такую слабость, что не в состоянии ходить.
Екатерина ничего не ответила, но, вероятно, чтобы скрыть радость, повернулась лицом к окну; увидав Генриха, проходившего по двору после своего разговора с де Муи, она встала с постели, чтобы лучше разглядеть его, и почувствовала угрызения совести, которая невидимо, но непрестанно бурлит в глубине души даже у людей, закоренелых в преступлениях.
- Не кажется ли вам, что сын мой Генрих сегодня бледен? - спросила она командира своей охраны.
Ничего подобного не было; Генрих был очень тревожен духом, но совершенно здоров телом.
Мало-помалу все, обыкновенно присутствовавшие при вставании королевы, удалились; задержались только три-четыре человека - самых близких, но Екатерина нетерпеливо выпроводила их, сказав, что хочет побыть одна.
Когда удалился последний из придворных, Екатерина заперла дверь, подошла к потайному шкафу, скрытому за панно в деревянной резной обшивке стен, отодвинула раздвижную дверь и вынула из шкафа книгу, бывшую, судя по измятым страницам, в частом употреблении.
Она положила книгу на стол, раскрыла ее закладкой, облокотилась о стол и подперла голову рукой.
- Именно то самое, - шептала она, читая, - головная боль, общая слабость, резь в глазах, воспаление неба. Кроме головной боли и общей слабости, упоминаются и другие симптомы, но они не заставят себя ждать.
«Затем воспаление переходит на горло, - продолжала читать Екатерина, - оттуда - на живот, сжимает сердце как будто огненным кольцом и, наконец, молниеносно поражает мозг».
Она перечитала это про себя и уже вполголоса заговорила:
- Шесть часов на лихорадку, двенадцать часов на общее воспаление, двенадцать часов на гангрену, шесть на агонию - всего тридцать часов. Теперь предположим, что всасывание пройдет медленнее, чем растворение в желудке, тогда вместо тридцати часов понадобится сорок, допустим даже сорок восемь; да, сорока восьми часов будет достаточно. Но почему же Генрих-то не слег?.. Во-первых, потому, что он мужчина, во-вторых, потому, что он крепкого сложения, а быть может, и оттого, что после поцелуев он пил, а потом вытер губы.
Екатерина с нетерпением ждала обеденного часа: Генрих ежедневно обедал за королевским столом. Он пришел, пожаловался на головную боль, ничего не ел и ушел сразу после обеда, сказав, что не спал почти всю ночь и что ему совершенно необходимо выспаться.
Екатерина прислушалась к неровным удаляющимся шагам Генриха и послала проследить за ним. Ей доложили, что король Наваррский пошел к г-же де Сов.
«Сегодня вечером, - подумала Екатерина, - Генрих вместе с нею наконец-то будет отравлен смертельно; раньше этому, видимо, помешал какой-то несчастный случай».
Генрих действительно отправился к г-же де Сов, но он только хотел сказать ей, чтобы она продолжала играть роль больной.
На следующий день Генрих все утро не выходил из своей комнаты и не пришел обедать к королю. Поговаривали, что г-же де Сов становится все хуже и хуже, а слух о болезни Генриха, пущенный самой Екатериной, распространялся, как некое предчувствие, причину возникновения которого никто объяснить не может, но которое носится в воздухе.
Екатерина ликовала: накануне утром она послала Амбруаза Паре в Сен-Жермен, чтобы он лечил там ее любимого слугу.
Ей было необходимо, чтобы к г-же де Сов и Генриху позвали преданного ей врача, который скажет то, что прикажет она. А если бы, сверх всякого ожидания, в эту историю вмешался другой врач и весть о новом отравлении ужаснула весь двор, где подобного рода известия давно уже возникали нередко, Екатерина рассчитывала воспользоваться слухами о ревности Маргариты к предмету любовной страсти ее супруга. Читатель помнит, что Екатерина при всяком удобном случае без конца говорила об этой ревности и между прочим во время прогулки к расцветшему боярышнику сказала дочери в присутствии придворных:
- А я и не знала, что вы так ревнивы, Маргарита! И теперь, заранее придав лицу соответствующее выражение, она ждала, что с минуты на минуту дверь отворится и вбежит какой-нибудь бледный, перепуганный служитель с криком:
- Ваше величество, король Наваррский умирает, а госпожа де Сов скончалась!
Пробило четыре часа дня. Екатерина заканчивала полдник в птичьей вольере, где раздавала крошки бисквита редким птичкам, которых кормила из рук. Хотя ее лицо было, как всегда, спокойно, даже мрачно, сердце ее при малейшем шуме начинало учащенно биться.
Вдруг дверь распахнулась.
- Государыня! Король Наваррский... - начал командир охраны.
- Болен? - поспешно перебила Екатерина.
- Слава Богу, нет, сударыня! Его величество чувствует себя превосходно.
- Тогда что же вы хотите сказать?
- Король Наваррский здесь.
- Что ему угодно?
- Он принес вашему величеству маленькую обезьянку очень редкой породы.
В эту самую минуту вошел Генрих, держа в руке корзинку и лаская лежавшую в ней уистити.
Он улыбался с таким видом, словно его ничто не занимает, кроме прелестного маленького существа, которое он принес, но хотя и казалось, что он занят только обезьянкой, он сохранил способность оценивать положение вещей с первого взгляда, которого ему было достаточно в грудных обстоятельствах. Екатерина сильно побледнела и становилась тем бледнее, чем яснее видела здоровый румянец на щеках подходившего к ней молодого человека. |
|
- Герцог Алансонский - ваш брат, и, говорят, вы очень его любите; вы, вероятно, намекнули ему на потребности вашего сердца, а он, по придворному обычаю, отнесся к вашему желанию благосклонно и ввел к вам де Муи. Было ли только счастливой для меня случайностью то, что король Наваррский оказался здесь одновременно с ним? Не знаю. Но, во всяком случае, будьте со мной откровенны, государыня: такая любовь, как моя, сама по себе имеет право требовать откровенности как награды. Видите, я у ваших ног. Если ваше чувство ко мне - мимолетная прихоть, я возвращаю вам ваше слово, ваше обещание, вашу любовь, возвращаю герцогу Алансонскому его милости и мою должность дворянина из его свиты и иду искать смерти под стенами осажденной Ла-Рошели, если любовь не убьет меня раньше, чем я туда попаду!
Маргарита с улыбкой слушала эти исполненные очарования слова, любуясь его движениями, исполненными изящества; потом задумчиво склонила красивую голову на свои горячие руки.
- Вы любите меня? - спросила она.
- О государыня! Больше жизни, больше спасения моей души, больше всего на свете! А вы, вы.., меня не любите.
- Несчастный безумец! - прошептала она.
- Да, да! - стоя на коленях, воскликнул Ла Моль. - Я говорил вам, что я безумец!
- Итак, дорогой Ла Моль, главная цель вашей жизни - любовь?
- Одна-единственная, государыня.
- Хорошо, пусть будет так! Все остальное я постараюсь сделать дополнением к этой любви. Вы меня любите, вы хотите остаться при мне?
- Я молю Бога только об этом - никогда не разлучать меня с вами.
- Хорошо! Вы не расстанетесь со мной, Ла Моль, - вы мне необходимы.
- Я вам необходим? Солнцу необходим светляк?
- А если я вам скажу, что я люблю вас, - будете ли вы всецело мне преданы?
- А разве я уже не всецело вам предан?
- Да, но у вас, прости меня, Господь, все еще есть какие-то сомнения.
- О, я виноват, я неблагодарен, или, вернее, - как я уже сказал, а вы согласились, - я безумец! Но зачем господин де Муи был у вас сегодня вечером? Почему я его видел сегодня утром у герцога Алансонского? Зачем этот вишневый плащ, это белое перо, это стремление подражать моим манерам? Ах, не вам я не верю, а вашему брату!
- Несчастный! - сказала Маргарита. - Да, несчастный, если вы думаете, будто герцог Франсуа простирает свою любезность до того, что подсылает вздыхателей к своей сестре! Вы безумец: вы говорите, что вы ревнивы, а вы попросту недогадливы! Так знайте, Ла Моль, что герцог Алансонский завтра же убил бы вас своими руками, если бы узнал, что сегодня вечером вы были у меня, у моих ног, а я, вместо того чтобы выгнать вас вон, говорила: Ла Моль, останьтесь, потому что я люблю вас, красивый юноша! Понимаете? Я вас люблю! И я повторяю, что он вас убил бы!
- Великий Боже! - воскликнул Ла Моль, отшатываясь и с ужасом глядя на Маргариту. - Неужели это возможно?
- Все возможно, друг мой, в наше время и при таком дворе. И еще одно: не ради меня явился в Лувр де Муи, надев ваш плащ и скрыв лицо под вашей шляпой, а ради герцога Алансонского. Но ввела его сюда я, приняв за вас. Он знает нашу тайну, Ла Моль, и его надо пощадить.
- Я предпочел бы убить его, - заметил Ла Моль, - это проще и надежнее.
- А я, мой храбрый друг, - возразила королева, - предпочитаю, чтобы он был здрав и невредим, а вы узнали бы все, ибо его жизнь не только полезна нам, но и необходима. Выслушайте меня и хорошенько подумайте, прежде чем ответить: так ли вы меня любите, Ла Моль, чтобы порадоваться, когда я стану настоящей королевой, иными словами, властительницей действительно существующего королевства?
- Увы, государыня, я люблю вас достаточно сильно, чтобы каждое ваше желание стало моим, хотя бы оно составило несчастье всей моей жизни!
- Хорошо! Хотите помочь осуществить мое желание и обрести еще большее счастье?
- Тогда я потеряю вас! - воскликнул Ла Моль, закрывая лицо руками.
- Вовсе нет! Напротив: из первого моего слуги вы станете моим первым подданным. Вот и все.
- Здесь не место выгодам.., не место честолюбию! Не унижайте сами того чувства, какое я питаю к вам, государыня... Только преданность, одна преданность - и больше ничего!
- Благородная душа! - сказала Маргарита. - Хорошо! Я принимаю твою преданность и сумею отплатить за нее.
Она протянула обе руки Ла Молю - тот покрыл их поцелуями.
- Так как же? - спросила Маргарита.
- Сейчас отвечу, - сказал Ла Моль. - Да, Маргарита, я начинаю понимать тот смутный для меня проект, о котором шла речь среди нас, гугенотов, еще до дня святого Варфоломея; ради его осуществления и меня в числе многих, более достойных, отправили в Париж. Вы хотите создать настоящее Наваррское королевство вместо мнимого; к этому вас побуждает король Генрих. Де Муи в заговоре с вами, так ведь? Но при чем тут герцог Алансонский? Где для него трон? Я его не вижу. Неужели герцог Алансонский столь преданный вам.., друг, что помогает вам, ничего не требуя в награду за опасность, какой он себя подвергает?
- Друг мой, герцог участвует в заговоре ради самого себя. Пусть заблуждается: он будет отвечать своею жизнью за нашу жизнь.
- Но я состою при нем, разве я могу предать его?
- Предать? А где же тут предательство? Что он вам доверил? Не он ли вас предал, когда отдал де Муи ваш плащ и шляпу, чтобы тот мог свободно проходить к нему? Вы говорите: «Я состою при нем»! Но при мне вы состояли раньше, чем при нем, мой милый друг! И разве он доказал вам свою дружбу, а не я - свою любовь?
Ла Моль вскочил, бледный, как будто пораженный громом.
- О-о! Коконнас предсказывал мне это, - прошептал он. - Интрига обвивает меня своими кольцами.., и задушит!
- Так как же? - спросила Маргарита.
- Вот мой ответ, - сказал Ла Моль. - Там, на другом конце Франции, где ваше имя прославлено, где всеобщая молва о вашей красоте дошла до меня и пробудила в моем сердце смутное желание неизвестного, - там говорят, что вы любили не один раз и что каждый раз ваша любовь оказывалась роковой для тех, кого вы любили, - их уносила смерть, словно ревнуя к вам.
- Ла Моль!..
- Не перебивайте, дорогая Маргарита, жемчужина моя! Говорят еще, будто сердца верных вам друзей вы храните в золотых ларчиках <Она носила широкие фижмы со множеством карманчиков, в каждом из коих помещалась коробочка с сердцем одного из ее возлюбленных: после смерти она приказывала забальзамировать их сердца. Эти фижмы Маргарита каждый вечер вешала на крюк за спинкой кровати и запирала на замок. (Тальман де Рео. «История Маргариты Валуа»). (Прим, автора).> , иногда благоговейно смотрите на печальные останки и с грустью вспоминаете о тех, кто вас любил. Вы вздыхаете, моя дорогая королева, глаза ваши туманятся, значит, это правда. Так пусть я буду самым любимым, самым счастливым из ваших возлюбленных. Всем остальным вы пронзили только сердце, и вы храните их сердца; у меня вы берете больше - вы кладете мою голову на плаху... Поклянитесь же, Маргарита, поклянитесь мне жизнью здесь же, что если я умру за вас, как говорит мне мрачное предчувствие, и палач отрубит мне голову, вы сохраните ее и иногда коснетесь ее губами. Поклянитесь, Маргарита, и за обещание такой награды от моей королевы я буду нем, стану, если потребуется, изменником и подлецом, иными словами, буду предан вам беззаветно, как подобает вашему возлюбленному и сообщнику.
- О, какая скорбная, безумная мечта, мой дорогой! - сказала Маргарита. - Какая роковая мысль, мой любимый !
- Клянитесь же...
- Вы хотите, чтобы я поклялась?
- Да, вот на этом серебряном ларчике с крестом на крышке. Клянитесь!
- Хорошо! - сказала Маргарита. - Если, не дай Бог, твои мрачные предчувствия осуществятся, любимый мой, клянусь тебе этим крестом, что, пока я жива, ты, живой или мертвый, будешь со мной; если я не спасу тебя от гибели, которая тебя настигнет из-за меня, - да, я знаю, только из-за меня, - я дам твоей бедной душе это утешение, которого ты требуешь и которого заслуживаешь.
- Еще одно, Маргарита. Теперь я могу спокойно умереть, но я могу и не погибнуть - ведь наше дело может увенчаться успехом, и тогда король Наваррский станет королем, а вы - королевой. Тогда король увезет вас с собой, и ваш договор о раздельной супружеской жизни нарушится, а это повлечет за собой нарушение нашего договора. Слушайте же, моя милая, моя горячо любимая Маргарита: одно ваше слово успокоило меня на случай моей смерти, а теперь успокойте меня на случай, если я останусь жив.
- О нет, не бойся, я твоя душой и телом! - воскликнула Маргарита, снова протягивая руку к ларчику и кладя ее на крест. - Если отсюда уеду я, со мной уедешь и ты; если король откажется взять тебя с собой, я с ним не поеду. |
|
- Владей и ты своей, де Муи, это уж зависит от тебя. К чему он стремится? Стать королем Наварры? Обещай ему корону! Чего он хочет? Покинуть двор? Предоставь ему возможность бежать, работай для него так, де Муи, как если бы работал для меня, действуй этим щитом так, чтобы все удары, которые нам будут наносить, отражал он. Когда настанет время бежать, мы убежим оба; когда настанет время сражаться и царствовать, я буду царствовать один.
- Не доверяйте герцогу, - добавила Маргарита, это мрачная душа и проницательный ум; герцог не знает ни ненависти, ни дружбы и способен в любую минуту отнестись к друзьям, как к врагам, а к врагам, как к друзьям, - Он ждет вас, де Муи? - спросил Генрих.
- Да, государь.
- Где?
- В комнате его дворян.
- В котором часу?
- В полночь.
- Еще нет одиннадцати, - сказал Генрих, - времени еще много. Идите, де Муи.
- Вы дали нам честное слово, сударь, - заметила Маргарита.
- Государыня! - сказал Генрих с тем доверием, которое он так хорошо умел выказывать определенным лицам в определенных обстоятельствах. - С де Муи о таких вещах не говорят.
- Вы правы, государь, - сказал молодой человек, - но мне ваше слово необходимо, так как я должен сказать нашим вождям, что вы мне его дали. Ведь вы же не католик, нет?
Генрих пожал плечами.
- Вы не отказываетесь от наваррского престола?
- Я не отказываюсь ни от какого престола, де Муи, но оставляю за собой право выбрать лучший, то есть такой, который больше всякого другого подойдет и мне и вам.
- А если ваше величество арестуют, вы обещаете ничего не выдавать, даже в том случае, если не посчитаются с вашим королевским титулом и подвергнут вас пытке?
- Клянусь Богом, не выдам, де Муи!
- Еще одно слово, государь: как я буду встречаться с вами?
- С завтрашнего дня у вас будет ключ от моей комнаты: вы будете приходить туда всякий раз, когда найдете нужным, и в любое время, а отвечать за ваши появления в Лувре - это уж дело герцога Алансонского. Теперь поднимитесь по лесенке, я вас провожу, а королева тем временем приведет сюда другой вишневый плащ, недавно заходивший в переднюю. Не надо, чтобы вас стали различать и узнали, что вас двое, - верно, де Муи? Верно, государыня?
Генрих произнес последние слова, смеясь и поглядывая на Маргариту.
- Да, - спокойно ответила она,:
- тем более, что господин де Ла Моль состоит при моем брате, герцоге.
- Так постарайтесь перетянуть его на нашу сторону, государыня, - самым серьезным тоном сказал Генрих. - Не жалейте ни золота, ни обещаний. Все мои сокровища в его распоряжении.
- Раз это ваше желание, - ответила Маргарита с улыбкой, какой улыбались только героини Боккаччо, - я приложу все свои силы, чтобы исполнить его как можно лучше.
- Отлично, государыня, отлично! А вы, де Муи, идите к герцогу и расставьте сети.
Глава 8
ЖЕМЧУЖИНА
Пока шел вышеприведенный разговор, Ла Моль и Коконнас стояли у дверей на часах, Ла Моль - немного грустный, Коконнас - немного встревоженный.
У Ла Моля было время поразмыслить, а у Коконнаса - как нельзя лучше помочь ему.
- Что ты думаешь обо всем этом, друг мой? - спросил Ла Моль.
- Я думаю, - отвечал пьемонтец, - что это какая-то дворцовая интрига.
- А если придется, ты примешь в ней участие?
- Дорогой мой, - отвечал Коконнас, - выслушай меня внимательно и постарайся извлечь пользу из того, что я тебе скажу. Во всех интригах разных принцев, во всех королевских кознях мы можем, особенно мы с тобой, только промелькнуть, как тени; там, где король Наваррский потеряет кусок пера от шляпы, а герцог Алансонский - лоскут плаща, мы с тобой потеряем жизнь. Для королевы ты лишь прихоть, а королева для тебя - мечта, не больше. Сложи голову за любовь, мой дорогой, но не за политику.
Совет был мудрый. Ла Моль выслушал его печально, как человек, который чувствует, что, стоя на распутье между рассудком и безрассудством, он изберет путь безрассудства.
- Для меня королева - не мечта, Аннибал, я люблю ее, и - к счастью или к несчастью - люблю всей душой. Ты скажешь, что это безрассудство! Да, я безумец, согласен! Но ты, Коконнас, человек благоразумный, и ты не должен страдать из-за моих глупостей и моей злой судьбы. Ступай к нашему герцогу и не бросай на себя тень.
Коконнас, поразмыслив с минуту, поднял голову.
- Дорогой мой, - заговорил он, - все, что ты говоришь, совершенно справедливо; ты влюблен, ну и веди себя как влюбленный. Я же честолюбив и, как честолюбец, считаю, что жизнь дороже поцелуя женщины. Когда мне придется рисковать жизнью, я поставлю свои условия. И ты, бедный мой Медор <Медор - персонаж поэмы великого итальянского поэта Лудовико Ариосто (1474 - 1533) «Неистовый Роланд», красивый, храбрый и скромный юноша.>, постарайся поставить свои.
С этими словами Коконнас протянул Ла Молю руку и ушел, обменявшись с товарищем улыбкой и взглядом.
Минут через десять после того, как он покинул свой пост, дверь отворилась, из двери осторожно выглянула Маргарита, взяла Ла Моля за руку и, не говоря ни слова, отвела его в самую дальнюю комнату, собственноручно и весьма тщательно затворяя двери, что свидетельствовало о серьезности предстоящего разговора.
Войдя в комнату, она остановилась, потом села на стул черного дерева и, взяв за руки Ла Моля, привлекла его к себе.
- Теперь, мой милый друг, когда мы одни, поговорим серьезно, - сказала она.
- Серьезно, государыня? - переспросил Ла Моль.
- Или любовно! Да, да, так вам больше нравится? Серьезные вопросы могут быть и в любви, особенно если это любовь королевы.
- В таком случае поговорим о предметах серьезных, но с условием, что вы, ваше величество, не будете сердиться на меня, если я заговорю с вами безрассудно.
- Я буду сердиться только в том случае, Ла Моль, если вы будете говорить мне «государыня» или «ваше величество». Для вас, дорогой, я просто Маргарита.
- Да, Маргарита! Да, жемчужина моя! <Маргарита (греч.) - жемчужина.> - страстно глядя на королеву, воскликнул молодой человек.
- Так-то лучше! - сказала Маргарита. - Итак, вы ревнуете, мой красавец?
- О, до потери рассудка!
- А еще как?..
- До безумия, Маргарита!
- К кому же вы ревнуете?
- Ко всем.
- А все-таки?
- Прежде всего к королю.
- По-моему, после того, что вы видели и слышали, на этот счет вы можете быть спокойны.
- Затем к этому де Муи, которого я впервые видел сегодня утром и который уже сегодня вечером стал довольно близким вам человеком.
- К де Муи?
- Да.
- Откуда у вас такие подозрения?
- Выслушайте меня... Я узнал его по росту, по цвету волос, по бессознательному чувству ненависти! Ведь это он сегодня утром был у герцога Алансонского?
- Хорошо, но какое же это имеет отношение ко мне? |
|
А Маргарита, выскочив из спальни, бросилась в переднюю и лицом к лицу столкнулась с Ла Молем, желавшим во что бы то ни стало пройти к Маргарите, несмотря на все уговоры Жийоны.
Позади Ла Моля стоял Коконнас, готовый пробить ему дорогу вперед или прикрыть отступление.
- Ах, это вы, господин де Ла Моль! - воскликнула королева. - Но что с вами? Почему вы так бледны и так дрожите?
- Ваше величество, - сказала Жийона, - господин де Ла Моль так сильно стучал в дверь, что я вопреки вашему приказанию была вынуждена отворить.
- Ах, вот как! Это что такое? - строго спросила королева. - Неужели это правда, господин де Ла Моль?
- Ваше величество! Я только хотел предупредить вас, что какой-то незнакомец, кто-то чужой, быть может - вор, проник к вам в моем плаще и в моей шляпе.
- Вы с ума сошли, сударь! У вас на плечах я вижу ваш плащ, и да простит меня Бог, если я не вижу вашей шляпы у вас на голове, хотя вы разговариваете с королевой.
- О, простите, простите меня, ваше величество! срывая с головы шляпу, воскликнул Ла Моль. - Бог свидетель, это не от недостатка уважения!
- Нет? А от недостатка доверия? - спросила королева.
- Но что же мне было делать? - воскликнул Ла Моль. - Ведь у вашего величества мужчина, который проник к вам в моем костюме, и быть может, - кто знает? - под моим именем...
- Мужчина! - подхватила Маргарита, нежно сжимая руку несчастному влюбленному. - Мужчина!.. Вы очень скромны, господин де Ла Моль! Загляните в щелку, и вы увидите не одного, а двух мужчин.
Маргарита слегка отдернула бархатную, шитую золотом портьеру, и Ла Моль увидел Генриха, беседовавшего с человеком в вишневом плаще. Коконнас, проявлявший такой горячий интерес к делу, как будто оно касалось его самого, тоже заглянул в комнату и узнал де Муи. Оба друга были ошеломлены.
- Теперь, когда, я надеюсь, вы успокоились, - сказала Маргарита, - встаньте у входной двери и не впускайте никого, милый Ла Моль, даже если придется заплатить за это жизнью. Если кто-нибудь появится хотя бы на лестничной площадке, дайте нам знать.
Безвольный и покорный, как ребенок, Ла Моль вышел, переглядываясь с Коконнасом, и оба, так и не придя в себя от изумления, встали у закрытой двери.
- Де Муи! - воскликнул Коконнас.
- Генрих! - прошептал Ла Моль.
- Де Муи - в таком же вишневом плаще, с таким же белым пером, как у тебя, и так же размахивает рукой, как ты!
- Да, но.., если речь тут идет не о любви, то наверняка о каком-нибудь заговоре, - сказал Ла Моль.
- Ах, черт побери! Вот мы и влипли в политику, - проворчал Коконнас. - Хорошо еще, что в этом не замешана герцогиня Неверская!
А Маргарита вернулась в комнату и села рядом с двумя собеседниками; она отсутствовала не больше минуты и с толком воспользовалась этим временем: Жийона на страже у потайного хода и два дворянина на часах у главного входа обеспечивали полнейшую безопасность.
- Как вы думаете, нас могут подслушать? - спросил Генрих.
- Ваше величество, - отвечала Маргарита, - войлочная обивка и двойная обшивка стен делают эту комнату совершенно непроницаемой для слуха.
- Полагаюсь на вас, - с улыбкой ответил Генрих. С этими словами он повернулся к де Муи.
- Скажите, зачем вы здесь? - шепотом, как будто, несмотря на уверения Маргариты, опасения его не рассеялись, спросил король.
- Здесь? - переспросил де Муи.
- Да, здесь, в этой комнате, - повторил Генрих.
- Здесь он ни за чем, - вмешалась Маргарита, - это я его затащила сюда.
- Вы, значит, знали?..
- Я обо всем догадалась.
- Вот видите, де Муи, - оказывается, догадаться можно!
- Сегодня утром господин де Муи и герцог Франсуа встретились в комнате двух дворян герцога, - продолжала Маргарита.
- Вот видите, де Муи, все известно.
- Это верно, - ответил де Муи.
- Я был убежден, что герцог Алансонский завладеет вами, - сказал Генрих.
- Это ваша вина, государь. Почему вы так упорно отказывались от того, что я вам предлагал?
- Вы отказались?! - воскликнула Маргарита. - Так я и знала!
- Честное слово, и вы, сударыня, и вы, мой храбрый де Муи, смешите меня вашими негодующими восклицаниями, - покачав головой, ответил Генрих. - Посудите сами: ко мне приходит человек и предлагает трон, восстание, переворот, мне, мне, Генриху, королю, которого терпят только потому, что он покорно склонил голову, гугеноту, которого пощадили только при условии, что он будет разыгрывать католика! И после этого я должен был, по-вашему, согласиться на ваши предложения, сделанные у меня в комнате, не обитой войлоком и без двойной обшивки? Господь с вами! Вы или дети, или безумцы!
- Государь, но разве вы не могли дать мне хоть какую-нибудь надежду, если не словами, то жестом, знаком?
- Де Муи, о чем с вами говорил мой шурин? - спросил Генрих.
- Государь, это тайна не моя.
- Ах ты. Господи! - воскликнул Генрих с легким раздражением от того, что ему приходится иметь дело с человеком, так плохо его понимающим. - Да я не спрашиваю вас, какие он делал вам предложения, я только спрашиваю, выслушал ли он вас и понял ли?
- Он выслушал и понял, государь.
- Выслушал и понял! Вы сами это сказали, де Муи! Плохой же вы заговорщик! Скажи я слово - и вы погибли. Я, разумеется, не знал наверняка, но подозревал, что где-то поблизости был он, а если не он, так герцог Анжуйский, Карл Девятый или королева-мать; вы, де Муи, не знаете Луврских стен, - это о них сложилась поговорка: «У стен есть уши», и вы хотите, чтобы я, хорошо знающий эти стены, заговорил с вами! Помилосердствуйте, де Муи, вы невысокого мнения об уме короля Наваррского! И я поражаюсь, что вы, так плохо о нем думая, явились предлагать ему корону.
- Но, государь, - стоял на своем де Муи, - когда вы отказались от короны, вы же могли сделать какой-нибудь знак! Тогда я понял бы, что не все погибло, не все потеряно!
- Ах, Боже мой! - воскликнул Генрих. - Если он подслушивал, с таким же успехом мог и подглядывать, а погубить себя можно не только словом, но и знаком! Послушайте, де Муи, - оглянувшись по сторонам, продолжал король, - даже сейчас сидя так близко от вас, что мои слова не выходят за пределы круга, образуемого нашими тремя стульями, я все же опасаюсь, что меня могут подслушать. Де Муи, повтори мне свои предложения.
- Государь! - в отчаянии воскликнул де Муи. - Но ведь теперь я уже связан с герцогом Алансонским!
Маргарита с досадой всплеснула своими прекрасными руками.
- Значит, слишком поздно? - спросила она.
- Напротив, - прошептал Генрих, - поймите: здесь явственно виден Божий покров над нами. Де Муи, держи связь с герцогом Франсуа - это будет спасением для нас всех. Неужели ты воображаешь, несчастный, что целость ваших голов обеспечит король Наваррский? Напротив! Достаточно малейшего подозрения, чтобы из-за меня вас перебили всех до одного! А принц крови - дело другое! Добудь доказательства, де Муи, потребуй от него гарантий, а то ведь ты простак: ты заключаешь договор, руководствуясь сердечным расположением, и довольствуешься одними обещаниями!
- О, государь! Поверьте мне, в объятия герцога меня бросили только отчаяние, вызванное вашим отказом, и страх, что герцог завладеет нашей тайной! |
|
- Ваше величество, - с поклоном отвечал де Муи, - благоволите не требовать от меня ответа и милостиво примите уверения в моем глубочайшем к вам уважении.
И де Муи с почтительным видом, но решительно сделал несколько шагов к двери, в которую вошел.
Маргарита остановила его.
- Тем не менее, сударь, - сказала она, - я позволю себе попросить вас кое-что мне объяснить; думаю, что на мое слово можно положиться!
- Ваше величество, я обязан молчать, - ответил де Муи, - и если я до сих пор ничего не сказал вам, значит, таков мой долг!
- И все-таки...
- Ваше величество, вы можете погубить меня, но вы не можете требовать, чтобы я предал моих новых друзей.
- А разве прежние друзья не имеют на вас прав?
- Те, кто остался верен нам, - да; те же, кто отрекся не только от нас, но и от самих себя, - нет.
Маргарита встревожилась, задумалась и, несомненно, ответила бы новыми вопросами, как вдруг в комнату вбежала Жийона.
- Король Наваррский! - крикнула она.
- Где он?
- Идет потайным ходом.
- Выпустите этого господина в другую дверь.
- Никак нельзя, ваше величество. Слышите?
- Стучатся?
- Да, и как раз в ту дверь, в какую вы приказываете выпустить этого господина.
- А кто это стучится?
- Не знаю.
- Посмотрите, кто там, и скажите мне.
- Осмелюсь заметить вашему величеству, - вмешался де Муи, - что если король Наваррский увидит меня в Лувре в этот час и в таком костюме, - я погиб!
Маргарита схватила де Муи за руку и повела его к пресловутому кабинету.
- Войдите сюда, - сказала она. - Здесь вы спрячетесь и будете в такой же безопасности, как у себя дома, мое честное слово будет вам порукой.
Де Муи бросился в кабинет, и едва дверь за ним затворилась, как вошел Генрих.
На этот раз Маргарита нисколько не была смущена оттого, что у нее кто-то прячется: она была только мрачна, и мысли ее витали за тридевять земель от любовных дел.
Генрих вошел с той обостренной настороженностью, благодаря которой он замечал малейшие подробности даже в самые мирные моменты своей жизни; тем более глубоким наблюдателем он становился в обстоятельствах, подобных тем, какие сложились теперь.
Он сразу заметил облако, омрачившее лицо Маргариты.
- Вы заняты? - спросил он.
- Я? Да, государь, я раздумывала.
- И хорошо делали: раздумье вам идет. Я тоже раздумывал, но в противоположность вам я не ищу одиночества, а нарочно пришел к вам, чтобы поделиться моими думами.
Маргарита приветливо кивнула королю и, указав ему на кресло, села на резной стул черного дерева, узкий и твердый, как сталь.
С минуту супруги молчали; Генрих первым нарушил молчание.
- Я вспомнил, что мои думы о будущем связаны с вашими, - заговорил он, - несмотря на наше раздельное, существование как супругов, мы оба хотим соединить наши судьбы.
- Это верно, государь.
- Мне кажется, я верно понял также и то, что какие бы планы возвышения нас обоих у меня ни возникли, я найду в вас союзника не только верного, но и действенного.
- Да, государь, я и прошу лишь о том, чтобы вы как можно скорее приступили к делу и дали мне возможность уже теперь принять в нем участие.
- Я счастлив, что у вас такое стремление, и, как мне кажется, вы ни минуты не сомневались, что я способен забыть план, который я составил в тот день, когда был почти уверен, что останусь жив благодаря вашему мужественному заступничеству.
- Я думаю, что вся ваша беспечность - только маска; я верю не только в предсказания астрологов, но и в ваши дарования.
- А что бы вы сказали, если бы кто-нибудь встал у нас на пути и грозил обречь нас обоих на жалкое существование?
- Я сказала бы, что готова вместе с вами открыто или тайно бороться против этого «кого-то», кто бы он ни был.
- Ведь вы можете в любое время зайти к вашему брату, герцогу Алансонскому? - продолжал Генрих. - Вы пользуетесь его доверием, и он питает к вам горячие дружеские чувства. Что, если бы я осмелился попросить вас узнать: может быть, у вашего брата сейчас тайное совещание кое с кем?
Маргарита вздрогнула.
- С кем же? - спросила она.
- С де Муи.
- Зачем это нужно? - сдерживая волнение, спросила Маргарита.
- Затем, что если это так, то прощайте все наши планы, во всяком случае - мои.
- Государь! Говорите тише, - сказала Маргарита, делала ему знак глазами и указывая пальцем на кабинет.
- Ого! Опять там кто-то прячется? - сказал Генрих. - Честное слово, в этом кабинете так часто появляются жильцы, что жить там просто невозможно!
Маргарита улыбнулась.
- Надеюсь, что это опять Ла Моль? - спросил Генрих.
- Нет, государь, это де Муи.
- Ах, это он! - с изумлением и радостью воскликнул Генрих. - Значит, он не у герцога Алансонского? Ведите его сюда, я поговорю с ним...
Маргарита подбежала к кабинету, отворила дверь и, взяв де Муи за руку, без всяких предисловий подвела к королю Наваррскому.
- Ах, государыня! - сказал молодой гугенот с упреком, скорее печальным, нежели горьким. - Вы предаете меня, нарушив слово! Как это нехорошо с вашей стороны! Что бы вы сказали, если бы я отомстил вам, рассказав...
- Мстить вы не будете, де Муи, - прервал молодого человека Генрих, пожимая ему руку, - во всяком случае, сначала выслушайте меня. Ваше величество, - продолжал он, обращаясь к королеве, - прошу вас, позаботьтесь, чтобы никто нас не подслушал.
Не успел Генрих договорить, как вошла перепуганная Жийона и сказала Маргарите на ухо несколько слов, которые заставили ту подскочить на стуле. Она побежала за Жийоной в прихожую, а тем временем Генрих, не заботясь о том, что вызвало Маргариту из комнаты, осмотрел кровать, проход между кроватью и стеной, портьеры, простукал стены пальцем. Де Муи, встревоженный всеми этими предосторожностями, в свою очередь, принял меры предосторожности, попробовав, свободно ли выходит шпага из ножен. |
|