Приветствую Вас Прохожий | RSS

Романы Александра Дюма


Добро пожаловать на сайт посвященный творчеству Александра Дюма.

Александр Дюма - был своим читателям настоящим отцом (его полное имя – маркиз Александр Дюма Дави де Ла Пайетри)  родился в 1802 году, и умер в 1870 году. Он был очень выдающийся французский писатель, драматург, поэт, романист, сказочник, журналист, биограф и очень выдающийся и знаменитый человек, родился 24 июля 1802 года,  в родном городе Вилле-Котре, который находится недалеко от Парижа.

Жизнь Дюма была полна интересных приключений, так же как и в жизни персонажей его произведений: сотни молодых любовниц, постоянные путешествия, пятеро внебрачных детей , преимущественно актрис (это только  самые признанные; cкорее всего, число его писаний намного больше), огромные гонорары и ещё очень огромные траты, которые и привели Дюма в конце концов к разорению.

Александр Дюма навсегда покинул своих читателей 5 декабря 1870 года, успев написать и выпустить более 600 томов произведений разных жанров – поразительная, непревзойдённая плодовитость, порождённая трудолюбием и гением.

   
Среда, 25.12.2024, 08:05
Главная » Файлы » Королева Марго

В разделе материалов: 176
Показано материалов: 171-175
Страницы: « 1 2 ... 33 34 35 36 »

  - Вы?

     - Да, я. Я никогда так не нуждалась в преданном и бескорыстном друге, как теперь, - ведь я королева без королевства и безмужняя жена.

     Молодой герцог грустно кивнул головой.

     - Я говорила вам и теперь повторяю, Генрих, что мой муж меня не только не любит, но презирает и даже ненавидит; впрочем, одно то, что вы находитесь у меня в спальне, как нельзя лучше доказывает, что он меня презирает и ненавидит.

     - Еще не поздно: король Наваррский задержался, отпуская своих придворных, и если он еще не пришел, то сейчас явится.

     - А я вам говорю, - с возрастающей досадой воскликнула Маргарита, - что он не придет!

     - Сударыня, сударыня! - воскликнула Жийона, приподняв портьеру. - Король Наваррский вышел из своих покоев.

     - Я знал, что он придет! - воскликнул герцог де Гиз.

     - Генрих, - решительно сказала Маргарита, сжимая руку герцога, - сейчас вы увидите, верна ли я своему слову и можно ли положиться на мои обещания. Войдите в этот кабинет.

     - Позвольте мне уйти, пока не поздно, а то при первой ласке короля я выскочу из кабинета - и тогда горе ему!

     - Вы с ума сошли! Входите же, входите, говорят вам, я отвечаю за все!

     Она вовремя втолкнула герцога в кабинет: едва он успел затворить за собой дверь, как король Наваррский, в сопровождении двух пажей, освещавших ему путь восемью желтыми восковыми свечами в двух канделябрах, с улыбкой переступил порог.

     Маргарита, чтобы скрыть свое замешательство, сделала глубокий реверанс.

     - Вы еще не легли, сударыня? - спросил Беарнец с веселым и простодушным выражением лица. - Уж не меня ли вы дожидались?

     - Нет, - отвечала Маргарита, - ведь вы еще вчера сказали мне, что вполне понимаете: наш брак только политический союз, и вы никогда не станете принуждать меня к супружеству.

     - Превосходно! Но ведь это нисколько не мешает нам поговорить! Жийона, заприте дверь и оставьте нас одних.

     Маргарита уже села, но тут она встала и протянула руку к пажам, словно приказывая им остаться.

     - Может быть, позвать и ваших женщин? - спросил король. - Если хотите, я это сделаю, но должен вам признаться - я хочу сказать вам нечто такое, что предпочел бы остаться с вами наедине.

     С этими словами король Наваррский направился к двери.

     - Нет! - воскликнула Маргарита, стремительно преграждая ему путь. - Нет, не надо, я выслушаю вас!

     Беарнец знал теперь все, что ему нужно было знать; он бросил быстрый, но внимательный взгляд на кабинет, словно хотел разглядеть сквозь портьеру его беспросветную темную глубину, затем перевел глаза на бледную от страха красавицу жену.

     - В таком случае поговорим, - сказал он самым спокойным тоном.

     - Как будет угодно вашему величеству, - ответила молодая женщина, почти падая в кресло, на которое указал ей муж.

     Беарнец сел рядом с ней.

     - Что бы там ни говорили, а по-моему, наш брак - счастливый брак, - продолжал он. - Я - ваш, вы - моя.

     - Но... - испуганно произнесла Маргарита.

     - Следовательно, - продолжал король Наваррский, как бы не замечая ее смущения, - мы обязаны быть добрыми союзниками, - ведь сегодня мы перед Богом дали клятву быть в союзе. Не так ли?

     - Разумеется.

     - Я знаю, как вы прозорливы, и знаю, сколько опасных пропастей разверзается на дворцовой почве; я молод, и, хотя я никому не сделал зла, врагов у меня много. Так вот, к какому лагерю я должен отнести ту, которая носит мое имя и которая клялась мне в любви перед алтарем?

     - Как вы могли подумать...

     - Я ничего не думаю, я лишь надеюсь и хочу убедиться, что моя надежда имеет основания. Ведь несомненно, наш брак - или политический ход, или ловушка.

     Маргарита вздрогнула, возможно, потому, что эта мысль приходила в голову и ей.

     - Так на чьей же вы стороне? - спросил Генрих Наваррский. - Король меня ненавидит, герцог Анжуйский ненавидит, герцог Алансонский ненавидит, Екатерина Медичи так ненавидела мою мать, что, конечно, ненавидит и меня.

     - Ах, что вы говорите?!

     - Я говорю правду, - произнес король, - я не хочу, чтобы кое-кто думал, будто я заблуждаюсь относительно убийства де Муи и отравления моей матери, и поэтому я был бы не прочь, если бы здесь оказался кто-нибудь еще, кто мог бы меня слышать.

     - Вы прекрасно знаете, что здесь никого нет, кроме вас и меня, - ответила быстро Маргарита, изо всех сил стараясь держаться как можно спокойнее и веселее.

     - Потому-то я и говорю так откровенно, потому-то и решаюсь вам сказать, что я не обманываюсь ни ласками царствующего дома, ни ласками лотарингского дома.

     - Государь! Государь! - воскликнула Маргарита.

     - В чем дело, душенька? - улыбнувшись, спросил Генрих.

     - В том, что такие разговоры очень опасны.

     - Нет, не опасны, коль скоро мы одни. Так я вам говорил... - продолжал король.

     Для Маргариты это было пыткой; ей хотелось остановить Беарнца на каждом слове, слетавшем с его губ, но Генрих продолжал с показным добродушием:

     - Я говорил, что опасность грозит мне со всех сторон: мне угрожает король, мне угрожает герцог Алансонский, мне угрожает герцог Анжуйский, мне угрожает королева-мать, мне угрожают и герцог де Гиз, и герцог Майеннский, и кардинал Лотарингский - словом, угрожают все. Такие вещи чувствуешь инстинктивно, вам это понятно. И вот от всех этих угроз, которые не замедлят обратиться в действие, я могу защититься с вашей помощью, потому что именно те люди, которые ненавидят меня, любят вас.

     - Меня? - переспросила Маргарита.

     - Да, вас, - с полнейшим добродушием ответил Генрих Наваррский. - Вас любит король Карл; вас любит, - подчеркнул он, - герцог Алансонский; вас любит королева Екатерина; наконец, вас любит герцог де Гиз.

     - Государь... - пролепетала Маргарита.

     - Ну да! Что же удивительного, что вас любят все? А те, кого я назвал, - ваши братья или родственники. Любить же своих родственников и своих братьев - значит жить в духе Божьем.
Королева Марго | Просмотров: 375 | Загрузок: 0 | Добавил: Baks | Дата: 05.03.2010 | Комментарии (0)

 Когда он переступил порог своего дома, звонарь Сен-Жермен-Л'Осеруа пробил час ночи.

     Несмотря на поздний час и опасность ночных прогулок в те времена, отважный герцог совершил свой путь без всяких приключений и, здрав и невредим, подошел к огромному, страшному теперь тишиной и тьмой массиву Лувра, где все огни погасли.

     Перед королевским замком тянулся глубокий ров, куда выходили почти все комнаты августейших особ, живших во дворце. Покои Маргариты находились в нижнем этаже.

     Но и нижний этаж, куда не трудно было бы проникнуть, благодаря глубокому рву находился на высоте почти тридцати футов, следовательно - вне досягаемости для любовников или воров; однако герцог де Гиз решительно спустился в ров.

     В ту же минуту стукнуло одно из окон нижнего этажа. Окно было забрано железной решеткой, но чья-то рука вынула один из прутьев, заранее подпиленный, и спустила шелковый шнур в образовавшуюся щель.

     - Жийона, это вы? - тихо спросил герцог.

     - Да, ваша светлость, - еще тише ответил женский голос.

     - А где Маргарита?

     - Она ждет вас.

     - Отлично.

     Герцог сделал знак своему пажу; паж вынул из-под плаща узкую веревочную лестницу. Герцог привязал ее к висящему шнуру, Жийона подтянула лестницу к себе и закрепила, а герцог, прицепив шпагу к поясу, вскарабкался по лестнице и благополучно достиг окна. После этого железный прут решетки стал на место, окно затвори-, лось, а паж, раз двадцать сопровождавший своего господина к этим окнам, убедившись, что герцог благополучно проник в Лувр, закутался в свой плащ и улегся спать под стеной, на траве, покрывавшей ров.

     Ночь была мрачная; редкие, теплые, крупные капли падали из туч, насыщенных серой и электричеством.

     Герцог следовал за своей провожатой, которая ни много, ни мало, была дочерью маршала Франции Жака де Матиньона; она пользовалась особым доверием Маргариты, не имевшей от нее никаких тайн; поговаривали, что в числе тайн, хранимых неподкупной верностью Жийоны, были такие страшные, что заставляли ее хранить все остальные.

     В нижних комнатах и в коридорах было совсем темно, лишь изредка мертвенно-бледная молния освещала мрачные покои голубоватым светом, который тотчас потухал.

     Провожатая герцога вела его за руку все дальше и дальше, пока наконец они не дошли до винтовой лестницы, выбитой в толще стены и упиравшейся в незримую потайную дверь прихожей апартаментов Маргариты.

     В прихожей царил такой же непроглядный мрак, как и во всем нижнем этаже.

     Войдя в прихожую, Жийона остановилась.

     - Вы принесли то, что угодно королеве? - спросила она шепотом.

     - Да, - ответил герцог де Гиз, - но я отдам это только ее величеству в собственные руки.

     - Не теряйте времени, входите! - раздался из темноты голос, при звуке которого герцог, узнав голос Маргариты, вздрогнул.

     Бархатная лиловая, украшенная золотыми лилиями портьера приподнялась, и герцог увидел в полумраке королеву, которая, не утерпев, вышла ему навстречу.

     - Я здесь, - произнес герцог, быстро проходя под портьерой, которая тотчас упала за его спиной.

     Маргарите Валуа пришлось теперь самой быть проводницей герцога в своих покоях, хотя и хорошо ему знакомых, а Жийона осталась у двери и, приложив палец к губам, показывала своей августейшей госпоже, что кругом все тихо.

     Словно понимая ревнивую тревогу герцога, Маргарита ввела его в спальню и остановилась.

     - Что ж, герцог, вы довольны? - спросила она.

     - Доволен? А чем, позвольте вас спросить? - вопросом на вопрос отвечал он.

     - А доказательством того, - не без досады ответила Маргарита, - что я принадлежу мужчине, который уже к вечеру дня свадьбы, в самую брачную ночь, так мало обо мне думает, что даже не явился поблагодарить за честь если не моего выбора, то согласия назвать его моим супругом.

     - Не беспокойтесь, он придет, тем более раз вы сами того хотите! - с грустью возразил герцог.

     - Генрих! И это говорите вы, хотя прекрасно знаете, как это несправедливо! - воскликнула Маргарита. - Если б у меня было желание, на которое вы намекаете, разве я просила бы вас прийти сегодня в Лувр?

     - Вы, Маргарита, просили меня явиться в Лувр потому, что хотите уничтожить все, что осталось от наших былых отношений, так как это былое живет не только в моем сердце, но и в серебряном ларце, который я принес вам.

     - Знаете, что я вам скажу, Генрих? - сказала Маргарита, пристально глядя на герцога. - Вы мне напоминаете не принца, а школьника! Это я стану отрицать, что любила вас?! Это я захочу погасить пламя, которое, может быть, и потухнет, но отблеск которого не угаснет никогда?! Любовь женщин, занимающих такое положение, как я, может или озарить, или погубить свою эпоху. Нет, нет, герцог! Вы можете оставить у себя и письма вашей Маргариты и ларчик, который она вам подарила. Из всех писем, что в нем лежат, она требует только одно, да и то потому, что оно опасно в равной мере для вас и для нее.

     - Все они в вашем распоряжении; берите то, какое вам угодно уничтожить.

     Маргарита стала быстро рыться в ларчике, трепетной рукой перебрала с десяток писем, пробегая глазами только их первые строки: ей достаточно было взглянуть на обращение, чтобы в ее памяти тотчас же возникло и содержание письма; но, просмотрев все письма, она страшно побледнела, перевела глаза на герцога и сказала:

     - Здесь нет того письма, которое я ищу. Неужели вы потеряли его? Ведь.., если передать его...

     - Какое письмо вы ищете?

     - То, в котором я прошу вас немедленно жениться.

     - Чтобы оправдать свою измену? Маргарита пожала плечами.

     - Нет, чтобы спасти вам жизнь. Я говорю о письме, в котором писала вам, что король, видя и нашу любовь, и мои старания расстроить ваш брак с инфантой Португальской, вызвал нашего единокровного брата, герцога Ангулемского, и сказал ему, показывая на две шпаги:

     «Или вот этой шпагой ты сегодня вечером убьешь герцога де Гиза, или вот этой я завтра же убью тебя». Где это письмо?

     - Вот оно, - ответил герцог де Гиз, вынимая письмо из-за пазухи.

     Маргарита чуть не вырвала его у герцога, лихорадочно развернула, удостоверилась, что это и есть то письмо, о котором шла речь, вскрикнула от радости и поднесла к свече. Пламя уничтожило его мгновенно, но Маргаритка, словно боясь, что даже в пепле смогут найти ее неосторожное предупреждение, растоптала и пепел.

     Герцог де Гиз все это время следил за лихорадочными движениями своей любовницы.

     - Что ж, Маргарита, теперь-то вы довольны? - спросил он, когда все кончилось.

     - Да, теперь, когда вы женились на принцессе Порсиан, брат простит нашу любовь; но он никогда не простил бы мне разглашение тайны, подобной той, какую я, из слабости к вам, была не в силах скрыть от вас.

     - Да, правда, - ответил герцог де Гиз, - в то время вы меня любили.

     - Генрих, я люблю вас по-прежнему, даже больше прежнего
Королева Марго | Просмотров: 397 | Загрузок: 0 | Добавил: Baks | Дата: 05.03.2010 | Комментарии (0)

- Мне нужно доказательство, которого вы не можете мне дать.

     - Отлично, сударыня, отлично! Клянусь святым Генрихом, я дам вам доказательство! - воскликнул король, пожирая молодую женщину глазами, в которых пламенела любовь.

     - Ваше величество! - тихо произнесла баронесса, опуская глаза. - Я не понимаю... Нет, нет! Нельзя бежать от счастья, которое вас ждет.

     - Моя любимая, в этом зале - четыре Генриха, - сказал король, - Генрих Французский, Генрих Конде, Генрих де Гиз, но только один Генрих Наваррский.

     - И что же?

     - А вот что: если этот самый Генрих Наваррский всю ночь проведет у вас...

     - Всю ночь?

     - Да, всю ночь, убедит ли это вас, что у другой он вне был?

     - Ах, государь, если бы!.. - воскликнула г-жа де Сов.

     - Слово дворянина!

     Госпожа де Сов подняла на короля свои большие влажные глаза, полные страстных обещаний, и улыбнулась ему такой улыбкой, что сердце его забилось от радости и упоения.

     - Посмотрим, что скажете вы тогда, - продолжал Генрих.

     - О, тогда, ваше величество, я скажу, что вы действительно меня любите, - отвечала Шарлотта.

     - Вы это скажете, потому что это правда.

     - Но как же это сделать? - пролепетала г-жа де Сов.

     - Ах, Боже мой! Неужели у вас нет такой камеристки, горничной, служанки, на которую вы могли бы положиться?

     - У меня есть настоящее сокровище, это моя Дариола, которая так предана мне, что даст себя изрезать на куски ради меня.

     - Боже мой! Скажите этой девице, баронесса, что я ее озолочу, как только, согласно предсказаниям астрологов, стану французским королем.

     Шарлотта улыбнулась: в то время люди не верили гасконским обещаниям Беарнца.

     - Ну хорошо! Чего же вы хотите от Дариолы? - спросила она.

     - Того, что для нее - сущий пустяк, а для меня - все на свете.

     - А именно?

     - Ведь ваши комнаты над моими?

     - Да.

     - Пусть она ждет за дверью. Я тихонько стукну в дверь три раза; она отворит, и вы получите доказательство, какое я вам обещал.

     Несколько секунд г-жа де Сов молчала; потом огляделась вокруг, словно желая убедиться, что их никто не подслушивает, и на мгновение остановила взор на группе людей, окружавших королеву-мать, но этого мгновения было достаточно, чтобы Екатерина и ее придворная дама обменялись взглядом.

     - А вдруг мне захочется уличить ваше величество во лжи? - сказала г-жа де Сов голосом, каким сирена могла бы растопить воск в ушах спутников Одиссея. - Попробуйте, душенька, попробуйте.

     - Честное слово, мне очень трудно побороть в себе это желание.

     - Так пусть оно победит вас: женщины всегда особенно сильны после поражения.

     - Государь, когда вы станете французским королем, я вам напомню о том, что вы обещали Дариоле.

     Генрих вскрикнул от радости.

     Этот радостный крик вырвался у Генриха в то самое мгновение, когда королева Наваррская ответила герцогу де Гизу латинской фразой:

     - Noctu pro more. - Сегодня ночью, как всегда.

     Генрих расстался с г-жой де Сов, такой же счастливый, как герцог Гиз, расставшийся с Маргаритой Валуа.

     А через час король Карл и королева-мать удалились в свои покои; почти тотчас же луврские залы начали пустеть и в галереях стали видны базы мраморных колонн. Четыреста дворян-гугенотов проводили адмирала и принца Конде сквозь толпу, роптавшую им вслед. После них вышли герцог Гиз, лотарингские вельможи и другие католики, сопровождаемые радостными криками и рукоплесканиями народа.

     Что касается Маргариты Валуа, Генриха Наваррского и г-жи де Сов, то они, как известно, жили в Лувре.

 

Глава 2

 

СПАЛЬНЯ КОРОЛЕВЫ НАВАРРСКОЙ

 

     Герцог де Гиз вместе с невесткой, герцогиней Неверской, вернулся к себе во дворец на улице Шом, что против улицы Брак, и, оставив герцогиню на попечение ее служанок, прошел в свои покои, чтобы переодеться, взять ночной плащ и короткий с острым кончиком кинжал, который назывался «Слово дворянина» и которым заменяли шпагу; но, взяв со стола кинжал, герцог заметил маленькую записку, всунутую между ножнами и клинком.

     Он развернул бумажку и прочитал:

     «Надеюсь, что герцог де Гиз сегодня ночью не вернется в Лувр; если же вернется, пусть на всякий случай наденет добрую кольчугу и захватит добрую шпагу».

     - Так, так! - произнес герцог, оборачиваясь к лакею. - Странное предупреждение. Робен! Кто приходил сюда в мое отсутствие?

     - Только один человек, ваша светлость.

     - А именно?

     - Господин дю Га.

     - Так! Так! То-то мне показалось, что почерк знакомый. А ты точно знаешь, что приходил дю Га? Ты его видел?

     - Не только видел, но и разговаривал с ним, ваша светлость.

     - Хорошо, послушаюсь его совета. Шпагу и короткую кольчугу!

     Лакей, привыкший к подобного рода переодеваниям, принес и то и другое. Герцог надел кольчугу из таких тоненьких колечек, что стальное плетение было не толще бархата; поверх кольчуги надел серебристо-серый камзол - его излюбленное сочетание цветов, - надел штаны, натянул высокие сапоги, доходившие до середины бедер, на голову надел черный бархатный берет без пера и драгоценностей, закутался в широкий темный плащ, прицепил к поясу кинжал и, отдав шпагу пажу, составлявшему теперь всю его свиту, пошел по направлению к Лувру.
Королева Марго | Просмотров: 437 | Загрузок: 0 | Добавил: Baks | Дата: 05.03.2010 | Комментарии (0)

Шарлотта де Бон-Санблансе, внучка несчастного Санблансе <Жак де Санблансе (1457? - 1527) - министр финансов при Людовике XII и Франциске I; видимо, несправедливо обвиненный в Растрате, был повешен.> и жена Симона де Физа, барона де Сов, была придворной дамой Екатерины Медичи и одной из самых опасных ее помощниц в тех случаях, когда королева, не решаясь опоить врага флорентийским ядом, старалась опьянить его любовью: маленькая блондинка, то искрившаяся жизнью, то исполненная грусти, но всегда готовая к любви и к интриге - двум основным занятиям придворных при трех французских королях, сменивших друг друга за последние пятьдесят лет, - г-жа де Сов была женщина в полном смысле слова, во всем обаянии этого творения природы, начиная с синих глаз, порой томных, порой горевших огнем, до кончика ее игривых точеных ножек, обутых в бархатные туфельки. За какие-нибудь несколько месяцев она успела овладеть всем существом короля Наваррского, еще новичка и в политике и в любви; потому-то Маргарита Валуа с ее роскошной, царственной красотой не вызывала у своего супруга даже восхищения. И было нечто странное даже для такой темной, таинственной души, как душа Екатерины Медичи, и поражавшее всех: дело в том, что королева-мать, твердо поставив своей целью брачный союз между своей дочерью и королем Наваррским, в то же время почти открыто поощряла его любовь к г-же де Сов. Но, несмотря на столь сильную поддержку и на легкость нравов той эпохи, красавица Шарлотта все еще упорствовала, и это невиданное, неслыханное, непостижимое упорство больше, чем ум и красота упрямицы, возбудило в сердце Беарнца такую страсть, которая, не находя удовлетворения, замкнулась в самой себе, вытеснив из сердца юного Генриха и застенчивость, и гордость, и даже беспечность, бравшую начало частично в его мировоззрении, частично в его лености и составляющую основу его характера.

     Госпожа де Сов явилась в бальный зал лишь несколько минут назад; с досады или от огорчения, она сначала решила не присутствовать при торжестве своей соперницы и под предлогом нездоровья отправила в Лувр мужа, занимавшего пост государственного секретаря уже пять лет, одного. Но Екатерина Медичи, заметив, что барон де Сов явился один, спросила, почему отсутствует ее любимица Шарлотта; услышав, что у г-жи де Сов всего-навсего легкое недомогание, она черкнула ей несколько слов, предлагая явиться, и баронесса поспешила исполнить ее требование. Генрих, сначала очень огорченный отсутствием г-жи де Сов, все-таки почувствовал себя свободнее, когда увидел, что барон де Сов пришел без жены; потеряв надежду встретиться с нею, Генрих вздохнул и уже решил подойти к милой женщине, которую был обязан если не любить, то почитать своей женой, как вдруг увидел в конце галереи г-жу де Сов; он замер на месте, не спуская глаз с этой Цирцеи, приковавшей его к себе волшебной цепью, и, после некоторого колебания, вызванного скорее неожиданностью, чем осторожностью, вместо того, чтобы подойти к жене, пошел навстречу баронессе.

     Придворные видели, что король Наваррский идет к красавице Шарлотте, и зная, как пылко его сердце, деликатно удалились, чтобы не мешать их встрече; и как раз в то время, когда Маргарита Валуа и герцог Гиз обменивались уже известными нам латинскими словами, Генрих подошел к г-же де Сов и тоже заговорил, но заговорил на французском языке, вполне понятном, несмотря на его гасконский акцент, и разговор этот был, во всяком случае, куда менее таинственным, чем вышеприведенный.

     - А-а! Душенька моя! - сказал он ей. - Вы появились в ту самую минуту, когда мне сказали, что вы больны, и я потерял надежду вас увидеть!

     - Ваше величество! Не пытаетесь ли вы убедить меня, что потеря этой надежды дорого вам стоила? - спросила г-жа де Сов.

     - Господи Боже! Еще бы не дорого! - отвечал Беарнец. - Разве вы не знаете, что днем вы мое солнце, а ночью - моя звезда? Честное слово, я был в непроглядном мраке, но вот явились вы и сразу озарили все вокруг.

     - В таком случае, ваше величество, я играю с вами злую шутку.

     - Что вы хотите этим сказать, душенька? - спросил Генрих.

     - Я хочу сказать, что когда вам принадлежит самая красивая женщина во Франции, вы можете желать только одного - чтобы свет погас и наступил мрак, ибо во мраке вас ждет блаженство.

     - Вы прекрасно знаете, злючка, что мое блаженство в руках только одной женщины, а эта женщина играет и забавляется несчастным Генрихом.

     - О-о! А мне вот кажется, что эта женщина была игрушкой и забавой для короля Наваррского, - сказала баронесса.

     Эти злобные выпады испугали было Генриха, но он рассудил, что они выдают досаду, а досада - маска любви.

     - Дорогая Шарлотта, - сказал он, - по чести, ваш упрек несправедлив, и я не понимаю, как может такой красивый ротик говорить так зло. Неужели вы думаете, что в этот брак вступаю я? Клянусь чем угодно, не я!

     - Уж не я ли? - язвительно ответила она, если можно назвать язвительными слова женщины, которая вас любит и упрекает за то, что ее не любите вы.

     - И этими прекрасными глазами вы видите так плохо? Нет, нет, не Генрих Наваррский женится на Маргарите Валуа.

     - А кто же?

     - О Господи! Реформатская церковь выходит замуж за папу, вот и все.

     - Нет-нет, ваше величество, меня не ослепить блеском остроумия: вы любите королеву Маргариту, и это не упрек, Боже сохрани! Она так хороша, что не любить ее невозможно.

     Генрих задумался на минуту, и пока он размышлял, добрая улыбка заиграла в уголках его губ.

     - Баронесса, - заговорил он, - мне кажется, вы хотите поссориться со мной, но вы не имеете на это права: скажите, сделали вы хоть что-нибудь, что помешало бы мне жениться на Маргарите? Ничего! Напротив, вы то и дело приводили меня в отчаяние.

     - И благо мне, ваше величество!

     - Это почему же?

     - Да потому, что сегодня вы соединяетесь с другой.

     - Оттого, что вы меня не любите.

     - А если бы я полюбила вас, государь, через час мне пришлось бы умереть.

     - Умереть через час? Что это значит? И от чего?

     - От ревности... Через час королева Наваррская отпустит своих придворных дам, а ваше величество - своих придворных кавалеров.

     - И мысль об этом действительно вас огорчает, душенька?

     - Этого я не сказала. Я сказала: если бы я любила вас, то эта мысль страшно огорчала бы меня.

     - Хорошо! - вне себя от радости воскликнул Генрих: ведь это было признание, первое признание в любви. - Ну, а если вечером король Наваррский не отпустит своих придворных кавалеров?

     - Государь, - сказала г-жа де Сов, глядя на короля с изумлением, на сей раз совершенно непритворным, - это невозможно, а главное - этому нельзя поверить.

     - Что сделать, чтобы вы поверили?
Королева Марго | Просмотров: 373 | Загрузок: 0 | Добавил: Baks | Дата: 05.03.2010 | Комментарии (0)

В нескольких шагах от короля Наваррского, столь же задумчивый, столь же встревоженный, сколь веселым и беззаботным выглядел Генрих, стоял и беседовал с Телиньи молодой герцог де Гиз. Герцог был счастливее Беарнца: в свои двадцать два года он уже прославился почти так же, как его отец, великий Франсуа де Гиз. Это был изящный вельможа высокого роста, с гордым, надменным взглядом, с такой врожденной величавостью, что, как утверждали многие, другие вельможи в его присутствии казались простолюдинами. Несмотря на его молодость, вся католическая партия видела в нем своего вождя, так же как протестантская партия видела своего вождя в юном короле Наваррском, портрет которого мы только что на бросали. Прежде герцог Гиз носил титул герцога Жуанвильского и первое боевое крещение получил во время осады Орлеана под командованием своего отца, который умер у него на руках, указав на адмирала Колиньи как на своего убийцу. Юный герцог, подобно Ганнибалу, дал торжественную клятву: он поклялся отомстить адмиралу и всему его роду за смерть отца, безжалостно и неусыпно преследовать врагов своей религии и дал обет Богу стать Его ангелом-мстителем на земле до того дня, пока не будет истреблен последний еретик. А теперь все с великим изумлением видели, что герцог, обычно верный своему слову, пожимает руки своим заклятым врагам и по-приятельски беседует с зятем того, кого он обещал умирающему отцу уничтожить.

     Но мы уже сказали, что это был удивительный вечер.

     В самом деле, если бы на этом празднестве вдруг очутился особо одаренный наблюдатель, способный видеть будущее, чего, к счастью, не дано людям, и способный читать в душах, что, к несчастью, дано лишь Богу, он, конечно, насладился бы самым любопытным зрелищем, какое только может представить вся печальная человеческая комедия.

     Но если такой наблюдатель отсутствовал в Луврских галереях, то он был на улице; там раздавался его грозный рапорт и горели его глаза: то был народ, с его чутьем, обостренным ненавистью; он издали глядел на силуэты своих непримиримых врагов и толковал их чувства так же простодушно, как это делает любопытный прохожий, глазея в запертые окна зала, где танцуют. Танцоров опьяняет и влечет за собой музыка, любопытный видит только движения и, не слыша музыки, потешается над тем, как скачут эти марионетки.

     Музыкой, опьянявшей гугенотов, был голос их удовлетворенной гордости.

     Огни, вспыхивавшие в глазах парижан и сверкавшие во мраке ночи, были молниями ненависти, озарявшими грядущее.

     А во дворце все веселились по-прежнему, как вдруг по всему Лувру пронесся особенно ласковый и мягкий говор: сняв подвенечный наряд, длинную вуаль и мантию, юная новобрачная вошла в зал вместе с красавицей герцогиней Неверской, своей лучшей подругой, и с братом, Карлом IX, который вел ее за руку и представлял наиболее почетным гостям.

     То была дочь Генриха II, то была жемчужина французской короны, то была Маргарита Валуа, которую Карл IX, питавший к ней особую нежность, обычно звал «сестричкой Марго».

     Никому не оказывали такого восторженного приема столь заслуженно, как королеве Наваррской. Маргарите едва исполнилось двадцать лет, а уже все поэты пели ей хвалу; одни сравнивали ее с Авророй, другие - с Кифереей <То есть с Афродитой (Венерой), один из храмов которой находился на о. Кифера. (Здесь и далее примечания переводчика.)>. По красоте ей не было равных даже здесь, при таком дворе, где Екатерина Медичи старалась подбирать на роль своих сирен самых красивых женщин, каких только могла найти. У нее были черные волосы, изумительный цвет лица, чувственное выражение глаз с длинными ресницами, тонко очерченный алый рот, стройная шея, роскошный гибкий стан и маленькие, детские ножки в атласных туфельках. Французы гордились тем, что на их родной почве вырос этот удивительный цветок, а иностранцы, побывав во Франции, возвращались к себе на родину ослепленные красотой Маргариты, если им удавалось повидать ее, и пораженные ее образованием, если им удавалось с ней поговорить. И в самом деле, Маргарита была не только самой красивой, но и самой образованной женщиной своего времени; вот почему нередко вспоминали слова одного итальянского ученого, который был ей представлен и который, побеседовав с ней целый час по-итальянски, по-испански, по-гречески и по-латыни, в восторге сказал: «Побывать при дворе, не повидав Маргариты Валуа, значит, не увидеть ни Франции, ни французского двора».

     Не было недостатка и в торжественных речах, обращенных к королю Карлу IX - известно, сколь многословны были гугеноты. В эти торжественные речи ловко вкраплялись и намеки на прошлое, и пожелания на будущее. Но Карл IX с хитрой улыбкой на бледных губах отвечал на все намеки одно и то же:

     - Отдавая мою сестру Генриху Наваррскому, я отдаю и мое сердце всем гугенотам моего королевства.

     Такой ответ одних успокаивал, у других вызывал улыбку своей двусмысленностью: его можно было понять как отеческое отношение короля ко всему народу, хотя Карл IX не собирался придавать своей мысли такую широту; можно было придать ему и другой смысл, оскорбительный для новобрачной, для ее мужа, да и для самого Карла, так как его слова невольно вызывали в памяти скандальные слухи, которыми дворцовая хроника уже успела запятнать брачные одежды Маргариты Валуа.

     Как мы уже сказали, герцог де Гиз беседовал с де Телиньи, но беседа поглощала не все его внимание: время от времени он оборачивался и бросал взгляд на группу дам, в центре которой блистала королева Наваррская.

     И всякий раз, как глаза королевы встречались с глазами молодого герцога, тень набегала на ее красивое лицо, над которым образовывало ореол трепетное сверкание алмазных звезд, и какое-то непонятное желание проглядывало сквозь ее волнение и тревогу.

     Принцесса Клод, старшая сестра Маргариты, несколько лет назад вышедшая замуж за герцога Лотарингского, заметила, что сестра встревожена, и стала продвигаться к ней, желая спросить, что случилось, но тут все гости расступились, давая дорогу королеве-матери, входившей под руку с молодым принцем Конде, и оттеснили принцессу Клод от сестры. Герцог де Гиз воспользовался движением толпы, чтобы подойти поближе к герцогине Неверской, своей невестке, а вместе с тем и к Маргарите. В ту же минуту герцогиня Лотарингская, не терявшая из виду королеву, заметила, как тень тревоги, омрачившая ее лицо, исчезла, а на щеках вспыхнул яркий румянец. Когда же герцог, все ближе продвигаясь к Маргарите, наконец оказался в двух шагах от нее, она скорее почувствовала, чем увидела его и, сильным напряжением воли придав своему лицу выражение беспечное и спокойное, повернулась к герцогу; герцог почтительно приветствовал ее и с низким поклоном тихо сказал ей по-латыни:

     - Ipse attuli. Это значит: «Я принес» или «Я сам принес».

     Маргарита сделала реверанс и, выпрямляясь, ответила тоже по-латыни:

     - Noctu pro more. Это значит: «Сегодня ночью, как всегда».

     Эти отрадные слова, ушедшие в плоеный, очень широкий ворот королевы, как в воронку рупора, не были услышаны никем, кроме того, кому они были сказаны, но, несмотря на краткость разговора, они успели сообщить друг другу то, что хотели; обменявшись этими словами, они расстались - Маргарита с мечтательным выражением лица, а герцог - повеселевший после встречи с нею. Но тот, кому следовало бы весьма серьезно заинтересоваться этой сценой, то есть король Наваррский, не обратил на нее ни малейшего внимания, - глаза его не видели уже ничего, кроме одной женщины, собравшей вокруг себя почти такой же многочисленный кружок, как и Маргарита Валуа, - красавицы г-жи де Сов.



Королева Марго | Просмотров: 284 | Загрузок: 0 | Добавил: Baks | Дата: 05.03.2010 | Комментарии (0)