В разделе материалов: 341
Показано материалов: 136-140 |
Страницы: « 1 2 ... 26 27 28 29 30 ... 68 69 » |
|
- Я вижу, вы никак не уйметесь?
Теперь злоумышленнику поневоле пришлось унять свой пыл.
Он лишился чувств.
Жан Бычье Сердце пересчитал пачки билетов, их оказалось ровно десять. Он поднялся на ноги и подождал, пока граф Эрколано придет в себя и тоже встанет.
Скоро он понял, что его ожидания напрасны: граф не подавал признаков жизни.
Жан Бычье Сердце приподнял шляпу - он был чрезвычайно вежливый человек, несмотря на грубоватую внешность, - и почтительно поклонился мошеннику.
Но тот то ли был не столь хорошо воспитан, то ли не мог поклониться в ответ по причине обморока, но он даже не шевельнулся.
Жан Бычье Сердце посмотрел на него в последний раз и, видя, что тот упорно хранит неподвижность, махнул левой рукой, словно желая сказать: "Тем хуже! Ты сам этого хотел, милейший!" - и не спеша пошел прочь, сунув руки в карманы и ступая уверенно, с видом человека, исполнившего свой долг.
Мошенник же пришел в себя долгое время спустя после того, как Жан Бычье Сердце уже вернулся домой, то есть в тот ранний час, когда на землю падает роса.
Роса, благотворно влияющая на цветы и другие растения, оказала не менее животворное действие и на человека: едва первые капли упали ему на лицо, он пришел в себя и чихнул.
Спустя еще несколько минут граф шевельнулся, приподнялся, снова уронил голову, снова ее поднял, и, наконец, после нескольких безуспешных попыток ему удалось сесть.
Он посидел некоторое время не двигаясь, будто собирался с мыслями, потом пошарил в карманах и грязно выругался.
Видимо, память постепенно к нему возвращалась, а вместе с тем перед ним разверзалась бездна. Бездной, зияющей и пустой, был карман, совсем недавно видевший полмиллиона франков, или двадцать тысяч ренты.
Впрочем, граф Эрколано был настоящий философ; он подумал о том, что, как бы велика ни была потеря, она могла бы оказаться еще больше, если бы вместе с деньгами он лишился жизни, а до этого было недалеко.
Но он остался в живых, хотя и пострадал немного. В этом он убедился, с удовольствием вдохнув и выдохнув несколько раз, как человек, лишившийся на время радостей, связанных с этим упражнением. После этого он покрутил головой, как сделал бы повешенный, под которым вдруг оборвалась веревка.
Наконец он вытер пот со лба рукавом своего левита, поднялся, пошатываясь, на ноги, огляделся с оторопевшим видом, натужно закашлялся, потряс головой, словно хотел сказать, что ему еще долго придется приходить в себя после нападения, которое он недавно выдержал, надвинул на глаза шляпу и, не глядя по сторонам, пустился бежать во весь дух, благодаря небо за то, что остался жив и может еще употребить остаток дней на радость себе и ближним.
Мы бы недооценили проницательность наших читателей, если бы хоть на мгновение усомнились в том, что они узнали в любителе живописи, проникшем к Петрусу под видом его крестного капитана Берто Верхолаза, в графе Эрколано, в шантажисте, любителе приключений, мошеннике, которого едва не убил Жан Бычье Сердце, нашего старого знакомого, и который, к величайшей радости Петруса, прогуливался в последний день карнавала на площади перед Обсерваторией, украсив себя картонным носом в несколько дюймов, человека по имени Жибасье.
Благодаря доверию, оказанному г-ном Жакалем, он считал себя вправе время от времени предпринимать ради собственной выгоды весьма рискованные шаги.
XVII
Глава, в которой мадемуазель Фифина, сама того не желая, оказывает немалую услугу Сальватору
На следующий день около шести часов утра Сальватор переступил порог низкой двери в доме по улице Бурб, где жили Жан Бычье Сердце и его рыжая подрркка, мадемуазель Фифина.
Еще не дойдя до пятого этажа, в котором находилась квартира плотника, Сальватор услышал брань, которую уже не раз ему доводилось слышать в этом доме, но особое впечатление она произвела на него в тот день, когда он пришел просить Бартелеми Лелонга сопровождать его в замок Вири.
Мадемуазель Фифина изрыгала на плотника отборнейшие ругательства; великан ворчал, похожий на Полифема, увидавшего Галатею подле Акида.
Однако на сей раз, в чем скоро убедятся читатели, речь шла не о любви.
Сальватор громко постучал.
Мадемуазель Фифина, растрепанная, с выпученными глазами, в перекошенном платье, отворила дверь, задыхаясь и раскрасневшись от гнева.
- Неужели вы не можете и дня прожить без ругани? - строго поглядывая на любовницу плотника, спросил Сальватор.
- Это все он виноват! - пожаловалась мадемуазель Фифина.
- Она просто негодяйка! - взревел Жан Бычье Сердце, бросился на мадемуазель Фифину и занес над ее головой кулак.
- Ну-ну, еще слишком рано для такого занятия, Жан Бычье Сердце! Вы ведь пока даже не пьяны! - с трудом сдерживая улыбку и стараясь говорить строго, заметил Сальватор.
- Мне очень жаль, но сейчас я согласиться с вами не могу, господин Сальватор! - пробасил плотник. - У меня уже час как руки чешутся обломать бока этой мерзавке!
Жан Бычье Сердце был страшен в гневе. Воздух с шумом рвался из его груди, будто из кузнечных мехов, губы побелели и тряслись, глаза налились кровью и метали молнии.
Мадемуазель Фифина давно привыкла к его вспышкам, но на сей раз почувствовала, как от страха у нее кровь стынет в жилах.
Она поняла, что, если комиссионер немедленно не вмешается, ей конец. Она бросилась к гостю, обвила его руками и, заглядывая ему в лицо, взмолилась:
- Спасите меня! Небом вас заклинаю, господин Сальватор, спасите!
Сальватор, не скрывая отвращения, разжал ее пальцы, потом встал между Жаном Бычье Сердце и его подругой и схватил его за руки.
- В чем дело? - спросил он.
- А в том, - отвечал великан, невольно успокаиваясь под властным взглядом Сальватора, - что это негодяйка, по которой плачут каторга и эшафот, если я ее и убью, то этим избавлю от Гревской площади.
- Что она сделала? - удивился Сальватор.
- Во-первых, это настоящая шлюха! Не знаю уж, с кем она свела знакомство, но теперь она целыми днями шляется неведомо где.
- Ну, эта история стара как мир, бедный мой Бартелеми.
Пора бы тебе к этому привыкнуть.
- К сожалению, она выкинула кое-что поновее, - скрипнул зубами плотник.
- Что еще? Говори!
- Она меня обобрала! - взвыл Жан Бычье Сердце.
- Обобрала?! - переспросил молодой человек.
- Да, господин Сальватор.
- Что она у тебя украла?
- Все вчерашние деньги.
- То, что ты заработал за день?
- Нет, ночную выручку: полмиллиона франков.
- Полмиллиона?! - вскричал Сальватор и обернулся, ожидая подтверждения мадемуазель Фифины: он полагал, что она все еще стоит у него за спиной.
- Деньги у нее, и я хотел их отобрать, когда вы вошли.
Из-за этого мы и поссорились! - пролепетал Жан Бычье Сердце, пока Сальватор оборачивался.
Тут оба они вскрикнули: мадемуазель Фифина исчезла.
Нельзя было терять ни минуты.
Не прибавив больше ни слова, Сальватор и Бартелеми выбежали на лестницу.
Жан Бычье Сердце не спустился, а скатился вниз.
- Беги направо, - приказал Сальватор, - а я - налево!
Жан Бычье Сердце со всех ног припустил в сторону Обсерватории.
Сальватор в два прыжка очутился в конце улицы Бурб и оказался на распутье: одна дорога уходила вправо к дровяному складу монастыря капуцинов, прямо начиналась улица Сен-Жак, позади остался пригород.
Он вгляделся в даль. В этот ранний час улица была совершенно пуста, лавочки еще не открылись; мадемуазель Фифина либо скрылась за поворотом, либо спряталась в одном из соседних домов.
- Что же делать? Куда идти?
Сальватор растерялся Вдруг молочница, торговавшая на углу улицы Сен-Жак и улицы Бурб напротив винной лавки, крикнула ему:
- Господин Сальватор!
Комиссионер обернулся на зов.
- Что вам угодно? - спросил он.
- Вы меня не узнаете, дорогой господин Сальватор? - удивилась торговка - Нет, - признался он, продолжая озираться по сторонам.
|
|
Однако незнакомец мог удерживать графа Эрколано одной рукой, и наш искатель приключений вдруг почувствовал, как другой рукой тот, не стесняясь, стал его обшаривать.
Дойдя до пояса, рука вытащила один из заткнутых туда пистолетов и бросила его через стену. То же произошло и со вторым пистолетом.
Вслед за пистолетами отправился кинжал.
Убедившись, что другого оружия у графа Эрколано при себе нет, невидимый нападавший подобрался к горлу нашего незадачливого авантюриста и набросил на него петлю, соединив ее со связанными за спиной руками таким образом, что если веревка на руках ослабевала, то петля на шее затягивалась, и наоборот.
Возможно, читатели спросят, откуда взялся этот человек, неожиданно свалившийся на голову графа Эрколано, ускользнув от его испытующего взгляда, когда шантажист, по заведенному обычаю, исследовал местность перед встречей с жертвой. На это мы ответим, что граф Эрколано, как грубый материалист, исследовал землю, но пренебрег небом. А, как видели читатели, аэролит свалился именно с неба или, во всяком случае, с густых веток и листьев каштана у садовых ворот.
Теперь, если нашим читателям угодно знать, кто был тем нежданным аэролитом, что, к великому неудовольствию нашего искателя приключений, свалился ему на плечи и ловко набросил петлю ему на шею, мы сообщим им то, о чем они, вероятно, уже догадываются: это был козел отпущения мадемуазель Фифины, наш старый знакомый силач плотник Бартелеми Лелонг по прозвищу Жан Бычье Сердце.
Выйдя накануне в десять часов вечера от Петруса, Сальватор зашел к плотнику, и тот, как обычно, предложил ему свои услуги, готовый пожертвовать хоть целой неделей ради удовольствия господина Сальватора.
- Ты мне нужен всего на один вечер, - сказал комиссионер.
Ничего не объясняя, он прибавил, что будет ждать Жана Бычье Сердце на следующий день в девять часов вечера на бульваре Инвалидов.
Там он указал ему на толстый каштан неподалеку от решетки особняка и сказал:
- Полезай на это дерево и сиди там не шевелясь, не издавая ни единого звука; затаись до полуночи. В это время, а может быть и раньше, ты увидишь у этой решетки человека. Хорошенько рассмотри его, но не двигайся, что бы он ни делал. В двенадцать часов с другой стороны решетки появится дама, она поговорит с этим человеком о деле и в обмен на десять писем передаст ему десять пачек банковских билетов. Ты им не мешай.
Передав десятую пачку, дама скажет: "Мы в расчете". Как только ты услышишь эти слова, прыгай на того человека, бери его за горло и души до тех пор, пока он не отдаст тебе все билеты В остальном действуй по обстоятельствам: можешь поразмять ему бока, если хочешь, но убьешь его только в самом крайнем случае.
Как видели читатели, Жан Бычье Сердце точно исполнил часть приказаний, полученных от Сальватора. Посмотрим теперь, как он выполнит остальные его указания.
Мы остановили свой рассказ на том, как Жан Бычье Сердце сжал графу Эрколано горло, так что тот не мог издать ни звука. Но пока мы давали читателям всевозможные разъяснения, гигант продолжал душить шантажиста, так что тот едва не испустил дух.
- Теперь поговорим, - предложил Жан Бычье Сердце, предусмотрительно разоружив противника. - Согласен? Очень хорошо! - продолжал он, по-своему истолковав звуки, рвавшиеся у графа из глотки. - Теперь давай-ка сюда все, что получил от этой молодой дамы.
Несчастный искатель приключений вздрогнул, будто услышав трубный звук во время Страшного суда, и на сей раз ничего не сказал Жану Бычье Сердце, даже не пытаясь ничего прохрипеть в ответ.
Задыхался он или отказывался?
Уже задыхался, но еще сопротивлялся.
Жан Бычье Сердце повторил просьбу, еще сильнее сжав его горло. Почувствовав, что руки его относительно свободны, граф Эрколано попытался ухватить противника за шиворот.
- Прочь лапы! - проревел Жан Бычье Сердце.
Одним пальцем он так щелкнул графу по запястью, что едва не перебил кость. Потом Жан Бычье Сердце затянул петлю, и у графа Эрколано вывалился язык.
Может быть, читатель спросит, зачем Жан Бычье Сердце требовал от графа Эрколано нечто столь же тягостное, как и противоречившее привычкам последнего, а именно - отдать то, что он взял; не проще ли было бы просто забрать у него из кармана пачки банковских билетов, как поступил плотник с пистолетами и кинжалом?
На этот вопрос мы ответим так. Сальватор сказал Жану Бычье Сердце: "Души его до тех пор, пока он не вернет тебе билеты". Точно исполняя полученное приказание, плотник не хотел забирать деньги сам, а ждал, пока похититель их вернет, и все сильнее сжимал горло графу Эрколано.
- Ах так? Не желаешь отвечать? - спросил Жан Бычье Сердце, не отдавая себе отчета в том, что шантажист не в состоянии вымолвить ни звука, и полагая, что он просто упрямится.
Чтобы заставить его говорить, плотник еще сильнее сдавил горло мошенника.
Несмотря на это давление или, скорее, из-за него, шантажист не мог вымолвить ни слова.
Он лишь отчаянно размахивал руками, изо всех сил давая понять Жану Бычье Сердце, что не отвечает отнюдь не из упрямства.
Жан Бычье Сердце развернул графа Эрколано к себе, надеясь прочесть по его лицу то, что тот отказывался произнести.
Лицо злоумышленника посинело, налитые кровью глаза вылезли из орбит, язык вывалился набок, почти доставая до галстука.
Жан Бычье Сердце оценил сложившееся положение.
- Как можно быть таким упрямым! - с упреком произнес он и еще сильнее затянул петлю.
На сей раз искры посыпались у злоумышленника из глаз.
Пока он был только связан, он мужественно сопротивлялся, но когда почувствовал, что воздух вовсе перестал поступать в легкие, он торопливо поднес руку к карману и скорее выронил, чем бросил на землю, девять пачек билетов из десяти.
Жан Бычье Сердце ослабил хватку, но не выпустил окончательно горло негодяя из рук, и тот с шумом втянул воздух. Но вместе со свежим ночным воздухом к графу Эрколано вернулась и надежда.
На дне глубокого кармана, в котором лежали деньги, он нащупал нож, самый обыкновенный нож, какой он отверг бы при других обстоятельствах, но сейчас это была последняя его надежда.
Поэтому-то он и бросил на землю только девять пачек, а не десять.
Делая вид, что роется в кармане в поисках последней пачки, он рассчитывал раскрыть нож, а это давало ему надежду уравновесить свои силы и силы противника.
Жан Бычье Сердце, не выпуская из рук графа Эрколано, сосчитал разбросанные на земле пачки и, видя, что их только девять, потребовал вернуть последнюю пачку.
- Позвольте мне хотя бы пошарить в кармане! - взмолился мошенник придушенным голосом.
- Это более чем справедливо! - согласился Жан Бычье Сердце. - Пошарь!
- Пустите же меня!
- Выпущу, когда ты со мной рассчитаешься, - возразил Жан Бычье Сердце.
- Вот ваши деньги! - отвечал мошенник, бросая десятую пачку и вместе с тем раскладывая нож в бездонных глубинах кармана.
Жан Бычье Сердце умел держать слово: он сказал своему противнику, что выпустит его, когда они сочтутся, - так он и сделал.
Граф Эрколано решил, что, когда великан нагнется за пачками, он прыгнет на него, и если не перережет, то хотя бь:
проткнет ему горло. Однако этой безумной надежде, этой бессмысленной мечте не суждено было сбыться. Жан Бычье Сердце остротой ума не отличался, особенно в сравнении с таким изобретательным господином, как граф Эрколано, но он почуял неладное и на пачки банковских билетов посматривал только одним глазом.
Само собой разумеется, другой глаз он не сводил с мошенника и вовремя заметил, как в его руке сверкнуло лезвие. Он успел перехватить его запястье широкой, будто валек прачки, ручищей.
Он лишь чуть сдавил руку графа Эрколано: тот выпустил нож, ноги у него подкосились, и он упал навзничь. Жан Бычье Сердце поставил колено побежденному на грудь, от чего у того затрещали кости, потом собрал пачки билетов и распихал их по карманам.
Он был поглощен этим занятием, как вдруг ему показалось, что неприятель, по-прежнему издававший предсмертные хрипы, потянулся за ножом. Тогда Жан Бычье Сердце решил покончить с сопротивлением раз и навсегда: ударом, способным сбить с ног быка, он пригвоздил голову шантажиста к земле, сопровождая свои грозные действия словами, которые при других обстоятельствах могли бы показаться комичными: |
|
Это была графиня Рапт.
Ангел-хранитель, неусыпно следящий за могилами, не мог бы пройти по траве столь же бесшумно, как это сделала графиня Рапт.
Она настолько незаметно подошла к воротам, что даже натренированное ухо графа Эрколано не услышало ее приближения.
Хотя искатель приключений был готов, и уже давно, к этой встрече, внезапное появление молодой женщины произвело на него такое же впечатление, как если бы он увидел призрак. Он вздрогнул как от электрического удара, инстинктивно отскочил на два шага назад и огляделся, словно это неожиданное видение предвещало опасность.
Не увидев поблизости никого, кроме белой фигуры, и не услышав ничего, кроме шелеста листвы, он шагнул ей навстречу, но сейчас же спохватился.
- Хм, хм! - сказал он. - А что если это переодетый мужчина, а в руках у него - заряженный пистолет?! Дьявольщина! На свете случаются вещи и пострашнее!
- Это вы, ваше сиятельство? - спросил он, прячась за дерево.
- Я, - негромко отозвалась Регина, и ее мелодичный голос развеял последние подозрения и опасения авантюриста.
Он поспешил подойти поближе и почтительно поклонился.
- Сударыня! Я ваш почтительнейший слуга!
Но Регина пришла не для того, чтобы обмениваться любезностями с графом Эрколано; она едва кивнула в ответ и протянула руку к решетке.
- Вот! - молвила она. - Здесь пятьдесят тысяч франков.
Вы можете убедиться, что билеты не фальшивые, и пересчитать их.
- Храни меня Бог пересчитывать после вас, - сказал мошенник, опуская пачку в правый карман.
Он огляделся, достал из левого кармана письмо и подал его княжне.
Она взяла письмо и, будучи не столь доверчива, как граф Эрколано, вгляделась в почерк при свете луны. Уверившись в том, что это ее рука, она спрятала листок на груди и протянула шантажисту вторую пачку.
- То же доверие, мадам! - произнес тот, передавая другое письмо.
- Скорее! - поторопила Регина, с отвращением принимая письмо и подвергая его, как и первое, тщательному осмотру; очевидно, он ее удовлетворил, так как она подала графу Эркол ано третью пачку банковских билетов.
- И снова доверие! - проговорил тот.
Третья пачка билетов, проследовав за двумя первыми, повлекла за собой передачу третьего письма.
Зажав в руке шестое письмо и собравшись отдать его графине, мошенник, как ему показалось, услышал шум, похожий на шелест бумаги, и содрогнулся всем телом.
Этот шум напугал графа Эрколано тем больше, что он не мог определить его причину.
- Минутку, княжна! - вскричал он, отскочив назад. - Кажется, вокруг меня происходит какая-то возня. Я должен кое в чем убедиться.
С этими словами он выхватил пистолет, ствол которого сверкнул в лунном свете, и зарядил его.
Увидев в руках бандита оружие, Регина отступила и чуть слышно вскрикнула.
Этот крик мог быть условным сигналом.
Мошенник выбежал на аллею, чтобы посмотреть, не идет ли кто.
- О Господи! - прошептала Регина. - Неужели он уйдет и никогда больше не вернется?!
Она с беспокойством следила за действиями незнакомца.
Бандит снова внимательно обследовал местность с пистолетом в руке.
Он пересек бульвар, долго смотрел вдаль, вернулся на улицу Плюме и проверил, по-прежнему ли надежно заперта дверь и не собирается ли она случаем открыться.
Все было так же спокойно, как и раньше.
- И все-таки я слышал какой-то шум, - сказал он, возвращаясь к воротам. - Плохо, что я не знаю, что это значит.
А не уйти ли мне?.. Я уже получил триста тысяч франков, а это не такой уж плохой улов. С другой стороны, оставшиеся двести тысяч франков уж больно соблазнительно пощупать!..
Он еще раз огляделся. Похоже было, что он успокоился.
- В конце концов, не вижу причины для беспокойства из-за такой мелочи. Уж слишком хорошо началось это дело, так почему бы так же удачно его не кончить?! Продолжим разговор с того места, на котором мы его прервали.
Хищно озираясь по сторонам, он вернулся к решетке, где бедная Регина, трепетавшая при мысли о том, что негодяй убежит с четырьмя оставшимися письмами, ожидала, сцепив зубы и в отчаянии заломив руки.
Она облегченно вздохнула, видя, что мошенник возвращается, и устремила взгляд к небу с выражением глубокой признательности.
- Господи! Благодарю Тебя! - пробормотала она.
- Прошу прощения, сударыня! - сказал авантюрист. - Мне почудился подозрительный шум. Я ошибся; вокруг все спокойно, и если вам угодно, мы можем продолжить. Вот седьмое письмо.
- А вот ваша седьмая пачка.
Граф Эрколано взял банковские билеты, и пока он убирал их в карман, Регина подвергла письмо тому же осмотру, что и предыдущие.
"Эта графиня Рапт уж слишком недоверчива, - подумал мошенник, доставая из кармана восьмое письмо, - а ведь я вел переговоры как нельзя более вежливо и почтительно...
Ну и ну!"
Вынимая девятое письмо, он решил отомстить Регине за ее недоверчивость и проговорил:
- Девятое послание той же дамы тому же кавалеру!
Лицо Регины, бледное, как и освещавшая его луна, зарделось, словно в лучах заходящего солнца. в Она торопливо протянула в обмен на письмо девятую пачку билетов и почти не глядя сунула письмо за корсаж.
"Так-то лучше!" - подумал негодяй, пряча билеты в карман.
А вслух насмешливо прибавил:
- Десятое, и последнее письмо - за ту же цену, что и его старшие братья, хотя стоит оно столько же, сколько все остальные, вместе взятые. Но вы знаете мои условия: "дашь" на "дашь".
- Верно, - кивнула Регина и протянула последнюю пачку денег, а другой рукой схватилась за письмо.
- Давайте и берите.
- Доверие делает мне честь! - воскликнул авантюрист, подавая письмо и забирая билеты. - Вот так!
И он облегченно вздохнул.
Регина убедилась, что письмо написано ее рукой, как и девять предыдущих.
- А теперь, - продолжал осмелевший разбойник, - мой долг, ваше сиятельство, дать вам совет галантного человека после того, как вы меня озолотили. Поверьте опыту старого волка: любите всегда, но никогда не пишите писем!
- Довольно, негодяй! Мы в расчете! - вскричала графиня.
И она поспешила прочь.
В ту же минуту, словно ее слова послужили сигналом для какой-то высшей силы, граф Эрколано почувствовал, как ему на голову упал, подобно аэролиту, предмет огромных размеров и невероятной тяжести, так что разбойник растянулся на земле раньше, чем понял, что произошло.
XVI
Глава, в которой доказывается, что деньги, добытые нечестным путем, счастья не приносят
Все произошло настолько стремительно, что искатель приключений не просто упал, а буквально рухнул на землю.
Он не успел отдать себе отчет в том, что произошло, и только почувствовал, как кто-то схватил его за руки, заломил их ему за спину и сцепил при помощи примерно такого же гениального приспособления, которым он сам для надежности запер дверь на улице Плюме.
После этой меры предосторожности граф Эрколано стал беспомощнее ребенка. Он почувствовал, как неведомая сила приподняла его над землей и из горизонтального положения перевела в вертикальное, то есть поставила на ноги, в естественное положение для человека, которого природа наделила "высокой костью", чтобы он мог смотреть в небо.
Мы должны сказать, что совсем не в небо смотрел граф Эрколано, когда оказался в вертикальном положении: он попытался увидеть того, с кем имеет дело и кто столь решительно и, мы бы даже сказали, грубо дал почувствовать ему свою силу.
Но он не увидел ни души: человек, если и был где-нибудь, спрятался у него за спиной. |
|
С первого взгляда было чрезвычайно сложно определить, к какому классу общества принадлежит этот человек Однако стоило понаблюдать за его походкой, жестами, проследить за его бесцельным хождением по аллее, присмотреться к тому, с каким пристальным вниманием он изучает тот или иной предмет, и становилось понятно, с какой целью он явился в этот поздний час на бульвар Инвалидов.
Казалось, его словно магнитом притягивает к себе решетка особняка, в котором живет графиня Рапт.
Пробираясь вдоль стены и опасливо вытягивая шею, он почти касался головой прутьев, пытаясь проникнуть испытующим взглядом в небольшую рощицу, раскинувшуюся в десяти шагах по другую сторону ворот.
Только два человека могли иметь достаточную причину для прогулок в полночь вдоль решетки этого особняка - влюбленный или вор.
Влюбленный - потому что стоит как бы над законами, вор - потому что нарушает их.
На влюбленного незнакомец похож не был.
Кроме того, единственным влюбленным, который мог бы здесь гулять, являлся Петрус, а, как известно читателям, Сальватор велел ему либо сидеть дома, либо гулять где-нибудь в другом месте.
Отметим, что Петрус свято исполнил предписание Сальватора и остался дома.
Правда, Сальватор совершенно его успокоил, зайдя в мастерскую накануне вечером и показав полмиллиона франков, которые Сальватору принес ровно в девять, как и обещал, мэтр Баратто.
Мы уже сказали, что незнакомец не был похож на влюбленного. Прибавим, что с Петрусом у него тем более не было ничего общего.
Это был человек среднего роста, и с какой бы стороны вы на него ни смотрели, он был похож на мячик. На нем было длинное одеяние, доходившее ему до пят, и, отвесно ниспадая от воротника до самой земли, напоминало скорее левит <Длинный сюртук> или персидское платье, чем обычный редингот. Широкополая шляпа с невысокой тульей придавала ему сходство с протестантским священником или американским квакером. Его лицо опушали широкие густые бакенбарды, поднимавшиеся до самых бровей и почти скрывавшие лицо.
Раз это не Петрус, стало быть, перед нами - граф Эрколано Если это не влюбленный - значит, вор.
Совершенно верно: это был граф Эрколано и вор в одном лице.
Уяснив себе этот вопрос, наши читатели без труда догадаются о том, чего он ждал, и поймут, почему его так манила к себе решетка особняка, в котором жила графиня Рапт Он прибыл на бульвар в половине одиннадцатого и обежал все уголки, обследовал все подходы и подъезды, после чего притаился в стороне. Наконец он проводил взглядом последнего подозрительного прохожего, замешкавшегося в этом пустынном квартале. С наступлением темноты он убедился, что является хозяином положения, и не спеша вернулся на дорожку, прилегавшую к парку графини Рапт.
Его можно было бы захватить с трех сторон, и чтобы отразить это тройное нападение, он с половины одиннадцатого сел в засаде у ворот и изучил возможные подходы, а также продумал, как отразить нападение.
К нему могли подкрасться справа и слева и неожиданно наброситься на него, когда он будет обменивать письма на банковские билеты. Впрочем, такого человека, как граф Эрколано, голыми руками было не взять Мы уже сообщили, что он Досконально изучил окрестности и убедился в том, что засада исключалась Кстати, на этот случай - человек этот был чрезвычайно предусмотрительный - он заткнул за пояс пару двухствольных пистолетов, совершенно незаметных под широким левитом, и длинный остро отточенный нож - так он надеялся защитить свое состояние или хотя бы продать его настолько дорого, что покусившимся на него пришлось бы раскаяться.
Итак, с этой стороны опасаться нападения не приходилось.
Правда, с другой стороны опасность была больше.
Ему следовало остерегаться нападения со стороны улицы Плюме, где находился парадный подъезд особняка Ламот-Гуданов, перед которым останавливались экипажи в особняке за дверью можно было спрятать полдюжины человек, вооруженных ружьями, саблями и алебардами. Воображение графа Эрколано рисовало самое невероятное оружие; эти люди могли наброситься на него, когда он будет занят обменом.
Впрочем, граф Эрколано обладал редким воображением; дворянина такого самообладания не могло долго занимать подобное препятствие.
Он отправился неслышным шагом обследовать улицу Плюме, как до этого осмотрел бульвар, и, убедившись, что там ни души, внимательно осмотрел главный вход, который заметил еще накануне.
Целью осмотра было убедиться в том, что за двадцать четыре часа не произошло никаких изменений.
Вход выглядел совершенно так же, как и накануне.
Он представлял собой массивную дубовую дверь, двустворчатую и состоящую из четырех панно; с обеих сторон между верхним и нижним панно располагалась металлическая ручка величиной с апельсин.
Граф Эрколано потрогал ручки, желая убедиться в том, что дверь заперта. Затем он извлек из широкого рукава металлическую ленту в форме восьмерки, только составлявшие ее кольца были не овальные, а круглые и не соприкасались, а были соединены между собой дополнительной полоской Он наложил эту скрученную ленту на дверные ручки, накинув по петле с каждой стороны двери. Эта металлическая лента пришлась впору и настолько плотно обвила обе ручки, что шантажист горделиво прищелкнул языком.
- Да! - воскликнул он, вспомнив о прославленном кузнеце, друге и советнике короля Дагобера, и непочтительно пародируя известный куплет из модного в те времена водевиля:
Святой Элигий! Посмотри с небес
Доволен ты своим пристанищем последним?
В самом деле, это гениальное приспособление было настолько же прочно, что и прутья решетки, и открыть дверь теперь вряд ли могла бы даже четверка лошадей, если бы кому-нибудь пришло в голову их впрячь.
Но настоящая угроза исходила не с улицы Плюме, хотя тоже таилась в особняке.
Капкан, в который без труда мог бы попасть граф Эрколано, ждал его, несомненно, среди прутьев решетки.
Приладив свое приспособление на дверь, выходившую на улицу Плюме, граф Эрколано снова вышел на бульвар и еще раз как нельзя более тщательно исследовал каждую его пядь, ведь, как бы медленно ни шло время, оно близилось к полуночи.
Пробило три четверти двенадцатого. Времени терять было нельзя.
Авантюрист прошел туда и обратно вдоль ворот, пристально вглядываясь в темноту парка.
Но для луны не существует темного леса, как нет великого человека для его собственного лакея. Граф Эрколано мог, таким образом, заглянуть в самые темные уголки сада и убедиться в том, что в саду, как и на бульваре, нет ни души.
Впрочем, безлюдный парк могли в одно мгновение наводнить вооруженные до зубов слуги. Так, во всяком случае, подумал наш приятель и поспешил подготовиться к защите.
Он подергал один за другим все прутья решетки, проверяя, как и у металлических ручек двери, крепко ли они держатся; иными словами, он хотел убедиться в том, что в критическую минуту никто не выхватит из решетки незакрепленный прут и не набросится на него, заставляя вернуть награбленное.
Тщательное исследование вполне его удовлетворило.
Оставались сами ворота, которые могли распахнуться по первому требованию одного или нескольких обитателей особняка.
Наш искатель приключений потряс их сильной рукой; ворота, как и накануне, были заперты, да не просто, а на два оборота; он просунул руку сквозь прутья и ощупал замок: замочная задвижка вошла глубоко в паз, а замочная личина была надежно заделана в стену.
- А-а, все едино! - проговорил он, тщетно пытаясь просунуть голову сквозь прутья и надеясь увидеть своими глазами надежно запертый замок, который до того лишь ощупывал. - Я не верю в надежность замков не один уже открылся на моих глазах!
С этими словами он вынул из кармана своего левита приспособление, напоминающее цепь около пяти футов длиной для вращения вертела. Он обмотал ее вокруг замка, пропустив несколько раз через задвижку, потом зацепил за один из прутьев, то же сделал с другим концом цепочки, еще раз пропустил оба конца вокруг замка и задвижки, а затем связал концы морским УЗЛОМ, не подумав (всего не предусмотришь), что этот узел, завязанный графом Эрколано, мог при случае бросить тень на Достойнейшего капитана Монтобанна-Верхолаза.
- От души желаю, чтобы Бальтазар Камажу, научивший меня азам слесарного дела, сидел на небесах по правую руку от святого Элизия, - прошептал признательный авантюрист, для большей надежности навесив принесенный с собой замок в кольца, припаянные к концам цепочки.
Он поднял к звездному небу благодарный взгляд.
Опустив глаза, он заметил в трех шагах от себя белевшую тень. |
|
- О чем это мы задумались?
Нотариус вздрогнул, словно его коснулась рука жандарма в суде присяжных. Он поднял на собеседника затравленный, испуганный, бессмысленный взгляд, потом снова уронил голову на грудь и вернулся в прежнее состояние томительного ожидания.
- Эй! Господин мошенник! - окликнул его Сальватор. Вид этого человека вызывал у него только отвращение. - Давайте говорить мало, но быстро и вразумительно. Я вам сказал и повторяю, что мне нужны полмиллиона франков завтра к девяти часам утра.
- Это же невозможно! - едва слышно пролепетал нотариус, не поднимая головы, чтобы не встретиться взглядом с молодым человеком.
- Это ваше последнее слово? - спросил Сальватор. - Брать легче, чем отдавать, верно? А мне они очень нужны.
- Клянусь вам... - попытался было возразить нотариус.
- Ну вот, еще одна ничего не значащая клятва! - презрительно усмехнулся Сальватор. - Уже третья за последние полчаса, и я верю ей не больше, чем двум предыдущим. В последний раз - слышите? - спрашиваю: угодно ли вам передать полмиллиона франков, о которых я вас прошу?
- Дайте мне хотя бы месяц, чтобы собрать их!
- Я вам уже сказал, что они мне нужны завтра в девять часов утра. Именно в девять и ни минутой позже.
- Повремените хотя бы неделю!
- Ни часа!
- Это просто невозможно! - в отчаянии вскричал нотариус.
- В таком случае я знаю что мне делать, - проговорил Сальватор и двинулся к двери.
Видя это, нотариус вернулся к жизни, опередил Сальватора и преградил ему путь.
- Ради Бога, господин де Вальженез, не губите меня! - взмолился он.
Сальватор с отвращением от него отвернулся, отстранил его рукой и шагнул к двери.
Нотариус снова забежал вперед, схватился за ручку двери и вскричал:
- Господин Конрад! Именем вашего отца, питавшего ко мне дружеские чувства, спасите меня от бесчестья!
Он произнес эти слова едва слышно.
Сальватор оставался непоколебим.
- Дайте пройти! - приказал он.
- Еще одно слово, - не унимался нотариус, - в эту дверь войдет не только гражданская, но и реальная смерть, если вы отворите ее со столь страшными намерениями. Предупреждаю: я не только не переживу позора, но и не стану его дожидаться. Как только вы выйдете, я пущу себе пулю в лоб.
- Вы? - недоверчиво молвил Сальватор, пристально глядя на нотариуса. - Это единственный благородный поступок, который вы могли бы совершить и именно поэтому никогда этого не сделаете.
- Я покончу с собой, - прибавил нотариус, - и, умирая, унесу состояние с собой, а если вы дадите мне время...
- Вы глупец, - заметил Сальватор. - Разве мой кузен Лоредан де Вальженез не ответит мне за вас, как вы отвечаете за него?
Прочь с дороги!
Нотариус упал молодому человеку в ноги, с рыданиями обхватил его колени и, обливаясь слезами, вскричал:
- Сжальтесь, добрый господин Конрад! Сжальтесь надо мной.
- Назад, негодяй! - оттолкнув его ногой, проговорил молодой человек.
И он сделал еще шаг к двери.
- Я согласен, на все согласен! - завопил нотариус, хватая комиссионера за камзол и пытаясь его удержать.
Было самое время: Сальватор уже взялся за ручку двери.
- Ну наконец-то! Это было нелегко! - заметил Сальватор и отошел к камину, а нотариус снова сел за стол.
Очутившись на прежнем месте, нотариус вздохнул и сразу обмяк.
Сальватору это не понравилось.
- Ну-ка поторопимся! Я и так потерял слишком много времени. У вас здесь есть необходимая сумма или ценные бумаги на эту сумму?
- В конторе я держу около сотни тысяч франков в экю, золоте, билетах, - сообщил нотариус.
Отперев сейф, он выложил на стол сто тысяч франков.
- А остальные четыреста тысяч? - спросил Сальватор.
- У меня здесь восемьсот тысяч франков или около того в ценных бумагах, купонах, облигациях, акциях и так далее, и так далее, - ответил мэтр Баратто.
- Отлично! У вас целый день на то, чтобы обратить их в деньги. Предупреждаю, что мне нужна эта сумма в банковских билетах по тысяче или пять тысяч франков, а не наличными.
- Все будет исполнено как вы пожелаете.
- В таком случае пусть все будет в билетах по тысяче франков.
- Слушаюсь.
- Разложите полмиллиона франков на десять пачек по пятьдесят тысяч франков каждая.
- Как вам будет угодно, - кивнул нотариус.
- Хорошо.
- И нужны вам эти деньги...
- ... завтра в девять часов утра, как я уже сказал.
- Они будут у вас нынче вечером.
- Еще лучше!
- Куда прикажете доставить?
- Утица Макон, номер четыре.
- Угодно ли вам сказать, как я должен вас спросить. Я полагаю, вы живете под вымышленным именем, раз вас считают мертвым?
- Вы спросите комиссионера с улицы О-Фер, господина Сальватора.
- Сударь! - торжественно произнес нотариус. - Обещаю, что нынче же вечером в девять часов я буду у вас.
- Не сомневаюсь! - отвечал Сальватор.
- Могу ли я надеяться, добрейший господин Конрад, что, в точности исполнив ваши приказания, я могу ничего не опасаться с вашей стороны?
- Мое поведение будет зависеть от вашего, сударь. Как будете поступать вы, так стану действовать и я. В настоящее время рассчитываю оставить вас в покое. Мое состояние слишком надежно укрыто в ваших руках, чтобы я искал для него другое место. Итак, временно я оставляю у вас четыре миллиона девятьсот тысяч франков: располагайте ими по своему усмотрению, но не переусердствуйте.
- Ах, господин маркиз, вы мой спаситель! - вскричал мэтр Баратто; его взгляд подернулся слезой от умиления и благодарности.
- Временно! - напомнил Сальватор и вышел из кабинета, где его мутило от отвращения и стыда.
XV
Аэролит
На следующий день бульвар Инвалидов, пустынный, безмолвный, тенистый, напоминал собой в половине двенадцатого ночи густой арденнский лес Путешественник, который въехал бы в этот час в Париж через ворота Вожирар или Пайяссон - если предположить, что путешественнику вздумается въезжать в столицу через эти ворота, которые не ведут никуда и не приводят ниоткуда, - он бы решил, что оказался в ста лье от Парижа, настолько было необычайно зрелище этих четырех длинных рядов высоких и мощных деревьев, чьи кроны были облиты лунным светом, а подножия тонули в темноте, исполинские эти деревья чем-то напоминали строй великанов, стоящих на посту вдоль стен вавилонского города Но человек, на лицо которому падала густая тень, ничуть, казалось, не был удивлен открывшимся ему зрелищем, которое, несомненно, поразило бы жителя наших далеких окраин, прибывшего в Париж Напротив, эти тенистые аллеи, которые мы сравнили с арденнским лесом, были привычны человеку, нарушавшему своим присутствием таинственную пустынность аллеи, более того, судя по настойчивости, с какой незнакомец выбирал уголок потемнее, он считал такое безлюдное место вполне подходящим для того, что он задумал.
Он бродил по бульвару как человек, вынужденный из серьезных соображений предпринять эту ночную прогулку, и пристально разглядывал все, что попадалось ему на пути Незнакомец то и дело озирался по сторонам, задирал голову вверх, оглядывался и, в отличие от друга Пьеро, избегал редкие уголки, куда пробивался лунный свет. |
|