В разделе материалов: 341
Показано материалов: 46-50 |
Страницы: « 1 2 ... 8 9 10 11 12 ... 68 69 » |
|
- Ни то, ни другое. Я был близким другом Лоредана и считаю, что этого вполне достаточно, чтобы справиться о судьбе его сестры, ставшей отныне сиротой.
- Очень хорошо, сударь... Вы были другом господина де Вальженеза. Тогда почему вы обращаетесь ко мне, его смертельному врагу?
- Потому что я не знаю других родственников, кроме вас.
- Значит, вы взываете к моей милости?
- Да, к вашей милости, если угодно.
- В таком случае, сударь, почему вы говорите со мной в подобном тоне? Почему вы так возбуждены, взволнованны, нервны? Тот, кто исполняет лишь свой долг, как вы в данную минуту, не смущается, как вы сейчас. Хорошие дела совершаются спокойно. Что же с вами такое, сударь?
- Мы здесь встретились не затем, чтобы обсуждать мой темперамент.
- Несомненно; однако мы обсуждаем интересы лица, которое отсутствует. И делать это надлежит спокойно. Итак, в двух словах: о чем вы просите?
- Я вас спрашиваю, - резко бросил Камилл, - что вы намерены предпринять по отношению к мадемуазель де Вальженез?
- Имею честь вам заметить, сударь, что это наше с кузиной дело.
- Иными словами, вы отказываетесь отвечать на мой вопрос?
- Да, отказываюсь, хотя бы просто потому, что не хочу этого говорить.
- Поскольку я говорю от имени брата мадемуазель Сюзанны, я считаю ваш отказ бессердечным.
- Чего же вы хотите, сударь! Мое сердце сделано из того же вещества, что и ваше.
- Я, сударь, откровенно изложил бы свою мысль, и если бы меня спросил мой друг, я не оставил бы его в неизвестности относительно судьбы несчастной сироты.
- Почему же, сударь, вы оставили в неизвестности Коломбана относительно судьбы несчастной Кармелиты? - сурово молвил Сальватор.
Американец побледнел и вздрогнул: он попытался задеть собеседника и получил настоящую оплеуху.
- Неужели первый встречный имеет право бросать мне в лицо этот упрек! - в бешенстве вскричал он. - Ладно! Вы заплатите за всех, - продолжал он, угрожающе посмотрев на Сальватора. - Вы мне ответите!
Сальватор усмехнулся, как, должно быть, усмехается дуб, глядя на тростник.
- Да простит мне Бог за то, что я вам отвечу! - прошептал он с гадливым видом, намекая на вызов Камилла.
Тот, не владея собой, замахнулся было на гостя, как вдруг Сальватор с невозмутимым видом перехватил руку Камилла и сдавил ее с такой силой, что американец попятился и снова упал в кресло.
- Как видите, вы теряете самообладание, сударь, - заметил Сальватор.
В этот самый момент вошел лакей с письмом, которое только что спешно доставил комиссионер.
Камилл бросил было письмо на стол, но по настоянию лакея снова взял его в руки и, попросив позволения у Сальватора, прочел следующее:
"Конрад только что был у меня. Мы напрасно его оклеветали.
Это благородный и прекрасный человек. Он дает мне миллион, это снимает с Вас необходимость предпринимать по этому поводу какие бы то ни было действия. Поскорее соберите вещи, мы отправимся сначала в Гавр, выезжаем завтра в три часа.
Ваша Сюзанна".
- Передайте, что я согласен, - приказал Камилл лакею; он разорвал письмо и бросил клочки в камин. - Господин Конрад, - прибавил он, подняв голову и шагнув к Сальватору. - Прошу меня простить за резкие слова, они объясняются лишь дружескими чувствами, которые я питал к Лоредану. Мадемуазель де Вальженез сообщает мне о том, что вы обошлись с ней побратски. Мне остается лишь выразить вам сожаление за свое поведение.
- Прощайте, сударь, - строго проговорил Сальватор. - А чтобы мой визит не оказался бесполезным, я позволю себе дать вам совет: постарайтесь не разбивать женские сердца. Не у всех такой ангельский характер, как у Кармелиты.
Поклонившись Камиллу, Сальватор удалился, оставив американца в смущении.
XVII
Господин Тартюф
Архиепископы смертны; никому не придет в голову оспаривать это мнение. Во всяком случае, мы лишь передаем мысль, глубоко взволновавшую монсеньора Колетти в тот день, когда он узнал от г-на Рапта новость об опасной болезни архиепископа Парижского, г-на де Келена.
Как только г-н Рапт ушел, его преосвященство Колетти приказал запрягать лошадей и во весь опор помчался к доктору архиепископа. Врач подтвердил слова г-на Рапта, и монсеньор Колетти вернулся домой с ощущением невыразимого счастья.
В то самое время он и сформулировал мысль о том, что все архиепископы смертны. Скажи об этом г-н де ла Палисс, это вызвало бы всеобщий смех, однако в устах монсеньора Колетти мысль эта приобретала совсем невеселый оттенок смертного приговора.
Во время беспорядков, сопровождавших выборы, его преосвященство Колетти ходил сам и посылал в архиепископский дворец справиться о здоровье прелата по меньшей мере трижды в неделю.
Жар у монсеньора де Келена все поднимался, а с ним набирали силу и надежды монсеньора Колетти.
Так было и в тот день, когда, желая наградить г-на Рапта за расправу с бунтовщиками на улицах Парижа, король объявил мужа Регины пэром Франции и генералом.
Монсеньор Колетти приказал отвезти себя к г-ну Рапту и, явившись под тем предлогом, что хотел его поздравить, поинтересовался, получил ли тот новости из Рима относительно его назначения.
Папа еще не дал ответа.
Прошло несколько дней, и однажды утром, прибыв в Тюильри, его преосвященство Колетти, к своему величайшему удивлению и огорчению, увидел карету архиепископа, въезжавшего во двор одновременно с ним.
Он торопливо опустил стекло и, высунувшись в окно, долго всматривался в экипаж архиепископа, желая убедиться, что все это ему не мерещится.
Его высокопреосвященство де Келен тоже узнал карету монсеньора Колетти, и ему пришла в голову та же мысль. Он также высунулся в окно и заметил епископа в ту минуту, как тот его узнал.
При виде монсеньора Колетти его высокопреосвященство ничуть не опечалился, зато при виде г-на де Келена монсеньор Колетти впал в глубокую печаль.
Так уж было угодно судьбе: визит архиепископа в Тюильри означал крушение всех честолюбивых иллюзий монсеньора.
С мыслью об архиепископстве приходилось расстаться или, во всяком случае, отложить ее до греческих календ.
Два прелата встретились и, обменявшись новостями, стали подниматься по лестнице, которая вела в королевские покои.
Их свидание было недолгим - для монсеньора Колетти, во всяком случае. Ведь он увидел собственными глазами, что его высокопреосвященство пышет здоровьем.
Он поспешил раскланяться с королем под тем предлогом, что его величеству необходимо, очевидно, переговорить с монсеньором де Келеном, и приказал срочно везти себя к графу Рапту.
Каким бы хорошим актером ни был новоиспеченный пэр Франции, ему стоило огромного труда скрыть неудовольствие, когда он услышал о его преосвященстве Колетти. Тот заметил, как граф сдвинул брови, но не обиделся и не удивился. Он почтительно поклонился графу, тот с неохотой ответил на его любезность.
Епископ сел и, прежде чем заговорить, стал выбирать, обдумывать и взвешивать слова. Г-н Рапт молчал. Прошло несколько минут, а они оба так и не обменялись ни словом.
Наконец Бордье, секретарь г-на Рапта, вошел с письмом в руке, передал его графу и вышел из кабинета.
- Вот письмо, которое пришло как нельзя более кстати, - сказал пэр Франции, указывая епископу на марку.
- Письмо из Рима, - зардевшись от удовольствия, заметил монсеньор Колетти, так и пожирая глазами конверт.
- Да, ваше преосвященство, это письмо из Рима, - подтвердил граф. - И, судя по печати, - прибавил он, переворачивая конверт, - оно от его святейшества.
Епископ осенил себя крестным знамением, а г-н Рапт едва заметно усмехнулся.
- Вы позволите мне распечатать письмо от нашего святого отца? - спросил он.
- Пожалуйста, пожалуйства, ваше сиятельство, - поспешно вымолвил епископ.
Господин Рапт распечатал письмо и торопливо пробежал его глазами, в то время как монсеньор Колетти не сводил горящего взора со святого послания, находясь в лихорадочном возбуждении, словно преступник, которому читают приговор. |
|
До сих пор она смотрела на него с ненавистью, теперь вместе с благодарностью Сюзанна переживала и восхищение: Сальватор казался ей красивым, довольным, и она без колебаний выразила свое восхищение если не в словах, то во взгляде.
Сальватор будто не замечал, какое впечатление он производит на девушку, и все так же строго повторил свой вопрос:
- Вы принимаете мое предложение, кузина?
- С чувством глубокой признательности, - отвечала мадемуазель де Вальженез взволнованным голосом, протягивая молодому человеку руки.
Тот поклонился и сделал было шаг к двери.
- Я сейчас же отправляюсь к мэтру Баратто составить документ, по которому вы станете наследницей миллионного состояния, мадемуазель. С завтрашнего дня вы сможете получить проценты за первое полугодие.
- Кузен! - нежным голосом остановила она его. - Конрад!
Возможно ли, что вы меня ненавидите?
- Повторяю вам, мадемуазель, - холодно улыбнулся Сальватор, - я ни к кому не питаю ненависти.
- Возможно ли, Конрад, - продолжала Сюзанна, с нежностью глядя на Сальватора, - чтобы вы забыли: детство и юность мы прожили бок о бок, у нас есть общее прошлое, мы носили одно имя, наконец, в наших венах течет одна кровь?
- Я ничего не забыл, Сюзанна, - хмуро произнес Сальватор - Я даже помню, какое будущее нам прочили наши отцы; именно поэтому вы и видите меня сегодня у себя.
- Вы говорите правду, Конрад?
- Я никогда не лгу.
- В таком случае вы полагаете, что сделали достаточно для племянницы вашего отца, обеспечив, даже столь щедро, как это делаете вы, лишь ее материальное благополучие? Я одна в целом свете, Конрад, одна с сегодняшнего дня. Нет у меня больше ни родных, ни друзей, никакой поддержки.
- Это Божья кара, Сюзанна, - строго проговорил молодой человек.
- О, вы не просто строги, вы жестоки.
- Неужели вам не в чем себя упрекнуть, Сюзанна?
- Ни в чем серьезном, Конрад. Если, конечно, вы не считаете серьезным проступком девичье кокетство или женские капризы.
- Скажите, это из кокетства или из каприза, - торжественно молвил Конрад, - вы приложили руку к отвратительным козням, результатом коих явилось похищение молодой особы из вашего пансиона, произведенное на ваших глазах вашим братом и при вашем участии? Вы полагаете, что Бог рано или поздно не накажет за такой каприз? И вот, Сюзанна, день расплаты настал, Бог наказывает вас тем, что оставляет одну, лишает всех родных: наказание строгое, но заслуженное и, следовательно, справедливое.
Мадемуазель де Вальженез опустила голову, краска стыда залила ей щеки.
Спустя мгновение она медленно подняла глаза и, тщательно подбирая слова, сказала:
- Значит, вы, мой самый близкий, единственный мой родственник, отказываете мне не только в своей дружбе, но и в поддержке. А ведь я не закоренелая грешница, Конрад. В глубине души я добра, поверьте мне, и могла бы, вероятно, исправить с вашей помощью ужасную ошибку, что верно - то верно, хотя у меня есть смягчающие обстоятельства, если не оправдание. Ведь причина этого - моя любовь к брату, подтолкнувшая меня к этому дурному поступку. Где сейчас та девушка?
Я припаду к ее стопам, я испрошу у нее прощения. Она была нищей сиротой, я возьму ее с собой, предложу ей свою дружбу, стану ей сестрой, дам приданое, найду жениха. Чтобы искупить несколько лет зла, я готова всю оставшуюся жизнь творить добро. Но прошу вас об одной милости: поддержите меня, помогите мне!
- Слишком поздно! - обронил Сальватор.
- Конрад! - продолжала настаивать Сюзанна. - Не будьте карающим ангелом. Я часто слышала имя Сальватора как хорошего человека. Не будьте так же строги, как Господь, ведь вы лишь Его раб. Протяните руку той, что умоляет вас об этом, но не толкайте в пропасть. Если не можете одарить меня своей дружбой, прошу вас о сострадании, Конрад. Мы оба еще молоды, еще не все потеряно. Понаблюдайте за мной, подвергните меня испытанию, попытайтесь уличить меня в неправедном поступке, и если я обращу во благо ту страсть, с которой творила зло, вы увидите, Конрад, какой верной и искренней умеет быть женщина, знакомая до сих пор лишь со злом.
- Слишком поздно! - печально повторил Сальватор. - Я взял на себя роль врачевателя душ, Сюзанна; я лечу раны, которые каждую минуту наносит общество. Время, которое я провел с вами, украдено у моих больных. Позвольте мне вернуться к ним и забудьте, что видели меня.
- Нет! - властно вскричала Сюзанна. - Никто не сможет сказать, что я не употребила все возможные средства, чтобы вас убедить... Умоляю вас, Конрад: попытайтесь стать моим другом!
- Никогда! - с горечью произнес молодой человек.
- Ну хорошо, - пробормотала Сюзанна, едва сдержав досаду. - Однако, раз вам заблагорассудилось назначить мне столь щедрое содержание, я бы хотела знать, какую цель вы преследуете, обязывая меня таким образом.
- Цель та, о которой я уже сказал, Сюзанна, - настойчиво произнес Сальватор. - Клянусь вам в том перед Богом. Я, вероятно, не совсем понимаю, что вы подразумеваете под обязательствами. Может быть, вы хотите получить деньги за год вперед?
- Я хочу покинуть Париж, - ответила Сюзанна. - И не только Париж - Европу. Я хочу пожить в одиночестве где-нибудь в Америке или Азии. Я страшусь света. Мне, стало быть, нужно все состояние, которое вы любезно предоставляете в мое распоряжение.
- Где бы вы ни находились, Сюзанна, вам неизменно будет выплачиваться ваше содержание. На этот счет можете быть совершенно спокойны.
- Нет, - с сомнением покачала головой Сюзанна. - Мне необходимо иметь все деньги при себе. Я хочу их увезти, чтобы никто не знал о том, какое место я выбрала своим прибежищем.
- Если я вас правильно понимаю, Сюзанна, вы просите весь свой капитал, то есть миллион?
- Вы ведь, кажется, сами сказали, что эти деньги находятся у господина Баратто?
- И готов это подтвердить, Сюзанна. Когда вы хотите получить деньги?
- Как можно раньше.
- Когда вы намерены ехать?
- Я бы уехала сегодня же, если бы это было возможно.
- Сегодня вы уже не успеете получить деньги.
- Сколько для этого необходимо времени?
- Сутки, не больше.
- Значит, завтра в это время, - выговорила мадемуазель де Вальженез, и ее глаза засветились счастьем, - я смогу уехать с миллионом в кармане?
- Завтра в это время.
- О, Конрад! - воскликнула Сюзанна в порыве счастья. - Почему мы не встретились в другое время! Какой бы женщиной я стала в ваших руках! Какой страстной любовью окружила бы я вас!
- Прощайте, кузина! - молвил Сальватор, не в силах слушать далее. - Да простит вам Господь зло, которое вы причинили, да хранит Он вас от зла, которое вы, возможно, намерены причинить.
Мадемуазель де Вальженез невольно вздрогнула.
- Прощайте, Конрад, - сказала она, не смея поднять на него глаза. - Желаю вам счастья, которое вы вполне заслуживаете. Что бы ни случилось, я никогда не забуду, что за четверть часа, проведенные в вашем обществе, я снова стала честной и доброй.
Сальватор поклонился мадемуазель де Вальженез и отправился, как мы сказали в начале этой главы, к Камиллу де Розану.
- Сударь! - начал он, едва завидев американца. - Мне передали дома вашу карточку, и я пришел узнать, как только освободился, чему обязан вашим визитом.
- Сударь! - отозвался Камилл. - Вас действительно зовут Конрад де Вальженез?
- Да, сударь.
- Вы, значит, приходитесь кузеном мадемуазель Сюзанне де Вальженез?
- Это так.
- Единственной целью моего визита было узнать от вас, единственного, насколько я слышал, законного наследника, о ваших намерениях в отношении мадемуазель Сюзанны.
- Я с удовольствием вам отвечу, сударь. Но прежде я хотел бы знать, на каком основании вы задаете мне этот вопрос. Вы ведете дела моей кузины, вы ее доверенное лицо или, может быть, советник? Что вас интересует? Ее права или мои чувства?
- И то, и другое.
- В таком случае, сударь, вы ее родственник и ведете ее дела? |
|
Подхватив свой фрак, который, как мы сказали, Камилл сбросил на кресло, он удалился в свою комнату, смежную со спальней жены. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он заперся на ключ и толкнул задвижку.
XVI
Глава, в которой Камилл де Розан признает, что ему трудно будет убить Сальватора, как он обещал Сюзанне де Вальженез
Читатели помнят, что, покидая мадемуазель Сюзанну де Вальженез, о чем мы поведали в конце главы XIV, наш друг Камилл решил, что нашел простое средство, как отделаться от Сальватора или, если вам больше так нравится, Конрада, то есть законного наследника Вальженезов.
Но в нашем полном противоречий мире недостаточно придумать, каким образом отделаться от помехи: между задуманным и его исполнением порой лежит целая пропасть.
Приняв решение, Камилл де Розан явился к Сальватору и, не застав его, оставил свою карточку.
На следующий день после семейной сцены четы Розанов, о которой мы рассказали, Сальватор - под своим настоящим именем Конрада де Вальженеза - прибыл к американскому джентльмену и велел лакею доложить о себе.
Камилл почувствовал волнение, как бывает в ответственную минуту со всеми, кто принимает поспешные решения, продиктованные скорее чувствами, нежели разумом. Хозяин приказал проводить прибывшего в гостиную и сейчас же вслед за ним вошел туда сам.
Но чтобы стало понятно то, что затем произойдет, сообщим читателям, откуда возвращался Сальватор, когда зашел к Камиллу.
Он побывал у своей кузины, мадемуазель Сюзанны де Вальженез.
Когда он в первый раз попросил провести его к девушке, ему ответили, что мадемуазель де Вальженез никого не принимает.
Он повторил свою просьбу и снова получил отказ.
Но наш друг Сальватор был терпелив и от своих намерений не отказывался.
Он взял другую карточку и к словам "Конрад де Вальженез"
приписал карандашом: "Явился поговорить о наследстве".
Никогда магическое слово, чудесный талисман не отворяли дворец феи стремительнее, чем эта приписка. Конрада пригласили в гостиную, куда несколько минут спустя вошла мадемуазель де Вальженез.
Отчаяние, в которое девушку ввергла потеря состояния, изменило ее до неузнаваемости: взгляд ее потух, она осунулась, побледнела и походила теперь на болезненных мареммских красавиц с блуждающим взором, словно помышляющих о мире ином. Сюзанну трясло как в лихорадке, и ее дрожь отчасти передалась Сальватору: когда она вошла в гостиную, он невольно вздрогнул.
Для визита к кузине Сальватор облачился не просто в приличный костюм, подобающий светскому человеку, но выбрал самый модный фрак, отвечающий требованиям строжайшего этикета.
Когда Сюзанна увидела, как он изыскан и хорош собой, ее глаза загорелись ненавистью.
- Вы хотели со мной говорить, сударь? - сухо вымолвила она, напустив на себя высокомерный вид.
- Да, кузина, - отозвался Сальватор.
Мадемуазель де Вальженез презрительно поморщилась при слове "кузина", которое показалось ей оскорбительно фамильярным.
- А что вам может быть от меня нужно? - продолжала она в прежнем тоне.
- Я пришел обсудить с вами положение, в котором вы оказались после смерти брата, - не обращая внимания на презрительные гримасы мадемуазель де Вальженез, проговорил Сальватор.
- Так вам угодно побеседовать со мной о наследстве?
- Вы понимаете, насколько это серьезно, не так ли?
- Кажется, вы полагаете, что наследство принадлежит вам?
- Я не полагаю, а утверждаю это.
- Утверждение еще ничего не значит. Мы будем судиться.
- Утверждение действительно ничего не значит, - согласился Сальватор. - Но судиться нынче дорого. Вы не станете судиться, кузина.
- А кто мне может помешать? Не вы ли?
- Боже сохрани!
- Кто же?
- Ваш здравый смысл, ваш разум, но в особенности ваш нотариус.
- Что вы хотите этим сказать?
- Я хочу сказать, что вы вызывали вчера своего, а также и моего нотариуса, славного господина Баратто. Вы попросили ввести вас в курс дел. Когда вы узнали, что у вас ничего больше нет, вы попросили у него совета. Он посоветовал вам не судиться, потому что завещание, которым я располагаю, абсолютно бесспорно.
- Я посоветуюсь со своим доверенным лицом.
- Скилла не даст вам лучшего совета, чем Харибда <Харибда в греческой мифологии - чудовище в виде страшного водоворота, трижды в день поглощающего и извергающего черные воды пролива, на другом берегу которого в пещере обитает шестиглавая Скилла Даже Посейдон не в силах спасти от гибели человека, попавшего между Харибдой и Скиллой, где, однако, все-таки проплыл Одиссей>.
- Так что же вам угодно, сударь? Я не понимаю цели вашего визита, разве что вы вознамерились выместить на женщине злобу, которую питали к ее брату.
Сальватор покачал головой и грустно улыбнулся.
- Я ни к кому не питаю злобы, - возразил он. - Я даже не сердился на Лоредана, как же я могу быть недовольным вами?
Достаточно было бы одного слова, чтобы вы, ваш брат и я снова сблизились. Правда, слово это мало что значит - совесть, - и он не должен был никогда его произносить. Я пришел не для того, чтобы ругаться. И если вы соблаговолите выслушать меня, вы узнаете: сердце, которое, по вашему мнению, переполнено ненавистью, к вам питает почтительнейшее сострадание.
- Благодарю за любезность, сударь, но такие женщины, как я, не опускаются до милостыни, они, скорее, готовы принять смерть.
- Соблаговолите выслушать меня, мадемуазель, - вежливо проговорил Сальватор.
- Да, понимаю. Вы сейчас предложите мне пожизненный пенсион, чтобы в свете не говорили, что вы обрекли родственницу на нищенскую смерть в приюте.
- Ничего я вам не предлагаю, - возразил Сальватор, пропустив мимо ушей оскорбительные предположения девушки. - Я пришел к вам с намерением узнать о ваших нуждах, желая и надеясь их удовлетворить.
- В таком случае объясните свою мысль, - не скрывая удивления, продолжала Сюзанна, - я теперь уж вовсе не понимаю, куда вы клоните.
- А между тем все просто. Сколько тратите лично вы в год?
Иными словами, какая сумма вам нужна в год для содержания дома в том же виде, что и сегодня?
- Понятия не имею, - призналась мадемуазель де Вальженез. - Я никогда не вникала в подробности.
- Ну что ж, я сам вам скажу, - продолжал Сальватор. - При жизни брата вы вдвоем тратили сто тысяч франков в год.
- Сто тысяч франков! - изумилась девушка.
- Думаю, кузина, ваша доля составляла не меньше трети в этих расходах, то есть в год вы лично проживали от тридцати до тридцати пяти тысяч франков.
- Сударь! - вымолвила Сюзанна, еще более изумляясь; ей вдруг пришла в голову мысль, что кузен не оставит ее без средств и что она сможет отправиться с Камилл ом в путешествие. - Сударь, этой суммы мне более чем достаточно.
- Пусть так, - кивнул Сальватор. - Но бывают трудные годы. И я вам назначаю, в предвидении таких трудных лет, содержание в пятьдесят тысяч франков годовых. Капитал останется у мэтра Баратто, и вы будете получать либо каждый месяц, либо раз в три месяца проценты. Мое предложение представляется вам приемлемым?
- Сударь! - покраснев от радости, воскликнула Сюзанна. - Предположим, я согласна. Я должна знать, по какому праву я получаю подобный дар.
- Что касается ваших прав, мадемуазель, - улыбнулся Сальватор, - как я уже имел честь вам сказать, прав у вас нет никаких.
- Я хочу сказать, на каком основании, - поправилась девушка.
- На том основании, что вы племянница моего отца, мадемуазель, - строго произнес Сальватор. - Вы согласны?
Тысячи мыслей пронеслись в голове у Сюзанны де Вальженез, когда она услышала столь четко изложенное предложение.
Она смутно догадывалась о существовании другой породы людей, нежели те, каких она знавала до сих пор и какой была сама, люди эти несли в себе божественное начало; Небо наделило их живительной силой добра, и на землю они явились для исправления зла, совершаемого низшими существами. Ей грезились, словно в дымке, розовые любовные дали. Ее жизнь была неясной, неопределенной вплоть до того дня, как погиб ее брат, все три дня после его смерти жизнь казалась ей мрачной, полной волнений, бурной, как вдруг озарилась всеми цветами радуги. Тысячи соблазнов, словно свежий ветер, ударили ей в лицо; она захмелела от охвативших ее надежд и подняла на Сальватора глаза, в которых светилась благодарность. |
|
- Значит, вам мало было за мной шпионить, вы еще распечатываете мои письма или взламываете мои замки? - покраснев от злости, взревел Камилл.
- Да... Ну и что?.. Да, я за тобой шпионю, распечатываю твои письма, взламываю замки! Так ты меня еще не знаешь, несчастный? Не знаешь, на что я способна? Посмотри мне в лицо.
Разве я похожа на женщину, которой можно безнаказанно изменять?!
Несмотря на соблазнительную внешность, креолка была страшна в гневе. Художник при виде затравленного выражения ее глаз и застывшего лица непременно написал бы с нее Медею или Юдифь.
Камилл отпрянул, не находя что ответить. Но он чувствовал, что положение осложнится, если молчание затянется еще хоть на минуту, и попытался взять лестью.
- Как ты хороша сейчас! - воскликнул он. - Ты только посмотри на себя и сравни с другими женщинами. Да нет ни одной краше тебя! А разве кого-нибудь любят больше тебя?
- Мне и не нужно, чтобы меня любили больше, - гордо возразила креолка. - Я хочу, чтобы меня любили одну.
- Именно это я и имел в виду! - подхватил Камилл.
- Неужели? - возмутилась Долорес. - Теперь, когда доказательства у меня в руках, ты станешь отрицать, что имел интрижку с этим ничтожным созданием?
Слово "создание", сказанное в адрес его любимой Сюзанны, покоробило Камилла. Он насупился и ничего не ответил.
- Да, - повторила Долорес, да, с ничтожным созданием!
И эпитет, и это слово прекрасно подходят! О, я знаю ее не хуже вас, даже лучше, может быть; для этого мне хватило одного вечера.
По непонятной причине последние слова смутили говорившую, хотя ничего особенного она вроде бы не сказала.
Камилл заметил ее промах и сейчас же им воспользовался.
- Послушай, - сказал он жене, - хотя то, что я тебе скажу, неделикатно, я не стану отрицать, что Сюзанна в меня влюблена.
- Значит, она тебя любит?! - вскричала креолка. - Ты признаешь, что эта правда?
- Не в нашей власти, дорогая моя, внушить или не внушить любовь, - отвечал Камилл. - Больше того, - философски проговорил он, - разве мы вольны любить или не любить?
- А ты любишь мадемуазель де Вальженез, да или нет? - спросила Долорес; она не хотела, чтобы Камилл выскользнул у нее из рук.
- Я ее не люблю... Вернее, любить можно по-разному. Это сестра моего друга, и я ее не ненавижу.
- Любишь ли ты мадемуазель Сюзанну де Вальженез как женщину? Спрошу еще яснее: мадемуазель Сюзанна де Вальженез - твоя любовница?
- Любовница?
- Раз я твоя жена, она может быть только любовницей.
- Нет, разумеется, она мне не любовница.
- И ты не любишь ее как женщину?
- Как женщину? Нет.
- Хотелось бы верить.
- Это замечательно! - молвил Камилл, протягивая жене руки.
- Погоди, Камилл. Я хотела бы тебе поверить, но мне необходимо получить доказательство.
- Какое?
- Давай уедем.
- Как - уедем? - удивился Камилл. - С чего нам уезжать?
- Потому что непорядочно морочить голову мадемуазель де Вальженез. Она тебя любит, как ты говоришь, стало быть, она надеется. Ты ее не любишь: она страдает. Есть способ положить конец и надежде, и страданию: уехать.
Камилл попытался все свести к шутке.
- Я готов допустить, что отъезд будет выходом из этого положения, - сказал он. - Пример тому мы находим во многих комедиях. Но куда поехать - вот в чем вопрос.
- Мы поедем туда, где нас любят, Камилл. А где нас любят, там и есть наша настоящая родина. Я готова следовать за тобой куда пожелаешь - за сотню лье от Франции, за тысячу лье - только уедем!
- Да, конечно, - ответил Камилл. - Я и сам давно хотел предложить тебе съездить в Италию или в Испанию, да боялся твоих упреков.
- Моих упреков?
- Да. Пойми же! "Я жил многие годы в Париже и почти все здесь видел, - говорил я себе, - но она, моя бедняжка Долорес, как все девушки нашей страны, давно вынашивала эту сладкую мечту - увидеть Париж и умереть, - не разбужу ли я ее раньше чем кончится ее сон?"
- Если тебя удерживало лишь твое деликатное внимание, Камилл, то мы можем ехать: я увидела в Париже все, что хотела посмотреть.
- Будь по-твоему, дорогая, - сказал Камилл, - мы уедем.
- Когда?
- Когда хочешь.
- Завтра.
- Завтра? - растерялся американец.
- Ну да, если вас в Париже держит лишь опасение потревожить мой сладкий сон.
- Да, да, меня ничто не держит, это верно, - подтвердил Камилл. - Но уложить вещи - дело непростое, одного дня будет мало. Завтра! - повторил Камилл. - А покупки, а визиты, а расчеты?
- Мои вещи уложены, покупки сделаны, счета уплачены.
Вчера я приказала отнести вместо прощальных визитов карточки во все дома, где нас принимали.
- Но понадобится несколько дней, чтобы пожать руку друзьям.
- С твоим характером, Камилл, друзей не имеют, у тебя могут быть только знакомые. Самым близким знакомым был Лоредан. Вчера его убили, а сегодня состоялись похороны. Больше тебе пожать руку в Париже некому. Едем завтра.
- Нет, это просто невозможно.
- Будь осторожен! Как ты мне отвечаешь, Камилл!
- Ну а как же? А мои поставщики? Что они скажут, если я уеду вот так? Я буду похож на банкрота. А ведь я уезжаю, а не убегаю!
- Сколько времени тебе нужно на то, чтобы твой отъезд не был похож на бегство? Отвечай!
- Ну, не знаю...
- Трех дней довольно?
- По правде говоря, такая настойчивость ни к чему, дорогая.
- Четыре дня, пять, шесть, - резко продолжала молодая женщина; ее трясло от злости. - Этого довольно?
- Для тебя это так важно? - спросил Камилл, не на шутку обеспокоившись раздраженным состоянием жены.
- Жизненно важно.
- В таком случае через неделю.
- Через неделю, так через неделю! - непреклонно произнесла г-жа де Розан и взглянула на ящик, куда заперла пистолеты и кинжал. - Но знай, что я приняла решение до того, как ты вошел в эту комнату. И если через неделю мы не уедем, мы с тобой, Камилл, предстанем перед Богом и там ответим за свое поведение.
Молодая женщина произнесла эти слова так уверенно, что Камилл не удержался и вздрогнул.
- Хорошо, - задумчиво молвил он и насупился. - Хорошо, через неделю мы уедем. Даю тебе слово чести. |
|
Вот уже несколько минут она сидела неподвижно, как вдруг услышала знакомые шаги в коридоре, ведущем в ее спальню.
- Это он! - сказала она.
Молниеносным движением она выдвинула ящик, сбросила туда пистолеты и кинжал, заперла ящик, а ключ спрятала в карман пеньюара и торопливо встала, когда Камилл вошел в спальню.
- Вот и я! - сказал он. - Как?! Ты еще не ложилась, милочка?
- Нет, - холодно ответила г-жа де Розан.
- Да ведь уже час ночи, девочка моя дорогая, - заметил Камилл и опустил голову.
- Знаю, - так же холодно и безучастно отозвалась она.
- Ты, стало быть, выходила? - спросил Камилл, сбрасывая плащ на козетку.
- Не выходила, - только и ответила г-жа де Розан.
- Значит, у тебя кто-то был?
- Никого у меня не было.
- И ты до сих пор не спишь?
- Как видите.
- Чем ты занималась?
- Ждала вас.
- Это на тебя непохоже.
- Когда привычки нехороши, их меняют.
- Каким трагичным тоном ты это говоришь! - начиная раздеваться, промолвил Камилл.
Ничего не отвечая, г-жа де Розан снова села в кресло.
- Ты не ложишься? - удивился Камилл.
- Нет, мне необходимо с вами поговорить, - мрачно выговорила креолка.
- Дьявольщина! Должно быть, ты собираешься сообщить нечто грустное, если говоришь таким тоном?
- Очень грустное.
- Что случилось, дорогая? - подходя ближе, спросил Камилл. - Ты нездорова? Получила дурные известия? Что могло произойти?
- Ничего особенного не произошло, - ответила креолка, - если не считать того, что происходит каждый день. Я не получала никаких известий и не больна, в том смысле, как это понимаете вы.
- Тогда что за мрачный вид? - улыбнулся Камилл. - Если, конечно, ты не имеешь в виду нашего бедного друга Лоредана, - прибавил он, пытаясь поцеловать жену.
- Господин Лоредан был не нашим, а вашим другом, и только. Значит, дело не в этом.
- Ну, сдаюсь, - сказал Камилл, бросая фрак на кресло и чувствуя, что разговор на столь мрачную тему совершенно его утомил.
- Камилл! Не заметили ли вы ничего необычного во мне за последнее время? - спросила г-жа де Розан.
- Да нет, - покачал головой Камилл. - Ты, как всегда, обворожительна.
- Вы не обратили внимания на то, как я бледна?
- Климат Парижа очень обманчив! Кстати, я должен тебе кое-что сказать: бледность тебе к лицу. Если я что и заметил, так то, что ты все хорошеешь.
- Разве круги у меня под глазами не наводят вас на мысль о моих бессонных ночах?
- Нет, клянусь! Я решил, что ты стала пользоваться карандашом для бровей, который все больше входит в моду.
- Камилл! Вы либо эгоистичны, либо легкомысленны, бедный мой друг, - покачала головой молодая женщина.
И по ее щекам скатились две слезы.
- Ты плачешь, любовь моя? - растерялся Камилл.
- Да взгляни же на меня! - попросила она, подойдя к нему и умоляюще сложив руки. - Я умираю!
- О! - обронил Камилл, поразившись бледностью и жутким выражением лица своей жены. - Бедная ты моя Долорес! Да тебе, похоже, плохо!
Он обхватил ее за талию, сел сам и попытался усадить ее к себе на колени.
Но молодая женщина вырвалась из его объятий и отпрянула, бросив на него гневный взгляд.
- Довольно лгать! - решительно промолвила она. - Я устала, я не в силах молчать и требую объяснений.
- Какое я должен дать тебе объяснение? - спросил Камилл естественным тоном, словно просьба жены его в самом деле удивила.
- Да обыкновенное! Я хочу, чтобы ты объяснил свое поведение с того дня, как ты впервые ступил в особняк Вальженезов.
- Снова твои подозрения! - нетерпеливо воскликнул Камилл. - Я думал, мы покончили с этим вопросом.
- Камилл! Мое доверие к тебе было так же безгранично, как моя любовь. Когда я тебя спросила о твоих отношениях с мадемуазель Сюзанной де Вальженез, ты меня уверил, что вас связывает дружба. И я тебе поверила, потому что любила тебя.
- Ну и что? - спросил американец.
- Погоди, Камилл. Ты поклялся мне в этом четыре месяца назад. Можешь ли ты повторить свою клятву и сегодня?
- Вне всяких сомнений.
- Значит, ты любишь меня, как год назад, в день нашей свадьбы?
- Даже больше, чем год назад, - отвечал Камилл с любезностью, странно противоречившей хмурому выражению лица его жены.
- И не любишь мадемуазель де Вальженез?
- Само собой, дорогая.
- Можешь в этом поклясться?
- Клянусь! - рассмеялся Камилл.
- Нет, не так, не таким тоном; клянись, как положено перед Богом.
- Клянусь перед Богом! - отвечал Камилл, а мы с вами уже знаем, как он относился к любовным клятвам.
- А я перед Богом заявляю, - с глубоким отвращением вскричала креолка, - что ты лицемер и трус, клятвопреступник и предатель!
Камилл так и подскочил. Он хотел было заговорить, но молодая женщина властным жестом приказала ему молчать.
- Довольно лгать, я сказала. Мне все известно. Вот уже несколько дней я за вами слежу, я следую за вами повсюду, я вижу, как вы входите в особняк Вальженезов, как выходите оттуда. Постыдитесь и не трудитесь и дальше притворяться.
- О! - нетерпеливо проговорил Камилл. - Вы знаете, что я не люблю такие сцены, дорогая моя. Оставим эти двусмысленные речи для буржуа и мужланов. Постараемся оставаться такими, какими мы слывем в свете, то есть людьми воспитанными.
Между мной и мадемуазель де Вальженез ничего нет. Я тебе в этом поклялся, я готов сделать это еще раз. Кажется, этого довольно?
- Это слишком неосторожно! - вскричала креолка, в отчаянии от легкомысленного тона, в каком Камилл говорил о предмете ее страдания. - Может, ты и это станешь отрицать?
Она выхватила из-за корсажа письмо, торопливо его развернула и, не читая, наизусть повторила слово в слово:
- "Камилл, дорогой Камилл! Где ты в этот час, когда я вижу только тебя, слышу только тебя, думаю только о тебе?"
- Теперь моя очередь сказать вам: "Довольно!" - закричал Камилл, вырвал письмо из рук креолки и растерзал его в клочья.
- Рвите, рвите! - приговаривала та. - К несчастью, я помню его назубок. |
|