В категории материалов: 124
Показано материалов: 91-95 |
Страницы: « 1 2 ... 17 18 19 20 21 ... 24 25 » |
|
В Венсенском лесу и на самом деле затевалась большая охота в честь вступления в должность господина Бриана де Монсоро, уже несколько недель тому назад назначенного главным ловчим. Вчерашняя процессия и неожиданное покаяние короля, который начал пост в последний день масленичного карнавала, заставили придворных усомниться, почтит ли он своим присутствием эту охоту. Ибо обычно, когда на Генриха III находил приступ набожности, он по неделям не покидал Лувра, а иногда даже отправлялся умерщвлять плоть в монастырь. Однако на сей раз, к удивлению придворных, около девяти часов утра распространилось известие, что король уже выехал в Венсенский замок и гонит лань вместе со своим братом, монсеньером герцогом Анжуйским, и всем двором.
Местом сбора охотников служила Коновязь короля Людовика Святого. Так назывался в те времена перекресток дорог, где, как говорят, тогда еще можно было увидеть знаменитый дуб, под которым король-мученик вершил правосудие. Все собрались к девяти часам, и ровно в девять, верхом на прекрасном вороном жеребце, на поляну выехал новоиспеченный главный ловчий, предмет всеобщего любопытства, ибо почти никто из придворных его не знал.
Все взоры обратились на вновь прибывшего.
Граф де Монсоро был высоким мужчиной лет тридцати пяти на вид; на его лице, испещренном мелкими оспинами, при малейшем волнении проступали красные пятна, и это побуждало любопытных приглядываться к нему еще пристальнее, что редко идет на пользу тому, на кого смотрят.
И действительно, чувство взаимной симпатии обычно возникает от первого впечатления: прямой взгляд и открытая улыбка вызывают ответный ласковый взор и улыбку.
В камзоле зеленого сукна, сплошь покрытом серебряными галунами, опоясанный серебряной перевязью, на которой был вышит щит с королевским гербом, в берете с длинным пером, с копьем в левой руке, с эстортуэром, предназначенным для короля, в правой, господин де Монсоро мог показаться грозным сеньором, но назвать его красивым нельзя было никак.
- Фи! Что за урода вы нам привезли из вашего края, монсеньер, - сказал Бюсси, обращаясь к герцогу Анжуйскому, - так вот каким дворянам вы покровительствуете? Черт меня побери, если в Париже найдется второе такое чудище, а Париж город очень большой и густо населенный отнюдь не красавцами. Ваше высочество знает, что я не верю разным слухам, но молва гласит, будто вы приложили все старания к тому, чтобы король согласился принять главного ловчего из ваших рук.
- Сеньор де Монсоро мне хорошо служил, - лаконично сказал герцог Анжуйский, - и я вознаградил его за службу.
- Прекрасно сказано, монсеньер, особливо ежели знать, что признательность - качество, весьма редко встречающееся у принцев; но если дело только в службе, то взять хотя бы меня, думается, я тоже неплохо служил вашему высочеству, и смею вас заверить, камзол главного ловчего был бы мне более к лицу, чем этому долговязому привидению. Ах, да, я сначала было и не заметил, а у него еще и борода рыжая, это его особенно красит.
- Я еще ни от кого не слышал, - возразил герцог Анжуйский, - что только красавцы, отлитые по образцу Аполлона или Антония, могут рассчитывать на придворную должность.
- Удивительно, - ответил Бюсси, сохраняя полнейшее хладнокровие. - Неужели вы этого не слышали?
- Для меня важно сердце, а не лицо, услуги, действительно оказанные, а не только обещанные.
- Ваше высочество может подумать, что я чрезмерно любопытен, - сказал Бюсси, - но я тщетно пытаюсь понять, какую такую услугу мог оказать вам этот Монсоро.
- Ах, Бюсси, - раздраженно заметил герцог, - вы правы: вы весьма любопытны, даже слишком любопытны.
- Вот они, принцы! - воскликнул Бюсси со своей обычной непринужденностью. - Сами всегда спрашивают, и приходится отвечать им на все вопросы, а попробуйте вы один-единственный раз у них чего-нибудь спросить - они не удостоят вас ответом.
- Это правда, - сказал герцог Анжуйский, - но знаешь, что нужно сделать, если ты хочешь получить ответ?
- Нет, не знаю.
- Обратись к самому господину де Монсоро.
- И верно, - сказал Бюсси, - ей-богу, вы правы, монсеньер. К тому же он всего лишь простой дворянин, и если он мне не ответит, я могу прибегнуть еще к одному средству.
- Какому же?
- Назвать его наглецом.
С этими словами Бюсси повернулся спиной к принцу и, без долгих раздумий, на глазах у своих друзей, держа шляпу в руке, поскакал к графу Монсоро; граф восседал на копе посредине поляны, представляя собой мишень для любопытных глаз, и с удивительной выдержкой ожидал появления короля, которое освободило бы его от тяжести прямых взглядов, падавших на него со всех сторон.
При виде Бюсси, приближавшегося к нему с веселым лицом, улыбкой на устах и шляпой в руке, главный ловчий позволил себе немного расслабиться.
- Прошу прощения, сударь, - обратился к нему Бюсси, - но я вижу вас в полнейшем одиночестве. Неужели благодаря оказанной вам милости вы удосужились приобрести здесь столько же врагов, сколько могли бы иметь друзей га неделю до вашего назначения главным ловчим?
- Ей-богу, любезный граф, - ответил сеньор де Монсоро, - присягать в этом я не стал бы, но пари держать могу. Однако же позвольте узнать, что побудило вас оказать мне честь и нарушить мое уединение?
- Черт побери, - смело сказал Бюсси, - я действую, побуждаемый великим восхищением перед вами, которое внушил мне герцог Анжуйский.
- Каким образом?
- Рассказав о вашем подвиге, том самом, за который вам была пожалована должность главного ловчего.
Граф де Монсоро так страшно побледнел, что рассыпанные по его лицу мелкие оспины превратились в черные точки на желтоватой коже; при этом главный ловчий бросил на Бюсси грозный взгляд, не предвещавший ничего доброго.
Бюсси понял, что сделал ложный шаг, но он был не из тех людей, которые отступают; напротив - он принадлежал к тем, кто допущенную нескромность обычно исправляет дерзостью.
- Вы говорите, любезный граф, - произнес главный ловчий, - что монсеньер рассказал вам о моем последнем подвиге?
- Да, сударь, - ответил Бюсси, - и со всеми подробностями. Признаюсь вам, я так заинтересовался, что не мог преодолеть пылкое желание услышать весь рассказ из ваших собственных уст.
Граф де Монсоро судорожно стиснул древко копья, словно его охватило не менее пылкое желание тут же, не сходя с места, проткнуть насквозь графа де Бюсси.
- Поверьте, сударь, - сказал он, - я готов отдать должное вашей учтивости и выполнить вашу просьбу, но, к сожалению, вот наконец и король, и у меня не остается на это времени. Но если вы пожелаете, мы можем встретиться в другой раз.
И в самом деле, король, верхом на своем любимом коне, великолепном испанском жеребце буланой масти, уже скакал от замка к месту сбора.
Бюсси повернул лошадь и встретился взглядом с герцогом Анжуйским; на устах принца играла недобрая улыбка.
«И у хозяина и у слуги, - подумал Бюсси, - когда оси смеются, одинаково мерзкий вид. Как же они выглядят, когда плачут?» Король любил красивые и приветливые лица. Поэтому его не очень-то расположила к себе внешность господина де Монсоро, которого он уже однажды видел и который при второй встрече порадовал его не больше, чем при первой. И все же Генрих с довольно благосклонной улыбкой принял эстортуэр из рук главного ловчего, преподнесшего королю жезл, по обычаю преклонив колено. Как только король вооружился, старшие загонщики объявили, что лань поднята, и охота началась.
Бюсси занял место с краю охотничьей кавалькады, чтобы иметь возможность видеть все собравшееся общество; он внимательно изучал каждую проезжавшую мимо женщину в надежде обрести оригинал портрета, по труды его были напрасны: на эту охоту, где впервые лицедействовал новый главный ловчий, собрались все красавицы, все прелестницы и все искусительницы города Парижа и королевского двора, но среди них по было того очаровательного создания, которое он искал. |
|
- И мы добьемся своего. Поверь мне, Реми, отныне нас двое, и мы существуем не во сне, а наяву, и это уже много.
Глава 11
О ТОМ, ЧТО ЗА ЧЕЛОВЕК БЫЛ ГЛАВНЫЙ ЛОВЧИЙ БРИАН ДЕ МОНСОРО
Даже не радость, а чувство какого-то исступленного восторга охватило Бюсси, когда он убедился, что женщина его грез действительно существует и что эта женщина не во сне, а наяву оказала ему то великодушное гостеприимство, неясные воспоминания о котором он хранил в глубине сердца.
Поэтому Бюсси решил ни на мгновение не расставаться с молодым лекарем, которого он только что возвел в ранг своего постоянного врачевателя. Он потребовал, чтобы Реми, такой, как был - весь в грязи с головы до ног, сел вместе с ним в носилки. Бюсси боялся что, если он хоть на миг упустит Реми из виду, тот исчезнет, подобно дивному видению прошлой ночи; нужно было во что бы то ни стало доставить его к себе домой и запереть на ключ до утра, а на следующий день будет видно, выпускать его на свободу или нет.
Все время обратного пути было употреблено на новые вопросы, но ответы на них вращались в замкнутом кругу, который мы только что очертили. Реми ле Одуэн знал не больше Бюсси, правда, лекарь, не терявший сознания, был уверен, что Бюсси не грезил.
Для всякого человека, начинающего влюбляться, - а Бюсси влюбился с первого взгляда, - чрезвычайно важно иметь под рукой кого-нибудь, с кем можно было бы потолковать о любимой женщине. Правда, Реми не удостоился чести лицезреть красавицу, но в глазах Бюсси это было еще одним достоинством, ибо давало ему возможность снова и снова растолковывать своему спутнику, насколько оригинал во всех отношениях превосходит копию.
Бюсси горел желанием провести всю ночь в разговорах о прекрасной незнакомке, но Реми начал исполнение своих обязанностей врача с того, что потребовал от раненого уснуть или по меньшей мере лечь в постель. Усталость и боль от раны давали нашему герою такой же совет, и в конце концов эти три могущественные силы одержали над ним верх.
Однако, прежде чем лечь в постель, Бюсси самолично разместил своего нового сотрапезника в трех комнатах четвертого этажа, которые он сам занимал в годы юности. И только убедившись, что молодой врач, довольный своей новой квартирой и новой судьбой, подаренной ему провидением, не сбежит тайком из дворца, Бюсси спустился на второй этаж, в свои роскошные апартаменты.
Когда он проснулся на следующий день, Реми уже стоял возле его постели. Молодой человек всю ночь не мог поверить в свалившееся на него счастье и ожидал пробуждения Бюсси, в свою очередь желая убедиться, что все это не сон.
- Ну, - сказал Реми, - как вы себя чувствуете?
- Как нельзя лучше, милейший эскулап, ну а вы, вы довольны?
- Так доволен, мой сиятельный покровитель, что не поменялся бы своей участью с самим королем Генрихом Третьим, хотя за вчерашний день его величество должен был сильно продвинуться по пути в рай. Но не в этом дело, разрешите взглянуть на рану.
- Взгляните.
И Бюсси повернулся на бок, чтобы молодой хирург мог снять повязку.
Рана выглядела как нельзя лучше, края ее стянулись и приняли розовую окраску. Обнадеженный Бюсси хорошо спал, крепкий сон и ощущение счастья пришли па помощь хирургу, не оставив на его долю почти никаких забот.
- Ну что? - спросил Бюсси. - Что вы скажете, мэтр Амбруаз Паре?
- Я скажу, что вы уже почти выздоровели, но я открываю вам эту врачебную тайну с большим страхом - как бы вы не отослали меня обратно на улицу Ботрейи, что в пятистах двух шагах от знаменитого Дома.
- Который мы разыщем, не правда ли, Реми?
- Я в этом уверен.
- Как ты сказал, мой мальчик? - переспросил Бюсси.
- Простите, - вскричал Реми со слезами на глазах, - неужели вы сказали мне «ты», монсеньер?
- Реми, я всегда обращаюсь на «ты» к тем, кого люблю. Разве ты возражаешь против такого обращения?
- Напротив, - воскликнул молодой человек, пытаясь поймать руку Бюсси и поцеловать ее, - напротив, мне показалось, что я ослышался. О! Монсеньер де Бюсси, вы хотите, чтобы я сошел с ума от радости?
- Нет, мой друг, я хочу только, чтобы и ты, в свою очередь, меня полюбил и считал бы себя принадлежащим к моему дому и чтобы ты сегодня, пока будешь здесь устраиваться, позволил мне присутствовать на церемонии вручения королю эстортуэра <Эстортуэр - жезл, который главный ловчий вручает королю, дабы этим жезлом король при скачке галопом раздвигал ветки деревьев. (Прим, автора.)>.
- Ах, - сказал Реми, - вот мы уже и собираемся наделать глупостей.
- Э, нет, наоборот, обещаю тебе вести себя примерно.
- Но вам придется сесть на коня.
- Проклятие! Это совершенно необходимо.
- Найдется ли у вас хороший скакун со спокойным аллюром?
- У меня таких четыре на выбор.
- Ну хорошо, возьмите себе на сегодняшний день коня, на которого вы посадили бы даму с портрета, понимаете?
- Ах, я понимаю, отлично понимаю. Послушайте, Реми, воистину вы раз навсегда нашли путь к моему сердцу, я страшно боялся, что вы не допустите меня к участию в этой охоте или, скорее, в этом охотничьем представлении, на котором будут присутствовать все придворные дамы и толпы любопытствующих горожанок. И я уверен, Реми, милый Реми, ты понял, что дама с портрета должна принадлежать ко двору или, во всяком случае, должна быть парижанкой. Несомненно, она не простая буржуазка: гобелены, тончайшие эмали, расписной потолок, кровать с белыми и золотыми занавесками, - словом, вся эта изысканная роскошь изобличает в пей даму высокого происхождения или по меньшей мере богатую женщину. Что, если я встречу ее там в лесу?
- Все возможно, - философски заметил Одуэн.
- За исключением одного - разыскать дом, - вздох-пул Бюсси.
- И проникнуть в него, когда мы его разыщем, - добавил Реми.
- Ну уж об этом-то я меньше всего беспокоюсь, - сказал Бюсси. - Мне бы только добраться до его дверей, - продолжал он, - а уж там я пущу в ход одно испытанное средство.
- Какое?
- Устрою себе еще один удар шпагой.
- Отлично, - сказал Реми, - ваши слова позволяют надеяться, что вы сохраните меня при себе.
- Ну, на этот счет будь спокоен. Мне кажется, будто я тебя знаю лет двадцать, не меньше, и, слово дворянина, уже не мог бы обходиться без тебя.
Приятное лицо молодого лекаря расцвело под наплывом невыразимой радости.
- Итак, - сказал он, - решено. Вы едете на охоту и займетесь там поисками дамы, а я вернусь на улицу Ботрейи, искать дом.
- Вот будет занятно, - сказал Бюсси, - если, когда мы снова встретимся, окажется, что мы оба добились успеха.
На этом они распрощались, скорее как два друга, чем как господин и слуга. |
|
- Блондинки?
- Да, несомненно.
- Прекрасной, как ангел?
- Еще прекрасней!
- Браво! Ну и что вы сделали?
- Я вас перевязал.
- И отлично перевязали, даю слово!
- Старался, как мог.
- Превосходно перевязали, просто превосходно, милостивый государь, сегодня утром рана почти закрылась и стала розовой.
- Это благодаря бальзаму, который я составил; на мой взгляд, он отлично действует, ибо, не зная, па ком мне его испробовать, я не раз протыкал себе кожу в самых различных местах тела, и - честное слово! - через два-три дня дырки уже затягивались.
- Любезный господин Реми, - воскликнул Бюсси, - вы замечательный человек, я полон всяческого расположения к вам... Но дальше, что было дальше? Рассказывайте.
- Дальше вы снова потеряли сознание. Голос спросил меня, как вы себя чувствуете.
- Откуда он спрашивал?
- Из соседней комнаты.
- Значит, самой дамы вы не видели?
- Нет, не видел.
- Что вы ей ответили?
- Что рана не опасна и через двадцать четыре часа затянется.
- И она была довольна?
- Ужасно. Она воскликнула: «Боже мой, какое счастье!».
- Она сказала: «Какое счастье!»? Милый господин Реми, я вас озолочу. Ну дальше, дальше.
- Вот и все, никакого дальше. Вы были перевязаны, и мне уже ничего не оставалось там делать. Голос сказал мне: «Господин Реми...» - Голос знал ваше имя?
- Конечно, все из-за того несчастного, которого проткнули ножом. Помните, я вам говорил?
- Верно, верно; итак, голос сказал: «Господин Реми...» - «Будьте до конца человеком чести, не подвергайте опасности бедную женщину, поддавшуюся чувству сострадания; завяжите себе глаза, позвольте отвести вас домой и не пытайтесь подглядывать по дороге», - Вы обещали?
- Я дал слово.
- И вы сдержали его?
- Как видите, - простодушно ответил молодой человек, - иначе я не искал бы дверь.
- Ладно, - сказал Бюсси, - это великолепная черта характера, показывающая, что вы галантный кавалер, и хотя внутри у меня все кипит от злости, я не могу не сказать: вот моя рука, господин Реми.
И восхищенный Бюсси протянул руку молодому лекарю.
- Сударь! - воскликнул пораженный Реми.
- Примите, примите ее, вы достойны быть дворянином.
- Сударь, - сказал Реми, - я вечно буду гордиться тем, что имел честь пожать руку отважному Бюсси д'Амбуазу. А пока что совесть моя неспокойна.
- Это почему же?
- - В кошельке оказалось десять пистолей.
- Ну и что?
- Это слишком много для лекаря, которому больные платят за визит пять су, а то и совсем ничего не платят, и я разыскивал дом...
- Чтобы вернуть кошелек?
- Вот именно.
- Любезный господин Реми, вы чересчур щепетильны, клянусь вам; эти деньги вы честно заработали, они ваши по праву.
- Вы думаете? - с явным облегчением спросил Реми.
- Я отвечаю за свои слова, но дело в том, что расплачиваться с вами следовало вовсе не этой даме, ведь я ее не знаю, и она меня тоже.
- Вот еще одна причина вернуть деньги. Сами видите.
- Я хотел вам сказать только, что и я тоже, и я ваш должник.
- Вы мой должник?
- Да, и я расквитаюсь с вами. Чем вы занимаетесь в Париже? Давайте рассказывайте. Поверьте мне ваши тайны, любезный господин Реми.
- Чем я занимаюсь в Париже? Да, в сущности, ничем, господин граф, но я мог бы кое-чем подзаняться, имей я пациентов.
- Ну что же, вам очень повезло; для начала я вам доставлю одного пациента: самого себя. Поверьте, у вас будет большая практика! Не проходит дня, чтобы либо я не продырявил самое прекрасное творение создателя, либо кто другой не подпортил великолепный образчик его искусства в моем лице. Ну как, согласны вы заняться штопанием дыр, которые будут протыкать в моей шкуре, или тех, которые я сам проткну в чьей-нибудь оболочке?
- Ах, господин граф, - сказал Реми, - у меня так мало заслуг...
- Напротив, вы именно тот человек, которого мне надо, дьявол меня побери! Рука у вас легкая, как у женщины, и с этим бальзамом Феррагюс...
- Сударь!
- Вы будете жить у меня, у вас будут свои собственные апартаменты, свои слуги; соглашайтесь или, даю слово, вы ввергнете меня в пучину отчаяния. К тому же ваша работа еще не закончена: вам надо сменить мне повязку, любезный господин Реми.
- Господин граф, - отвечал молодой врач, - я в таком восторге, что не знаю, как выразить свою радость. У меня будет работа! У меня будут пациенты!
- Ну пет, ведь я вам сказал, что беру вас только для себя самого.., ну и для моих друзей, естественно. А теперь - вы ничего больше но вспомните?
- Ничего.
- Ну, коли так, то помогите мне разобраться кое в чем, если это возможно.
- В чем именно?
- - Да видите ли.., вы человек наблюдательный: вы считаете шаги, вы ощупываете стены, вы запоминаете голоса. Не знаете ли вы, почему после того, как вы меня перевязали, я очутился на откосе рва у Тампля?
- Вы?
- Да.., я... Может быть, вы помогали меня переносить?
- Ни в коем случае! Наоборот, если бы спросили моего совета, я решительно воспротивился бы такому перемещению. Холод мог вам очень повредить.
- Тогда я ума не приложу, как это случилось. Вам не угодно будет продолжить поиски вместе со мной?
- Мне угодно все, что угодно вам, сударь, но я боюсь, что от этого не будет проку, ведь все дома тут на одно лицо.
- Тогда, - сказал Бюсси, - надо будет посмотреть на них днем.
- Да, но днем нас увидят.
- Тогда надо будет собрать сведения.
- Мы все разузнаем, монсеньер... |
|
- Сударь, - сказал молодой лекарь, - я не стану принимать ваши слова за намеренное оскорбление. Я знаю, что, по доброму обычаю и по существующему порядку, в ответ на ваш вопрос мне подобало бы гордо вскинуть голову и, подбоченившись, спросить: «А вы, сударь, кем вы изволите быть?» Но у вас длинная шпага, а у меня только мой ланцет, у вас вид знатного дворянина, а я, промокший до костей, по пояс в грязи, я должен вам казаться каким-то проходимцем. Поэтому отвечу вам просто и чистосердечно: меня зовут Реми ле Одуэн.
- Прекрасно, сударь, тысячу раз благодарю. Что до меня, то я граф Луи де Клермон, сеньор де Бюсси.
- Бюсси д'Амбуаз! Герой Бюсси! - восторженно воскликнул юный медик. - Так вот оно что! Сударь, вы тот самый знаменитый Бюсси, тот полковник, который, который?.. О!
- Тот самый, сударь. А теперь, когда мы выяснили, кто мы такие, сделайте милость, удовлетворите мое любопытство, несмотря на то что вы весь вымокли и измазались в грязи.
- Ив самом деле, - сказал молодой человек, сокрушенно разглядывая свои короткие штаны, сплошь забрызганные грязью, - и в самом деле, мне, как Эпаминонду Фиванскому, очевидно, придется провести три дня дома, ведь в моем гардеробе всего лишь одни штаны и только один камзол. Но, простите, как мне показалось, вы соблаговолили задать мне какой-то вопрос?
- Да, сударь, я хотел бы у вас спросить, как вы попали в тот дом.
- Весьма простым и в то же время очень сложным путем. Судите сами.
- Посмотрим.
- Господин граф, извините меня, я был так потрясен, что обращался к вам, не называя вашего титула.
- Какие пустяки, продолжайте.
- Господин граф, вот моя история: я живу на улице Ботрейи в пятистах двух шагах отсюда. Я бедный ученик хирурга, но, могу вас заверить, рука у меня довольно умелая.
- Я и сам имел случай в этом убедиться, - сказал Бюсси.
- Учился-то я усердно, - продолжал молодой человек, - да вот пациентов не приобрел. Меня зовут, как я уже говорил: Реми ле Одуэн; Реми - потому, что такое имя дали мне при крещении, и Одуэн - потому, что я родился в Нантей-ле-Одуэн. Семь или восемь дней тому назад за Арсеналом какого-то бедолагу как следует полоснули ножом, я зашил ему кожу на животе и очень удачно втиснул туда кишки, которые вывалились было наружу. Эта операция принесла мне некоторую известность в округе, и, видимо, благодаря ей мне посчастливилось: вчера ночью меня разбудил чей-то приятный голосок.
- Голос женщины! - воскликнул Бюсси.
- Да, но не спешите с выводами, граф, какой бы деревенщиной я ни был, все же я понял, что это голос служанки. Я их знаю, ведь мне гораздо чаще приходилось иметь дело со служанками, чем с госпожами.
- И что же вы сделали?
- Я поднялся и открыл дверь, но едва я высунул голову, как две маленькие, не слишком нежные, но и не чересчур загрубелые ручки наложили мне па глаза повязку.
- И вам при этом не сказали ни слова?
- Нет, как же, мне было сказано: «Идите со мной, не пытайтесь разглядеть, куда я вас веду, молчите, вот ваше вознаграждение».
- И этим вознаграждением?..
- Оказался кошелек с пистолями, который вложили мне в руку.
- Ага! И что вы ответили?
- Что я готов следовать за моей очаровательной проводницей. Я не знал, очаровательна она или пет, но подумал, что маслом каши не испортишь.
- И вы последовали за ней без возражений, не требуя никаких гарантий?
- Мне часто приходилось читать в книгах о подобных историях, и я заметил, что для врача они всегда кончаются чем-нибудь приятным. Итак, я последовал за незнакомкой, как я уже имел честь вам доложить; меня вели по твердой земле, к ночи подмерзло, и я насчитал четыреста, четыреста пятьдесят, пятьсот и, наконец, пятьсот два шага.
- Хорошо, - сказал Бюсси, - это было умно с вашей стороны. И вот теперь мы, по-вашему, должны быть у той двери?
- Во всяком случае, где-то поблизости от нее, потому что на сей раз я насчитал четыреста девяносто девять шагов. Конечно, хитрая девчонка могла повести меня окольным путем, - по-моему, она была способна выкинуть со мной подобную штуку.
- Да, допустим, она позаботилась о такой предосторожности, тем не менее, будь она даже хитра, как сам дьявол, наверное, она все же сболтнула вам что-нибудь, назвала какое-то имя?
- Никакого.
- Может быть, вы сами что-нибудь приметили?
- Только то, что можно приметить пальцами, приученными в иных случаях заменять глаза, то есть - дверь, обитую гвоздями, прихожую за дверью, в конце прихожей - лестницу.
- Слева?
- Вот именно. Я даже сосчитал ступеньки.
- Сколько их было?
- Двенадцать.
- И потом сразу вход?
- Думаю, что сначала коридор: открывали три двери.
- Хорошо.
- А потом я услышал голос. Ах, на сей раз это был голос госпожи, такой нежный и мелодичный.
- Да, да. Это был ее голос.
- Конечно, ее.
- Ее, ее, клянусь вам.
- Вот уже кое-что, в чем вы можете поклясться. Дальше меня втолкнули в комнату, где лежали вы, и разрешили снять повязку.
- Все так.
- И тогда я вас увидел.
- Где я был?
- Вы лежали на постели.
- На постели с занавесками из белого шелка в золотых цветах?
- Да.
- А стены комнаты были покрыты гобеленами?
- Правильно.
- А на потолке написаны фигуры?
- Точно так, а в простенке между окнами...
- Портрет?
- Вот именно.
- Женщины в возрасте от восемнадцати до двадцати лет?
- Да. |
|
- Решительно, площадь Бастилии - необычное место, - сказал Бюсси. - Но будь что будет, подождем.
И с этими словами он устроился поудобнее: завернулся в плащ и спрятался в нишу какой-то двери. Стояла темная-претемная ночь, и за четыре шага уже ничего нельзя было различить.
Огонек продолжал приближаться, описывая самые причудливые круги. Но, поскольку Бюсси не был суеверен, он оставался в убеждении, что этот свет не принадлежит к таинственным блуждающим огням, которые внушали такой страх путникам в средние века, а исходит всего-навсего от фонаря, подвешенного к пальцам какой-то руки, а рука, в свою очередь, должна быть соединена с каким-то туловищем.
Действительно, после нескольких секунд ожидания это предположение подтвердилось. Шагах в тридцати от себя Бюсси заметил черный силуэт, длинный и тонкий, как столб, постепенно силуэт принял очертания человеческой фигуры; человек этот держал в левой руке фонарь и то вытягивал руку с фонарем перед собой, то отводил ее в сторону, то опускал к ноге. Сначала Бюсси подумал, что незнакомец принадлежит к почтенному братству пьяниц, так как только опьянением можно было объяснить его странные телодвижения и то философское спокойствие, с которым он проваливался в грязные ямы и шлепал по лужам.
Один раз он даже поскользнулся па подтаявшем льду: Бюсси услышал глухой звук, увидел, как фонарь стремительно полетел вниз, и подумал, что ночной гуляка, которого ноги плохо держат, тщетно пытается сохранить равновесие.
Бюсси уже ощущал к этому «служителю Бахуса», как назвал бы незнакомца мэтр Ропсар, тот род сочувствия, который благородные сердца испытывают к пьяницам, оказавшимся поздно ночью на улице, и чуть было не бросился ему на выручку, но тут фонарь взмыл вверх с быстротой, свидетельствующей, что его владелец обладает гораздо большей устойчивостью, чем это можно было предположить на первый взгляд.
- Ну вот, - пробормотал Бюсси, - кажется, впереди еще одно приключение.
И так как фонарь возобновил поступательное движение и, по-видимому, направлялся прямо к тому мосту, где стоял Бюсси, молодой человек плотно прижался к стене.
Фонарь приблизился еще на десять шагов, и в отбрасываемом им свете наш герой заметил удивительную вещь - у человека, который нес фонарь, на глазах была повязка.
- Ей-богу! - сказал Бюсси. - Что за дикая затея играть в «холодно-горячо» с фонарем в руке, особенно в такое время и в такую распутицу? Неужели я опять сплю и вижу сон?
Бюсси выжидал. Человек с завязанными глазами сделал еще пять или шесть шагов.
- Господи помилуй, - прошептал Бюсси, - по-моему, он разговаривает сам с собой. Нет, он не пьяница и не сумасшедший. Он математик и пытается решить какую-то задачу.
Эту последнюю мысль нашему наблюдателю навеяли слова, которые бормотал человек с фонарем.
- Четыреста восемьдесят восемь, четыреста восемьдесят девять, четыреста девяносто, - тихо отсчитывал он. - Должно быть, где-то здесь.
И таинственный незнакомец, приподняв повязку, подошел к двери дома, возле которого он оказался, и тщательно ее обследовал.
- Нет, - сказал он, - дверь явно не та. Затем опустил повязку на глаза и снова зашагал, отсчитывая на ходу:
- Четыреста девяносто один, четыреста девяносто два, четыреста девяносто три, четыреста девяносто четыре... Здесь должно быть «горячо».
Он опять приподнял повязку и, подойдя к двери, соседней с той, возле которой спрятался Бюсси, осмотрел ее с не меньшим вниманием, чем первую.
- Гм! Гм! - произнес он. - Вот эта вполне подходит. Нет.., да, да.., нет.., чертовы двери, они похожи друг на друга, как две капли воды.
«К такому выводу пришел и я, - сказал себе Бюсси, - этот математик начинает внушать мне уважение».
Математик надвинул повязку на глаза и продолжал свой путь.
- Четыреста девяносто пять, четыреста девяносто шесть, четыреста девяносто семь, четыреста девяносто восемь, четыреста девяносто девять... Если напротив меня есть дверь, - сказал он, - то это и должна быть та самая...
Дверь тут действительно имелась, и это была как раз та самая, в нише которой прятался Бюсси, в результате чего, приподняв повязку, предполагаемый математик оказался лицом к лицу с нашим героем.
- Ну как? - поинтересовался Бюсси.
- Ой! - удивился любитель ночных прогулок, отступая па шаг.
- Вот тебе раз! - сказал Бюсси.
- Но это невозможно! - воскликнул неизвестный.
- Как видите, возможно, но случай и в самом деле необычный. Так, значит, вы тот самый лекарь?
- А вы тот самый дворянин?
- Тот самый.
- Иисус! Какая удача!
- Тот самый лекарь, - продолжал Бюсси, - который вчера вечером перевязал дворянина, получившего удар шпагой в бок?
- Верно.
- Все так, я вас тотчас же узнал. Должен сказать, что рука у вас нежная, легкая и в то же время очень умелая.
- Ах, сударь, я не ожидал встретить вас здесь.
- А что вы ищете?
- Дом.
- А-а, вы ищете дом? - протянул Бюсси.
- Да.
- Стало быть, вы знаете, где он?
- Как же я могу это знать? - ответил молодой человек. - Ведь мне завязали глаза, прежде чем отвести туда.
- Вас туда отвели с завязанными глазами?
- Конечно.
- Но вы уверены, что действительно приходили в этот самый дом?
- В этот или в один из соседних. В какой именно - я не уверен, поэтому я и разыскиваю...
- Прекрасно, - сказал Бюсси, - значит, все это не сон!..
- Что все? Какой сон?
- Надо вам признаться, любезный, мне казалось, что все это приключение, кроме удара шпагой, разумеется, было просто сном.
- Я вас понимаю, - сказал молодой врач, - этим вы меня не удивили, сударь.
- Почему не удивил?
- Я сам думал, что во всем этом есть какая-то тайна.
- Да, любезный, и эту тайну я хочу прояснить. Вы не откажетесь мне помочь, не правда ли?
- Разумеется.
- По рукам. По прежде всего один вопрос.
- Слушаю.
- Как вас зовут? |
|