В категории материалов: 192
Показано материалов: 181-185 |
Страницы: « 1 2 ... 35 36 37 38 39 » |
|
- Не совсем. Я назвал бы это подготовкой к ответу.
- Вы готовы?
- Подождите же!
- Вы колеблетесь, герцог?
- Нисколько.
- Так я вас слушаю.
- Как вы относитесь к притчам?
- Должна сказать, что они устарели.
- Ну и что же? Солнце тоже старо, а мы ничего лучше не придумали.
- Ну, пусть будет притча. Только чтобы все было прозрачно!
- Как хрусталь!
- Ну, говорите.
- Вы готовы меня слушать, прекрасная дама?
- Я вас слушаю.
- Представьте, графиня.., вы знаете, в притчах принято взывать к воображению.
- О Господи, до чего же вы утомительны, герцог!
- Вы не верите ни одному своему слову, графиня, потому что слушаете меня с особым вниманием.
- Пусть так, я была не права.
- Итак, представьте, что вы гуляете в прекрасном саду Люсьенн и видите восхитительную сливу, одну из тех ренклодов, которые вы так любите, потому что они своим пурпурно-алым цветом напоминают вас.
- Продолжайте, господин льстец.
- Вы видите, как я уже сказал, одну из таких слив на самом верху дерева. Что вы будете делать, графиня?
- Я стану трясти дерево, черт побери!
- А если это бесполезно? Дерево толстое, неискоренимое, как вы изволили выразиться. И вот скоро вы замечаете, что оно даже не пошатнулось, а вы уже поцарапали об его кору свои прелестные ручки. Тогда вы повертываете голову так восхитительно, как умеете лишь вы да цветы, и восклицаете: «Боже мой! Как бы мне хотелось, чтобы эта слива упала на землю!» И при этом вы чувствуете такую досаду!..
- Это очень натурально, герцог.
- Не стану с вами спорить.
- Продолжайте, дорогой герцог, мне безумно интересна ваша притча.
- И вот, обернувшись, вы замечаете своего друга герцога де Ришелье, в задумчивости гуляющего в саду.
- О чем же он думает?
- Что за вопрос, черт возьми! О вас! Вы к нему обращаетесь своим восхитительным нежным голоском: «Ах, герцог! Герцог!»
- Превосходно!
- «Вы - мужчина. Вы - сильный. Вы брали Маон. Встряхните это чертово дерево, чтобы упала проклятая слива» Все верно, графиня, а?
- Совершенно верно, герцог. Я говорила об этом едва слышно, а вы - во весь голос. Так что вы ответили?
- Я ответил...
- Да.
- Я ответил так: «Как вы решительны! Ничего не скажешь! Но посмотрите, какое толстое дерево, какие шероховатые ветви; я тоже дорожу своими руками, хоть и старше вас лет на пятьдесят.
- А-а, прекрасно, прекрасно! - проговорила графиня. - Понимаю...
- Тогда продолжайте притчу: что вы отвечаете?
- Я вам говорю .
- Своим нежным голоском?
- Разумеется.
- Говорите, говорите.
- Я вам говорю: «Милый маршал! Взгляните на это дерево иначе. До сих пор вы были к нему равнодушны, потому что эта слива предназначалась не вам. А пусть и у вас будет такое же точно желание, дорогой маршал: давайте вместе страстно захотим ее съесть. Если вы как следует потрясете дерево, если слива упадет, то...
- То что же?
- Мы съедим ее вместе.
- Браво! - воскликнул герцог, захлопав в ладоши.
- Все верно?
- Клянусь честью, графиня, вы прекрасно сумели закончить притчу... Взяли меня за рога! Как говаривал мой славный батюшка, отлично состряпано!
- Так вы согласны потрясти дерево?
- Обеими руками и изо всех сил, графиня.
- А слива в самом деле была ренклодом?
- В этом я не совсем уверен, графиня.
- Что же это?
- Мне представляется, что на вершине этого дерева скорее висел портфель.
- Значит, мы возьмем этот портфель на двоих.
- Нет, этот портфель достанется мне одному. Не завидуйте мне, графиня; вместе с ним с этого дерева падает так много интересных вещей, что у вас будет богатейший выбор.
- Ну что же, маршал, мы обо всем уговорились?
- Мне достанется место де Шуазеля?
- Да, если на то будет воля его величества.
- А разве король не хочет всего того, чего желаете вы?
- Вы сами видите, что нет, потому что он не желает отставки своего Шуазеля.
- Я надеюсь, что король захочет вспомнить о своем старом товарище.
- По оружию?
- Да, о товарище по оружию. Самая большая опасность далеко не всегда подстерегает нас на войне, графиня. |
|
- Увы!
- Простите, - продолжала графиня, - я говорю «мы», однако не волнуйтесь, герцог, это относится к членам семьи.
- И к друзьям, графиня. Позвольте на этом основании тоже принять в этом деле участие. Таким образом...
- Таким образом, вы себя причисляете к моим друзьям?
- Мне казалось, что я говорил вам об этом, графиня.
- Этого недостаточно.
- Я полагал, что доказал это.
- Вот это уже лучше. Так вы мне поможете?
- Я готов сделать все, что в моей власти, графиня, однако...
- Что?
- Не стану от вас скрывать, что дело это весьма трудное.
- Их что же, нельзя вырвать, этих Шуазелей?
- Во всяком случае, они неискоренимы.
- Вы полагаете?
- Да.
- Стало быть, что бы ни говорил славный Лафонтен, против этого дуба бессильны и ветер, и буря.
- Этот министр - большой талант!
- Ага! Вы заговорили, как энциклопедисты.
- Разве я уже не член Академии?
- О, вы в такой малой степени академик...
- Вы правы. Академик - мой секретарь, а не я. Однако я по-прежнему настаиваю на своем.
- Что Шуазель - талантливый политик?
- Совершенно верно.
- В чем же состоит его талант?
- А вот в чем, графиня: он сумел так представить дела в Парламенте и отношения с Англией, что король не может больше без него обойтись.
- Да ведь он настраивает Парламент против его величества!
- Ну конечно! В том-то и состоит ловкость!
- Он же толкает англичан к войне!
- Вот именно, потому что мир был бы для него губителен.
- Это не талант, герцог.
- Что же это, графиня?
- Это государственная измена.
- Когда государственная измена имеет успех, графиня, это талант, как мне кажется, и немалый.
- Ну, раз так, герцог, я знаю еще кое-кого, кто не менее ловок, чем де Шуазель.
- Неужели?
- По части парламентов, по крайней мере.
- Это - главный вопрос.
- Да, потому что это лицо причастно к возмущению Парламента.
- Вы меня заинтриговали, графиня.
- Вы не знаете, о ком я говорю, герцог?
- Нет, признаться...
- А ведь он - член вашей семьи.
- Неужели у меня в семье есть талантливый человек? Вы изволите говорить о моем дяде - кардинале, графиня?
- Нет, я говорю о вашем племяннике, герцоге д'Эгийоне.
- Ах, герцог д'Эгийон! Да, верно, это он дал ход делу ла Шалоте. По правде сказать, он очень милый мальчик. Он в этом деле славно потрудился. Клянусь честью, графиня, вот тот человек, которым умной женщине следовало бы дорожить.
- Видите ли, герцог, - отвечала графиня, - я даже незнакома с вашим.., племянником.
- Неужели вы его не знаете?
- Нет, я его никогда не видела.
- Бедный малый! Ну да, действительно, с тех пор, как вы пришли к власти, он неотлучно жил в Англии. Пусть поостережется, когда увидит вас, он отвык от солнца.
- Как среди всех этих мантий оказался человек его ума и его происхождения?
- Он взялся их взбудоражить за неимением лучшего. Понимаете ли, графиня, каждый старается получить удовольствие, где только можно, а в Англии удовольствий немного. До чего же он предприимчивый человек! Какой это был бы слуга королю, буде на то желание его величества! Уж при нем с дерзостью Парламента было бы покончено. Он - истинный Ришелье, графиня. Так позвольте мне...
- Что?
- Позвольте мне представить его вам тотчас по прибытии.
- Он разве должен скоро быть в Париже?
- Ах, графиня, кто может это знать? Возможно, он еще лет пять пробудет в своей Англии, как говорит шельма Вольтер! Может, он в дороге? А что, если он в двухстах милях отсюда? Может быть, он уже у городских ворот!
Маршал пристально изучал по лицу молодой женщины, какое действие на нее производят его слова.
Она на мгновение задумалась и продолжала:
- Давайте вернемся к тому, на чем мы остановились.
- Как вам будет угодно, графиня.
- А на чем мы остановились?
- На том, что его величеству было очень хорошо в Трианоне в обществе де Шуазеля.
- Да, и мы говорили о том, как бы от этого Шуазеля избавиться.
- То есть об этом говорили вы, графиня.
- Как! - воскликнула фаворитка. - Я так хочу, чтобы он ушел со своего поста, что рискую умереть, если этого не произойдет, а вы.., неужели вы мне в этом хоть немного не поможете, дорогой герцог?
- Ото! - проговорил Ришелье, важничая. - Вот что политики называют предложением.
- Принимайте мои слова, как вам будет угодно, называйте их, как хотите, но отвечайте решительно.
- Ах, какое недостойное наречие в устах такой милой и приятной женщины!
- По-вашему, это ответ, герцог? |
|
- Да, я догадываюсь, что есть еще кое-что...
- Вы так думаете?
- Да.
- А о чем вы догадываетесь?
- Мне кажется, вы ждали вчера вечером его величество.
- Где?
- Здесь.
- Что же дальше?
- Его величество не пришел.
Графиня покраснела и приподнялась на локте.
- Ax, ax! - прошептала она.
- А ведь я приехал из Парижа, - продолжал герцог.
- Ну и что же?
- А то, что я мог ничего не знать о том, что произошло в Версале, черт побери! Однако...
- Герцог, милый герцог, вы сегодня чересчур сдержанны. Какого черта! Раз уж начали - договаривайте. Или не надо было начинать.
- Вольно вам говорить, графиня! Дайте мне хотя бы передохнуть. Так на чем я остановился?
- Вы остановились на... «однако».
- Да, верно. Однако я не только знаю, что его величество не пришел, но и догадываюсь, почему не пришел.
- Герцог! Я всегда думала, что вы колдун. Мне недоставало лишь доказательства.
- Сейчас я вам представлю и доказательство. Графиня, уделявшая беседе значительно больше внимания, чем ей хотелось это показать, оставила в покое голову Замора, волосы которого она перебирала своими белыми изящными пальчиками.
- Представьте, герцог, представьте, - сказала она.
- В присутствии господина дворецкого? - спросил герцог.
- Ступайте. Замор, - приказала графиня негритенку. Обезумев от радости, он одним прыжком выскочил из будуара в приемную.
- Прекрасно! - прошептал Ришелье. - Должен ли я все вам говорить, графиня?
- Чем вам помешала эта обезьяна - Замор, герцог?
- Сказать по правде, меня кто угодно смущает.
- Кто угодно - это я понимаю, но разве Замор - кто угодно?
- Замор - не слепой, не глухой, не немой. Значит, он тоже - «кто угодно». «Кто угодно» для меня - тот, у кого такие же, как у меня, глаза, уши, язык; значит, он может увидеть то, что я делаю, услышать или повторить то, что я говорю; одним словом, этот «кто-то» может меня выдать. Итак, изложив свою теорию, я продолжаю.
- Да, герцог, продолжайте, доставьте мне удовольствие.
- Не думаю, что это будет удовольствием, графиня. Впрочем, неважно, я должен продолжать. Итак, король посетил вчера Трианон.
- Малый или Большой?
- Малый. Ее высочество держала его под руку.
- Вот как?
- Ее высочество очаровательна, как вам известно...
- Увы!
- Она так с ним носилась, называла «папочкой», что его величество не устоял - ведь у него такой мягкий характер! За прогулкой последовал ужин, за ужином - невинные игры. Одним словом...
- Одним словом, - бледная от нетерпения, подхватила Дю Барри, - король не поехал в Люсьенн, не так ли? Вы это хотели сказать?
- Да, черт возьми.
- Это просто объясняется: его величество нашел там все, что любит.
- Отнюдь нет, и вы сами далеки от того, чтобы поверить хоть одному своему слову. Он нашел там всего-навсего то, что ему нравится.
- Это еще хуже, герцог. Судите сами: поужинал, побеседовал, поиграл - вот и все, что ему нужно. С кем же он играл?
- С де Шуазелем.
Графиня сделала нетерпеливое движение.
- Может быть, не стоит больше об этом говорить, графиня? - предложил Ришелье.
- Напротив, продолжайте.
- Вы столь же отважны, сколь умны, графиня. Давайте возьмем быка за рога, как говорят испанцы.
- Госпожа де Шуазель не простила бы вам этой пословицы, герцог.
- Пословица к ней не относится. Я хотел сказать, графиня, что де Шуазель, раз уж я вынужден о нем говорить, играл в карты, да так удачно, так ловко...
- Что выиграл:
- Нет, он проиграл, а его величество выиграл тысячу луидоров в пикет. А в этой игре его величество крайне самолюбив, притом что играет он из рук вон плохо.
- Ох, этот Шуазель! - прошептала Дю Барри. - Госпожа де Граммон тоже была там?
- Нет, графиня, она готовится к отъезду.
- Герцогиня уезжает?
- Да, она делает глупость, мне кажется.
- Какую?
- Когда ее не преследуют, она дуется; когда ее не прогоняют, она уезжает сама.
- Куда?
- В провинцию.
- Она собирается строить козни.
- Ах, черт побери! Чем же ей еще заниматься? Итак, собираясь уезжать, она, естественно, пожелала проститься с ее высочеством, которая, понятно, нежно ее любит. Вот как она оказалась в Трианоне.
- В Большом?
- Разумеется, ведь Малый еще не готов.
- Окружая себя всеми этими Шуазелями, ее высочество недвусмысленно дает понять, чью сторону она принимает.
- Нет, графиня, не надо преувеличивать. Итак, герцогиня завтра уезжает.
- Король развлекался там, где не было меня! - воскликнула графиня с возмущением и в то же время со страхом.
- Ах, Боже мой! Да, в это трудно поверить, однако это так, графиня. Что же из этого следует?
- Что вы прекрасно обо всем осведомлены, герцог.
- И все?
- Нет.
- Ну так продолжайте!
- Я из этого заключаю, что по доброй воле или силой необходимо вырвать короля из когтей этих Шуазелей, или ! мы погибли! |
|
- Но ведь я отдал предпочтение вам, я выбрал вас своим хозяином, защитником, покровителем.
- Лицемерие!
- Однако, господин Руссо, если бы я дорожил богатством, я принял бы предложение этих дам.
- Господин Жильбер, меня обманывают часто.., один раз! Но дважды - никогда! Вы - свободны и можете идти на все четыре стороны.
- Куда же мне идти? - в отчаянии вскричал Жильбер; он понимал, что навсегда потерял и свое оконце, и соседство с Андре, и всю свою любовь... Его самолюбие страдало оттого, что Руссо мог заподозрить его в предательстве. Он видел, что никто не оценил ни его самоотверженности, ни долгой и успешной борьбы с леностью и свойственными его возрасту желаниями.
- Куда? - переспросил Руссо. - Да прежде всего - к ее сиятельству, прекрасной и доброй госпоже.
- Боже мой. Боже мой! - вскричал Жильбер, обхватив голову руками.
- Не бойтесь! - сказал ему господин де Жюсье; светский человек, он был сильно задет странной выходкой Руссо. - Не бойтесь, о вас позаботятся; вам постараются вернуть то, что вы потеряете.
- Вот видите, - язвительно вымолвил Руссо, - перед вами господин де Жюсье, ученый, любитель природы, один из ваших сообщников, - добавил он, скривив губы в улыбке, - он вам обещает помощь и удачу - можете на него рассчитывать, у него большие возможности.
Потерявший самообладание Руссо поклонился дамам, вспомнив об Оросмане, потом отвесил поклон подавленному де Жюсье и с трагическим видом покинул павильон.
- До чего же грязная скотина этот философ! - спокойно заметила Шон, провожая взглядом Руссо, который спускался, вернее, сбегал вниз по тропинке.
- Просите, что хотите, - обратился г-н де Жюсье к Жильберу, по-прежнему прятавшему лицо в ладонях.
- Да, просите, господин Жильбер, - повторила графиня, посылая улыбку брошенному ученику.
Тот поднял бледное лицо, убрал со лба прибитые слезами и испариной волосы и твердо проговорил:
- Раз уж вам так хочется предложить мне место, я бы хотел поступить помощником садовника в Трианон.
Шон и графиня переглянулись, Шон слегка наступила шаловливой ножкой на ногу сестре, торжествующе подмигнув; графиня кивнула в знак согласия.
- Это возможно, господин де Жюсье? - спросила графиня. - Я бы этого хотела.
- Раз вам этого хочется, графиня, - отвечал тот, - можете считать, что ваше желание исполнено.
Жильбер поклонился и прижал руку к сердцу; оно было переполнено счастьем, после того как совсем недавно было полно отчаяния.
Глава 5
ПРИТЧА
В том же небольшом кабинете замка Люсьенн, где мм видели Жана Дю Барри выпившим, к большому неудовольствию графини, столько шоколаду, маршал де Ришелье завтракал с графиней Дю Барри. Трепля Замора за волосы, она все свободнее и небрежнее вытягивалась на расшитой цветами атласной софе, а старый придворный лишь восторженно вздыхал при каждой новой позе обольстительницы.
- Ах, графиня! - с жеманством старухи восклицал он. - Вы испортите прическу!.. Графиня, вот этот завиток раскручивается... Ах, графиня, ваша туфелька падает!..
- Да не обращайте внимания, милый герцог, - проговорила она, выдрав у Замора ради развлечения целую прядь волос и вытянувшись во весь рост. Она была еще сладострастнее и красивее на своей софе, чем Венера в морской раковине.
Равнодушный к ее позам. Замор взвыл от боли. Графиня успокоила его, взяла со стола горсть конфет и всыпала их ему в карман.
Замор надул губы, вывернул карман и высыпал конфеты на пол.
- Дурачина! - проговорила графиня, вытягивая изящную ножку и касаясь ее кончиком замысловатых штанов негритенка.
- Помилуйте! - вскричал старый маршал. - Клянусь честью, вы его убьете.
- Я сегодня могу убить любого, кто мне попадет под руку, - призналась графиня, - сегодня я буду беспощадной.
- Вот как? Значит, я вас раздражаю? - спросил герцог.
- Нет, что вы, напротив! Вы - мой старый друг, я вас обожаю. Но, по правде говоря, я сошла с ума, вот в чем дело.
- Так вас, должно быть, заразили этой болезнью те, кого свели с ума вы сами?
- Берегитесь! Мне надоели ваши любезности, потому что они неискренни.
- Графиня, графиня! Я начинаю думать, что вы не с ума сошли, а просто неблагодарны.
- Нет, я - не сумасшедшая, не неблагодарная, я...
- Кто же вы?
- Я разгневана, господин герцог!
- В самом деле...
- Вас это удивляет?
- Нисколько, графиня. Клянусь честью, есть от чего разгневаться!
- Вот именно это меня в вас и возмущает.
- Неужели есть что-то такое, что может вас во мне возмутить, графиня?
- Да.
- Что же это? Я уже довольно стар, однако я готов приложить любые усилия для того, чтобы вам понравиться.
- Да вы просто не знаете, о чем идет речь, маршал.
- Ошибаетесь, мне это известно.
- Вы знаете, что меня раздражает?
- Разумеется: Замор разбил китайский фонтан. Едва уловимая улыбка промелькнула на губах молодой женщины, однако Замор, почувствовав себя виноватым, униженно склонил голову, словно небо затянуло тучей, полной пощечин и щелчков.
- Да, - со вздохом проговорила графиня, - да, герцог, вы угадали: причина именно эта, вы действительно тонкий политик.
- Мне всегда это говорили, графиня, - скромно отвечал де Ришелье.
- А я и так это вижу, герцог. Вы сразу определили причину, отчего я не в духе: это восхитительно!
- Ну и прекрасно. Однако это еще не все.
- Неужели? |
|
Изысканные сливки из Марли, прекрасные абрикосы и сливы из Люсьенн; сосиски из Нантера на фарфоровом блюде, сосиски горячие, несмотря на то, что не видно было ни одного услужающего, который мог бы их принести; клубника в очаровательной корзинке, переложенная виноградными листьями, так и просившаяся в рот; рядом со сверкавшим свежестью маслом - огромный хлеб деревенской выпечки, там же - золотистый хлеб из крупчатки, столь желанный для горожан с их пресыщенным вкусом, - все это заставило Руссо вскрикнуть от восхищения. Гурманом философ был неискушенным; у него был прекрасный аппетит и весьма скромный вкус.
- Какое безумие! - обратился он к де Жюсье. - Хлеб и фрукты - вот все, что нам было нужно. Следовало бы съесть хлеб, заедая его сливами, прямо на ходу, как делают настоящие ботаники и неутомимые исследователи, ни на минуту не переставая шарить в траве и лазать по буеракам. Помните, Жильбер, мой завтрак в Плеси-Пике, да и ваш тоже?
- Да, сударь: хлеб и вишни показались мне тогда восхитительными.
- Совершенно верно.
- Да, так завтракают истинные любители природы.
- Дорогой учитель! - вмешался де Жюсье. - Вы напрасно упрекаете меня в расточительстве; это более чем скромно - Вы недооцениваете свое угощение, сеньор Лукулл! - вскричал философ.
- Мое? Нет, это не мое! - возразил Жюсье.
- У кого же мы в гостях в таком случае? - спросил Руссо, улыбка которого свидетельствовала о хорошем расположении духа; однако чувствовалось, что он скован. - Может быть, мы попали к домовым?
- Скорее уж к добрым феям, - проговорил де Жюсье, поднимаясь и смущенно поглядывая на дверь.
- Ах, к феям? - весело вскричал Руссо. - Да благослови их Небо за такое гостеприимство! Я голоден. Поедим, Жильбер!
Он отрезал себе порядочный ломоть хлеба и передал хлеб и нож ученику.
Откусив хлеба, Руссо взял две сливы.
Жильбер колебался.
- Ну, ну! Феи могут обидеться, - сказал Руссо, - подумают, что вы считаете их щедрость недостаточной.
- Или недостойной вас, господа, - зазвучал серебристый голосок с порога павильона: там стояли, держась под руку, две свеженькие хорошенькие женщины. Не переставая улыбаться, они подавали знаки де Жюсье, чтобы он умерил свой пыл.
Руссо обернулся, держа в правой руке обгрызанную хлебную корку, а в левой - надкусанную сливу. Он увидел обеих богинь - так, по крайней мере, ему показалось, до того они были молоды и красивы; он увидел их и остолбенел, потом поклонился и замер.
- Ваше сиятельство! - воскликнул де Жюсье. - Вы - здесь! Какой приятный сюрприз!
- Здравствуйте, дорогой ботаник! - любезно отвечала одна из дам с поистине королевской непринужденностью.
- Позвольте вам представить господина Руссо, - проговорил Жюсье, беря философа за руку, в которой он держал хлеб.
Жильбер увидел и узнал обеих дам. Он широко раскрыл глаза и, смертельно побледнев, стал поглядывать на окно павильона, соображая, как бы удрать.
- Здравствуйте, юный философ! - обратилась другая дама к растерянному Жильберу и легонько ударила его по щеке тремя розовыми пальчиками.
Руссо все видел и слышал. Он едва не задохнулся от злости: его ученик знал обеих богинь, и они его тоже знали.
Жильбер был близок к обмороку.
- Вы не узнаете ее сиятельство? - спросил Жюсье, обратившись к Руссо.
- Нет, - оторопев, отвечал Руссо, - мы встречаемся впервые, как мне кажется.
- Графиня Дю Барри, - представил Жюсье.
Руссо подскочил, словно ступил на раскаленное железо.
- Графиня Дю Барри! - вскричал он.
- Она самая, сударь, - как нельзя более любезно отвечала молодая женщина, - я очень рада, что принимаю у себя и вижу одного из самых прославленных мыслителей наших дней.
- Графиня Дю Барри! - повторил Руссо, не замечая, что его удивление становилось оскорбительным... - Так это она! И павильон, вне всякого сомнения, принадлежит ей? Так вот кто меня угощает?
- Вы угадали, дорогой философ, это она и ее сестра, - продолжал Жюсье, почувствовав себя неловко, так как предвидел бурю.
- И ее сестра знакома с Жильбером?
- Теснейшим образом, сударь! - вмешалась мадмуазель Шон с дерзостью, не считавшейся ни с расположением духа королей, ни с причудами философов.
Жильбер искал глазами нору пошире, куда можно было бы спрятаться, - так грозно заблистал взгляд Руссо.
- Теснейшим образом?.. - повторил старик. - Жильбер теснейшим образом знаком с сударыней, а я ничего об этом не знал? Меня, стало быть, предали, надо мной посмеялись?
Шон и ее сестра насмешливо переглянулись. Де Жюсье разорвал кружевную салфетку, стоившую не меньше пятидесяти луидоров.
Жильбер умоляюще сложил руки, то ли прося Шон замолчать, то ли заклиная Руссо разговаривать с нею повежливее.
Но замолчал Руссо, а Шон продолжала говорить.
- Да, - сказала она, - мы с Жильбером - старые знакомые. Он был моим гостем, не правда ли, малыш?.. Неужели ты настолько неблагодарен, что позабыл угощения в Люсьенн и в Версале?
Эта подробность оказалась последним ударом: Руссо выбросил руки вперед, а затем уронил их.
- Ага! Это правда, несчастный? - спросил он, искоса глядя на молодого человека.
- Господин Руссо... - начал было Жильбер.
- Ну вот, можно подумать, что ты раскаиваешься в том, что был мною обласкан! - продолжала Шон. - Я не зря подозревала тебя в неблагодарности.
- Мадмуазель!.. - умоляюще воскликнул Жильбер.
- Малыш! - подхватила Дю Барри. - Возвращайся в Люсьенн. Угощения и Замор ждут тебя... И хотя ты ушел оттуда довольно необычно, ты будешь хорошо принят.
- Благодарю вас, ваше сиятельство, - сухо возразил Жильбер, - но когда я откуда-нибудь ухожу, это значит, что мне там не нравится.
- Зачем же отказываться от такого предложения? - ядовито перебил его Руссо. - Вы вкусили роскоши, дорогой мой Жильбер, возвращайтесь к ней.
- Сударь, клянусь вам...
- Идите! Идите! Я не люблю тех, кто служит и нашим, и вашим.
- Вы меня даже не выслушали, господин Руссо.
- Довольно я наслушался.
- Да ведь я же сбежал из Люсьенн, где меня держали взаперти!
- Это уловка! Я знаю, на что способна человеческая хитрость! |
|