В категории материалов: 176
Показано материалов: 41-45 |
Страницы: « 1 2 ... 7 8 9 10 11 ... 35 36 » |
|
Любой другой на месте Генриха хранил бы молчание, не осмеливаясь сказать ни слова, но Генрих рассчитал все: он понял, что молчание его погубит - ведь, как правило, люди не теряют своих слуг или доверенных людей, не наводя о них справок и не производя розысков. Так и Генрих наводил справки и производил розыски в присутствии короля и самой королевы-матери: он спрашивал об Ортоне у всех в Лувре, начиная с часового, ходившего у пропускных ворот, и кончая командиром охраны, дежурившим у короля в передней, но все расспросы и все действия были напрасны, и Генрих, который, по-видимому, был так глубоко огорчен этим событием и так привязан к бедному пропавшему слуге, что объявил во всеуслышание, что никем его не заменит до тех пор, пока не убедится, что тот исчез навсегда.
Передняя, как мы уже сказали, была пуста, когда к Генриху проникла Маргарита.
Как ни легки были шаги королевы, Генрих услыхал их и обернулся.
- Это вы, ваше величество? - спросил он.
- Да. Читайте скорее, - ответила Маргарита и подала ему раскрытое письмо.
В письме были следующие строки:
«Государь! Настало время осуществить наш план бегства. На послезавтра назначена соколиная охота вдоль Сены - от Сен-Жермена до Домиков, то есть - на протяжении всего леса.
Примите участие в этой охоте, хотя это охота соколиная; наденьте под платье добрую кольчугу, возьмите лучшую Вашу шпагу, выберите самого породистого коня в Вашей конюшне.
Около полудня, то есть в разгар охоты, как только король поскачет за соколом, ускользните один, если поедете на охоту один, или с королевой Наваррской, если королева едет с Вами.
Пятьдесят наших спрячутся в павильоне Франциска I; ключ от павильона у нас есть; никто не будет знать, что они там, - они приедут ночью, и ставни будут закрыты.
Вы проедете по Дороге Фиалок, в конце которой буду ждать Вас я, а справа от дороги на полянке будут с двумя запасными лошадьми г.г. Ла Моль и Коконнас. Эти лошади предназначаются для смены, на случай, если Ваша лошадь и лошадь ее величества королевы Наваррской устанут.
Прощайте, государь, будьте готовы, - мы-то будем!».
- Жребий брошен! - произнесла Маргарита те самые слова, которые тысячу шестьсот лет назад произнес Цезарь на берегу Рубикона.
- Хорошо, ваше величество, - ответил Генрих, - я не обману ваших ожиданий.
- Станьте героем, государь, это не трудно: вы должны только идти своей дорогой, а для меня создайте красивый трон, - сказала дочь Генриха II.
Неуловимая улыбка скользнула по тонким губам Беарнца. Он поцеловал руку Маргариты и вышел первым, чтобы осмотреть проход, мурлыча припев старинной песни:
Тот, кто строил крепко замок,
В нем не будет жить.
Предосторожность оказалась нелишней: в ту минуту, когда он отворил дверь своей опочивальни, герцог Алансонский отворил дверь своей передней; Генрих сделал знак рукой Маргарите и громко сказал:
- А-а! Это вы, мой брат! Добро пожаловать! По знаку мужа королева все поняла и бросилась в туалетную комнату, дверь в которую была завешена огромным стенным ковром.
Герцог Алансонский вошел робким шагом, то и дело озираясь.
- Мы одни, брат мой? - вполголоса спросил он.
- Совсем одни. Что случилось? У вас такой взволнованный вид.
- Генрих, мы разоблачены!
- Каким образом?
- Де Муи арестован.
- Я знаю.
- И де Муи все рассказал королю.
- Что же он сказал?
- Что я желал занять наваррский престол и что с этой целью вступил в заговор.
- Ах, бедняга! - сказал Генрих. - Вот вы и скомпрометированы, мой бедный брат. Почему же вы до сих пор не арестованы?
- Я и сам не знаю. Король издевался надо мной, притворяясь, что дарует мне наваррский престол. Он, разумеется, рассчитывал вырвать у меня признание из глубины души, но я ничего не выдал.
- И хорошо сделали. Черт возьми! - сказал Беарнец. - Будем держаться стойко - от этого зависит наша с вами жизнь.
- Да, положение затруднительное, - ответил Франсуа, - потому-то, брат мой, я и пришел просить у вас совета: как вы думаете - бежать мне или оставаться?
- Ведь вы же видели короля, коль скоро он с вами говорил?
- Конечно!
- Так вы должны были прочесть его мысли. Руководствуйтесь своим чутьем.
- Я предпочел бы остаться здесь.
Как ни владел собой Генрих, на лице его мелькнуло радостное выражение, и, сколь неуловимым оно ни было, Франсуа подметил его на лету.
- Так оставайтесь! - сказал Генрих'.
- А вы?
- Я-то, разумеется, останусь! Мне вовсе незачем ехать, коль скоро вы остаетесь здесь, - возразил Генрих. - Я ведь хотел уехать вместе с вами только из дружеских чувств, чтобы не расставаться с любимым братом.
- Конец всем нашим планам, - сказал герцог Алансонский, - вы отступаете без боя при первом налете злого рока.
- Я не вижу злого рока в том, что останусь здесь, - отвечал Генрих, - с моим беспечным нравом мне везде хорошо.
- Хорошо, пусть так, не будем больше говорить об этом, - сказал герцог Алансонский. - Но если вы примете какое-нибудь другое решение, известите меня.
- Черт побери! Я не премину это сделать, можете мне поверить, - сказал Генрих. - Разве мы не условились, что у нас нет тайн друг от друга?
Герцог Алансонский больше не настаивал и, глубоко задумавшись, удалился: он заметил, что в какое-то мгновение стенной ковер на двери туалетной комнаты всколыхнулся.
В самом деле, как только герцог Алансонский вышел, стенной ковер приподнялся, и Маргарита появилась снова.
- Что вы думаете об этом визите? - спросил Генрих.
- Думаю, что произошло нечто новое и важное.
- А что, по-вашему, могло случиться?
- Еще не знаю, но узнаю. - А до этого?
- А до этого - непременно зайдите ко мне завтра вечером.
- Непременно зайду! - ответил Генрих, любезно целуя жене руку.
С теми же предосторожностями, с какими Маргарита вышла из своих покоев, она вернулась к себе.
Глава 9
КНИГА О СОКОЛИНОЙ ОХОТЕ
Тридцать шесть часов протекло после событий, о которых мы сейчас рассказали. День только занимался, но в Лувре все уже встали, как это всегда бывало в дни охоты, а герцог Алансонский отправился к королеве-матери, памятуя о приглашении, которое он от нее получил.
Королевы-матери уже не было в ее опочивальне, но она приказала, чтобы герцога попросили подождать, если он явится. |
|
- Надеюсь, ваше величество.
- Знаете, такая дружба весьма поучительна, в особенности дружба между принцами. Но дружбы придворные считаются не слишком прочными, дорогой Франсуа.
- Матушка, посудите сами: ведь мы не только друзья - мы почти братья.
Екатерина улыбнулась странной улыбкой.
- Вот так так! - сказала она. - А разве короли бывают братьями?
- Но когда мы подружились, матушка, ни он, ни я королями не были, да мы никогда и не должны были стать королями - вот почему мы полюбили друг друга.
- Да, но теперь обстоятельства сильно изменились.
- Как сильно изменились?
- Ну да, конечно! Кто может теперь сказать, что вы оба не станете королями?
По тому, как вздрогнул герцог, и по краске, бросившейся ему в лицо, Екатерина поняла, что ее удар попал ему прямо в сердце.
- Он? Анрио - король? - спросил герцог. - Какого же королевства, матушка?
- Одного из самых великолепных во всем христианском мире, сын мой.
- Что вы говорите, матушка? - побледнев, молвил герцог Алансонский.
- То, что хорошая мать должна сказать сыну, и то, о чем вы давно мечтали, Франсуа.
- Я? Я ни о чем не мечтал, ваше величество, клянусь вам! - воскликнул герцог.
- Я готова поверить вам, ибо ваш друг, ваш брат Генрих, как вы его называете, только прикидывается откровенным, а на самом деле это очень ловкий и очень хитрый господин, который умеет хранить свои тайны гораздо лучше, чем вы - ваши, Франсуа. Например, говорил ли он вам когда-нибудь, что де Муи - это его поверенный в политических делах?
Говоря это, Екатерина вонзила свой взгляд, как стилет, в душу Франсуа.
Но у него было одно достоинство или, вернее, порок - умение притворяться, и потому он не дрогнул под этим взглядом.
- Де Муи? - удивленно переспросил он, как будто впервые слышал это имя в связи с такими обстоятельствами.
- Да, гугенот де Муи де Сен-Фаль - тот самый, который чуть не убил Морвеля и который, тайно разъезжая по Франции и по столице и меняя одежду, плетет сеть интриг и собирает войско, чтобы поддержать вашего брата Генриха против вашей семьи.
С этими словами Екатерина, понятия не имевшая, что ее сын Франсуа осведомлен обо всем так же хорошо и даже лучше, чем она, встала, намереваясь величественно выйти.
Франсуа удержал ее.
- Матушка! - сказал он. - Прошу вас: одно слово! Раз уж вы соблаговолили посвятить меня в вашу политику, объясните, как же Генрих, столь малоизвестный, с такими малыми силами, сможет вести войну настолько серьезную, чтобы обеспокоить мою семью?
- Ребенок! - с улыбкой произнесла королева. - Поймите, что его поддерживают тридцать тысяч человек, а быть может, и больше; что в тот день, когда он скажет одно слово, эти тридцать тысяч человек появятся внезапно, как из-под земли, да не забудьте, что эти тридцать тысяч - гугеноты, иными словами - самые храбрые солдаты в мире. И к тому же.., к тому же у него есть покровитель, с которым вы не сумели или не захотели помириться.
- Кто же это?
- Король! Король, который его любит, который его выдвигает; король, который из зависти к вашему брату, королю Польскому, и из пренебрежения к вам ищет себе преемника. И только вы, слепец вы этакий, не видите, что ищет он его не в своей семье.
- Король?.. Вы так думаете, матушка?
- Неужели вы не заметили, как нежно он любит Анрио, своего Анрио?
- Верно, матушка, верно!
- И как этот самый Анрио ему платит? Ведь он, забыв, что его шурин хотел в Варфоломеевскую ночь пристрелить его из аркебузы, теперь ползает перед ним на брюхе, как собака, которая лижет побившую ее руку.
- Да, да, - пробормотал Франсуа, - я и сам заметил, как Генрих покорен моему брату Карлу.
- Генрих умеет угодить ему во всем!
- Да еще как! Раздосадованный тем, что король вечно смеется над его невежеством по части соколиной охоты, Анрио решил заняться... Ба! Еще вчера, да, не раньше, чем вчера, - он спрашивал, нет ли у меня каких-нибудь хороших трактатов об искусстве соколиной охоты.
- Постойте, постойте, - сверкнув глазами, сказала Екатерина, словно ее внезапно осенила некая мысль, - а что вы ему ответили?
- Что поищу у себя в библиотеке.
- Отлично, - сказала Екатерина, - отлично! Нужно дать ему эту книгу.
- Да я искал, но не нашел.
- Я найду!.. Найду я, а вы дадите ее как будто от себя.
- И что же из этого выйдет?
- Алансон! Вы мне верите?
- Да, матушка.
- Вы согласны беспрекословно слушаться меня во всем, что касается Генриха, которого вы не любите, что бы вы там ни говорили?
Герцог Алансонский усмехнулся.
- А я ненавижу, - продолжала Екатерина.
- Да, я буду слушаться.
- Послезавтра приходите за книгой ко мне, я вам дам ее, а вы отнесете Генриху.., ну и...
- ..и?
- ..И предоставьте Богу, Провидению или случаю довершить все остальное.
Франсуа достаточно хорошо знал свою мать, чтобы знать также и то, что не в ее обычае было возлагать на Бога, Провидение или случай заботы как о своих друзьях, так и о врагах, но он сдержался и, не прибавив ни слова, поклонился, как человек, который принимает возложенное на него поручение, и вышел.
«Что она хотела сказать? - думал молодой человек, поднимаясь по лестнице. - Ничего не понимаю! Но во всем этом мне ясно одно: она действует против нашего общего врага. Предоставим же ей свободу действий!».
А в это время Маргарита получила через Ла Моля письмо от де Муи. Так как в политике между двумя просвещенными супругами не существовало тайн, она распечатала и прочла письмо.
Письмо несомненно оказалось для нее интересным, ибо в ту же минуту, пользуясь тем, что темнота уже спускалась на луврские стены, Маргарита быстро проскользнула потайным ходом, поднялась по винтовой лестнице и, внимательно оглядевшись вокруг, быстрая, как тень, исчезла в передней короля Наваррского.
Со времени исчезновения Ортона переднюю никто не охранял.
Это исчезновение, о котором мы ничего не говорили с того момента, когда читатель увидел трагический конец несчастного Ортона, очень встревожило Генриха. Он откровенно рассказал о своей тревоге г-же де Сов и Маргарите, но и та и другая знали не больше него; только г-жа де Сов дала ему кое-какие сведения, на основании которых в уме Генриха сложилось совершенно ясное представление о том, что бедный мальчик стал жертвой каких-то козней королевы-матери и что вследствие тех же козней он сам едва не был схвачен вместе с де Муи в трактире «Путеводная звезда». |
|
- Ей-Богу, Франсуа, - с напускным добродушием продолжал Карл, - я и не знал, что вы так популярны, в особенности - у гугенотов! Но они требуют вас, и я должен признаться, что ошибался. Впрочем, я не мог бы желать ничего лучшего, чем иметь своего человека, родного брата, который меня любит и не способен меня предать, во главе партии, воевавшей с нами тридцать лет! Это умиротворит всех, как по волшебству, не говоря уж о том, что в нашей семье будет три короля. Один бедняга Анрио останется ничем - только моим другом. Но он не честолюбив, и уж он-то примет это звание, которого не домогается никто.
- Государь! Вы ошибаетесь, я домогаюсь этого звания.., и у кого же больше на него прав? Генрих - всего-навсего ваш зять, он породнился с вами благодаря своему браку, и же ваш брат по крови, а главное - по сердцу... Государь, умоляю вас, оставьте меня при себе!
- Нет, нет, Франсуа, - сказал Карл, - это значило бы сделать вас несчастным.
- Почему же?
- По тысяче причин.
- Но подумайте, государь: разве вы найдете такого верного товарища, как я? С детства я не разлучался с вашим величеством.
- Знаю, знаю! Иногда мне даже хотелось, чтобы вы были подальше от меня.
- Что вы хотите этим сказать, ваше величество?
- Ничего, ничего.., это я так... А какая там охота! Завидую вам, Франсуа! Вы только подумайте - в этих дьявольских горах охотятся на медведей, как на кабана! Вы будете присылать нам самые красивые шкуры. Вы знаете, там на медведей охотятся с одним кинжалом: зверя выжидают, затем дразнят, разъяряют; он идет прямо на охотника, в четырех шагах от него поднимается на задние лапы - и вот тогда ему вонзают кинжал в сердце, как сделал Генрих с кабаном на последней охоте. Это опасно, но вы храбрец, Франсуа, и эта опасность доставит вам истинное наслаждение.
- Ах, ваше величество, вы только усугубляете мою печаль: ведь я больше не буду охотиться вместе с вами.
- Тем лучше, тысяча чертей и одна ведьма! - сказал король. - Наши совместные охоты не идут на пользу ни мне, ни вам.
- Что вы хотите сказать, государь?
- Я хочу сказать, что охота со мной доставляет вам такое удовольствие и так вас волнует, что вы, олицетворенная меткость, вы, попадая из незнакомой аркебузы в сороку на сто шагов, на последней охоте, когда мы охотились вместе, из вашей собственной аркебузы, из аркебузы, вам хорошо знакомой, промахнулись по кабану на двадцать шагов и вместо него перебили ногу лучшей моей лошади. Смерть дьяволу! Знаете, Франсуа, тут есть над чем задуматься!
- Государь! Простите мое волнение, - побледнев, как мертвец, возопил герцог Алансонский.
- Ну да, волнение, я это прекрасно понимаю, - продолжал Карл, - и именно потому, что я знаю истинную цену этому волнению, я и говорю вам: поверьте мне, Франсуа, нам лучше охотиться подальше друг от друга, особливо при такого рода волнении. Подумайте об этом, брат мой, но не в моем присутствии, - я вижу, что мое присутствие вас смущает, - а когда вы будете одни, и вы убедитесь, что у меня есть все основания опасаться, как бы на следующей охоте вас снова не охватило волнение; ведь ни от чего не чешутся так руки, как от волнения, и тогда вместо лошади вы убьете всадника, а вместо зверя - короля. Черт побери! Пуля повыше, пуля пониже - глядь, лицо правительства сразу изменилось; ведь в нашей семье есть тому пример. Когда Монтгомери убил нашего отца Генриха Второго <Капитан Монтгомери нечаянно нанес на турнире смертельную рану Генриху II (1559).>, случайно или, быть может, от волнения, один удар его копья вознес нашего брата Франциска Второго на престол, а нашего отца Генриха унес в аббатство Сен-Дени <Аббатство Сен-Дени - усыпальница французских королей.>. Богу надо так мало, чтобы сотворить многое!
Герцог чувствовал, что по лбу у него заструился пот от этого удара, столь же грозного, сколь и непредвиденного.
Невозможно было яснее, чем король, высказать брату, что он все понял. Окутывая свой гнев покрывалом шутки, Карл был, пожалуй, куда страшнее, чем если бы он дал свободно вылиться наружу той клокочущей лаве ненависти, которая сжигала его душу, и месть его, казалось, была соразмерна с его злобой. По мере того, как один все сильнее ожесточался, другой становился все величественнее. В первый раз герцог Алансонский почувствовал угрызения совести, вернее - сожаление о том, что задуманное преступление не удалось.
Он боролся, пока мог, но под этим последним ударом склонил голову, и Карл заметил, что в его глазах занялось пожирающее пламя, которое у существ с нежной натурой прожигает бороздку, откуда брызжут слезы.
Но герцог Алансонский принадлежал к числу людей, плачущих только от ярости.
Карл взором коршуна смотрел на него в упор, вбирая в себя, если можно так выразиться, все чувства, сменявшиеся в душе молодого человека. И все эти чувства благодаря тому, что Карл глубоко изучил свою семью, обнаруживались перед ним так четко, как если бы душа герцога была открытой книгой.
Герцог стоял подавленный, безмолвный и недвижимый. Карл продержал его так с минуту, потом сказал тоном, проникнутым незыблемой ненавистью:
- Брат мой! Мы объявили вам наше решение, и наше решение твердо: вы уедете.
Герцог Алансонский сделал какое-то движение. Карл не подал виду, что заметил это, и продолжал:
- Я хочу, чтобы Наварра могла гордиться, что ее государь - брат Французского короля. Золото, могущество, почести - все, что приличествует вашему происхождению, - вы получите, как получил ваш брат Генрих, и так же, как он, - с усмешкой добавил Карл, - будете благодарить меня издалека. Но это все равно - для благословений расстояния не существует.
- Государь...
- Соглашайтесь или, вернее, покоряйтесь. Как только вы станете королем, вам подыщут супругу, достойную члена французской королевской фамилии. И кто знает, может быть, она принесет вам и другой престол!
- Но вы, ваше величество, забываете о своем друге Генрихе, - сказал герцог Алансонский.
- Генрихе? Но ведь я же сказал вам, что он не хочет наваррского престола! Ведь я же сказал вам, что он уступает его вам! Генрих - жизнерадостный малый, а не такая бледная личность, как вы. Он хочет веселиться и жить в свое удовольствие, а не сохнуть под короной, на что осуждены мы.
Герцог Алансонский вздохнул.
- Так ваше величество приказываете мне озаботиться... - начал он.
- Нет, нет! Ни о чем не беспокойтесь, Франсуа, - я все устрою сам; положитесь на меня, как на хорошего брата. А теперь, когда все решено, идите. Вы можете рассказывать или не рассказывать о нашем разговоре своим друзьям, но я-то приму меры, чтобы это как можно скорее стало известно всем. Идите, Франсуа!
Отвечать было нечего; герцог поклонился и вышел с яростью в душе.
Ему не терпелось повидать Генриха и поговорить с ним о том, что сейчас произошло, но увиделся он только с Екатериной: Генрих уклонялся от разговора, а королева-мать его искала.
Увидав Екатерину, герцог подавил скорбь и попытался улыбнуться. Он не был так счастлив, как герцог Анжуйский, и искал в Екатерине не мать, а только союзницу. И потому он начинал с притворства перед ней, будучи убежден, что для крепкого союза необходимо слегка обманывать друг друга.
И вот теперь он подошел к Екатерине, а на лице его оставались лишь едва заметные следы волнения.
- Вы знаете интереснейшие новости, ваше величество?
- Я знаю, о чем идет речь: вас хотят сделать королем.
- Мой брат так добр ко мне, ваше величество!
- Ведь правда же?
- Но мне очень хочется думать, что половину своей признательности я должен перенести на вас: если совет подарить мне трон дали вы, значит, я буду этим обязан вам; хотя должен признаться, что в глубине души мне больно так грабить короля Наваррского.
- А вы, по-видимому, очень любите Анрио, сын мой?
- О да! С некоторых пор мы сошлись очень близко.
- И вы думаете, что он вас любит так же, как вы его? |
|
- Хорошо, хорошо, господин де Нансе, - сказал Карл IX, - можете идти, только в другой раз помните...
- Что именно, государь?
- Что вы на службе у меня и обязаны повиноваться только мне.
Де Нансе, пятясь и почтительно кланяясь, вышел из комнаты.
Де Муи иронически улыбнулся Екатерине.
На мгновение водворилась тишина.
Королева крутила кисточки своего пояса. Карл ласкал свою собаку.
- Но каковы были ваши намерения, сударь? - спросил Карл. - Стали бы вы действовать силой?
- Против кого, государь?
- Против Генриха, против Франсуа, против меня.
- Государь! Мы получили отречение вашего зятя, получили согласие вашего брата, и, как я имел честь доложить вам, мы уже собрались просить позволения вашего величества, но тут стряслась беда в Лувре.
- Так что же, матушка? - сказал Карл. - Во всем этом я не вижу ничего плохого. Вы, господин де Муи, были вправе просить себе короля. Да, Наварра может и должна быть отдельным королевством. Больше того, это королевство словно нарочно создано для того, чтобы одарить моего брата Алансона, который всегда так страстно желал иметь корону, что, когда мы надеваем нашу, он не может оторвать от нее глаза. Его интронизации препятствовало только одно обстоятельство, а именно - права Анрио, но раз Анрио отказывается от них добровольно...
- Добровольно, государь.
- Тогда, видимо, это воля Божия! Господин де Муи, вы можете свободно вернуться к своим собратьям, которых я покарал.., немного жестоко, может быть; но это дело мое ч Бога.., и скажите им, что если они хотят, чтобы королем Наваррским стал мой брат Алансон, король Французский идет навстречу их желаниям. С этой минуты Наварра - королевство, а ее государь зовется Франциском. Мне понадобится всего неделя, чтобы мой брат покинул Париж с тем блеском и пышностью, какие подобают королю. Поезжайте, господин де Муи, поезжайте!.. Господин де Нансе, пропустите господина де Муи, он свободен.
- Государь! - сделав шаг вперед, сказал де Муи. - Вы позволите, ваше величество?
- Да, - ответил король и протянул руку юному гугеноту.
Де Муи встал на одно колено и поцеловал королю руку.
- Кстати, - сказал Карл, удерживая его, когда он собирался встать, - ведь вы просили меня наказать этого разбойника Морвеля?
- Да, государь.
- Не знаю, где он, и не могу этого сделать, - он где-то прячется, - но если вы его встретите, накажите его сами, я вам позволяю; кроме удовольствия, вы ничего мне этим не доставите.
- Государь! Вот это поистине щедрый подарок, - воскликнул де Муи. - Ваше величество, вы можете положиться на меня: я тоже не знаю, где он, но я найду его, будьте покойны!
Почтительно поклонившись королю Карлу и королеве Екатерине, де Муи вышел, а конвой, который привел его сюда, не воспрепятствовал ему уйти. Молодой человек прошел по коридорам, быстро добрался до пропускных дверей и, выйдя из Лувра, в мгновение ока промчался от площади Сен-Жермен-Л'Осеруа в трактир «Путеводная звезда», где и нашел своего коня, благодаря которому через три часа после описанной нами сцены он уже свободно дышал за стенами Манта.
Екатерина, подавляя гнев, удалилась в свои апартаменты, а оттуда прошла в апартаменты Маргариты.
Здесь она застала Генриха в халате, видимо, собиравшегося ложиться спать.
- Сатана! - прошептала Екатерина. - Помоги хоть ты несчастной королеве, от которой отвернулся Бог!
Глава 8
ДВЕ ГОЛОВЫ ПОД ОДНУ КОРОНУ
- Пусть герцога Алансонского попросят прийти ко мне, - отпустив мать, приказал Карл.
Де Нансе, решивший после увещания короля повиноваться отныне только ему, в мгновение ока промчался от Карла к его брату и без малейших смягчений передал ему полученное приказание.
Герцог Алансонский затрепетал; он и всегда-то дрожал перед Карлом, а теперь дрожал с тем большим основанием, что, вступив в заговор, он сам создал причины бояться его.
Тем не менее он отправился к брату с рассчитанной поспешностью.
Карл стоял, цедя сквозь зубы сигнал «Улюлю!». Войдя в комнату, герцог Алансонский подметил в стеклянных глазах Карла выражение ненависти - выражение, хорошо ему знакомое.
- Ваше величество! Вы звали меня - я здесь, - сказал он. - Что угодно вашему величеству?
- Мне угодно сказать вам, мой добрый брат, что, дабы вознаградить вас за ту большую дружбу, какую вы питаете ко мне, я решил сделать для вас сегодня то, что всего угоднее вам.
- Мне?
- Да, вам. Поищите у себя в памяти нечто такое, о чем вы мечтали последнее время, но не смели просить меня и что теперь я сам дарю вам.
- Государь.! Я клянусь моему брату, - сказал Франсуа, - что желаю только одного - на долгие годы доброго здоровья королю.
- В таком случае вы должны быть довольны, Алансон: недомогание, которое я чувствовал во время приезда поляков, теперь прошло. Благодаря Анрио я спасся от разъяренного катана, который чуть не вспорол мне живот, и теперь не завидую самому здоровому человеку в моем королевстве. Значит, вы не окажетесь плохим братом, если пожелаете мне чего-нибудь другого, кроме здоровья на долгие годы, - я и так вполне здоров.
- Я ничего не хотел, государь.
- Нет, нет, Франсуа, - начиная сердиться, возразил Карл, - вы хотели наваррскую корону, насчет которой у вас был сговор с Анрио и с де Myи: с первым - чтобы он от нее отказался, со вторым - чтобы он помог вам ее получить. И что же? Анрио от нее отказывается, а де Муи передал мне вашу просьбу, и эта корона, которой вы домогаетесь...
- Что же? - дрожащим голосом спросил герцог Алансонский.
- А то, черт побери, что она ваша!
Герцог Алансонский побледнел; кровь внезапно прилила к сердцу, едва не разорвав его, затем отхлынула к конечностям, а на щеках вспыхнул яркий румянец: при создавшихся обстоятельствах милость, которую оказывал ему король, привела его в отчаяние.
- Но, государь, - заговорил он, дрожа от волнения и тщетно стараясь овладеть собой, - я ничего не хотел, а главное, не просил ничего подобного.
- Возможно, - ответил Карл, - вы очень скромны, брат мой, но другие желали и просили за вас.
- Государь, клянусь Богом, я никогда...
- Не оскорбляйте Бога такими клятвами.
- Государь! Но это значит, что вы отправляете меня в изгнание?
- Вы называете это изгнанием, Франсуа? Черт возьми! На вас не угодишь... Уж не надеетесь ли вы на что-нибудь лучшее?
Герцог Алансонский закусил губу от отчаяния. |
|
- Государь! - совершенно спокойно отвечал де Муи. - С вашего позволения я задам вам тот же вопрос.
- Вместо того, чтобы задавать такой вопрос королю, господин де Муи, - сказала Екатерина, - будьте любезны сказать моему сыну, кто недавно ночью находился в комнате короля Наваррского и в ту же ночь, воспротивившись приказу его величества, чего и можно было ожидать от такого мятежника, убил двух королевских стражей и ранил господина де Морвеля!
- Да, в самом деле, - сдвинув брови, сказал Карл, - не знаете ли вы, господин де Муи, как зовут этого человека?
- Знаю, государь. Вашему величеству угодно знать его имя?
- Признаюсь, это доставило бы мне удовольствие.
- Так вот, государь, его имя де Муи де Сен-Фаль.
- Это были вы?
- Собственной персоной.
Екатерина, изумленная такой смелостью, сделала шаг по направлению к молодому человеку.
- А как же вы осмелились воспротивиться приказу короля? - спросил Карл IX.
- Прежде всего, государь, я понятия не имел о приказе вашего величества. Кроме того, я видел только одно, вернее - только одного человека: Морвеля, убийцу моего отца и господина адмирала. Тогда я вспомнил, что полтора года назад вот в этой самой комнате, вечером двадцать четвертого августа, ваше величество обещали мне, лично мне, наказать убийцу, но так как с тех пор произошли важные события, я подумал, что королю помешали осуществить его намерения. Увидав Морвеля прямо перед собой, я был убежден, что мне послало его само небо. Остальное известно вашему величеству: я ударил его шпагой, как убийцу, государь, и стрелял в его людей, как в разбойников.
Карл ничего не ответил; дружба с Генрихом заставила его с некоторых пор смотреть на многое с другой точки зрения, не с той, с какой он видел дотоле, и нередко - с ужасом.
Королева-мать уже давно отметила у себя в памяти слова о Варфоломеевской ночи, срывавшиеся с уст ее сына, - слова, в которых чувствовались угрызения совести.
- Но зачем вы пришли в такой час к королю Наваррскому? - спросила Екатерина.
- Ну, это долго рассказывать, - ответил де Муи. - Но если у его величества достанет терпения выслушать...
- Достанет, - сказал Карл, - говорите, я хочу вас выслушать.
Екатерина села и устремила на молодого вождя тревожный взгляд.
- Мы слушаем, - сказал Карл. - Сюда, Актеон! Собака улеглась в той позе, в какой была до привода арестованного.
- Государь! - заговорил де Муи. - Я приходил к королю Наваррскому как депутат от моих собратьев, ваших верноподданных протестантского вероисповедания.
Екатерина сделала знак Карлу IX.
- Не беспокойтесь, матушка, - сказал тот, - я не упускаю ни слова. Продолжайте, господин де Муи, продолжайте. Так зачем вы приходили?
- Предупредить короля Наваррского, - продолжал де Муи, - что его отречение лишило его доверия гугенотской партии, но что в память его отца Антуана Бурбона, а главное, в память его матери, мужественной Жанны д'Альбре, имя которой всем нам дорого, протестанты считают тем не менее своим долгом выказать ему уважение и просить его, чтобы он отказался от своих прав на наваррскую корону.
- Что он говорит? - воскликнула Екатерина; несмотря на все свое самообладание, она не в силах была вынести без стона этот неожиданный, сразивший ее удар.
- Ай-яй-яй! - произнес Карл. - Но эта самая наваррская корона, которую без моего позволения примеривают чуть ли не ко всем головам в королевстве, по-моему, отчасти принадлежит и мне.
- Государь! Гугеноты больше, чем кто-либо, признают право сюзеренитета, о котором сейчас упомянул наш король. И потому они надеялись уговорить вас, ваше величество, чтобы вы сами возложили ее на ту голову, которая вам дорога.
- Я? На голову, которая мне дорога? - переспросил Карл. - Смерть дьяволу! О какой голове вы говорите, сударь? Я вас не понимаю!
- О голове его высочества герцога Алансонского. Екатерина побледнела как смерть; она пожирала де Муи горящими глазами.
- А мой брат Алансон об этом знает?
- Да, государь.
- И он готов принять эту корону?
- При условии, что на это согласитесь вы, вате величество, - за этим-то он и направил нас к вам.
- О! Эта корона и впрямь как нельзя лучше подойдет нашему брату Алансону! - сказал Карл. - А мне это и в голову не приходило! Спасибо, де Муи, спасибо! Когда у вас будут появляться подобные мысли, добро пожаловать в Лувр!
- Государь! Вы были бы давно извещены об этом проекте, если бы не эта несчастная история с Морвелем, из-за которой я опасался, что впал в немилость у вашего величества.
- Да, но что по поводу этого проекта сказал Генрих? - спросила Екатерина.
- Король Наваррский подчинился желанию своих собратьев, и его отречение готово.
- Но в таком случае. - вскричала Екатерина, - отречение должно быть у вас при себе!
- При мне, ваше величество, - сказал де Муи, - случайно я захватил его с собой, подписано и датировано.
- А дата предшествует той сцене в Лувре? - спросила Екатерина.
- Да, ваше величество; если не ошибаюсь, это было накануне.
Де Муи вынул из кармана письменное отречение в пользу герцога Алансонского, подписанное собственной рукою Генриха и помеченное указанным числом.
- Что ж, - сказал Карл, - клянусь честью, это по всем правилам.
- А что требовал Генрих взамен своего отречения?
- Ничего, ваше величество, он сказал нам, что Дружба короля Карла щедро вознаградит его за утрату короны.
Екатерина от ярости закусила губу и заломила свои красивые руки.
- Все совершенно точно, де Муи, - добавил король.
- Но если у вас с королем Наваррским все было решено, с какой целью вы встретились с ним сегодня вечером? - Королева-мать гнула свою линию.
- Мы с королем Наваррским? - переспросил де Муи. - Господин де Нансе, который арестовал меня, подтвердит, что я был один. Его величество может его позвать.
- Господин де Нансе! - крикнул король. Командир охраны вошел в комнату.
- Господин де Нансе! - сейчас же обратилась к нему Екатерина. - Господин де Муи был совсем один в трактире «Путеводная звезда»?
- В комнате да, ваше величество, но в трактире - нет.
- А-а! - произнесла Екатерина. - Кто же был его товарищ?
- Не знаю, ваше величество, был ли тот дворянин товарищем господина де Муи, но я знаю, что он бежал в заднюю дверь, уложив двух моих солдат.
- Вы, конечно, узнали, кто этот дворянин?
- Не я, а мои солдаты.
- Кто же он такой? - спросил Карл IX.
- Граф Аннибал де Коконнас.
- Аннибал де Коконнас! - помрачнев и задумавшись, повторил король. - Это тот самый, который в Варфоломеевскую ночь так беспощадно истреблял гугенотов?
- Господин де Коконнас - дворянин его высочества герцога Алансонского, - подсказал де Нансе. |
|