В категории материалов: 176
Показано материалов: 26-30 |
Страницы: « 1 2 ... 4 5 6 7 8 ... 35 36 » |
|
- Вот они.
Ла Моль вывернул карманы, снял кольца и вырвал из шляпы пряжку.
- Больше ничего нет?
- Ничего, насколько мне известно.
- А это что висит у вас на шее на шелковом шнурке? - спросил комендант.
- Это не драгоценность, сударь, это образок.
- Дайте.
- Как? Вы требуете?..
- Мне приказано не оставлять вам ничего, кроме одежды, а образок не одежда.
Ла Моль сделал гневное движение, которое, по контрасту с отличавшим его скорбным и величественным спокойствием, показалось страшным даже этим людям, привыкшим к бурным проявлениям чувств.
Но он тотчас взял себя в руки.
- Хорошо, сударь, - сказал он, - сейчас вы увидите то, что просите.
Повернувшись, словно желая подойти ближе к свету, он вытащил мнимый образок, представлявший собой не что иное, как медальон, в который был вставлен чей-то портрет, вынул портрет из медальона и поднес его к губам. Несколько раз поцеловав его, он сделал вид, что уронил его на пол, и, изо всех сил ударив по нему каблуком, разбил на тысячу кусочков.
- Сударь!.. - воскликнул комендант.
Он наклонился и посмотрел, не может ли он спасти что-либо от вдребезги разбитого неизвестного предмета, который намеревался утаить от него Ла Моль, но миниатюра в буквальном смысле слова превратилась в пыль.
- Король хотел получить эту драгоценность, - сказал Ла Моль, - но у него нет никаких прав на портрет, который был в нее вставлен. Вот вам медальон, можете его взять.
- Сударь! Я буду жаловаться королю, - объявил Болье.
Ни слова не сказав узнику на прощание, он вышел в бешенстве и предоставил запирать двери тюремщику.
Тюремщик сделал несколько шагов к выходу, но, увидев, что Болье уже спустился по лестнице на несколько ступенек, вернулся и сказал Ла Молю:
- Честное слово, сударь, я хорошо сделал, что предложил вам сразу же вручить мне сто экю за то, чтобы я дал вам поговорить с вашим товарищем, а если бы вы мне их не дали, комендант забрал бы их вместе с этими тремястами, и уж тогда совесть не позволила бы мне что-нибудь для вас сделать. Но вы заплатили мне вперед, а я обещал вам, что вы увидитесь с вашим приятелем... Идемте... Честный человек держит слово... Только, если можно, не столько ради себя, сколько ради меня, не говорите о политике.
Ла Моль вышел из камеры и очутился лицом к лицу с Коконнасом, ходившим взад и вперед широкими шагами по середине своей камеры.
Они бросились друг к Другу в объятия.
Тюремщик сделал вид, что утирает набежавшую слезу, и вышел сторожить, чтобы кто-нибудь не застал узников вместе, или, вернее, чтобы не застали на месте преступления его самого.
- А-а! Вот и ты! - сказал Коконнас. - Этот мерзкий комендант заходил к тебе?
- Как и к тебе, я думаю.
- И отобрал у тебя все?
- Как и у тебя.
- Ну, у меня-то было немного - перстень Анриетты, вот и все.
- А наличные деньги?
- Все, что у меня было, я отдал этому доброму малому - нашему тюремщику, чтобы он устроил нам свидание.
- Ах, вот как! - сказал Ла Моль. - Сдается мне, что он брал обеими руками.
- Стало быть, ты тоже ему заплатил?
- Я дал ему сто экю.
- Как хорошо, что наш тюремщик негодяй!
- Еще бы! За деньги с ним можно будет делать все что угодно, а надо надеяться, в деньгах у нас недостатка не будет.
- Теперь скажи: ты понимаешь, что с нами произошло?
- Прекрасно понимаю... Нас предали.
- И предал этот гнусный герцог Алансонский. Я был прав, когда хотел свернуть ему шею.
- Так ты полагаешь, что дело наше серьезное?
- Боюсь, что да.
- Так что можно опасаться.., пытки?
- Не скрою от тебя, что я уже думал об этом.
- Что ты будешь говорить, если дойдет до этого?
- А ты?
- Я буду молчать, - заливаясь лихорадочным румянцем, ответил Ла Моль.
- Ты ничего не скажешь?
- Да, если хватит сил.
- Ну, а я, ручаюсь тебе: если со мной учинят такую подлость, я много чего наговорю! - сказал Коконнас.
- Но чего именно? - живо спросил Ла Моль.
- О, будь покоен, я наговорю такого, что господин д'Алансен на некоторое время лишится сна.
Ла Моль хотел ответить, но в это время тюремщик, без сомнения услышавший какой-то шум, втолкнул друзей в их камеры и запер за ними двери.
Глава 5
ВОСКОВАЯ ФИГУРКА
Уже восемь дней Карл был пригвожден к постели лихорадочной слабостью, перемежавшейся сильными припадками, похожими на падучую болезнь. Иногда во время таких припадков он испускал дикие крики, которые с ужасом слушали телохранители, стоявшие на страже в передней, и которые гулким эхом разносились по древнему Лувру, уже встревоженному зловещими слухами. Когда припадки проходили, Карл, сломленный усталостью, с потухшими глазами, падал на руки кормилицы, храня молчание, в котором чувствовалось одновременно и презрение, и ужас. |
|
- Да, государь, кровавый.
- Ага! Прекрасно, - сказал Генрих. - Мы еще не скоро дойдем до моей камеры?
- Вы уже пришли, ваше величество, - произнесла какая-то тень, вырисовывавшаяся во мраке, но становившаяся по мере того, как к ней приближались, все более зримой и ощутимой.
Генриху этот голос показался знакомым, а сделав несколько шагов, он узнал и лицо.
- Ба! Да это вы, Болье! - сказал он. - За каким чертом вы сюда явились?
- Государь! Я только что получил должность коменданта Венсеннской крепости.
- Что ж, дорогой друг, ваш дебют делает вам честь: вы заполучили узника-короля - это отнюдь не плохо.
- Простите, государь, - возразил Болье, - но до вас я уже принял двух дворян.
- Каких? Ах, простите, быть может, я нескромен? В таком случае будем считать, что я ничего не сказал.
- Ваше величество! У меня нет предписания соблюдать тайну. Это господин де Ла Моль и господин де Коконнас.
- Ах, верно! Я видел, что они арестованы. Как эти несчастные дворяне переносят свое несчастье?
- Совсем по-разному: один весел, другой печален; один распевает, другой вздыхает.
- Кто же из них вздыхает?
- Господин де Ла Моль, государь.
- Честное слово, мне понятнее тот, кто вздыхает, чем тот, который распевает. Судя по тому, что я видел, тюрьма - место отнюдь не веселое. А на каком этаже их поместили?
- На самом верхнем - на пятом.
Генрих вздохнул. Ему самому хотелось попасть туда.
- Что ж, господин де Болье, будьте любезны показать мне мою камеру. Я очень устал сегодня днем и потому так тороплюсь попасть в нее.
- Пожалуйте, ваше величество, - сказал Болье, указывая на распахнутую дверь.
- Номер второй, - прочел Генрих. - А почему не первый ?
- Он уже предназначен, ваше величество.
- Ага! Как видно, вы ждете узника познатнее меня!
- Я не сказал, ваше величество, что этот номер предназначен для узника.
- А для кого же?
- Пусть ваше величество не настаивает, а то я вынужден буду промолчать и тем самым не оказать вам должного повиновения.
- Ну, это Другое дело, - сказал Генрих и задумался глубже, чем прежде: номер первый явно заинтересовал его.
Впрочем, комендант не изменил своей первоначальной вежливости. С бесконечными ораторскими изворотами он поместил Генриха в его камеру, принес тысячу извинений за возможные неудобства, поставил у двери двух солдат и вышел.
- Теперь, пойдем к другим, - сказал комендант тюремщику.
Тюремщик пошел первым. Они двинулись в обратный путь, прошли допросную палату, коридор и очутились опять у лестницы; следуя за своим проводником, де Болье поднялся на три этажа.
Поднявшись тремя этажами выше, тюремщик открыл одну за другой три двери, каждая из которых была украшена двумя замками и тремя огромными засовами.
Когда он начал отпирать третью дверь, из-за нее послышался веселый голос.
- Эй! Черт побери! - крикнул голос. - Отпирайте скорее хотя бы для того, чтобы проветрить! Ваша печка до того нагрелась, что здесь того и гляди задохнешься!
Коконнас, которого читатель, несомненно, уже узнал по его любимому ругательству, одним прыжком перемахнул пространство от своего места до двери.
- Одну минутку, почтеннейший дворянин, - сказал тюремщик, - я пришел не для того, чтобы вас вывести, я пришел для того, чтобы войти к вам, а за мной идет господин комендант.
- Господин комендант? Зачем? - спросил Коконнас.
- Навестить вас.
- Господин комендант делает мне много чести. Милости просим! - ответил Коконнас.
Де Болье в самом деле вошел в камеру и сразу смахнул сердечную улыбку Коконнаса ледяной учтивостью, присущей комендантам крепостей, тюремщикам и палачам.
- У вас есть деньги, сударь? - обратился он к узнику.
- У меня? Ни одного экю, - ответил Коконнас.
- Драгоценности?
- Одно кольцо.
- Разрешите вас обыскать?
- Черт побери! - покраснев от гнева, воскликнул Коконнас. - Ваше счастье, что и я, и вы в тюрьме!
- Все нужно претерпеть ради службы королю.
- Так, значит, - возразил пьемонтец, - те почтенные люди, которые грабят на Новом мосту, служат королю так же, как и вы? Черт побери! До сих пор я был очень несправедлив, сударь, считая их ворами!
- Всего наилучшего, сударь, - сказал Болье. - Тюремщик! Заприте господина де Коконнаса.
Комендант ушел, забрав у Коконнаса перстень с великолепным изумрудом, который подарила ему герцогиня Неверская на память о своих зеленых глазах.
- К другому, - выйдя из камеры, сказал комендант.
Они миновали одну пустую камеру и снова привели в действие три двери, шесть замков и девять засовов, Когда последняя дверь отворилась, первое, что услышали посетители, был вздох.
Эта камера была мрачнее той, из которой только что вышел де Болье. Четыре длинные узкие бойницы с решеткой прорезывали стену, все уменьшаясь, и слабо освещали это печальное обиталище. В довершение всего железные прутья перекрещивались достаточно искусно, чтобы глаз натыкался на тусклые линии решетки, и мешали узнику хотя бы сквозь бойницы видеть небо.
Стрельчатые нервюры, выходившие из каждого угла камеры, постепенно соединялись в центре потолка и образовывали розетку.
Ла Моль сидел в углу и даже не шевельнулся, как будто ничего не слышал.
- Добрый вечер, господин де Ла Моль! - сказал Болье.
Молодой человек медленно поднял голову, - Добрый вечер, сударь! - отозвался он.
- Сударь! Я пришел обыскать вас, - продолжал комендант.
- Не нужно, - ответил Ла Моль. - Я вам отдам все, что у меня есть.
- А что у вас есть?
- Около трехсот экю, вот эти драгоценности и кольца.
- Давайте, сударь, - сказал комендант. |
|
- Думаю, что с целью отнести ее королю Наваррскому, который просил у герцога Алансонского такого рода книгу, чтобы изучить соколиную охоту.
- А! Так, так! - воскликнул Карл. - Мне все понятно! В самом деле, книга была у Анрио. От судьбы я не ушел!
В эту минуту у Карла начался снова сильный, сухой кашель, который вызвал боль во внутренностях. Карл глухо вскрикнул раза три и упал в кресло.
- Что с вами, государь? - испуганно спросил Рене.
- Ничего, - ответил Карл. - Просто хочется пить. Дайте мне воды.
Рене налил стакан воды и дрожащей рукой подал Карлу - тот выпил ее залпом.
- А теперь, - сказал король, беря перо и обмакивая его в чернила, - пишите ла этой книге.
- Что я должен писать? - спросил Рене.
- То, что я сейчас вам продиктую: «Это руководство по соколиной охоте дано мною королеве-матери, Екатерине Медичи».
Рене взял перо и написал.
- А теперь подпишитесь. Флорентиец подписался.
- Вы обещали сохранить мне жизнь, - напомнил парфюмер.
- Да, и я сдержу свое слово.
- А королева-мать? - спросил Рене.
- А вот это меня Не касается, - ответил Карл. - Если на вас нападут, защищайтесь сами.
- Государь! Смогу ли я уехать из Франции, если увижу, что моей жизни грозит опасность?
- Я отвечу вам на это через две недели.
- Но до тех пор...
Карл сдвинул брови и приложил палец к бледным губам.
- О, будьте покойны, государь!
Вне себя от счастья, что так дешево отделался, флорентиец поклонился и вышел.
Тотчас же в дверях своей комнаты показалась кормилица.
- Что с тобой, мой Шарло? - спросила она.
- Кормилица! Я походил по росе, и от этого мне стало плохо.
- Правда, ты очень побледнел.
- Это оттого, что я очень ослабел. Дай мне руку, кормилица, и доведи до кровати.
Кормилица подбежала к нему; Карл оперся на нее и добрался до своей опочивальни.
- Теперь я сам лягу, - сказал Карл.
- А если придет мэтр Амбруаз Паре?
- Скажи ему, что мне стало лучше и что он мне больше не нужен.
- А что тебе дать сейчас?
- Да самое простое лекарство, - ответил Карл, - яичные белки, взбитые с молоком. Кстати, кормилица, - продолжал он, - бедный Актеон издох. Завтра утром надо будет похоронить его где-нибудь в Луврском саду. Это был один из моих лучших друзей... Я поставлю ему памятник.., если успею.
Глава 4
ВЕНСЕННСКИИ ЛЕС
По приказу Карла IX Генрих в тот же вечер был препровожден в Венсеннский лес. Так называли в те времена знаменитый замок, от которого теперь остались лишь развалины, но этого колоссального фрагмента вполне достаточно, чтобы дать представление о его былом величии.
Путешествие совершалось в носилках. По обеим сторонам шагали четверо стражников. Де Нансе, имея при себе королевский приказ, открывавший Генриху двери темницы-убежища, шагал впереди.
Перед потайным ходом в донжон <Отдельно стоящая главная башня замка, служившая последним убежищем его защитников.> кортеж остановился. Де Нансе спешился, открыл запертые на замок носилки и почтительно предложил королю сойти.
Генрих повиновался без единого слова. Любое жилище казалось ему надежнее, чем Лувр: десять дверей, закрываясь за ним, в то же время укрывали его от Екатерины Медичи.
Августейший узник прошел по подъемному мосту, охраняемому двумя солдатами, прошел в три двери нижней части донжона и в три двери нижней части лестницы, затем, предшествуемый де Нансе, поднялся на один этаж. Тут командир охраны, видя, что Генрих собирается подняться выше, сказал:
- Ваше величество! Остановитесь здесь.
- Ага! - останавливаясь, сказал Генрих. - По-видимому, меня удостаивают второго этажа.
- Государь! - сказал де Нансе. - С вами обращаются как с венценосной особой.
«Черт их возьми! - подумал Генрих. - Два-три этажа выше нисколько меня не унизили бы. Тут слишком хорошо: это может вызвать подозрения».
- Ваше величество! Не угодно ли вам последовать за мной? - спросил де Нансе.
- Господи Иисусе! - воскликнул король Наваррский. - Вы прекрасно знаете, сударь, речь здесь идет отнюдь не о том, что мне угодно и чего мне не угодно, а о том, что приказывает мой брат Карл. Есть приказ - следовать за вами?
- Да, государь.
- В таком случае я следую за вами.
Они пошли по длинному проходу вроде коридора, выходившему в довольно просторный зал с темными стенами, который имел крайне мрачный вид.
Генрих беспокойно огляделся вокруг.
- Где мы? - спросил он.
- Мы проходим по допросной палате, ваше величество.
- А-а! - произнес король и принялся разглядывать зал еще внимательнее.
В этом помещении было всего понемногу: кувшины и станки для пытки водой, клинья и молоты для пыток сапогами; кроме того, почти весь зал опоясывали каменные сиденья для несчастных, ожидавших пытки, а над сиденьями, на уровне сидений и у изножия сидений были вделаны в стены железные кольца, но вделаны не симметрично, а так, как того требовал тот или иной род пытки. Сама близость этих колец к сиденьям достаточно ясно указывала, что они здесь для того, чтобы привязывать к ним части тела тех, кто будет занимать эти места.
Генрих пошел дальше, не сказав ни слова, но и не упустив ни одной подробности этого гнусного устройства, запечатлевшего, так сказать, на этих стенах повесть о страданиях.
Внимательно глядя вокруг, Генрих не посмотрел под ноги и споткнулся.
- А это что такое? - спросил он, указывая на какой-то желоб, выдолбленный в сырых каменных плитах, заменявших пол.
- Это сток, государь.
- Разве здесь идет дождь? |
|
Карл почувствовал, как холодная струя пробежала по его жилам и залила сердце.
- Да, - сказал он. - Собака была отравлена, не так ли?
- Боюсь, что так, государь.
- А каким ядом?
- Думаю, что минеральным.
- Можете ли вы точно установить, что она была отравлена?
- Да, конечно, вскрыв и исследовав желудок.
- Вскройте! Я хочу, чтоб у меня не осталось никаких сомнений.
- Надо будет позвать кого-нибудь помочь мне.
- Я вам помогу, - сказал Карл.
- Вы, государь?
- Да, я. А если она отравлена, какие симптомы мы обнаружим?
- Красноту и травовидное поражение оболочки желудка.
- Что ж, приступим! - сказал Карл.
Рене одним ударом скальпеля вскрыл грудь борзой и обеими руками с силой раздвинул ее стенки, а Карл, опустившись на одно колено, светил ему судорожно стиснутой, дрожащей рукой.
- Смотрите, государь, - сказал Рене, - смотрите: вот явные следы отравления. Вот именно такая краснота, о которой я говорил вам, а что касается прожилок, похожих на разросшийся корень растения, то их-то я и назвал травовидным поражением. Я здесь нашел все, что искал.
- Значит, собака отравлена?
- Да, государь.
- Минеральным ядом?
- По всей вероятности.
- А что ощущал бы человек, нечаянно проглотивший этот яд?
- Сильную головную боль, такое жжение внутри, точно он проглотил горячие угли, боли во внутренностях, тошноту.
- И жажду? - спросил Карл.
- Неутолимую, - ответил Рене.
- Все так, все так! - прошептал король.
- Государь! Я тщетно ищу цель всех этих вопросов.
- А зачем вам ее искать? Вам нет нужды знать ее. Отвечайте на мои вопросы, вот и все.
- Спрашивайте, ваше величество.
- Какое противоядие прописывают человеку, проглотившему то же вещество, что и моя собака? Рене с минуту подумал.
- Есть несколько минеральных ядов, - ответил он, - но, прежде чем ответить, я хотел бы знать, о каком яде идет речь. Ваше величество! Вы имеете представление о том, каким способом была отравлена собака?
- Да, - сказал Карл, - она съела страницу из одной книги.
- Страницу из книги?
- Да.
- Ваше величество! А эта книга у вас?
- Вот она, - сказал Карл, беря книгу об охоте с полки, на которую он ее поставил, и показывая ее Рене.
Рене сделал жест изумления, и это не ускользнуло от короля.
- Она съела страницу из этой книги? - пролепетал Рене.
- Из этой самой.
Карл указал место, откуда была вырвана страница.
- Позвольте мне, государь, вырвать еще одну страницу!
- Рвите.
Рене вырвал страницу и поднес ее к свече. Бумага вспыхнула, и по комнате распространился сильный запах чеснока.
- Книга была отравлена микстурой мышьяка, - сказал он.
- Вы уверены?
- Как если бы ее обрабатывал я сам.
- А противоядие?..
Рене отрицательно покачал головой.
- Как? - хриплым голосом спросил Карл. - Вы не знаете никакого средства?
- Самое лучшее и самое действенное - это яичные белки, взбитые с молоком. Но...
- Но.., что?
- Но надо было прописать это лекарство сейчас же, а иначе...
- А иначе?..
- Государь! Это страшный яд, - еще рае повторил Рене.
- Однако он убивает не сразу, - заметил Карл.
- Да, но убивает наверняка. Неважно, сколько времени пройдет до смерти. Иногда в этом даже есть свой расчет.
Карл оперся на мраморный стол.
- А теперь вот что, - сказал он, кладя руку на плечо Рене, - вам ведь знакома эта книга?
- Мне, государь? - бледнея, переспросил Рене.
- Да, вам. При взгляде на нее вы сами себя выдали.
- Государь! Клянусь вам...
- Рене, - перебил Карл, - выслушайте меня: вы отравили перчатками королеву Наваррскую; вы отравили дымом лампы принца Порсиана; вы пытались отравить душистым яблоком принца Конде. Рене, я прикажу содрать у вас мясо с костей по кусочкам раскаленными щипцами, если вы не скажете, кому принадлежит эта книга.
Флорентиец увидел, что с гневом Карла IX шутить нельзя, и решил взять смелостью.
- А если я скажу правду, государь, кто мне поручится, что я не буду наказан еще мучительнее, чем если я вам не отвечу?
- Я.
- Вы дадите мне ваше королевское слово?
- Честное слово дворянина, вы сохраните себе жизнь, - сказал король.
- В таком случае книга принадлежит мне, - объявил флорентиец.
- Вам? - воскликнул Карл, отступая и глядя на отравителя страшными глазами.
- Да, мне.
- А как же она ушла из ваших рук?
- Ее взяла у меня ее величество королева-мать.
- Королева-мать! - воскликнул Карл.
- Да.
- Ас какой целью? |
|
- Чисто внешней ненавистью, государь. Такая ненависть спасет меня: до тех пор, пока они будут думать, что я в немилости, они не станут торопиться умертвить меня.
- Я не знаю, чего ты хочешь, Анрио, - сказал Карл, - не знаю, какая у тебя цель, но если твои желания не осуществятся, если ты не достигнешь своей цели - я буду очень удивлен.
- Значит, я могу рассчитывать на то, что король будет относиться ко мне сурово?
- Да.
- Тогда я буду спокойнее... А что прикажете сейчас, ваше величество?
- Иди к себе, Анрио. Я очень страдаю. Пойду посмотрю своих собак и лягу в постель.
- Государь! - сказал Генрих. - Вашему величеству надо бы позвать врача: ваше сегодняшнее нездоровье, быть может, опаснее, чем вы думаете.
- Я послал за мэтром Амбруазом Паре.
- Тогда я ухожу, чувствуя себя спокойнее.
- Клянусь Душой, - сказал король, - из всей моей семьи ты один действительно любишь меня.
- Это ваше искреннее убеждение, государь?
- Слово дворянина!
- Хорошо! В таком случае поручите господину де Нансе стеречь меня, как человека, которому ваш гнев не позволит прожить и месяца: это единственное средство, чтобы я мог любить вас долго.
- Господин де Нансе! - крикнул Карл. Вошел командир охраны.
- Я отдаю вам на руки, - сказал король, - величайшего преступника в королевстве. Вы отвечаете мне за него головой!
Генрих с удрученным видом вышел вслед за де Нансе.
Глава 3
АКТЕОН
Оставшись один, Карл очень удивился, что к нему не пришел ни один из его верных друзей, а двумя его верными друзьями были кормилица Мадлен и борзая Актеон.
«Кормилица, должно быть, пошла к знакомому гугеноту петь псалмы, - подумал он, - а Актеон все еще сердится за то, что сегодня утром я хлестнул его арапником».
Карл взял свечу и прошел к доброй женщине. Доброй женщины не было дома. Дверь из комнаты Мадлен, как, наверное, помнит читатель, вела в Оружейную палату. Карл подошел к этой двери.
Но на ходу у него начался один из тех приступов, которые он уже испытывал и которые обрушивались на него внезапно. Король страдал так, словно в его внутренностях шарили раскаленным железом. Его мучила неутолимая жажда. На столе он увидел чашку с молоком, выпил ее залпом и почувствовал некоторое облегчение.
Он опять взял свечу, которую поставил на стол, и вошел в Оружейную палату.
К его величайшему изумлению, Актеон не бросился к нему навстречу. Быть может, его заперли? Но в таком случае он почуял бы, что хозяин вернулся с охоты, и стал бы выть.
Карл свистал, звал - собака не появлялась. Он сделал еще шага четыре вперед, и, когда пламя свечи осветило дальний угол комнаты, он увидел в этом углу неподвижную массу, лежавшую на паркете.
- Ко Мне, Актеон! Ко мне! - крикнул Карл и свистнул еще раз.
Собака не пошевелилась.
Карл подбежал и потрогал ее; бедное животное уже окоченело. Из перекошенной болью пасти собаки вытекло на пол несколько капель желчи, смешанной с кровавой пенистой слюной. Собака нашла в Оружейной берет хозяина и решила умереть, положив голову на вещь, олицетворявшую для нее ее друга...
Это зрелище заставило его забыть о своей боли и вернуло ему всю его энергию, у него в жилах закипела ярость, он хотел крикнуть, но короли, скованные собственным величием, не могут свободно поддаться первому порыву, который любой другой человек может обратить на пользу своим страстям или самозащите. Поняв, что здесь кроется предательство. Карл промолчал.
Он встал на колени около собаки и опытным взглядом осмотрел ее труп. Глаза остекленели, красный язык был весь в язвах и гнойничках. Болезнь была такой необычной, что Карл вздрогнул.
Король снова надел перчатки, которые заткнул было за пояс, приподнял посиневшую губу собаки, чтобы осмотреть зубы, и в промежутках между острыми клыками и на их кончиках обнаружил прилипнувшие к ним беловатые кусочки.
Он вытащил эти кусочки и увидел, что это бумага.
Около бумаги опухоль была больше, десны вздулись, а слизистая оболочка была, словно разъедена купоросом.
Карл внимательно осмотрел все кругом. На ковре валялись два-Три обрывка бумаги, похожей на ту, какую он обнаружил в пасти собаки. На одном обрывке, побольше других, сохранились остатки гравюры.
Когда Карл разглядел кусочек этой гравюры с изображением дворянина на соколиной охоте, которую Актеон вырвал из охотничьей книги, волосы у него встали дыбом.
- А-а! Книга была отравлена, - побледнев сказал он. И тут он внезапно вспомнил все.
- Тысяча чертей! - вскричал он. - Ведь каждую страницу я трогал пальцем и каждый раз брал его, в рот, чтобы смочить слюной! Вот откуда мои обмороки, боли, рвота... Я погиб!
Под гнетом этой страшной мысли Карл на мгновение замер. Потом с глухим рычанием вскочил и бросился к двери Оружейной палаты.
- Мэтра Рене! - крикнул он. - Мэтра Рене, флорентийца! Пусть сейчас же сбегают на мост Михаила Архангела и приведут его! Чтобы через десять минут он был здесь! Пусть кто-нибудь из вас скачет туда верхом и пусть возьмет запасную лошадь для Рене, чтобы поскорее вернуться! А если придет мэтр Амбруаз Паре, велите ему подождать!
Один из телохранителей бегом бросился исполнять приказание.
- О-о! - прошептал Карл. - Я должен был бы приказать пытать всех подряд - вот тогда-то я узнал бы, кто дал эту книгу Анрио!
С каплями пота на лбу, с судорожно стиснутыми руками, с вздымающейся грудью, Карл стоял на месте, не сводя глаз с трупа собаки.
Через десять минут флорентиец робко и не без тревоги постучал в дверь короля. Существует такая совесть, в которой никогда не бывает чистого неба.
- Войдите! - сказал Карл.
Появился парфюмер. Карл подошел к нему с повелительным видом, со сжатыми губами.
- Ваше величество! Вы посылали за мной? - весь дрожа, спросил Рене.
- Вы ведь хороший химик, не так ли?
- Государь...
- И вы знаете то, что знают лучшие врачи?
- Ваше величество, вы преувеличиваете.
- Так говорила мне матушка. А кроме того, я доверяю вам и предпочитаю посоветоваться с вами, чем с кем-либо еще. Так вот, - продолжал он, указывая на труп животного, - посмотрите, прошу вас, что там такое между зубами собаки, и скажите, отчего она издохла.
В то время как Рене со свечой в руке нагнулся до земли не столько для того, чтобы исполнить приказание короля, сколько для того, чтобы скрыть свое волнение. Карл стоял, не спуская с этого человека глаз, и ждал с вполне понятным нетерпением его слова, которое должно было стать либо его смертным приговором, либо залогом его выздоровления.
Рене вынул из кармана нечто вроде скальпеля, раскрыл его и кончиком отделил от десен борзой приставшие к ним кусочки бумаги; затем он долго и внимательно разглядывал желчь и кровь, сочившиеся из каждой ранки.
- Государь! - с трепетом сказал он. - Симптомы весьма печальные. |
|