Приветствую Вас Прохожий | RSS

Романы Александра Дюма


Добро пожаловать на сайт посвященный творчеству Александра Дюма.

Александр Дюма - был своим читателям настоящим отцом (его полное имя – маркиз Александр Дюма Дави де Ла Пайетри)  родился в 1802 году, и умер в 1870 году. Он был очень выдающийся французский писатель, драматург, поэт, романист, сказочник, журналист, биограф и очень выдающийся и знаменитый человек, родился 24 июля 1802 года,  в родном городе Вилле-Котре, который находится недалеко от Парижа.

Жизнь Дюма была полна интересных приключений, так же как и в жизни персонажей его произведений: сотни молодых любовниц, постоянные путешествия, пятеро внебрачных детей , преимущественно актрис (это только  самые признанные; cкорее всего, число его писаний намного больше), огромные гонорары и ещё очень огромные траты, которые и привели Дюма в конце концов к разорению.

Александр Дюма навсегда покинул своих читателей 5 декабря 1870 года, успев написать и выпустить более 600 томов произведений разных жанров – поразительная, непревзойдённая плодовитость, порождённая трудолюбием и гением.

   
Среда, 25.12.2024, 09:10
Главная » Файлы » Королева Марго » Королева Марго

В категории материалов: 176
Показано материалов: 16-20
Страницы: « 1 2 3 4 5 6 ... 35 36 »

Оно и это предложение готово было отвергнуть, а потому два человека нажали на его плечи так неожиданно, а главное, так сильно, что он упал обоими коленями на каменный настил.

     Голос продолжал:

     - «Приговор, вынесенный на заседании суда в Венсеннской крепости по делу Марка-Аннибала де Коконнаса, обвиненного и уличенного в преступлении, заключающемся в оскорблении его величества, в покушении на отравление, в ворожбе и колдовстве, направленных против особы короля, в заговоре против государственной безопасности, а также в том, что своими пагубными советами он подстрекал принца крови к мятежу...».

     При каждом из этих обвинений Коконнас в такт отрицательно мотал головой, как это делают непослушные школьники.

     Судья продолжал:

     - «Вследствие вышеизложенного означенный Марк-Аннибал де Коконнас будет препровожден из тюрьмы на площадь Сен-Жан-ан-Грев и там обезглавлен, имущество его будет конфисковано, его строевые леса будут срублены до высоты в шесть футов, его замки будут разрушены и в чистом поле будет поставлен столб с медной доской, на коей будут указаны его преступление и кара...».

     - Что касается моей головы, - сказал Коконнас, - то я не сомневаюсь, что ее и впрямь отрубят, ибо она - во Франции и слишком далеко зашла. Что же касается моих строевых лесов и моих замков, то ручаюсь, что всем пилам и всем киркам христианнейшего королевства там делать будет нечего!

     - Молчать! - приказал судья и продолжал:

     - «Сверх того, означенный Коконнас...».

     - Как? - перебил Коконнас. - После того как мне отрубят голову, со мной будут еще что-то делать? По-моему, это уж чересчур жестоко!

     - Нет, сударь, не после, а до... - отвечал судья и продолжал:

     - «Сверх того означенный Коконнас до исполнения приговора должен быть подвергнут чрезвычайной пытке в десять клиньев.. ».

     Коконнас вскочил на ноги, испепеляя судью сверкающим взглядом.

     - Зачем?! - воскликнул он, не найдя кроме этого наивного вопроса других слов, чтобы выразить множество мыслей, зародившихся у него в мозгу.

     В самом деле, пытка была для Коконнаса полнейшим крушением его надежд: его отправят в часовню только после пытки, а от пытки часто умирали, и умирали тем вернее, чем сильнее и мужественнее был человек, смотревший на вынужденное признание как на малодушие. А если человек ни в чем не признавался, пытку продолжали, и не только продолжали, но пытали еще более жестоко.

     Судья не удостоил Коконнаса ответом, так как окончание приговора отвечало за него, а потому продолжал читать;

     - «...дабы заставить его назвать своих сообщников, раскрыть заговор и все козни во всех подробностях».

     - Черт побери! - воскликнул Коконнас. - Вот это я называю гнусностью! Вот это я называю больше чем гнусностью, - это я называю подлостью!

     Привыкший к различным проявлениям гнева несчастных жертв - гнева, который страдания ослабляют, превращая в слезы, - бесстрастный судья сделал знак рукой.

     Коконнаса схватили за ноги и за плечи, свалили с ног, понесли, усадили на допросный стул и прикрутили к нему веревками прежде, чем он успел даже разглядеть тех, кто совершал над ним насилие.

     - Негодяи! - рычал Коконнас, сотрясая в пароксизме ярости стул и его ножки так, что заставил отступить самих истязателей. - Негодяи! Пытайте, бейте, режьте меня на куски, но, клянусь, вы ничего не узнаете! Вы воображаете, что вашими железками и деревяшками можно заставить говорить такого родовитого дворянина, как я? Попробуйте, попробуйте, я презираю вас!

     - Секретарь! Приготовьтесь записывать, - сказал судья.

     - Да, да, приготовляйся! - рычал Коконнас. - Будет тебе работа, если станешь записывать то, что я скажу вам всем, гнусные палачи! Пиши, пиши!

     - Вам угодно сделать признания? - так же спокойно спросил судья.

     - Ни одного слова, ничего. Идите к черту!

     - Вы лучше поразмыслите, сударь, пока они все приготовят. Мэтр! Приладьте господину сапожки.

     При этих словах человек, доселе неподвижно стоявший с веревкой на руке, отделился от столба и медленным шагом подошел к Коконнасу, - тот повернулся к нему лицом, чтобы скорчить ему рожу.

     Это был мэтр Кабош, палач парижского судебного округа.

     Скорбное изумление выразилось на лице Коконнаса. Вместо того чтобы биться и кричать, он замер, будучи не в силах отвести взгляд от лица этого забытого им друга, появившегося в такую минуту.

     Кабош, на лице которого не дрогнул ни один мускул, и который, казалось, никогда в жизни не видел Коконнаса, кроме как на станке, задвинул ему две доски меж голеней, две такие же доски приложил к голеням снаружи и обвязал все это веревкой, которую держал в руке.

     Это сооружение и называлось «сапогами».

     При простой пытке забивалось шесть деревянных клиньев между внутренними досками, которые, двигаясь, раздавливали мускулы.

     При пытке чрезвычайной забивали десять клиньев, и тогда доски не только раздавливали мускулы, но и дробили кости.

     Закончив подготовку, мэтр Кабош просунул кончик клина между досками и, опустившись на одно колено, поднял молот и посмотрел на судью.

     - Вы намерены говорить? - спросил судья.

     - Нет, - решительно ответил Коконнас, хотя капли пота выступили у него на лбу, а волосы на голове встали дыбом.

     - В таком случае первый простой клин, - сказал судья.

     Кабош поднял руку с тяжелым молотом и обрушил на клин страшный удар, издавший глухой звук.

     Коконнас даже не вскрикнул от первого удара, обычно вызывавшего стоны у самых решительных людей.

     Больше того, на лице пьемонтца не выразилось ничего, кроме неописуемого изумления. Он удивленными глазами посмотрел на Кабоша, который, подняв руку, стоял вполоборота к судье, готовясь повторить удар.

     - С какой целью вы спрятались в лесу? - спросил судья.

     - Чтобы посидеть в тени, - ответил Коконнас.

     - Продолжайте, - сказал судья.

     Кабош нанес второй удар, издавший тот же звук, что и первый.

     Но, как и при первом ударе, Коконнас даже бровью не повел и с тем же выражением взглянул на палача.

     Судья нахмурил брови.

     - Стойкий христианин! - проворчал он. - Мэтр! До конца ли вошел клин?

     Кабош нагнулся, чтобы посмотреть, но, наклонясь над Коконнасом, шепнул ему:
Королева Марго | Просмотров: 400 | Загрузок: 0 | Добавил: Baks | Дата: 05.03.2010 | Комментарии (0)

- С кого начать, сударь? - почтительно снимая колпак, спросил этот человек.

     - С того, - сказал председатель, показывая на Ла Моля, который еще виднелся, как тень, между двумя конвойными.

     Затем председатель подошел к Рене, который г трепетом ожидал, что его опять отведут в Шатле, где он был заключен.

     - Прекрасно, сударь, - сказал ему председатель, - будьте спокойны: королева и король будут извещены, что раскрытием истины в этом деле они обязаны вам.

     Вместо того чтобы придать Рене силы, это обещание сразило его, и ответом председателю был лишь глубокий вздох.

 

Глава 8

 

ПЫТКА САПОГАМИ

 

     Только когда Коконнаса отвели в его новую камеру и заперли за ним дверь, предоставив его самому себе и лишив его поддержки, какую оказывали ему борьба с судьями и злоба на Рене, пришла череда печальных мыслей.

     - Мне кажется, - рассуждал он сам с собой, - что все оборачивается как нельзя хуже и что сейчас самое время идти в часовню. Ох, боюсь я этих смертных приговоров: ведь то, что они сейчас нам выносят смертный приговор, это бесспорно. Ох, особенно боюсь я смертных приговоров, которые произносятся при закрытых дверях в укрепленном замке да еще в присутствии таких противных рож, как те, что меня окружали! Они твердо намерены отрубить нам головы... Гм-гм!.. Я повторю то, что уже сказал, - сейчас самое время идти в часовню.

     За тихим разговором с самим собой последовала тишина, и эту тишину внезапно прорезал глухой, сдавленный, страшный крик, крик, в котором не было ничего человеческого; казалось, он просверлил толщу стены и прозвучал в железе ее решеток.

     Коконнас невольно вздрогнул, хотя это был человек мужественный, храбрость его была подобна инстинкту хищных зверей: Коконнас замер в том положении, в каком услышал этот вопль, сомневаясь, может ли человек издать такой вопль, и принимая его за вой ветра в деревьях и за один из множества ночных звуков, которые словно спускаются и поднимаются из двух неведомых миров, между которыми вращается наш мир. Но второй вопль, еще более жалобный, еще более душераздирающий, достиг ушей Коконнаса, и на сей раз он не только ясно различил человеческий крик боли, но, как ему показалось, узнал в этом голосе голос Ла Моля.

     При звуке его голоса пьемонтец забыл, что сидит за двумя дверьми, за тремя решетками и за стеной в двенадцать футов толщины; всей своей тяжестью он бросился на стену, словно собираясь повалить ее и броситься на помощь жертве с криком: «Кого здесь режут?».

     Но, встретив на своем пути стену, о которой Коконнас позабыл, он отлетел к каменной скамье и рухнул на нее. Тем все и кончилось.

     - Ого! Они его убили! - прошептал он. - Это чудовищно! А здесь и защищаться нечем.., нет оружия... Он стал шарить руками вокруг себя.

     - Ага! Вот железное кольцо! - воскликнул он. - Вырву его - и горе тому, кто подойдет ко мне!

     Коконнас встал, ухватился за железное кольцо и первым же рывком расшатал его так сильно, что сделай он еще два таких рывка - и кольцо, несомненно, выскочило бы из стены.

     Но дверь внезапно отворилась, и камеру залил свет двух факелов.

     - Идемте, сударь, идемте, суд ждет вас, - произнес тот же картавый голос, который и раньше был так неприятен Коконнасу и который теперь, раздавшись тремя этажами ниже, не обрел недостававшего ему обаяния.

     - Хорошо, - выпустив из рук кольцо, ответил Коконнас. - Сейчас я услышу мой приговор?

     - Да, сударь.

     - Ох, легче стало! Идемте, - сказал Коконнас и последовал за приставом; тот заковылял впереди с черным жезлом в руках.

     Хотя в первую минуту Коконнас и выразил удовлетворение, он на ходу все же бросал тревожные взгляды вправо и влево, вперед и назад.

     «Эх! Что-то не видать моего почтенного тюремщика! - сказал себе Коконнас. - Признаться, мне очень недостает его».

     Они проследовали в зал, откуда только что вышли судьи и где оставался стоять только один человек, в котором Коконнас тотчас узнал генерального прокурора, который во время допроса неоднократно брал слово, и всякий раз с озлоблением, которое нетрудно было уловить.

     Именно ему Екатерина то письменно, то устно давала советы по ведению процесса.

     Поднятый занавес давал возможность увидеть глубину этой комнаты, и глубина этой комнаты терялась в полумраке, а освещенная ее часть имела такой ужасающий вид, что Коконнас почувствовал, как у него подгибаются ноги.

     - О, Господи! - воскликнул он.

     Этот крик ужаса вырвался у Коконнаса недаром.

     Картина была в самом деле зловещая. Зал, во время допроса скрытый занавесом, теперь казался преддверием ада.

     На переднем плане стоял деревянный станок с веревками, блоками и прочими принадлежностями пытки. Дальше в жаровне пылал огонь, бросая красноватые отсветы на окружающие предметы и придавая еще более мрачный вид силуэтам людей, стоявших между Коконнасом и жаровней. Рядом с одним из каменных столбов, поддерживавших свод, недвижимый, как статуя, стоял какой-то человек с веревкой в руке.

     Казалось, он был высечен из одного камня со столбом, к которому он прислонился. По стенам, над каменными скамейками, между железными кольцами висели цепи и сверкала сталь.

     - Ого! Зал пыток в полной готовности. Должно быть, он только и ждет своей жертвы! - прошептал Коконнас. - Что это значит?

     - Марк-Аннибал Коконнас, на колени! - произнес чей-то голос, заставивший Аннибала поднять голову. - Выслушайте на коленях вынесенный вам приговор.

     Это было одно из тех приказаний, которые все существо Коконнаса инстинктивно отвергало.
Королева Марго | Просмотров: 383 | Загрузок: 0 | Добавил: Baks | Дата: 05.03.2010 | Комментарии (0)

  - Как ваше имя, сударь? - спросил председатель суда.

     - Марк-Аннкбал де Коконнас, - изысканно вежливо отвечал он, - граф де Монпантье. Шено и прочая, и прочая; но я полагаю, что наши титулы вам известны.

     - Где вы родились?

     - В Сен-Коломбане, близ Сузы.

     - Сколько вам лет?

     - Двадцать семь лет и три месяца.

     - Хорошо, - сказал председатель суда.

     «Видно, ему это понравилось», - пробормотал Коконнас.

     - Теперь скажите, - выждав, пока секретарь запишет ответы обвиняемого, продолжал председатель:

     - С какой целью вы оставили службу у герцога Алансонского?

     - Чтобы быть вместе с господином де Ла Молем, вот с этим моим другом, который оставил у него службу за несколько дней до меня.

     - Что вы делали на охоте, когда вас арестовали?

     - Как что?.. Охотился, - ответил Коконнас.

     - Король тоже был на этой охоте, и там у него начались первые приступы той болезни, которой он страдает в настоящее время.

     - По этому поводу я ничего не могу сказать - я был далеко от короля. Я даже не знал, что он чем-то заболел. Судьи переглянулись с недоверчивой усмешкой.

     - Ах, вы не знали?.. - переспросил председатель.

     - Да, сударь, и мне очень жаль короля. Хотя французский король и не является моим королем, но я чувствую к нему большую симпатию.

     - В самом деле?

     - Честное слово! Не то что к его брату, герцогу Алансонскому. Признаюсь, его я...

     - Речь идет не о герцоге Алансонском, сударь, а о его величестве...

     - Я уже сказал вам, что я его покорнейший слуга, - ответил Коконнас с очаровательной развязностью, принимая небрежную позу.

     - Если, как вы утверждаете, вы действительно слуга его величества, то не скажете ли суду, что вам известно о магической статуэтке?

     - Ах, вот как! Мы, значит, возвращаемся к истории со статуэткой?

     - Да, сударь, а вам это не по вкусу?

     - Как раз наоборот! Предпочитаю статуэтку. Продолжайте!

     - Почему эта статуэтка оказалась у господина де Ла Моля?

     - У господина де Ла Моля? Вы хотите сказать: у Рене!

     - Таким образом, вы признаете, что она существует?

     - Разумеется, признаю, если мне ее покажут.

     - Вот она. Это та самая, которая вам известна?

     - Очень хорошо известна.

     - Секретарь, запишите, - сказал председатель, - обвиняемый признался, что видел эту статуэтку у господина де Ла Моля.

     - Нет, нет, - возразил Коконнас, - не путайте! Видел у Рене.

     - Пусть будет - у Рене. Когда?

     - В тот единственный раз, когда я и господин де Ла Моль были у Рене.

     - Вы, значит, признаете, что вместе с господином де Ла Молем были у Рене?

     - Вот так так! Да разве я это когда-нибудь скрывал?

     - Секретарь, запишите: обвиняемый признался, что был у Рене в целях колдовства.

     - Э, потише, потише, господин председатель! Умерьте ваш пыл, будьте любезны! Об этом я не сказал ни слова.

     - Вы отрицаете, что были у Рене в целях колдовства?

     - Отрицаю! Колдовство совершилось случайно и непреднамеренно.

     - Но оно имело место?

     - Я не могу отрицать, что происходило нечто похожее на чародейство.

     - Секретарь запишите: обвиняемый признался, что у Рене совершилось чародейство с целью умертвить короля.

     - Как с целью умертвить короля? Это гнусная ложь! Никогда никакого чародейства с целью умертвить короля не было!

     - Вот видите, господа, - сказал Ла Моль.

     - Молчать! - приказал председатель и, повернувшись к секретарю, продолжал:

     - С целью умертвить короля. Записали?

     - Да нет же, нет, - возразил Коконнас. - Да и статуэтка изображает вовсе не мужчину, а женщину.

     - Что я вам говорил, господа? - вмешался Ла Моль.

     - Господин де Ла Моль! Вы будете отвечать, когда мы будем вас допрашивать, - заметил председатель, - не перебивайте допрос других. Итак, вы утверждаете, что это женщина?

     - Конечно, утверждаю.

     - Почему же на ней корона и королевская мантия?

     - Да очень просто, черт возьми, - отвечал Коконнас, - потому что она...

     Ла Моль встал и приложил палец к губам. «Верно, - подумал Коконнас. - Но что бы такое рассказать, что пришлось бы по вкусу этим господам?».

     - Вы продолжаете настаивать, что эта статуэтка изображает женщину?

     - Разумеется, настаиваю.

     - Но отказываетесь сообщить суду, кто эта женщина?

     - Это моя соотечественница, - вмешался Ла Моль. - Я любил ее и хотел, чтобы и она меня полюбила.

     - Допрашивают не вас, господин де Ла Моль! - крикнул председатель. - Молчите, или вам заткнут рот!

     - Заткнут рот? - воскликнул Коконнас. - Как вы сказали, господин в черном? Заткнут рот моему другу?.. Дворянину? Полноте!

     - Введите Рене, - распорядился генеральный прокурор Лагель.

     - Да, да, введите Рене, - сказал Коконнас, - посмотрим, кто окажется прав: вы трое или мы двое...

     Рене вошел, бледный, постаревший, почти неузнаваемый, согнувшийся под гнетом преступления, которое он собирался совершить, - преступления еще более тяжкого, чем те, которые он совершил доселе.

     - Мэтр Рене! - обратился к нему председатель. - Узнаете ли вы здесь присутствующих двух обвиняемых?

     - Да, сударь, - ответил Рене голосом, выдававшим сильное волнение.

     - А где вы их видели?

     - В разных местах, в том числе и у меня.

     - Сколько раз они у вас были?

     - Один раз.

     По мере того как говорил Рене, лицо Коконнаса все больше прояснялось; лицо же Ла Моля, напротив, оставалось серьезным, как будто у него возникло какое-то предчувствие.

     - Ас какой целью они были у вас? Рене, казалось, на мгновение заколебался.

     - Чтобы заказать мне восковую фигурку, - ответил он.

     - Простите, простите, мэтр Рене, - вмешался Коконнас, - вы допускаете небольшую ошибку.

     - Молчать! - сказал председатель и, обращаясь к Рене, продолжал:

     - Эта фигурка изображает мужчину или женщину?

     - Мужчину, - ответил Рене.

     Коконнас подскочил, словно от электрического разряда.

     - Мужчину! - воскликнул он.

     - Мужчину, - повторил Рене, но таким слабым голосом, что председатель едва его расслышал.

     - А почему у статуэтки на плечах мантия, а на голове корона?

     - Потому, что статуэтка изображает короля.

     - Подлый лжец! - в бешенстве крикнул Коконнас.

     - Молчи, молчи, Коконнас, - перебил его Ла Моль, - пусть этот человек говорит: каждый волен губить свою душу.

     - Но не тело других, черт подери!

     - А что означает стальная иголка в сердце статуэтки и буква «М» на крошечном флажке? - спросил председатель.

     - Иголка заменяет шпагу или кинжал, буква «М» означает «смерть».

     Коконнас хотел броситься на Рене и задушить его, но четверо конвойных удержали пьемонтца.

     - Хорошо, - сказал прокурор Лагель, - трибуналу достаточно этих сведений. Отведите узников в камеры ожидания.

     - Но нельзя же слушать такие обвинения и не протестовать! - воскликнул Коконнас.

     - Протестуйте, сударь, вам никто не мешает. Конвойные, вы слышали?

     Конвойные схватили обвиняемых и вывели - Ла Моля в одну дверь, Коконнаса - в другую.

     Затем прокурор сделал знак человеку, которого Коконнас заметил в тени, и сказал:

     - Не уходите, мэтр, сегодня ночью у вас будет работа.
Королева Марго | Просмотров: 336 | Загрузок: 0 | Добавил: Baks | Дата: 05.03.2010 | Комментарии (0)

 - Затем ты завалишь входную дверь скамейками. Наши принцессы выбегут из-за престола, где они спрячутся, и Анриетта откроет дверцу ризницы. Честное слово, теперь я люблю Анриетту; должно быть, она мне изменила, коль скоро это так обновляюще на меня подействовало.

     - А затем мы скачем в лес, - сказал Ла Моль тем трепещущим голосом, который исходит из уст, словно музыка. - Каждому из нас довольно поцелуя, чтобы стать счастливым и сильным. Ты представляешь себе, Аннибал, как мы несемся, пригнувшись к нашим быстроногим скакунам, а сердце сладко замирает? О, этот страх - превосходное чувство! Как хорош этот страх на воле, когда на боку у тебя добрая, обнаженная шпага, когда кричишь «ура», давая шпоры своему коню, а он при каждом крике уже не скачет - летит!

     - Да, Ла Моль, но что ты скажешь о прелестях страха в четырех стенах? - заметил Коконнас. - Я имею право говорить об этом, ибо сам кое-что испытал в этом роде. Когда бледная рожа Болье впервые появилась в моей камере, а позади него блеснули протазаны и зловеще лязгнуло железо о железо, - клянусь тебе, я сразу подумал о герцоге Алансонском и так и ждал появления его гнусной физиономии Между двумя противными башками алебардщиков. Я ошибся, и это было моим единственным утешением, но я не много потерял ночью я увидел его во сне.

     - Да, - говорил Ла Моль, следуя за улыбавшейся ему мыслью и не сопровождая своего друга в путешествии, которое совершала его мысль по стране фантазии, - да, они все предусмотрели, даже место нашего убежища. Мы едем в Лотарингию, дорогой друг. По правде говоря, я предпочел бы Наварру; в Наварре я был бы у нее, но Наварра слишком далеко, Нанси удобнее, мы там будем всего в восьмидесяти милях от Парижа. Знаешь, Аннибал, о чем я буду жалеть, выходя отсюда?

     - Вот тебе на! Честное слово, не знаю... Я все сожаления оставляю здесь.

     - Мне будет жаль, что мы не сможем взять с собой почтенного тюремщика, вместо того, чтобы...

     - Да он и сам не захотел бы, - возразил Коконнас, - он слишком много потеряет: подумай, пятьсот экю от нас да вознаграждение от правительства, а может быть, и повышение по службе. Как счастлив будет этот молодец, когда я его убью!.. Но что с тобой?

     - Так.., ничего... У меня мелькнула одна мысль.

     - Видно, не больно веселая, если ты так страшно побледнел?

     - Я спрашиваю себя, зачем нас поведут в часовню.

     - Как зачем? Для причастия, - ответил Коконнас. - Думаю, что так.

     - Но ведь в Часовню уводят только приговоренных к смертной казни или после пытки, - возразил Ла Моль.

     - Ого! Это заслуживает внимания, - слегка побледнев, ответил Коконнас. - Спросим доброго человека, которого мне придется потрошить. Эй! Ключарь! Друг мой!

     - Вы звали меня, сударь? - спросил тюремщик, карауливший на верхних ступенях лестницы.

     - Да, звал. Поди сюда.

     - Вот он я.

     - Условленно, что мы бежим из часовни, так ведь?

     - Те! - с ужасом оглядываясь вокруг, произнес ключарь.

     - Не беспокойся, никто нас не слышит.

     - Да, сударь, вы бежите из часовни.

     - Значит, нас поведут в часовню?

     - Конечно, таков обычай.

     - Так это обычай?

     - Да, по обычаю после вынесения смертного приговора осужденным разрешается провести в часовне ночь накануне казни.

     Коконнас и Ла Моль вздрогнули и переглянулись.

     - Вы, стало быть, полагаете, что нас приговорят к смертной казни? - спросил Ла Моль.

     - Непременно... Да и вы сами так думаете.

     - Как - мы сами?

     - Конечно... Если бы вы думали иначе, вы не стали бы подготавливать побег.

     - А знаешь, он совершенно прав, - обратился Коконнас к Ла Молю.

     - Да.., по крайней мере теперь я знаю, что мы, как видно, играем в опасную игру, - ответил Ла Моль.

     - А я-то! - сказал тюремщик. - Вы думаете, я не рискую? А вдруг от волнения этот господин ударит не в тот бок...

     - Э, черт побери! Хотел бы я быть на твоем месте, - медленно произнес Коконнас, - и не иметь дела ни с какой другой рукой, кроме этой, и только с тем железом, которым тебя коснусь я.

     - Смертный приговор! - тихо сказал Ла Моль. - Нет, этого не может быть!

     - Не может быть? Почему же? - простодушно спросил тюремщик.

     - Тс-с! - произнес Коконнас. - Мне показалось, что внизу отворили дверь.

     - Верно, - подхватил тюремщик. - По камерам, господа, по камерам!

     - А когда, по-вашему, нам вынесут приговор? - спросил Ла Моль.

     - Самое позднее завтра. Но вы не беспокойтесь: тех, кого надо предупредить, непременно предупредят.

     - Тогда обнимем друг друга и простимся с этими стенами.

     Друзья горячо обнялись и вернулись в свои камеры:

     Ла Моль - вздыхая, Коконнас - напевая.

     До семи часов вечера ничего нового не произошло. На Венсеннский донжон спустилась темная, дождливая ночь - ночь, созданная для побега Коконнасу принесли ужин, и он поужинал с обычным своим аппетитом, предвкушая удовольствие вымокнуть под дождем, хлеставшим по стенам замка, и уже готовился заснуть под глухой, однообразный шум ветра, как вдруг ему почудилось, что ветер, к которому он не раз прислушивался с тоскливым чувством, которого он ни разу не ощущал до тюрьмы, как-то странно стал поддувать под двери, да и печь тоже гудела с большей яростью, чем обычно. Это странное явление повторялось всякий раз, как открывали камеры на верхнем этаже, в особенности камеру напротив. По этому шуму Аннибал всегда догадывался, что тюремщик сейчас придет: этот шум говорил о том, что тюремщик выходит от Ла Моля.

     На сей раз, однако, пьемонтец тщетно вытягивал шею и напрягал слух.

     Время шло, никто к нему не приходил.

     «Странно, - рассуждал Коконнас, - у Ла Моля отворили дверь, а у меня нет. Быть может, Ла Моля вызвали на допрос? Или он заболел? Что это значит?».

     Для узника все - подозрение и тревога, и все - радость и надежда.

     Прошло полчаса, час, полтора.

     Коконнас с досады начал засыпать, как вдруг услыхал скрежет ключа в замочной скважине и вскочил с постели.

     «Ого! Неужели пришел час освобождения и нас отведут в часовню без приговора? - подумал он. - Черт побери! Какое наслаждение бежать в такую ночь, когда ни зги не видно: лишь бы лошади не ослепли!».

     С веселым лицом он собрался расспросить обо всем тюремщика, но увидел, что тот приложил палец к губам, весьма красноречиво делая знаки глазами.

     И в самом деле, за его спиной слышался шорох и виднелись тени.

     Внезапно он разглядел в темноте две каски, на которые коптившая свеча бросила золотистые точки.

     - Ого! Зачем здесь эта зловещая свита? - шепотом спросил он. - Куда мы идем?

     Тюремщик ответил только вздохом, очень похожим на стон.

     - Черт побери! Вот проклятая жизнь! - пробормотал Коконнас. - Вечно какие-то крайности, нет под ногами твердой земли: то барахтаешься в воде на глубине в сто футов, то летаешь над облаками - середины нету! Слушайте, куда мы идем?

     - Следуйте за алебардщиками, сударь, - произнес картавый голос, показавший Коконнасу, что замеченных им солдат сопровождал судебный пристав.

     - А господин де Ла Моль? - спросил Коконнас. - Где он? Что с ним?

     - Следуйте за алебардщиками, - тем же тоном повторил тот же картавый голос.

     Пришлось повиноваться. Коконнас вышел из своей камеры и увидел человека в черном - обладателя столь неприятного голоса. Это был пристав, маленький горбун, который, несомненно, пошел по судейской части затем, чтобы скрыть под длинным черным одеянием другой свой недостаток: он был кривоног.

     Коконнас начал медленно спускаться по винтовой лестнице. На втором этаже конвой остановился.

     - Спуститься-то спустились, но не настолько, насколько нужно, - прошептал Коконнас.

     Дверь открылась. У Коконнаса было зрение рыси и чутье ищейки; он сразу почуял судей и разглядел в темноте силуэт человека с голыми руками, при виде которого пот выступил у него на лбу. Однако он принял веселый вид, слегка склонил голову налево, как предписывали правила той эпохи и, подбоченясь, вошел в зал.

     Кто-то отдернул занавес, и Коконнас в самом деле увидел судей и секретарей суда.

     В нескольких шагах от судей и этих секретарей сидел на скамейке Ла Моль.

     Коконнаса подвели к судьям. В ожидании вопросов он встал против них и кивком головы с улыбкой приветствовал Ла Моля.
Королева Марго | Просмотров: 386 | Загрузок: 0 | Добавил: Baks | Дата: 05.03.2010 | Комментарии (0)

 - У тебя?

     - Да, у меня.

     - Как же ты их достала?

     - Взяла и достала!

     - Это тайна?

     - Для всех, кроме тебя.

     - Боже мой! Не украла же ты их? - улыбаясь сквозь слезы, спросила Маргарита.

     - Суди сама.

     - Посмотрим.

     - Помнишь этого безобразного Нантуйе?

     - Богача, ростовщика?

     - Да.

     - И что же?

     - А то, что в один прекрасный день он увидел блондинку с зелеными глазами, в прическе, украшенной тремя рубинами - один на лбу, два у висков; прическа на редкость шла ей, и, понятия не имея, что эта женщина - герцогиня, этот богач, этот ростовщик воскликнул: «За три поцелуя на месте этих трех рубинов я взращу три брильянта по сто тысяч экю каждый!».

     - И что же, Анриетта?

     - А то, дорогая, что брильянты расцвели и были проданы!

     - Ах, Анриетта! Анриетта! - прошептала Маргарита.

     - Вот еще! - воскликнула герцогиня с наивным и в то же время величественным бесстыдством, характеризующим и век, и женщину. - Вот еще! Я же люблю Аннибала!

     - Это верно, ты очень его любишь, даже слишком сильно! - сказала Маргарита, улыбаясь и краснея. И все-таки она пожала ей руку.

     - Так вот, - продолжала Анриетта, - благодаря нашим трем брильянтам, у нас наготове триста тысяч экю и человек.

     - Человек? Какой человек?

     - Человек, которого должны убить: ты забываешь, что надо убить человека!

     - И ты нашла такого человека?

     - Конечно.

     - За эту цену? - усмехнувшись, спросила Маргарита.

     - За эту цену? Да за эту цену я нашла бы тысячу! - ответила Анриетта. - Нет, нет, всего за пятьсот экю.

     - И ты отыскала человека, который согласен, чтобы его убили за пятьсот экю?

     - Что поделаешь? Жить-то надо!

     - Милый Друг, я перестаю тебя понимать. Знаешь, говори яснее! На разгадку загадок требуется слишком много времени для того положения, в каком мы очутились.

     - Ну слушай тюремщик, которому поручен надзор за Ла Молем и Коконнасом, - бывший солдат и знает толк в ранах; он согласен помочь нам спасти наших друзей, но не хочет потерять место. Ловко нанесенный удар кинжалом сделает свое дело. Мы дадим ему денег, а государство - награду за ранение. Таким образом этот честный человек загребет деньги обеими руками и обновит басню о пеликане.

     - Так-то оно так, - сказала Маргарита, - но все-таки удар кинжалом...

     - Не беспокойся! Удар нанесет Аннибал.

     - Верно, верно! - со смехом сказала Маргарита. - Он нанес Ла Молю три удара шпагой и кинжалом, а Ла Моль не умер - значит, на него вполне можно положиться.

     - Злюка! Пожалуй, ты не стоишь того, чтобы я продолжала свой рассказ.

     - О нет, нет! Умоляю тебя, расскажи: что же дальше? Как же мы их спасем?

     - Вот как обстоит дело: единственное место, куда могут проникнуть женщины, не являющиеся узницами, это замковая часовня. Нас прячут за престолом; под покровом престола они найдут два кинжала. Дверь в ризницу заранее будет отперта. Коконнас ударяет кинжалом тюремщика, тот падает и притворяется мертвым; мы выбегаем, набрасываем каждому из них плащ на плечи, бежим вместе с ними в дверцу ризницы, а так как пароль будет нам известен, то мы выходим беспрепятственно.

     - А потом что?

     - У ворот их ждут две лошади; они вскакивают на лошадей, покидают Иль-де-Франс <В средневековой Франции (с XV в.) - одна из провинций, ее главный город Париж.> и уезжают в Лотарингию, откуда время от времени будут приезжать сюда инкогнито.

     - Ты вернула мне жизнь! - воскликнула Маргарита. - Значит, мы их спасем!

     - Почти ручаюсь.

     - А скоро?

     - Дня через три - через четыре. Болье предупредит нас.

     - Но если тебя узнает кто-нибудь в окрестностях Венсенна, это может повредить нашему плану!

     - А как меня узнают? Я выхожу из дома в одеянии монахини, под капюшоном, благодаря этому меня не узнаешь, даже столкнувшись нос к носу.

     - В нашем положении лишняя предосторожность не помешает.

     - Знаю, черт побери! - как сказал бы бедный Аннибал.

     - А что король Наваррский? Ты о нем спрашивала?

     - Разумеется, не преминула спросить.

     - И что же?

     - А то же, что он, по-видимому, никогда еще не бывал так весел - поет, смеется, ест в свое удовольствие и просит только об одном: чтобы его получше стерегли!

     - Правильно делает! А что моя мать?

     - Я уже сказала тебе: всеми силами торопит ход процесса.

     - Да, но нас она ни в чем не подозревает?

     - Как она может что-нибудь подозревать? Кто посвящен в нашу тайну, те заинтересованы в ее сохранении. Ах да! Я узнала, что она велела передать судьям Парижа, чтобы они были наготове.

     - Давай действовать быстрее, Анриетта. Если наших бедных узников переведут в другую тюрьму, придется все начинать сначала.

     - Не беспокойся, я не меньше твоего стремлюсь увидеть их за стенами тюрьмы.

     - О да, я это прекрасно знаю! Спасибо, сто раз спасибо за то, что ты сделала, чтобы привести их сюда.

     - Прощай, Маргарита, прощай! Я снова отправляюсь в поход.

     - А в Болье ты уверена?

     - Я на него надеюсь.

     - А В тюремщике?

     - Он обещал.

     - А лошади?

     - Будут самые лучшие из конюшни герцога Неверского.

     - Я тебя обожаю, Анриетта!

     С этими словами Маргарита кинулась на шею к своей подруге, после чего женщины расстались, пообещав друг другу встретиться завтра и встречаться каждый день в том же месте и в то же время. Это и были те два очаровательных и преданных создания, которых Коконнас - и то была святая истина - называл своими «незримыми щитами».

 

Глава 7

 

СУДЬИ

 

     - Ну, мой храбрый друг, - сказал Коконнас Ла Молю, когда приятели встретились после допроса, на котором в первый раз зашла речь о восковой фигурке, - по-моему, все идет прекрасно, и в ближайшее время судьи сами откажутся от нас, а это совсем не то, что отказ врачей: врач, отказывается от больного, когда уже не может его спасти; а тут как раз наоборот: если судья отказывается от обвиняемого - значит он потерял всякую надежду отрубить ему голову.

     - Да, - подхватил Ла Моль, - мне даже кажется, что в этой учтивости и обходительности тюремщиков, в этих эластичных дверях наших камер я узнаю наших благородных подруг. Ведь я просто не узнаю Болье - по крайней мере судя по тому, что я о нем слышал.

     - Ну, я-то его прекрасно узнаю, - сказал Коконнас, - только это дорого будет стоить. А впрочем - что ж? - одна из них принцесса, другая - королева, обе богаты, а лучшего случая употребить деньги на доброе дело им не представится. Теперь повторим наш урок: нас отводят в часовню и оставляют под охраной нашего тюремщика; в указанном месте мы находим кинжалы, я продырявливаю живот тюремщику...

     - О нет, нет, только не живот - так ты лишишь его пятисот экю. Бей в руку.

     - Ну да, в руку! Это значило бы погубить беднягу! Сейчас видно будет, что мы с этим добрым человеком заодно. Нет, нет, в правый бок - и ловко скользнуть по ребрам; такой удар и правдоподобен, и безвреден.

     - Хорошо, пусть так, а затем...
Королева Марго | Просмотров: 364 | Загрузок: 0 | Добавил: Baks | Дата: 05.03.2010 | Комментарии (0)