В разделе материалов: 176
Показано материалов: 131-135 |
Страницы: « 1 2 ... 25 26 27 28 29 ... 35 36 » |
|
Глава 4
ВТОРАЯ БРАЧНАЯ НОЧЬ
Екатерина мгновенно оглядела комнату. Бархатные ночные туфельки на приступке кровати, разбросанные по стульям предметы туалета Маргариты, протиравшей глаза, чтобы прогнать сон, - все убедило Екатерину, что ее дочь только что проснулась.
Она улыбнулась улыбкой женщины, чьи намерения увенчались успехом, придвинула к себе кресло и сказала:
- Садитесь, Маргарита, давайте побеседуем.
- Я слушаю.
- Пора, дочь моя, вам понять, - произнесла Екатерина, тихо закрывая глаза, по примеру людей, которые что-то обдумывают или скрывают, - как мы жаждем, ваш брат и я, сделать вас счастливой.
Такое вступление звучало страшно для тех, кто знал Екатерину.
«Что-то она скажет?» - подумала Маргарита.
- Конечно, - продолжала флорентийка, - выдавая вас замуж, мы совершали одно из тех политических деяний, какие диктуются властителям государственными интересами. Но должна признаться, бедное дитя, мы не думали, что отвращение короля Наваррского к вам, молодой, прекрасной, обворожительной женщине, окажется совершенно непреодолимым.
Маргарита встала и, запахнув пеньюар, сделала церемонный реверанс.
- Я только сегодня вечером узнала... - продолжала Екатерина, - иначе я бы зашла к вам раньше.., узнала, что ваш муж отнюдь не намерен оказать вам те знаки внимания, на какие имеет право не просто красивая женщина, но принцесса крови.
Маргарита вздохнула, и Екатерина, поощренная этим немым согласием, продолжала:
- То, что король Наваррский на глазах у всех взял на содержание одну из моих прислужниц, то, что он влюблен в нее до неприличия, то, что он пренебрегает любовью женщины, которую мы пожелали дать ему в супруги, - это несчастье, но помочь тут мы, бедные всемогущие, бессильны, хотя и последний дворянин в нашем королевстве наказал бы за это своего зятя, вызвав его на поединок или приказав вызвать его своему сыну.
Маргарита опустила голову.
- Уже давно, дочь моя, я вижу по вашим заплаканным глазам, по вашим резким выходкам против этой Сов, что, несмотря на все усилия, вы уже не можете скрыть кровоточащую рану в вашем сердце.
Маргарита вздрогнула. Полог кровати чуть всколыхнулся, но, к счастью, Екатерина этого не заметила.
- Эту рану, - продолжала она с усиленной сердечностью и нежностью, - эту рану, дитя мое, может исцелить только материнская рука. Те, кто, надеясь осчастливить вас, решили заключить ваш брак, теперь тревожатся за вас, видя, как Генрих Наваррский каждую ночь попадает не в ту комнату; те, кто не может допустить, чтобы женщину, столь прекрасную, столь высокопоставленную, наделенную столь многочисленными достоинствами, непрестанно оскорблял какой-то королек своим пренебрежением к ней и к продолжению ее потомства, наконец, те, кто видит, что с первым ветром, который покажется ему попутным, этот безумец, этот наглец станет открытым врагом нашего семейства и выгонит нас из дому, имеют полное Право разделить ваши судьбы и так обеспечить вашу будущность, чтобы она была наиболее достойна вас и вашего сана.
- Ваше величество, - сказала Маргарита. - Несмотря на все ваши замечания, проникнутые материнской любовью и наполняющие меня чувством радости и гордости, я все же возьму на себя смелость доказать вашему величеству, что король Наваррский действительно мне муж.
Екатерина вздрогнула от гнева и, наклонившись к Маргарите, сказала:
- Это он-то вам муж? Разве одного церковного благословения достаточно, чтобы стать мужем и женой? Разве брак освящается только молитвами священника? Он вам муж! Если бы вы, дочь моя, были госпожой де Сов, вы бы могли дать мне такой ответ. Мы ждали от него совсем другого, но Генрих Наваррский с тех самых пор, как вы оказали ему честь, назвавшись его женою, передал все права жены другой. Идемте сию же минуту! - повысив голос, продолжала Екатерина. - Пойдемте со мной: этот ключ откроет дверь в комнату госпожи де Сов, и вы увидите...
- Тише, тише, умоляю вас! - сказала Маргарита. - Во-первых, вы ошибаетесь, а во-вторых...
- Что во-вторых?
- Вы разбудите моего мужа...
Сказавши это, Маргарита с томной грацией встала и, распустив полы пеньюара с короткими рукавами, обнажившие ее точеные, истинно царственные руки, поднесла розовую восковую свечу к постели, раздвинула полог и, улыбаясь, показала матери гордый профиль, черные волосы и приоткрытый рот короля Наваррского, лежавшего на смятой постели и, видимо, спавшего глубоким, мирным сном.
Екатерина, бледная, с блуждающим взглядом, отшатнулась так, как будто у ее ног разверзлась бездна, и даже не вскрикнула, а глухо простонала.
- Как видите, вы плохо осведомлены, - сказала Маргарита.
Екатерина взглянула на Маргариту, потом на Генриха. В ее лихорадочно работавшем мозгу этот бледный, вспотевший лоб, эти глаза, обведенные чуть темными кругами, связались с улыбкой Маргариты, и Екатерина в немой ярости закусила свои тонкие губы.
Маргарита дала матери с минуту полюбоваться этой картиной, производившей на нее впечатление головы Медузы, затем опустила полог, на цыпочках подошла к матери и села на стул.
- Вы что-то сказали? - спросила она.
Флорентийка в течение нескольких секунд вглядывалась в молодую женщину, стараясь убедиться в ее искренности, но в конце концов острота взгляда Екатерины как бы притупилась о твердое спокойствие Маргариты.
- Ничего, - сказала она и большими шагами вышла из комнаты.
Едва шаги ее затихли в глубине потайного хода, как полог кровати снова раздвинулся, и Генрих Наваррский, со сверкающими глазами, с дрожащими руками, тяжело дыша, бросился на колени перед Маргаритой. На нем были только короткие с пуфами штаны и кольчуга, так что Маргарита, хотя и от души пожимала ему руку, увидев его наряд, не смогла удержаться от смеха.
- Ах, сударыня! Ах, Маргарита! - воскликнул он. - Я в неоплатном долгу перед вами!
Покрывая ее руки поцелуями, Генрих от кистей мало-помалу переходил все выше...
- Государь, - мягко отстраняясь, сказала Маргарита, - разве вы забыли, что в эту минуту бедная женщина, которой вы обязаны жизнью, тоскует по вас и страдает? Направляя вас ко мне, - продолжала она шепотом, - госпожа де Сов принесла в жертву свою ревность, а может быть, она жертвует и своей жизнью, - ведь вы лучше всех должны бы знать, как страшен гнев моей матери.
Генрих вздрогнул и, встав с колен, собрался уходить.
- Нет, подождите! - с очаровательной кокетливостью остановила его Маргарита. - Я все обдумала и успокоилась. Ключ был дан вам без дальнейших указаний, так что этот вечер вы можете провести у меня.
- Я и проведу его с вами, Маргарита, только будьте добры забыть...
- Тише, тише, государь! - шутя повторила королева слова, которые десять минут назад она сказала матери. - Вас слышно из кабинета, а так как я еще не совсем свободна, государь, то попрошу вас говорить не так громко.
- Верно, верно, - произнес Генрих, посмеиваясь и слегка хмурясь. - Я и забыл, что, по всей вероятности, не мне суждено закончить эту увлекательную сцену. Этот кабинет...
- Пройдите туда, государь, - предложила Маргарита, - я хочу иметь честь представить вам храброго дворянина, раненного во время избиений, когда он бежал в Лувр предупредить вас, ваше величество, что вам грозит опасность.
Королева подошла к двери кабинета. Генрих последовал за женой.
Дверь растворилась, и Генрих в изумлении остановился на пороге, увидав какого-то мужчину в этом кабинете, полном всевозможных неожиданностей.
Но еще больше был озадачен Ла Моль, неожиданно столкнувшись лицом к лицу с королем Наварры. Заметив это, король насмешливо взглянул на Маргариту, но она невозмутимо выдержала его взгляд.
- Государь, - сказала Маргарита, - я боюсь, что даже в моих покоях могут убить этого дворянина, преданного слугу вашего величества, а потому отдаю его под ваше покровительство.
- Государь, - вступил в разговор молодой человек, - я тот самый граф Лерак де Ла Моль, которого вы ждали и которого рекомендовал вам несчастный господин де Телиньи, которого убили на моих глазах.
- Верно, верно! - сказал Генрих. - Королева Наваррская передала мне его письмо. Но не было ли у вас еще и письма от лангедокского губернатора?
- Да, государь, мне приказали вручить его вашему величеству тотчас по приезде в Париж.
- Почему же вы этого не сделали? |
|
- Неправда, сударыня; я еще не дал согласия.
- Но вы уже решились поступить таким образом?
- То есть я обдумываю это. Что делать, если тебе двадцать лет и ты почти король? Клянусь, есть вещи, которые стоят католической обедни!
- И в том числе - жизнь, не правда ли? Генрих не удержался от улыбки.
- Государь, вы недоговариваете! - продолжала Маргарита.
- Я не могу говорить всего своим союзникам, а мы с вами, как вам известно, пока только союзники; вот если бы вы были не только союзницей.., но и...
- И женой, хотите вы сказать, так ведь?
- Да.., и женой...
- Что тогда?..
- Тогда, пожалуй, было бы другое дело; я, может быть, стремился бы остаться королем гугенотов, как они меня называют... Ну, а теперь я должен быть счастлив, если останусь в живых.
Маргарита посмотрела на него так странно, что возбудила бы подозрения в человеке не такого тонкого ума, как Генрих Наваррский.
- Вы уверены, что этого достигнете? - спросила она.
- Более или менее уверен, - отвечал Генрих. - Ведь вы знаете, что в здешнем мире никогда нельзя быть уверенным в чем бы то ни было.
- Но верно то, - подхватила Маргарита, - что вы, ваше величество, обнаруживаете такую скромность и такое бескорыстие, что, отказавшись от короны, отказавшись от религии, вы, вероятно, откажетесь, как надеются некоторые, и от союза с французской принцессой.
Эти слова были полны такого глубокого значения, что Генрих невольно вздрогнул. Но он тут же взял себя в руки.
- Соблаговолите припомнить, что в настоящее время я не волен располагать собой. Следовательно, я сделаю то, что мне прикажет французский король. А если бы в этих обстоятельствах, когда речь идет, ни много ни мало, о моем престоле, о моей чести и о моей жизни, удосужились бы посоветоваться со мной, я предпочел бы не строить мое будущее на правах нашего насильственного брака, а укрыться в каком-нибудь замке и охотиться или в каком-нибудь монастыре и каяться в грехах.
Эта покорность судьбе, этот смиренный отказ от всего на свете испугали Маргариту. Она подумала, что расторжение их брака уже согласовано между Карлом IX, Екатериной и королем Наваррским. Почему бы им не обмануть ее и не принести в жертву? Потому только, что она сестра одного и дочь другой? Опыт научил ее, что основывать на этом свое благополучие она не может. Честолюбие ужалило в сердце молодую женщину, или, вернее, молодую королеву, которая стояла настолько выше обыкновенных человеческих слабостей, что не могла поддаться им и поступиться чувством собственного достоинства; да и у каждой женщины, даже заурядной, но искренне любящей, любовь несовместима с унижением, ибо истинная любовь тоже честолюбива.
- Вы, ваше величество, - сказала Маргарита с презрительной усмешкой, - как видно, не очень-то верите в звезду, горящую над головой каждого монарха.
- Я напрасно стал бы разыскивать мою звезду в такое время; ее закрыла грозовая туча, которая сейчас грохочет надо мной, - отвечал Генрих.
- А если дыхание женщины разгонит эту тучу, и ваша звезда засияет ярче прежнего?
- Это очень трудно, - заметил Генрих.
- Вы не верите в существование такой женщины?
- Я не верю в ее могущество.
- Вы хотите сказать - в ее желание?
- Я сказал - в ее могущество и повторяю это слово. Женщина сильна по-настоящему только тогда, когда любовь и личные интересы в ней одинаково сильны; когда же ею движет что-нибудь одно, женщина так же уязвима, как Ахилл. А если я не ошибаюсь, то на любовь женщины, о которой идет речь, я рассчитывать не могу.
Маргарита промолчала.
- Послушайте, - продолжал Генрих, - когда раздался последний удар колокола на Сен-Жермен-Л'Осеруа, - вы, вероятно, стали думать о том, как отвоевать свою свободу, которой другие воспользовались, чтобы истребить моих сторонников. Ну, а мне пришлось думать о том, как спасти свою жизнь. Это было важнее всего... Я прекрасно понимаю, что Наварра для нас потеряна, но Наварра - пустяки в сравнении со свободой, вернувшей вам возможность громко говорить в вашей же комнате, а ведь вы не осмеливались так говорить, когда кто-то подслушивал вас, сидя в кабинете.
Маргарита, сколь ни была она озабочена, не смогла не улыбнуться. Король Наваррский встал с места, собираясь идти к себе, так как уже пробило одиннадцать часов и в Лувре все или спали, или, во всяком случае, делали вид, что спят.
Генрих сделал три шага к входной двери, но вдруг остановился, как будто лишь сейчас вспомнил о том, что привело его сюда.
- Да! Может быть, вы хотели что-то сказать мне? - спросил Генрих. - Или вы только желали предоставить мне возможность поблагодарить вас за отсрочку, которую вчера дало мне ваше мужественное появление в Оружейной палате короля? Должен признать, что это было более чем своевременно и что вы, как некая античная богиня, спустились на сцену в самый подходящий момент для того, чтобы спасти мне жизнь.
- Несчастный! - схватив мужа за руку, глухо вскрикнула Маргарита. - Неужели вы не понимаете, что ничто не спасено - ни ваша свобода, ни ваша корона, ни ваша жизнь! Слепец! Безумец! Жалкий безумец! Неужели в моем письме вы не увидели ничего, кроме назначения свидания? Неужели вы вообразили, что оскорбленная вашей холодностью Маргарита желает получить удовлетворение?
- Да, признаюсь, что... - начал изумленный Генрих.
Маргарита пожала плечами с непередаваемым выражением лица.
В эту самую минуту послышался странный звук, точно потайную дверь царапали чем-то острым.
Маргарита подвела к ней короля.
- Слушайте, - сказала она.
- Королева-мать выходит из своих покоев, - пролепетал чей-то прерывающийся от страха голос, в котором Генрих тотчас узнал голос г-жи де Сов.
- Куда она идет? - спросила Маргарита.
- К вашему величеству.
По быстро удаляющемуся шороху шелкового платья они поняли, что г-жа де Сов убежала.
- Ого! - произнес Генрих.
- Так я и знала! - заметила Маргарита.
- Я тоже опасался этого, - сказал Генрих, - и вот доказательство, смотрите.
Быстрым движением руки он расстегнул черный бархатный камзол, и Маргарита увидала тонкую стальную кольчугу и длинный миланский кинжал, который тотчас же сверкнул в руке Генриха, как змея на солнце.
- Очень вам тут помогут сталь и панцирь! - воскликнула Маргарита. - Спрячьте, спрячьте ваш кинжал, государь: да, это королева-мать! Но королева-мать - одна.
- Однако...
- Молчите! Я слышу - вот она!
Приблизив губы к уху Генриха, она прошептала несколько слов, и юный король выслушал ее внимательно, хотя и с удивлением.
В ту же минуту Генрих исчез за пологом кровати.
Маргарита с легкостью пантеры метнулась к кабинету, где, весь дрожа, сидел Ла Моль, отперла дверь, в темноте нашла молодого человека и сжала ему руку.
- Тихо! - шепнула Маргарита, наклоняясь к нему так близко, что Ла Моль почувствовал на своем лице влажное веяние ее теплого, душистого дыхания. - Тихо!
Выйдя из кабинета и затворив за собой дверь, она распустила волосы, разрезала кинжальчиком шнурки на платье и бросилась в постель.
И вовремя: в замке уже поворачивали ключ.
У Екатерины Медичи были ключи от всех дверей в Лувре.
- Кто там? - крикнула Маргарита, услыхав, как Екатерина приказывала четверым сопровождавшим ее дворянам сторожить за дверью.
Словно испуганная неожиданным вторжением в ее спальню, она, уже одетая в белый пеньюар, выскочила из-за полога, встала на приступок кровати и сделала такое изумленное лицо при виде Екатерины, что обманула даже флорентийку, затем подошла к матери и поцеловала ей руку. |
|
- Так эти два разговора...
- Да, ваше величество! Вы замужем всего неделю, вы любите своего супруга. И ваш супруг придет сюда вслед за герцогом Алансонским и госпожой де Сов. Он поведает вам свои тайны. А я не должен их слышать; я был бы нескромен.., я не могу, не должен.., прежде всего, я не хочу быть нескромным!
Тон, каким Ла Моль произнес эти слова, дрожь в его голосе и смущенный вид юноши внезапно объяснили Маргарите все.
- Так!, Значит, лежа в кабинете, вы слышали все, что говорилось в этой комнате? - спросила она.
- Да, ваше величество.
- И чтобы ничего больше не слышать, вы хотите уйти сегодня вечером или сегодня ночью?
- Сию же секунду, если вы, ваше величество, милостиво дозволите мне уйти.
- Бедный ребенок! - сказала Маргарита с нежностью и жалостью в голосе.
Удивленный таким ласковым ответом вместо ожидаемой суровой отповеди, Ла Моль робко поднял голову; глаза его встретились с глазами Маргариты, и, словно притягиваемый некоей магической силой, он был уже не в состоянии оторваться от ясных, проницательных глаз королевы.
- Значит, вы считаете, что неспособны сохранить тайну? - мягко спросила Маргарита, откинувшись на спинку кресла и наслаждаясь тем, что, сидя в полумраке за спущенной ковровой занавеской, может, не выдавая себя, свободно читать в душе Ла Моля.
- Я человек жалкий, - ответил Ла Моль, - я не уверен в себе самом и не выношу чужого счастья.
- Но чьего же счастья? - с улыбкой спросила Маргарита. - Ах да! Счастья короля Наваррского! Бедный Генрих!
- Вот видите, он счастлив! - воскликнул Ла Моль.
- Счастлив?..
- Да, потому что вы, ваше величество, жалеете его. Маргарита теребила в руках шелковый кошелек и выдергивала из него золотые нити шнурка.
- Итак, вы твердо решили не встречаться с королем Наваррским? - спросила она.
- Боюсь, что теперь я буду в тягость его величеству...
- Ас моим братом, герцогом Алансонским?
- С герцогом Алансонским?! - воскликнул Ла Моль. - О нет! Нет, сударыня! С ним еще меньше, чем с королем Наваррским!
- Но почему же? - дрожа от волнения, спросила Маргарита.
- Потому, что я стал слишком плохим гугенотом, чтобы преданно служить его величеству королю Наваррскому, и еще недостаточно хорошим католиком, чтобы войти в число друзей герцога Алансонского и герцога де Гиза.
На этот раз потупила глаза Маргарита, чувствуя, что удар попал ей прямо в сердце; она сама не могла понять, радость или боль причинили ей слова Ла Моля.
В эту минуту вошла Жийона. Маргарита бросила на нее вопросительный взгляд. Жийона ответила утвердительным взглядом, давая понять, что ей удалось передать ключ королю Наваррскому.
Маргарита перевела взгляд на Ла Моля, пребывавшего в нерешительности; он опустил голову на грудь и побледнел, страдая от ран телесных и душевных.
- Господин де Ла Моль горд, - сказала Маргарита, - и я не решаюсь сделать ему одно предложение, которое он, без сомнения, отвергнет.
Ла Моль встал, сделал шаг к Маргарите и хотел склониться перед вей в знак готовности повиноваться, но от сильной, острой, жгучей боли у него выступили слезы, и, чувствуя, что вот-вот упадет, он ухватился за стенной ковер, чтобы удержаться на ногах.
- Вот видите, - воскликнула Маргарита, подбегая к нему и поддерживая его, - вот видите, я еще нужна вам!
- О да! Как воздух, которым я дышу, как свет, который вижу! - едва заметно шевеля губами, прошептал Ла Моль.
В это мгновение послышались три удара в дверь.
- Вы слышите? - испуганно спросила Жийона.
- Уже! - прошептала Маргарита.
- Отпереть?
- Подожди. Это может быть король Наваррский.
- Ваше величество! - воскликнул Ла Моль, которому эти слова придали силы, хотя королева произнесла их шепотом, в полной уверенности, что ее услышит одна Жийона:
- Молю вас на коленях: удалите меня из Лувра, живого или мертвого! Сжальтесь надо мной! Ах, вы не хотите отвечать! Хорошо! Тогда говорить буду я! А когда я заговорю, то, надеюсь, вы сами меня выгоните.
- Замолчите, несчастный! - сказала Маргарита, ощущавшая неизъяснимое очарование в этих упреках молодого человека. - Замолчите сейчас же!
- Ваше величество, повторяю: из этого кабинета слышно все, - продолжал Ла Моль, не услыхав в тоне королевы той строгости, какой он ожидал. - Не дайте мне умереть такой смертью, какой не выдумать самым жестоким палачам!
- Молчите! Молчите! - приказала Маргарита.
- О, вы безжалостны! Вы ничего не хотите слушать, ничего не хотите понять! Поймите, что я люблю вас!..
- Да замолчите же, говорят вам! - перебила Маргарита и зажала ему рот своей теплой душистой ладонью.
Молодой человек взял ее в руки и прижался к ней губами.
- Все-таки... - прошептал он.
- Все-таки замолчите, ребенок! Что это за бунтовщик, который не повинуется своей королеве?
Маргарита выбежала из кабинета, заперла дверь и прислонилась к стене, стараясь трепетной рукою унять сердцебиение.
- Жийона, отвори! - приказала она.
Жийона вышла, и мгновение спустя из-за портьеры показалось лукавое, умное и немного встревоженное лицо короля Наваррского.
- Вы звали меня, ваше величество? - спросил король Наваррский Маргариту.
- Да, ваше величество. Вы получили мое письмо?
- Получил, и, должен признаться, не без удивления, - ответил Генрих, оглядываясь с некоторым недоверием, рассеявшимся, впрочем, очень быстро.
- И не без тревоги, не правда ли? - прибавила Маргарита.
- Не отрицаю. Однако, несмотря на то, что я окружен беспощадными врагами и еще более опасными друзьями, я вспомнил, как однажды в ваших глазах светилось великодушие - это было в вечер нашей свадьбы - и как в другой раз в них засияла звезда мужества: это было вчера, в день, предназначенный для моей смерти.
- Итак? - с улыбкой спросила Маргарита мужа, видимо старавшегося проникнуть к ней в душу - Итак, я вспомнил это и, прочитав вашу записку с предложением явиться к вам, тотчас сказал себе: у короля Наваррского, безоружного узника, оставшегося без друзей, есть только одна возможность погибнуть с блеском, смертью, которую занесут на скрижали истории, - это смерть от предательства жены, и вот я пришел.
- Государь, - ответила Маргарита, - вы заговорите по-иному, когда узнаете, что все происходящее в данную минуту - дело рук женщины, которая вас любит и.., которую любите вы.
Услышав это, Генрих чуть не попятился, и его проницательные серые глаза глянули на Маргариту из-под черных бровей вопросительно и с любопытством.
- Успокойтесь, государь! - с улыбкой сказала королева. - Я вовсе не собираюсь утверждать, что эта женщина - я.
- Однако ведь это вы велели передать мне ключ? Ведь это же ваш почерк?
- Да, я признаю, что это почерк мой, не отрицаю и того, что записка от меня. А ключ - это уже другие дело. Достаточно вам знать, что, прежде чем вы его получили, он побывал в руках четырех женщин.
- Четырех?! - с изумлением воскликнул Генрих.
- Да, четырех, - подтвердила Маргарита. - В руках королевы-матери, госпожи де Сов, Жийоны и моих. Генрих Наваррский задумался над этой загадкой.
- Давайте поговорим серьезно, а главное - откровенно, - сказала Маргарита. - Сегодня возникли слухи о том, что вы, ваше величество, дали согласие отречься от протестантского вероисповедания. Это правда? |
|
- Нет, даю слово.
- Лерак де Ла Моль.
- А теперь как он выглядит, по-твоему?
- Господин де Ла Моль?
- Нет, господин де Коконнас.
- Как тебе сказать? - ответила Маргарита. - По-моему...
Она остановилась.
- Ну, ну, - настаивала герцогиня, - как видно, ты сердишься на него за то, что он ранил твоего гугенота?
- Мне кажется, - со смехом ответила Маргарита, - что мой гугенот в долгу не остался, и такой шрам, который остался у твоего католика под глазом...
- Значит, они квиты, и мы можем их помирить! Присылай своего раненого ко мне.
- Только не теперь, попозже.
- Когда же?
- Когда ты переведешь своего католика в другую комнату.
- В какую комнату?
Маргарита только взглянула на подругу, та посмотрела на Маргариту и тут же расхохоталась.
- Ну хорошо! - сказала герцогиня. - Итак - союз! Более тесный, чем когда бы то ни было!
Искренняя дружба навсегда! - ответила королева.
- А каков будет наш пароль, наш условный знак, если мы друг другу понадобимся?
- Тройное имя твоего триединого бога: Eros, Cupido, Amor.
Подруги расцеловались еще раз, в двадцатый раз пожали друг другу руки и расстались.
Глава 3
КЛЮЧИ ОТКРЫВАЮТ НЕ ТОЛЬКО ТЕ ДВЕРИ, ДЛЯ КОТОРЫХ СДЕЛАНЫ
Возвратясь в Лувр, королева Наваррская застала Жийону в большом волнении. В отсутствие Маргариты приходила г-жа де Сов. Она принесла ключ, который прислала ей королева-мать. Это был ключ от комнаты, где находился в заключении Генрих Наваррский. Было ясно, что королеве-матери зачем-то нужно, чтобы Беарнец провел сегодняшнюю ночь у г-жи де Сов.
Маргарита взяла ключ и, вертя его в руках, продумала каждое слово из письма г-жи де Сов, взвесила значение каждой буквы и, наконец, как будто разгадала замысел Екатерины.
Она взяла перо, обмакнула его в чернила и написала:
«Сегодня вечером не ходите к г-же де Сов, будьте у королевы Наваррской.
Маргарита».
Потом она свернула бумажку трубочкой, всунула ее в полую часть ключа и приказала Жийоне, как только стемнеет, подсунуть ключ узнику под дверь.
Покончив с этим, Маргарита подумала о несчастном раненом, заперла все двери, вошла в кабинет и, к своему великому удивлению, увидела, что Ла Моль уже одет в свое продранное, испачканное кровью платье.
Заметив ее, он сделал попытку встать, но зашатался, не смог удержаться на ногах и упал на софу, превращенную в кровать.
- Что это значит, сударь? Почему вы так плохо выполняете предписания вашего врача? - спросила Маргарита. - Я предписала вам покой, а вы, вместо того чтобы слушаться меня, делаете все наоборот!
- Ваше величество, я не виновата, - сказала Жийона. - Я просила, я умоляла его сиятельство не сходить с ума, а он сказал, что не останется в Лувре.
- Вы хотите уйти из Лувра?! - спросила Маргарита, глядя с изумлением на молодого человека, потупившего глаза. - Да ведь это немыслимо! Вы не можете ходить, вы бледны, у вас нет сил, у вас дрожат колени. И еще сегодня утром у вас из раны шла кровь!..
- Ваше величество! Сколь горячо я благодарил вас за то, что вы дали мне убежище вчера, столь же горячо молю вас позволить мне уйти сегодня.
- Я даже не знаю, как назвать такое безрассудство, - ответила изумленная королева, - это хуже, чем неблагодарность!
- Ваше величество! - умоляюще складывая руки, воскликнул Ла Моль. - Не обвиняйте меня в неблагодарности! Чувство признательности к вам я сохраню на всю жизнь!
- Значит, ненадолго! - сказала Маргарита, тронутая искренностью, звучавшей в его словах. - Или ваши раны откроются - и вы умрете от потери крови, или же узнают, что вы гугенот, - и вы не сделаете по улице и ста шагов, как вас убьют!
- И все-таки я должен уйти из Лувра, - прошептал Ла Моль.
- Должны?! - повторила Маргарита, глядя на него ясным, глубоким взглядом, и, чуть побледнев, произнесла:
- Да! Да! Понимаю! Извините, сударь! За стенами Лувра, конечно, есть женщина, которую ваше отсутствие мучительно тревожит. Это справедливо, это естественно, я это понимаю. Почему же вы сразу мне не сказали.., или, вернее, как я сама не подумала об этом?! Долг гостеприимства - оберегать чувства гостя так же, как и лечить его раны, и заботиться о его душе так же, как и о его теле.
- Вы глубоко заблуждаетесь, - возразил Ла Моль. - Я почти одинок на свете и совсем одинок в Париже - здесь меня никто не знает. В этом городе первый человек, с которым заговорил я, был тот, кто хотел меня убить, а первой женщиной, которая заговорила со мной, были вы, ваше величество.
- Тогда почему же вы хотите уйти? - в недоумении спросила Маргарита.
- Потому, что прошлую ночь вы, ваше величество, совсем не спали, и потому, что сегодня ночью... Маргарита покраснела.
- Жийона, - сказала она, - уже темнеет, я думаю, что пора отнести ключ.
Жийона улыбнулась и вышла.
- Но если вы в Париже одиноки, без друзей, что же вы будете делать? - спросила Маргарита.
- У меня будет много друзей, сударыня. Когда за мной гнались, я вспомнил мою мать - она была католичка; мне чудилось, что она летит передо мной, указывая мне путь к Лувру и держа в руке крест; тогда я дал обет принять вероисповедание моей матери, если Господь сохранит мне жизнь. Господь сделал больше, чем спас мне жизнь: Он послал мне ангела, чтобы я полюбил жизнь.
- Но вы не можете ходить; вы не пройдете и ста шагов, как упадете в обморок.
- Сегодня я пробовал ходить по кабинету; правда, хожу я медленно и ходить мне трудно, но мне нужно дойти только до Луврской площади, а там - будь что будет!
Маргарита, подперев голову рукой, глубоко задумалась.
- А почему вы больше не упоминаете о короле Наваррском?
Маргарита умышленно задала этот вопрос.
- Что же, когда вы пожелали принять католичество, у вас пропало желание служить королю Наваррскому?
- Ваше величество, - побледнев, отвечал Ла Моль, - вы угадали истинную причину, по которой я хочу уйти... Я знаю, что королю Наваррскому грозит величайшая опасность и что даже вы, ваше величество, принцесса крови, едва ли сможете спасти ему жизнь.
- Что это значит? - спросила Маргарита. - Что вы хотите сказать? И о какой опасности вы говорите?
- В том кабинете, где меня поместили, слышно все, - нерешительно отвечал Ла Моль.
«А ведь верно, - подумала Маргарита, - то же самое говорил мне и герцог де Гиз».
- Так что же вы слышали? - спросила она.
- Во-первых, утром я слышал разговор вашего величества с братом.
- С Франсуа? - покраснев, воскликнула Маргарита.
- Да, с герцогом Алансонским. Затем, когда вас не было, я слышал разговор мадмуазель Жийоны с госпожой де Сов. |
|
- Насмешница! Нет, клянусь тебе, что я не захожу так далеко, - отвечала Маргарита. - Но если бы ты нашла возможность спрятать у себя несчастного юношу, если бы ты могла сохранить ему жизнь, которую я спасла, то, конечно, я была бы тебе искренне благодарна. В доме Гизов ты свободна, за тобой не подсматривают ни муж, ни деверь, а кроме того, за твоей комнатой, куда, к счастью для тебя, никто не имеет права входа, есть кабинет вроде моего. Так дай мне на время этот кабинет для моего гугенота; когда он выздоровеет, ты отворишь клетку, и птичка улетит.
- Милая королева, есть одно затруднение: клетка занята.
- Как? Значит, ты тоже спасла кого-нибудь?
- Об этом-то я и говорила твоему брату Карлу.
- А-а, понимаю; вот почему ты говорила так тихо, что я не слышала.
- Послушай, Маргарита, это изумительная история, не менее прекрасная, не менее поэтичная, чем твоя. Когда я оставила тебе шестерых телохранителей, а с шестью остальными отправилась во дворец Гизов, я видела, как поджигали и грабили один дом, отделенный от дома моего деверя только улицей Катр-Фис. Вхожу во дворец и вдруг слышу женские крики и мужскую ругань. Выбегаю на балкон, и прежде всего мне бросается в глаза шпага, своим сверканием, казалось, озарявшая всю сцену. Я залюбовалась этим неистовым клинком: люблю красивое!.. Затем, естественно, стараюсь разглядеть и руку, приводившую в движение клинок, и того, кому принадлежит сама рука. Гляжу туда, откуда доносятся крики и стук шпаг, и вижу мужчину.., героя, этакого Аякса, сына Теламона <Аякс Теламонид - один из греческих героев Троянской войны.>, слышу его голос - голос Стантора <Стантор - один из греческих героев Троянской войны, обладавший голосом огромной силы.>, восторгаюсь, трепещу, вздрагиваю при каждом угрожающем ему ударе, при каждом его выпаде; четверть часа я испытывала такое волнение, какого, поверишь ли, не чувствовала никогда, - я даже не думала, что это вообще возможно. Я стояла молча, затаив дыхание, забыв себя, как вдруг мой герой исчез.
- Как же это случилось?
- Его сшиб камень, который запустила в него какая-то старуха; тогда, подобно Киру <Вероятно, имеется в виду Кир Младший, восставший в 401 г, до н.э. против своего брата, царя Артаксеркса.>, я обрела голос и закричала: «Ко мне! На помощь!» Прибежали мои телохранители, подхватили его, подняли и перенесли в ту комнату, которую ты просишь для своего подопечного.
- Увы! Я понимаю тебя, Анриетта, и понимаю тем лучше, что твоя история похожа на мою, как две капли воды, - сказала Маргарита.
- С той только разницей, что я служу моему королю и моей религии и мне вовсе не нужно прятать господина Аннибала де Коконнаса.
- Его зовут Аннибал де Коконнас? - переспросила Маргарита и расхохоталась.
- Грозное имя <Намек на имя Ганнибала, знаменитого карфагенского полководца (247/246 - 183 до н.э.).>, не правда ли? - сказала Анриетта. - И тот, кто носит это имя, достоин его. Какой воин, черт побери! И сколько крови пролил!.. Надень маску, милая королева, - вот и наш дом.
- Зачем же мне маска?
- Затем, что я хочу показать тебе моего героя.
- Он красив?
- Во время битвы он казался мне бесподобным. Правда, то было ночью, в зареве пожара. А утром, при дневном свете, должна признаться, он несколько проигрывает. Тем не менее думаю, что он тебе понравится.
- Итак, дом Гизов отказывает в убежище моему подопечному; очень жаль, потому что дом Гизов - последнее место, где вздумают разыскивать гугенотов.
- Вовсе не отказывает: сегодня же вечером я велю перенести его сюда; один будет лежать в правой части комнаты, а другой - в левой.
- Но если они узнают, что один из них протестант, а другой католик, они съедят друг друга!
- О, этого можно не опасаться! Коконнас получил такой удар в лицо, что почти ничего не видит, а у твоего гугенота такая рана в грудь, что он почти не может двигаться... Кроме того, прикажи ему не говорить на религиозные темы, и все пойдет как по маслу!
- Будь по-твоему!
- Решено! Теперь войдем в дом.
- Благодарю, - сказала Маргарита, пожимая руку своей приятельницы.
- Здесь опять будете вашим величеством, - предупредила герцогиня Неверская. - Позвольте мне оказать вам в доме Гизов прием, подобающий королеве Наваррской.
Выйдя из носилок, герцогиня почти стала на одно колено, чтобы помочь выйти Маргарите, потом, указав рукой на дворцовые двери, охраняемые двумя часовыми с аркебузами, последовала за королевой, которая величественно шествовала впереди герцогини, сохранявшей смиренный вид, пока они были на виду у всех. Войдя к себе в комнату, герцогиня затворила дверь и позвала свою камеристку, очень расторопную сицилианку.
- Мика, - обратилась к ней герцогиня по-итальянски, - как здоровье графа?
- Быстро идет на поправку, - отвечала камеристка.
- А что он делает?
- Думаю, что сейчас он закусывает.
- Это хорошо, - сказала Маргарита, - появление аппетита - это добрый знак.
- Ах, правда, я и забыла, что ты ученица Амбруаза Паре! Ступай, Мика.
- Ты выгоняешь ее?
- Да, пусть сторожит нас. Мика вышла.
- А теперь ты сама войдешь к нему или лучше его пригласить сюда? - спросила герцогиня.
- Ни то, ни другое; я хочу посмотреть на него невидимкой.
- Но ведь ты будешь в маске!
- Да, но потом он сможет узнать меня по волосам, по рукам, по украшениям...
- Ах, милая королева, до чего ты стала осторожна с тех пор, как вышла замуж! Маргарита улыбнулась.
- Ну что ж.., есть один способ, - продолжала герцогиня.
- Какой?
- Посмотреть на него в замочную скважину.
- Хорошо, веди меня.
Герцогиня взяла Маргариту за руку и повела ее к двери, завешенной ковром, затем встала на одно колено и посмотрела в замочную скважину.
- Отлично, - сказала герцогиня, - он сидит за столом лицом к нам. Подойди.
Королева Маргарита заняла место своей подруги и посмотрела в замочную скважину. Как и сказала герцогиня, Коконнас сидел за столом, уставленным разными яствами, и, несмотря на свои раны, воздавал им честь.
- Ах, Боже мой! - отстранившись от двери, воскликнула Маргарита.
- В чем дело? - удивленно спросила герцогиня.
- Не может быть! Нет!.. Да! Клянусь душой, это тот самый!
- Какой «тот самый»?
- Tсc! - прошептала Маргарита, поднимаясь и хватая за руку герцогиню. - Тот самый, который хотел убить моего гугенота, ворвался вслед за ним ко мне в комнату и на моих глазах ударил его шпагой! Ах, Анриетта. Какое счастье, что сейчас он меня не видел!
- Значит, ты видела его в бою? Он был прекрасен?
- Не знаю, - отвечала Маргарита, - я смотрела только на того, кого он преследовал.
- А как зовут того, кого он преследовал?
- Ты не назовешь его имени своему католику? |
|