В категории материалов: 197
Показано материалов: 76-80 |
Страницы: « 1 2 ... 14 15 16 17 18 ... 39 40 » |
|
- И студеной воды моему скакуну, - добавил Портос, - мне кажется, что ему жарко.
- Не беспокойтесь, господа, - заявил Планше, - папаша Селестен - бывший кавалерист. Он умеет обращаться с лошадьми. Пожалуйте в комнаты.
И он повел друзей по очень тенистой аллее, пересекавшей огород, затем небольшой лужок и, наконец, приводившей к садику, за которым виднелся дом, чей фасад выходил на улицу. По мере приближения к дому можно было через открытые окна нижнего этажа рассмотреть внутренность комнаты, так сказать, приемной поместья Планше.
Комната мягко освещалась лампой, стоявшей на столе и видной издали, и казалась воплощением приветливости, спокойствия, достатка и счастья.
Всюду, куда падал свет от лампы, - на старинный ли фаянс, на мебель, сверкавшую чистотой, на оружие, повешенное на ковре, - играли блестящие точки.
В окна заглядывали ветви жасмина, стол был покрыт ослепительно белой камчатной скатертью. На скатерти стояли два прибора. Желтоватое вино отливало янтарем на гранях хрустального графина, и большой синий фаянсовый кувшин с серебряной крышкой был наполнен пенистым сидром.
Возле стола в кресле с широкой спинкой спала женщина лет тридцати. Ее цветущее лицо сияло здоровьем и свежестью. На коленях у нее лежала большая кошка, свернувшись клубочком, и громко мурлыкала, что, в сочетании с полузакрытыми глазами, означало на кошачьем языке: "Я совершенно счастлива".
Друзья остановились перед окном, остолбенев от изумления. Увидя выражение их лиц, Планше почувствовал себя польщенным.
- Ах, проказник Планше, - засмеялся д'Артаньян, - теперь я понимаю причину твоих отлучек!
- Ого, какая белая скатерть, - прогремел Портос.
При звуке этого голоса кошка умчалась, хозяйка моментально проснулась, и Планше любезно провел гостей в комнату с накрытым столом.
- Позвольте мне, дорогая, - сказал он, - представить вам шевалье д'Артаньяна, моего покровителя.
Д'Артаньян взял руку дамы с галантностью придворного кавалера, как если бы он был представлен принцессе.
- Господин барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон, - продолжал Планше.
Портос, в свою очередь, отвесил поклон, которым осталась бы довольна сама Анна Австрийская.
Теперь наступила очередь Планше. Он без стеснения поцеловал даму, впрочем, предварительно испросив знаком позволения у д'Артаньяна и Портоса. Позволение, конечно, было дано.
Д'Артаньян улыбнулся Планше:
- Вот человек, который умеет жить!
- Сударь, - со смехом отвечал Планше, - жизнь - капитал, и человек должен помещать его самым выгодным образом.
- И ты получаешь с него огромные проценты, - захохотал Портос так, что стены задрожали.
Планше снова подошел к своей хозяйке.
- Дорогая, вот эти два человека долго руководили моей жизнью. Я не раз говорил вам о них.
- И упоминали еще два имени, - произнесла дама с заметным фламандским акцентом.
- Мадам - голландка? - спросил д'Артаньян.
- Я из Антверпена, - отвечала дама.
- И она называется мадам Гехтер, - добавил Планше.
- Не называйте так мадам, - сказал д'Артаньян.
- Почему? - спросил Планше.
- Потому что это имя старит ее.
- Я зову ее Трюшен <От глагола trucher (франц.) - попрошайничать, жульничать.>.
- Очаровательное имя, - вздохнул Портос.
- Трюшен, - продолжал Планше, - приехала ко мне из Фландрии со своими добродетелями и двумя тысячами флоринов. Она бежала от несносного мужа, который ее бил. Как уроженец Пикардии, я всегда любил артуазок. От Артуа до Фландрии один только шаг. Она приезжала жаловаться и плакать к своему крестному, лавочнику на Ломбардской улице, где я теперь торгую, она поместила в мое дело две тысячи флоринов, я их умножил, и вот теперь она получает десять тысяч.
- Браво, Планше!
- Она свободна, богата, у нее есть корова, она командует служанкой и папашей Селестеном. Все мои рубашки вытканы ею, зимой она вяжет мне чулки, видится со мной каждые две недели и так мила, что считает себя счастливой.
- Я действительно счастлива... - кивнула Трюшен.
Портос стал крутить ус.
"Ах, черт, - подумал д'Артаньян, - что это затевает Портос?.."
Между тем Трюшен, сообразив, в чем дело, пошла торопить кухарку, принесла еще два прибора и уставила стол изысканными кушаньями, превратившими ужин в пир. Сливочное масло, солонина, анчоусы, тунец, затем все товары из лавки Планше. Цыплята, овощи, речная рыба, лесная дичь - словом, все, что может дать деревня. Вдобавок Планше вернулся из погреба с десятью бутылками, покрытыми густым слоем пыли.
Их вид обрадовал сердце Портоса.
- Я голоден, - воскликнул он.
И уселся подле г-жи Трюшен, бросая на нее убийственные взгляды. Д'Артаньян сел по другую сторону от нее. Осчастливленный Планше скромно поместился напротив.
- Не досадуйте, - сказал он, - если во время ужина Трюшен часто будет вставать из-за стола: она желает, чтобы вам как следует были приготовлены постели.
Действительно, хозяйка много раз поднималась наверх, и со второго этажа доносился скрип передвигаемых кроватей. А трое мужчин ели и пили; особенно усердствовал Портос. Было любо смотреть на них. От десяти бутылок осталось лишь одно воспоминание, когда Трюшен вернулась с сыром.
Несмотря на выпитое вино, д'Артаньян сохранил все свое самообладание.
Портос же, напротив, в значительной степени утратил его. Гости затянули песню, вспоминали бои и сражения. Д'Артаньян посоветовал Планше снова совершить путешествие в погреб. И так как лавочник потерял способность маршировать, как пехотинец, то капитан мушкетеров предложил проводить его.
Итак, они ушли, напевая песенки такими голосами, что испугался бы сам дьявол Трюшен осталась за столом с Портосом. Когда двое любителей вин возились в темном погребе, выбирая лучшие бутылки, до них вдруг донеслось звонкое чмоканье. |
|
- Поэтому, господин барон, - продолжал лавочник, - прошу вас снова называть меня Планше, как в прежние времена, и говорить мне "ты". Вы не поверите, какое удовольствие доставит мне это!
- Если так, я согласен, дорогой Планше, - отвечал Портос.
И он поднял руку, чтобы дружески похлопать Планше по плечу. Однако лошадь вовремя рванулась, и это движение помешало намерению всадника, так что его рука опустилась на круп лошади. Конь так и присел.
Д'Артаньян расхохотался и стал вслух высказывать свои мысли:
- Берегись, Планше; если Портос очень полюбит тебя, он будет тебя ласкать, а от его ласк тебе не поздоровится: Портос остался таким же Геркулесом, как был.
- Но ведь Мушкетон до сих пор жив, - сказал Планше, - а между тем господин барон его очень любит.
- Конечно, - подтвердил Портос со вздохом, от которого все три лошади сразу встали на дыбы, - и еще сегодня утром я говорил д'Артаньяну, как мне скучно без него. Но скажи мне, Планше...
- Спасибо, господин барон, спасибо.
- Какой ты славный малый! Скажи, сколько у тебя десятин под парком?
- Под парком?
- Да. Потом мы сосчитаем луга и леса.
- Где это, сударь?
- В твоем поместье.
- Но у меня нет ни парка, ни лугов, ни лесов, господин барон.
- Что же тогда у тебя есть, - спросил Портос, - и почему ты говоришь о своем поместье?
- Я не говорил о поместье, господин барон, - возразил немного пристыженный Планше, - а просто об усадебке.
- А, понимаю, - сказал Портос, - ты скромничаешь.
- Нет, господин барон, я говорю сущую правду: у меня две комнаты для друзей, вот и все.
- Где же тогда гуляют твои друзья?
- Прежде всего в королевском лесу; там очень хорошо.
- Да, это прекрасный лес, - согласился Портос, - почти такой же, как мой лес в Берри.
Планше вытаращил глаза.
- У вас есть такой лес, как в Фонтенбло, господин барон? - пролепетал он.
- Целых два, но лес в Берри я люблю больше.
- Почему? - учтиво спросил Планше.
- Прежде всего потому, что я не знаю, где он кончается, а потом - он полон браконьеров.
- А почему же это изобилие браконьеров делает лес таким для вас приятным?
- Потому, что они охотятся на мою дичь, а я на них, так что в мирное время у меня как бы война в миниатюре.
В этот момент Планше поднял голову, заметил первые дома Фонтенбло, которые отчетливо обрисовывались на фоне неба. Над их темной и бесформенной массой возвышались острые кровли замка, шиферные плиты которых блестели при луне, как чешуйки исполинской рыбы.
- Господа, - возгласил Планше, - имею честь сообщить, что мы приехали в Фонтенбло.
Глава 12
В ПОМЕСТЬЕ ПЛАНШЕ
Всадники подняли головы и убедились, что Планше сказал совершенную правду.
Через десять минут они были на Лионской улице, напротив гостиницы "Красивый павлин". Высокая изгородь из густых кустов бузины, боярышника и хмеля образовывала черную непроходимую преграду, за которой виднелся белый дом с черепичной крышей.
Два окна этого дома выходили на улицу. Света в них не было. Между ними виднелась маленькая дверь под навесом, опиравшимся на колонки.
Планше соскочил с коня, как бы собираясь постучать в эту дверь; потом раздумал, взял свою лошадь под уздцы и прошел еще шагов тридцать. Его спутники поехали за ним.
Подойдя к воротам, Планше поднял деревянную щеколду, единственный их запор, и толкнул одну из створок. После этого он ступил в небольшой дворик и ввел за собой лошадь; крепкий запах навоза говорил, что где-то неподалеку стойло.
- Здорово пахнет, - звучно произнес Портос, в свою очередь, соскакивая с коня, - право, я готов подумать, что попал в свой пьерфонский коровник.
- У меня только одна корова, - поспешил скромно заметить Планше.
- А у меня тридцать, или, вернее, я не считал.
Когда оба всадника были во дворе, Планше закрыл за ними ворота.
Соскочив с седла с обычной ловкостью, д'Артаньян жадно вдыхал деревенский воздух и радостно срывал одной рукой веточки жимолости, а другой шиповник, как парижанин, попавший на лоно природы. Портос принялся обеими руками обирать стручки гороха, вившегося по жердям, и тут же уничтожал его вместе с шелухой.
Планше растолкал какого-то старого калеку, покрытого тряпьем, который спал под навесом на груде мха. Узнав Планше, старик стал величать его наш хозяин, к большому удовлетворению лавочника.
- Отведи-ка лошадей в конюшню, старина, да хорошенько накорми их, сказал Планше.
- Да, славные кони, - заговорил старик, - нужно накормить их до отвала.
- Не очень усердствуй, дружище, - заметил ему д'Артаньян, - довольно будет охапки соломы да овса. |
|
- Справедливое желание, - сказал Портос, - и оно ничуть не обеспокоит меня.
И с этими словами он схватил приказчика за пояс, поднял на воздух, осторожно перенес через свои колени и поставил на землю. Он произвел эту операцию, улыбаясь все так же благодушно. У бедного малого от страха ноги подкосились, и он беспомощно опустился на мешок с пробками.
Однако, видя кротость великана, он набрался храбрости и сказал:
- Сударь, будьте осторожнее.
- Почему, друг мой? - спросил Портос.
- У вас внутри сейчас загорится.
- Как так? - удивился Портос.
- Все эти пряности разжигают, сударь.
- Какие?
- Изюм, орехи, миндаль.
- Да; но если миндаль, орехи, изюм разжигают...
- Несомненно, сударь.
- То мед освежает.
И, протянув руку к открытому бочонку меда, куда была опущена лопаточка, Портос загреб ею добрые полфунта.
- Мой друг, - сказал он, - теперь я попрошу у вас воды.
- Ведро, сударь? - с наивным видом спросил приказчик.
- Нет, довольно будет графина, - добродушно отвечал Портос.
И, поднеся графин ко рту, как трубач подносит рожок, он одним глотком осушил его. Планше был неприятно поражен; чувства собственника и самолюбие заворочались в его сердце, но поскольку он свято чтил древние традиции гостеприимства, то притворился, что весь поглощен разговором с д'Артаньяном, и повторял без устали:
- Ах, сударь, какая радость!.. Ах, сударь, какая честь!..
- А в котором часу мы будем ужинать, Планше? - спросил Портос. - У меня уже аппетит разыгрался.
Старший приказчик всплеснул руками. Двое других забрались под прилавки, боясь, как бы Портос не потребовал свежего мяса.
- Мы здесь только слегка закусим, - успокоил их д'Артаньян, - а поужинаем в поместье Планше.
- Так мы едем в ваше поместье, Планше? - спросил Портос. - Тем лучше.
- Вы окажете мне большую честь, господин барон.
Слова господин барон произвели сильное впечатление на приказчиков, которые усмотрели в невероятном аппетите признак высокого происхождения.
Титул успокоил их. Они никогда не слыхивали, чтобы людоеда величали господин барон.
- Я возьму в дорогу немного печенья, - небрежно сказал Портос. И с этими словами он высыпал целый ящик анисового печенья в широкий карман своего кафтана.
- Моя лавка спасена! - радостно воскликнул Планше.
- Да, как сыр, - подтвердил старший приказчик.
- Какой сыр?
- Голландский, в который забралась крыса, и мы нашли от него только корку.
Планше осмотрел лавку и решил, что сравнение несколько преувеличено.
Старший приказчик понял, что происходило в уме хозяина.
- Беда, коли вернется, - сказал он ему.
- У вас есть фрукты? - спросил Портос, поднимаясь на антресоли, где была подана закуска.
- Увы! - подумал бакалейщик, бросая на д'Артаньяна умоляющий взгляд, на который тот не обратил, однако, внимания.
После закуски пустились в путь.
Было уже поздно, когда трое всадников, выехавших из Парижа в шесть часов, добрались до Фонтенбло. Дорогой все были веселы. Общество Планше нравилось Портосу, потому что лавочник был с ним очень почтителен и с любовью рассказывал о своих лугах, лесах и кроличьих садках. У Портоса были вкусы и гордость помещика.
Увидя, что его спутники разговорились между собой, д'Артаньян, бросив поводья, позабыл о Портосе и Планше и обо всем на свете. Луна мягко светила сквозь голубоватую листву деревьев. Травы благоухали, и лошади бежали бодро.
Портос и Планше добрались до заготовки сена. Планше признался Портосу, что, достигнув зрелого возраста, он действительно забросил земледелие ради торговли, но что его детство прошло в Пикардии, среди роскошных лугов, где травы доходили человеку до пояса, и под зелеными яблонями с румяными плодами; поэтому он дал себе слово - разбогатев, тотчас вернуться на лоно природы и окончить жизнь так же, как он ее начал: поближе к земле, куда возвращаются все люди.
- Э, да вы скоро выходите в отставку, мой милый Планше? - сказал Портос.
- Как так?
- Мне сдается, что вы составляете себе маленький капиталец.
- Да, - отвечал Планше, - потихоньку.
- К чему же вы стремитесь и на какой цифре собираетесь остановиться?
- Сударь, - начал Планше, не отвечая на этот весьма интересный вопрос, - сударь, меня очень огорчает одна вещь.
- Какая же? - спросил Портос, оглядываясь, как будто желая отыскать вещь, огорчавшую Планше, и вручить ему ее.
- В прежние времена, - отвечал лавочник, - вы называли меня просто Планше, и тогда вы сказали бы: "К чему ты стремишься, Планше, и на какой цифре собираешься остановиться?"
- Конечно, конечно, в прежнее время я бы сказал так, - с некоторым смущением отвечал Портос, - но в прежние времена...
- В прежние времена я был лакеем господина д'Артаньяна, вы хотите сказать?
- Да.
- Но хотя я теперь не лакей его, я все же слуга; больше того, с тех пор...
- С тех пор, Планше?..
- С тех пор я имел честь быть его компаньоном.
- Как, - воскликнул Портос, - д'Артаньян занялся торговлей?
- И не думал, - откликнулся д'Артаньян, которого эти слова вывели из задумчивости; он вступил в разговор с ловкостью и быстротой, отличавшими все движения его ума и тела, - совсем не д'Артаньян занялся торговлей, а, напротив; Планше пустился в политику.
- Да, - с гордостью и удовлетворением подтвердил: Планше, - мы вместе произвели маленькую операцию, которая принесла мне сто тысяч, а господину д'Артаньяну двести тысяч ливров.
- Вот как? - удивился Портос.
|
|
При слове политика Портос опустил голову; подумав с минуту, он продолжал:
- Признаюсь вам, д'Артаньян, я не политик.
- О да, я ведь отлично это знаю.
- Никто этого не знает. Вы сами сказали мне это, храбрец из храбрецов.
- Что я вам сказал, Портос?
- Что на все свое время. Вы сказали мне это, и я узнал на опыте.
Приходит пора, когда получаешь удары шпагой с меньшим удовольствием,
чем в былое время.
- Да, это моя мысль.
- И моя тоже, хотя я не верю в смертельные удары.
- Однако вы же убивали?
- Да, но сам ни разу не был убит.
- Отличный довод.
- Итак, я не думаю, что умру от клинка шпаги или от ружейной пули.
- Значит, вы ничего не боитесь?.. Впрочем, Может быть, воды?
- Нет, я плаваю, как выдра.
- Тогда, может быть, перемежающейся лихорадки?
- Я никогда не болел лихорадкой и думаю, что никогда не заболею. Но я вам сделаю одно признание. - И Портос понизил голос.
- Какое? - спросил д'Артаньян, тоже понизив голос.
- Я признаюсь вам, - повторил Портос, - что я до смерти боюсь политики.
- Да что вы? - воскликнул д'Артаньян.
- Тише, - сказал Портос громовым голосом. - Я видел его
преосвященство господина кардинала де Ришелье и его преосвященство
господина кардинала Мазарини; один держался красной политики, а другой
- черной. Я никогда не был особенно доволен ни той, ни другой: первая
привела на плаху господина де Марсильяка, де Ту, де Сен-Мара, де Шале,
де Бутвиля, де Монморанси; вторая - множество фрондеров, к которым и мы
принадлежали, дорогой мой.
- К которым, напротив, мы не принадлежали, - поправил д'Артаньян.
- Нет, принадлежали, потому что если я обнажал шпагу за кардинала, то наносил удары за короля!
- Дорогой Портос!
- Докончу. Я так боюсь политики, что, если под всем этим кроется политика, я немедленно возвращаюсь в Пьерфон.
- И вы будете совершенно правы. Но и я, дорогой Портос, терпеть не
могу политики, говорю вам напрямик. Вы работали над укреплением
Бель-Иля; король пожелал узнать имя талантливого инженера,
производившего работу; вы застенчивы, как все люди дела. Может быть,
Арамис хочет оставить вас в тени, но я увожу вас и громко заявляю всем
о ваших заслугах; король награждает вас - вот и вся моя политика.
- О, такая политика мне по вкусу, - кивнул Портос, протягивая руку д'Артаньяну.
Но д'Артаньян знал руку Портоса; он знал, что рука обыкновенного
человека, попав между пятью пальцами барона, не выходила оттуда без
повреждений. Поэтому он протянул другу не руку, а кулак. Портос даже не
заметил этого. Тотчас же они вышли из дому.
Стража пошепталась немного, было произнесено несколько слов, которые д'Артаньян понял, но не стал объяснять Портосу.
"Наш друг, - сказал он себе, - был попросту пленником Арамиса.
Посмотрим, что произойдет, когда этот заговорщик окажется на свободе".
Глава 11
КРЫСА И СЫР
Д'Артаньян и Портос пошли пешком.
Когда д'Артаньян, переступив порог лавки "Золотой пестик", объявил
Планше, что г-н дю Баллон путешественник, которому следует оказывать
как можно больше внимания, а Портос задел пером шляпы потолок, - что-то
вроде тяжелого предчувствия омрачило удовольствия, которые Планше
готовил себе на завтра. Но у нашего лавочника было золотое сердце, и,
несмотря на внутреннее содрогание, тотчас же подавленное им, Планше
принял Портоса сердечно и почтительно.
Портос сначала держался немного натянуто, помня расстояние,
отделявшее в те времена барона от торговца. Но мало-помалу он стал
вести себя непринужденно, видя, с каким усердием и предупредительностью
Планше хлопочет около него.
Особенно оценил он разрешение, пли, вернее, предложение, запускать
огромные руки в ящики с сушеными и засахаренными фруктами, в мешки с
миндалем и орехами, в пакеты со сластями. Вот почему, несмотря на
приглашение Планше подняться на антресоли, Портос предпочел просидеть
весь вечер в лавке, где его пальцы всегда находили то, что чуял его нос
и видели глаза.
Прекрасные провансальские винные ягоды, орехи из Фореста и
туренские сливы развлекали Портоса в течение пяти часов подряд. Его
зубы, как жернова, сокрушали орехи, скорлупу которых он сплевывал на
пол, и она трещала под ногами всех, кто проходил мимо. Портос
захватывал губами целую гроздь муската в полфунта весом и одним глотком
отправлял ее в желудок.
Объятые ужасом приказчики только молча переглядывались, забившись
в угол. Они не знали Портоса и никогда до сих пор не видели его. Порода
титанов, носивших панцири и латы Гуго Капета, Филиппа-Августа и
Франциска I, начинала исчезать. Поэтому они спрашивали себя, не людоед
ли это из волшебных сказок, в ненасытном желудке которого исчезнет все
содержимое магазина Планше, вместе с бочками и ящиками.
Щелкая, жуя, грызя, кусая и глотая, Портос время от времени говорил бакалейщику:
- У вас славная торговля, дружище Планше.
- Он скоро обанкротится, если так будет продолжаться, - ворчал
старший приказчик, которому Планше обещал передать магазин. В полном
отчаянии он подошел к Портосу, заслонявшему путь к прилавку. Он
надеялся, что Портос встанет и это движение отвлечет его от истребления
сладостей.
- Что вам угодно, мой друг? - любезно спросил Портос.
- Я хотел бы пройти, сударь, если это не слишком побеспокоит вас. |
|
- Если только вы не являетесь посредником Арамиса в каком-либо важном деле.
- Даю вам слово, что нет.
- Вы понимаете, я говорю это только из участия к вам. Предположим, например, что на вас возложена обязанность пересылать Арамису письма, бумаги...
- Письма, да! Я посылаю ему кое-какие письма.
- Куда же?
- В Фонтенбло.
- И у вас есть такие письма?
- Но.
- Дайте мне договорить. У вас есть такие письма?
- Я только что получил одно.
- Интересное?
- Нужно думать.
- Вы, значит, их не читаете?
- Я не любопытен.
И Портос вынул из кармана письмо, принесенное солдатом, которое он не читал, но которое д'Артаньян уже прочел.
- Знаете, что нужно сделать? - спросил д'Артаньян.
- Да то, что я всегда делаю: отослать его.
- Вовсе нет.
- Что же: удержать его у себя?
- Опять не то. Разве вам не сказали, что это письмо важное?
- Очень важное.
- В таком случае вам нужно самому свезти его в Фонтенбло.
- Арамису?
- Да.
- Это правда.
- И так как король в Фонтенбло...
- То вы воспользуетесь этим случаем...
- То я воспользуюсь этим случаем, чтобы представить вас королю.
- Ах, черт побери, д'Артаньян, ну и изобретательный вы человек!
- Итак, вместо того чтобы посылать нашему другу более или менее верное донесение, мы сами отвезем ему письмо.
- Мне в голову это не приходило, а между тем это так просто.
- Вот почему, дорогой Портос, мы должны отправиться в путь немедленно.
- В самом деле, - согласился Портос, - чем скорее мы отправимся, тем меньше запоздает письмо к Арамису.
- Портос, вы рассуждаете, как Аристотель, и логика всегда приходит на помощь вашему воображению.
- Вы находите? - сказал Портос.
- Это следствие серьезных занятий, - отвечал д'Артаньян. - Ну, едем!
- А как же мое обещание господину Фуке?
- Какое?
- Не покидать Сен-Манде, не предупредив его.
- Ах, милый Портос, - улыбнулся д'Артаньян, - какой же вы мальчик!
- То есть?
- Вы ведь едете в Фонтенбло, не правда ли?
- Да.
- Вы там увидите господина Фуке?
- Да.
- Вероятно, у короля?
- У короля, - торжественно повторил Портос.
- В таком случае вы подойдете к нему и скажете: "Господин Фуке, имею честь предупредить вас, что я только что покинул Сен-Манде".
- И, - произнес Портос с той же торжественностью, - увидев меня в Фонтенбло у короля, господин Фуке не посмеет сказать, что я лгу.
- Дорогой Портос, я собирался открыть рот, чтобы сказать вам это самое; вы во всем опережаете меня. О Портос, какой вы счастливец, время щадит вас!
- Да, не могу пожаловаться.
- Значит, все решено?
- Думаю, что да.
- Вас больше ничто не смущает?
- Думаю, что нет.
- Так я увожу вас?
- Отлично; я велю оседлать лошадей.
- Разве у вас есть здесь лошади?
- Целых пять.
- Которых вы взяли с собой из Пьерфона?
- Нет, мне их подарил господин Фуке.
- Дорогой Портос, нам не нужно пяти лошадей для двоих, к тому же у меня есть три лошади в Париже. Это составит восемь. Пожалуй, слишком много.
- Это было бы не много, если бы здесь находились мои люди; но, увы, их нет!
- Вы жалеете об этом?
- Я жалею о Мушкетоне, Мушкетона мне недостает.
- Чудное сердце, - сказал д'Артаньян, - но знаете что: оставьте ваших лошадей здесь, как вы оставили Мушкетона там.
- Почему же?
- Потому что впоследствии...
- Ну?
- Впоследствии, может быть, окажется лучше, что господин Фуке ничего не дарил вам.
- Не понимаю, - отвечал Портос.
- Вам незачем понимать.
- Однако...
- Потом я объясню вам все, Портос.
- Тут какая-то политика, держу пари.
- И самая тонкая. |
|