В категории материалов: 179
Показано материалов: 121-125 |
Страницы: « 1 2 ... 23 24 25 26 27 ... 35 36 » |
|
Не успел король ответить, как д'Артаньян в тишине ночи свистнул три раза громко и протяжно.
- Сейчас, - сказал он, - вашему величеству принесут его.
Глава 29
Д'АРТАНЬЯН НАЧИНАЕТ БОЯТЬСЯ, ЧТО ДЕНЬГИ ЕГО И ПЛАНШЕ ПОГИБЛИ БЕЗ ВОЗВРАТА
Король не мог прийти в себя от изумления: он смотрел то на мушкетера, то в темное окно. Прежде чем он успел опомниться, восемь матросов д'Артаньяна (двое остались стеречь фелуку) внесли в дом продолговатый предмет, в котором в эту минуту заключалась судьба Англии. Парри открыл им дверь.
Перед отъездом из Кале д'Артаньян заказал там ящик вроде гроба, достаточно просторный, чтобы человек мог свободно поворачиваться в нем. Низ и бока, мягко обитые, служили удобной постелью, лежа на которой человек оставался бы невредимым при боковой качке. Маленькая решетка, о которой д'Артаньян говорил королю, походила на забрало шлема и была сделана на том месте, где находилось лицо пленника. Ее устроили так, что при малейшем крике можно было, надавив ее, заглушить крик и даже задушить кричащего.
Д'Артаньян очень хорошо знал и свой экипаж, я своего пленника - и во время дороги боялся только двух вещей: что генерал предпочтет смерть этому необычайному плену и заставит задушить себя, пытаясь говорить, или что сторожа соблазнятся обещаниями пленника я посадят его, д'Артаньяна, в ящик вместо Монка.
Поэтому д'Артаньян просидел два дня и две ночи подле ящика, наедине с генералом, предлагая ему вино и пищу, от которых тот, однако, упорно отказывался, и стараясь успокоить его и уверить, что с ним не случится ничего дурного от этого своеобразного плена. Два пистолета, лежавшие перед д'Артаньяном, и обнаженная шпага охраняли его от нескромности матросов.
Прибыв в Шевенинген, он перестал тревожиться. Его матросы очень боялись иметь дело с прибрежными жителями, Притом же он привлек на свою сторону Менвиля, ставшего его лейтенантом. Это был человек с незаурядным умом и более чистой совестью, чем остальные. Он надеялся, что служба у д'Артаньяна обеспечит его будущее, и потому скорее пошел бы на смерть, чем нарушил бы приказание начальника. Добравшись до берега, д'Артаньян поручил ящик и жизнь генерала ему. Ему же приказано было доставить ящик с помощью семи человек, как только он услышит троекратный свист. Мы видели, что лейтенант исполнил это приказание.
Когда ящик внесли в дом короля, д'Артаньян с приветливой улыбкой отпустил своих людей, сказав им".
- Господа, вы оказали важную услугу его величеству Карлу Второму, который через полтора месяца будет английским королем. Вы получите двойную плату. Ступайте и ждите меня у лодки.
Все тотчас разошлись в таком шумном восторге, что испугали даже собаку.
Д'Артаньян приказал внести ящик в переднюю короля, запер с величайшей тщательностью двери, открыл ящик и сказал генералу:
- Генерал, я должен тысячу раз извиниться перед вами, я обошелся с вами не так, как следовало бы с таким достойным человеком. Я это знаю; но мне надо было, чтобы вы приняли меня за простого рыбака. Притом же в Англии очень неудобно возить грузы. Надеюсь, что вы примете все это во внимание. Но здесь, генерал, - прибавил д'Артаньян, - вы можете встать и идти.
Он развязал руки генералу. Монк поднялся и сел с видом человека, ожидающего смерти. Д'Артаньян отворил дверь в кабинет Карла Второго и произнес:
- Ваше величество, здесь ваш враг, генерал Монк; я поклялся оказать вам эту услугу. Дело сделано, теперь извольте приказывать. Сударь, прибавил он, оборачиваясь к генералу, - вы перед его величеством, королем Карлом Вторым, монархом Великобритании.
Монк поднял на принца свой стоический, холодный взгляд и сказал:
- Я не знаю никакого английского короля. Здесь нет даже никого, кто был бы достоин носить имя благородного дворянина, потому что во имя Карла Второго посланец, которого я принял за честного человека, устроил мне позорную западню. Я попался в нее - тем хуже для меня. Теперь вы, подстрекатель (это относилось к королю), и вы, исполнитель (Монк обернулся к д'Артаньяну), не забудьте того, что я вам скажу. В вашей власти мое тело, вы можете убить меня; я даже советую вам это сделать, потому что вы никогда не завладеете ни моей душой, ни моей волей. А больше не ждите от меня ни слова, потому что с этой минуты я не раскрою рта, даже чтобы крикнуть. Вот и все.
Он произнес это с суровою и непреклонною решимостью закоренелого пуританина; д'Артаньян посмотрел на своего пленника, как человек, знающий цену каждому слову и определяющий ее по голосу, которым снова произносятся.
- В самом деле, - тихо сказал он королю, - генерал человек твердый.
Он не съел кусочка хлеба, не выпил капли вина в продолжение двух суток.
С этой минуты, ваше величество, извольте распоряжаться его участью; Я умываю руки, как сказал Пилат.
Бледный и покорный судьбе Монк стоял, скрестив руки, и ждал.
Д'Артаньян повернулся к нему.
- Вы очень хорошо понимаете, - сказал он генералу, - что ваше заявление, может быть, и превосходное, не удовлетворит никого, даже вас самих.
Его величество хотел переговорить с вами; вы отказывали ему в свидании.
Почему же теперь, когда вы встретились с королем лицом к лицу, когда к этому принудила вас сила, не зависящая от вас, почему вы толкаете нас на поступки, которые я считаю бесполезными и нелепыми? Говорите, черт побери! Скажите хоть "нет"!
Монк, не произнеся ни слова, не взглянув на короля, задумчиво поглаживал усы с видом человека, понимающего, что дела обстоят плохо.
Между тем Карл II погрузился в глубокое раздумье. Впервые он встретился с Монком - своим главным противником, которого так хотел видеть, и теперь проницательным взором пытался измерить глубину его сердца.
Он убедился, что Монк решил скорее умереть, чем заговорить. В этом не было ничего необыкновенного со стороны такого замечательного человека, получившего столь тяжкое оскорбление. Карл II в ту же секунду принял одно из решений, которые ставят на карту для простых людей - жизнь, для генерала - удачу, для короля - его королевство.
- Сударь, - обратился он к Монку, - в некотором смысле вы совершенно правы. Не прошу вас отвечать мне, прошу только выслушать меня.
На минуту воцарилось молчание. Король смотрел на Монка, который оставался бесстрастным.
- Вы только что упрекнули меня, сударь, - заговорил опять король. Вы уверены, что я подослал к вам в Ньюкасл человека, который заманил вас в западню; этого (скажу мимоходом) вовсе не учел господин д'Артаньян, которому, впрочем, я обязан искренней благодарностью за его безмерную великодушную преданность.
Д'Артаньян почтительно поклонился. Монк не шевельнулся.
- Господин Д'Артаньян, - заметьте, господин Монк, что я вовсе не намерен извиняться перед вами, - господин Д'Артаньян отправился в Англию по собственному побуждению, без всякой корысти, без приказа, без надежды, как истинный дворянин, с целью оказать услугу несчастному королю и прибавить к множеству совершенных им великих деяний этот новый замечательный подвиг.
Д'Артаньян слегка покраснел и кашлянул, стараясь скрыть смущение.
Монк по-прежнему не шевелился.
|
|
Парри не спорил больше. Он знал, что на д'Артаньяна, хоть он и гасконец, всегда можно положиться. Он пересек двор и палисадник, успокоил собаку, которая всерьез собиралась попробовать на зуб мушкетера, и постучал в ставень комнаты, составлявшей нижний этаж маленького павильона.
И сразу же маленькая собачка, обитавшая в этой комнате, отозвалась на громкий лай большой собаки, обитавшей во дворе.
"Бедный король! - подумал д'Артаньян. - Вот какие у него телохранители, хотя, по правде говоря, они хранят его не хуже других!"
- Кто там? - спросил король из спальни.
- Господин д'Артаньян, он привез вам известия.
В комнате послышался шум; дверь отворилась, и поток яркого света хлынул в прихожую и в сад.
Король работал при свете лампы. Разбросанные бумаги лежали на столе; он писал письмо, и множество помарок говорило о том, что оно стоило ему больших усилий.
- Войдите, шевалье, - сказал он, обернувшись. Потом, увидев рыбака, прибавил:
- Что же ты говоришь, Парри? Где же шевалье д'Артаньян?
- Он перед вашим величеством, - отвечал д'Артаньян.
- В этом костюме?
- Всмотритесь в меня, государь. Вы видели меня в передней короля Людовика Четырнадцатого, в Блуа.
Неужели вы не узнаете?
- Узнаю и даже вспоминаю, что был вам очень обязан.
Д'Артаньян поклонился.
- Я поступил так, как должен был поступить, узнав, что это вы, ваше величество.
- Вы привезли мне известия?
- Да, государь.
- Вероятно, от французского короля?
- Нет, ваше величество. Вы могли заметить, что король Людовик занят только собой.
Карл поднял глаза к небу.
- Нет, ваше величество, нет, - продолжал д'Артаньян. - Я привез новости, касающиеся лично вас. Однако смею надеяться, что ваше величество выслушает их с некоторою благосклонностью.
- Говорите.
- Если не ошибаюсь, государь, вы много говорили в Блуа о плохом положении ваших дел в Англии.
Карл покраснел.
- Сударь, - прервал он, - я рассказывал об этом только французскому королю...
- О, ваше величество ошибаетесь, - холодно сказал мушкетер, - я умею говорить с королями в несчастье.
Скажу более: короли говорят со мной только тогда, когда они в несчастье; но едва им улыбнется счастье, они обо мне забывают. Я питаю к вашему величеству не только истинное уважение, но и глубокую преданность, а для меня, поверьте, это означает немало. Слушая жалобы вашего величества на судьбу, я решил, что вы благородны, великодушны и с достоинством переносите свои несчастия.
- Признаться, - сказал удивленно Карл, - я сам не понимаю, что мне приятнее: ваша смелая откровенность или ваше уважение.
- Вы сейчас выберете, - отвечал д'Артаньян. - Вы жаловались двоюродному брату вашему Людовику Четырнадцатому, что без войска и без денег вам очень трудно вернуться в Англию и вступить на престол.
Карл сделал нетерпеливое движение.
- И что главное препятствие представляет, - продолжал д'Артаньян, некий генерал, командующий армией парламента, который разыгрывает там роль второго Кромвеля. Верно?
- Да, но повторяю вам, что все это я говорил одному королю.
- И вы увидите, государь, какое счастье, что ваши слова услышал лейтенант его мушкетеров. Человека, который является главным препятствием на вашем пути к успеху, зовут генерал Монк, не так ли?
- Да, сударь. Но к чему все эти вопросы?
- Знаю, знаю, ваше величество, что строгий этикет запрещает предлагать вопросы королям. Надеюсь, что ваше величество скоро простит мне мою неучтивость. Ваше величество сказали еще, что если бы вам удалось повидать Монка, встретиться с ним лицом к лицу, переговорить с ним, то вы непременно восторжествовали бы силою или убеждением над этим единственным серьезным противником.
- Все это правда. Моя участь, мое будущее, безвестность или слава зависят от этого человека. Но что же из этого?
- А вот что: если генерал Монк до такой степени мешает вам, то полезно было бы избавить вас от него или превратить его в союзника вашего величества.
- Король, у которого нет ни армии, ни денег (мне нечего скрывать, раз вы слышали мой разговор с Людовиком Четырнадцатым), не может ничего сделать с таким человеком, как Монк.
- Да, ваше величество, таково ваше мнение, я знаю. К счастью для вас, я придерживаюсь другого мнения.
- Что это значит?
- Вот что: без армии и без миллиона я совершил то, для чего вашему величеству нужны были армия и целый миллион.
- Что вы говорите?.. Что вы сделали?
- Что я сделал?.. Я поехал туда и захватил там человека, мешавшего вашему величеству.
- Вы захватили Монка в Англии?
- Разве я плохо сделал?
- Вы, верно, сошли с ума?
- Право же, нет.
- Вы взяли Монка?
- Да. В его лагере.
Король вздрогнул от нетерпения и пожал плечами.
- Я захватил Монка на дороге в Ньюкасл, - сказал д'Артаньян просто, и привез его к вашему величеству.
- Привезли ко мне! - вскричал король, разгневанный этим рассказом, который казался ему басней.
- Да, привез его к вам, - продолжал д'Артаньян тем же тоном. - Он лежит там, в большом ящике, но не задохнется, потому что в крышке просверлены дыры.
- Боже мой!..
- О, будьте покойны, за ним усердно ухаживают. Он доставлен сюда целым и невредимым. Угодно вашему величеству видеть его, переговорить с ним или прикажете бросить его в воду?
- Боже мой! Боже мой! - повторил Карл. - Правду ли вы говорите? Не оскорбляете ли меня недостойной шуткой? Действительно ли вы совершили этот смелый, неслыханный подвиг? Не может быть!
- Ваше величество, разрешите мне открыть окно? - спросил д'Артаньян, отворяя окно.
|
|
- Правда, но, повторяю, один из них освещал генералу подземелье, и Дигби уверял нас, что генерал относился к этим людям с подозрением. Кто поручится, что рыбаки не сообщники нашего гостя? Может быть, он, человек несомненно храбрый, остался здесь, чтобы успокоить нас своим присутствием и помешать нашим розыскам?
Эта речь произвела впечатление на двух остальных офицеров.
- Сударь, - сказал Атос, - позвольте возразить, что ваше мнение, очень серьезное на первый взгляд, неосновательно в отношении меня. Я остался здесь, говорите вы, чтобы отвести подозрения; напротив, я начинаю беспокоиться так же, как и вы, и говорю вам: "Не может быть, господа, чтобы генерал уехал накануне сражения, не сказав никому ни слова. Да, во всем этом есть что-то странное; не будьте беспечны, не ждите, проявите всю свою энергию, всю вашу проницательность. Я ваш пленник под честное слово или как вам угодно. Честь моя требует, чтобы вы узнали, что случилось с генералом". Если бы вы даже отпустили меня, я бы ответил: "Нет, я остаюсь". И если б вы спросили моего мнения, то я сказал бы вам: "Генерал оказался жертвою заговора, потому что если бы он уехал из лагеря, то, наверное, предупредил бы меня. Ищите, взройте землю, взбороздите море. Генерал не уехал или, если уехал, то не по своей воле".
Лейтенант сделал знак полковникам.
- Нет, сударь, нет, - сказал он, - теперь вы заходите слишком далеко.
Генерал никогда не подчиняется обстоятельствам; напротив, он сам управляет ими. Монк уже не раз делал то, что сделал сейчас. Стало быть, мы напрасно тревожимся; вероятно, он пробудет в отсутствии недолго. Не станем из малодушия, которое генерал вменит нам в преступление, разглашать об его отсутствии, так как это может смутить всю армию. Генерал дает нам величайшее доказательство своего доверия; выкажем себя достойными его.
Господа, это происшествие должно быть окружено величайшей тайной; мы будем держать нашего гостя под арестом не потому, чтобы мы сомневались в его непричастности к преступлению, но для того, чтобы тайна исчезновения генерала осталась между, нами. Впредь до нового распоряжения, сударь, вы останетесь в штаб-квартире.
- Вы забываете, - возразил Атос, - что вчера генерал доверил мне на хранение вещи, за которые Я отвечаю перед ним. Поставьте около меня какой вам угодно караул, прикуйте меня к стене, если хотите, но устройте мне тюрьму в доме, где я живу. Вернувшись, генерал упрекнет вас за то, что вы нарушили его приказания; клянусь вам в этом честью дворянина.
Офицеры посоветовались между собой, и лейтенант сказал:
- Хорошо, сударь, возвращайтесь домой.
Они послали с Атосом конвой из пятидесяти человек. Солдатам приказано было запереть его в доме и не выпускать из виду ни на секунду.
Тайны никто не узнал. Проходили часы, дни, а генерал все не возвращался; о нем не было никаких известий.
Глава 28
КОНТРАБАНДА
Через два дня после событий, о которых мы только что рассказали, в то время, как в лагере ждали генерала Монка, а он все не возвращался, небольшая голландская фелука с экипажем в десять человек бросила якорь у шевенингенского берега, на расстоянии пушечного выстрела от земли. Было за полночь, и царила тьма: удобный час для высадки пассажиров и выгрузки товаров. Шевенингенская бухта образует широкий полукруг; она не очень глубока и в особенности мало надежна, так что там можно увидеть у причала лишь большие фламандские дукаты или голландские рыбачьи лодки, вытащенные по песку на берег за трос, как поступали древние, если верить Вергилию. Во время прилива, когда высокие волны стремительно несутся к земле, неосторожно ставить корабль слишком близко к берегу, ибо, когда крепчает ветер, нос погружается в песок, а песок на этом берегу весьма рыхлый, он легко засасывает, но не легко отпускает. Очевидно, по этой причине шлюпка сразу же отделилась от корабля, как только тот бросил якорь. В шлюпке были восемь матросов и какой-то продолговатый предмет, большой ящик или тюк.
Берег был пустынен: прибрежные рыбаки уже легли спать. Единственный караульный на берегу (побережье это не охранялось, потому что большие корабли не могли здесь пристать) не мог в точности последовать примеру рыбаков; он спал сидя в своей будке так же крепко, как они у себя дома.
На берегу раздавался только свист ветра, колыхавшего прибрежный вереск.
Но люди в шлюпке были чрезвычайно осторожны: безмолвие и пустынность этого места не успокаивали их. Шлюпка, казавшаяся черной точкой в океане, скользила бесшумно; они почти не ударяли веслами, чтобы не привлечь внимания, и подошли к берегу насколько могли ближе.
Из шлюпки выскочил человек и отдал какое-то приказание отрывистым голосом, показывавшим привычку повелевать. Несколько мушкетов блеснуло в слабом отсвете воды, и продолговатый тюк, надо думать - с контрабандой, был перенесен на землю с бесконечными предосторожностями. Человек, отдававший приказания, сейчас же побежал к Шевенингену, направляясь к ближайшей опушке леса. Он быстро разыскал дом, стоявший за деревьями и служивший временным скромным жилищем так называемого короля Карла Английского.
Тут, как и везде, все спали; только огромная собака из породы тех, на которых шевенингенские рыбаки возят в тележках рыбу в Гаагу, принялась громко лаять, как только под окнами раздались шаги. Но вместо того чтобы испугать незнакомца, такая бдительность обрадовала его. Его зова, может быть, оказалось бы недостаточно, чтобы разбудить обитателей дома, а теперь ему даже незачем было подавать голос. Незнакомец сначала ждал, что лай собаки разбудит кого-нибудь в доме, но потом крикнул сам. Услышав незнакомый голос, собака залилась еще громче, и наконец в доме кто-то стал успокаивать ее. Когда она затихла, чей-то слабый, надтреснутый голос вежливо спросил:
- Что вам угодно?
- Мне надо видеть его величество короля Карла Второго, - отвечал незнакомец.
- Кто вы такой?
- Ах, черт возьми! Вы задаете мне слишком много вопросов. Я не люблю разговаривать через дверь.
- Скажите только свое имя.
- Я не очень люблю склонять и спрягать свое имя во всеуслышанье; к тому же, будьте покойны, я не съем вашу собаку, и я молю бога, чтобы она была столь же деликатна по отношению ко мне.
- Вы, верно, привезли какие-нибудь известия? - Опросил тот же старческий голос.
- Да, я привез известия, и еще какие! Каких вы не ожидаете! Отоприте же!
- Сударь, - продолжал старик, - прошу вас, скажите мне по совести: стоит ли будить короля ради ваших известий?
- Ради бога, отоприте поскорее; клянусь, вы не пожалеете. Я стою столько золота, сколько во мне весу, клянусь вам!
- Однако я никак не могу отпереть, пока вы мне не скажете ваше имя.
- Хорошо... Но предупреждаю вас, что мое имя вам ничего не объяснит.
Я - д'Артаньян.
- Ах, боже мой! - воскликнул старик за дверью. - Господин д'Артаньян!
Какое счастье! То-то мне показалось, что я слышу знакомый голос!
- Ого! - проговорил д'Артаньян. - Здесь знают мой голос! Это очень лестно!
- Да, да, знают, - отвечал старик, отпирая дверь. - Вот вам доказательство.
И он впустил д'Артаньяна.
Д'Артаньян при свете фонаря узнал своего упрямого собеседника.
- Парри! - вскричал он. - Я должен был догадаться сразу!
- Да, да, я Парри, господин д'Артаньян! Как я рад, что вижу вас!
- Да, на этот раз можете радоваться! - сказал д'Артаньян, пожимая руку старику. - Доложите обо мне королю.
- Но король почивает...
- Черт возьми! Разбудите его, и он не рассердится, будьте покойны.
- Вы не от графа?
- От какого графа?
- Де Ла Фер.
- От Атоса? О нет! Я сам от себя. Ну, Парри, скорее, мне нужен король.
|
|
Атос узнал свою шпагу: она лежала на столе на том самом месте, где он вчера ее оставил.
Никто из этих офицеров не видел раньше Атоса, и, следовательно, никто не знал его в лицо. Лейтенант Монка спросил, тот ли это дворянин, с которым генерал вышел из палатки.
- Тот самый, - отвечал сержант.
- Кажется, я и не отрицаю этого, - сказал Атос высокомерно. - Но теперь, господа, я, в свою очередь, позволю себе спросить вас: что значат ваши вопросы и особенно тон, каким вы их мне предлагаете?
- Сударь, - отвечал лейтенант Монка, - мы задаем вам вопросы потому, что имеем на это право, а если предлагаем их таким тоном, то поверьте, что для этого тоже есть основания.
- Милостивые государи, - отвечал Атос, - вы не знаете меня, но я должен сказать вам, что признаю здесь равным себе только генерала Монка.
Где он? Проведите меня к нему. Если он хочет спросить меня о чем-нибудь, я отвечу ему и надеюсь, что удовлетворю его. Еще раз спрашиваю: где генерал?
- Черт возьми! Вы лучше нас знаете, где он! - вскричал лейтенант.
- Я?
- Конечно, вы.
- Я вас не понимаю, - возразил Атос.
- Сейчас поймете. Прошу вас только говорить тише.
Что сказал вам вчера генерал?
Атос презрительно улыбнулся.
- Улыбка не ответ! - вскричал один из полковников, вспылив. - Прошу вас отвечать.
- А я заявляю вам, что буду отвечать только при генерале.
- Но вы сами знаете, - сказал тот же полковник, - что требуете невозможного.
- Вот уже два раза вы отказываетесь исполнить мое желание. Разве генерала здесь нет?
Атос спросил таким естественным тоном и выразил такое удивление, что офицеры переглянулись. Тогда, как бы с молчаливого согласия двух остальных офицеров, заговорил лейтенант.
- Сударь, - начал он, - генерал расстался с вами вчера у аббатства?
- Да.
- Куда вы пошли?
- Не мне отвечать на это, а тем, кто провожал меня.
Спросите у своих солдат.
- Но если мы хотим узнать от вас?
- Повторяю, что я здесь никому не подчинен. Я знаю только генерала и буду отвечать ему одному.
- Но распоряжаемся здесь мы. Мы составим военный совет, и когда вы будете стоять перед судьями, вам придется им ответить.
Офицеры думали, что Атос испугался этой угрозы, но его лицо выразило только удивление и презрение.
- Англичане или шотландцы будут судить меня, подданного французского короля, находящегося под покровительствен британской чести! Вы сошли с ума, господа! - произнес Атос, пожимая плечами.
Офицеры опять переглянулись.
- Так вы уверяете, - сказали они, - что не знаете, где находится сейчас генерал?
- Я уже ответил вам на этот вопрос.
- Но ваш ответ неправдоподобен.
- Однако это правда. Люди моего звания но имеют обыкновения лгать. Я уже сказал вам, что я дворянин, и когда при мне шпага, - которую я из деликатности оставил вчера здесь на столе, - никто не смеет говорить мне того, чего я не желаю слушать. Сейчас я без оружия. Вы уверяете, что вы мои судьи? Так судите меня. А если вы палачи, то убейте меня.
- Но позвольте... - начал более вежливым тоном лейтенант, которого поразили гордость и хладнокровие Атоса.
- Сударь, я явился с полным доверием к вашему генералу, чтобы переговорить с ним о чрезвычайно важных делах. Он принял меня, как принимают немногих; об этом вы можете спросить своих солдат. Если он принял меня таким образом, то, верно, знал мои права на уважение. Вы не думаете, надеюсь, что я открою свои и особенно его тайны?
- Что было в этих бочонках?
- Разве вы не спрашивали об этом солдат? Что ответили они вам?
- Что там порох и пули.
- Откуда солдаты знают это? Они, наверное, вам сказали?
- Они говорят, что узнали это от генерала; но мы не так легковерны.
- Берегитесь, вы подвергаете сомнению не мои слова, а слова вашего начальника.
Офицеры снова переглянулись.
Атос продолжал:
- В присутствии ваших солдат генерал просил меня подождать неделю: через неделю он даст мне" ответ, Разве я бежал? Нет, я жду.
- Он просил вас подождать неделю! - воскликнул лейтенант.
- Да, просил, и вот доказательство: в устье реки стоит на якоре мое судно; я мог сесть на него вчера и отплыть. Но я остался, чтобы исполнить желание генерала: он просил меня не уезжать, не повидавшись с ним, и назначил свидание через неделю. Повторяю вам, я жду.
Лейтенант повернулся к полковникам и заметил вполголоса:
- Если этот дворянин говорит правду, то надежда не потеряна. Генерал, вероятно, ведет какие-то столь тайные переговоры, что счел неосторожным сообщить о них даже нам. Тогда возможно, что он вернется через неделю.
Потом, обращаясь к Атосу, сказал:
- Сударь, ваше показание чрезвычайно важно; можете вы повторить его под присягою?
- Сударь, - ответил Атос, - я всегда жил в кругу людей, где мое слово равнялось самой святой клятве.
- Но сейчас обстоятельства исключительные. Дело идет о спасении целой армии. Подумайте хорошенько: генерал исчез, и мы разыскиваем его. Добровольно ли он уехал? Или тут кроется преступление? Должны ли мы продолжать поиски? Или же нам следует терпеливо ждать? В эту минуту все зависит от одного вашего слова, сударь.
- Если вы таким образом будете спрашивать меня, я готов рассказать все, - отвечал Атос. - Я приехал переговорить секретно с генералом Монком о некоторых делах; генерал не мог дать мне ответа до сражения, которого здесь ждут; он просил меня пожить еще немного в том доме, где я поселился, и обещал увидеться со мною через неделю. Все сказанное мною правда, и я клянусь в этом богом, который может безраздельно распоряжаться и моей и вашей жизнью.
Атос произнес эти слова с таким величием, с такой торжественностью, что все три офицера почти поверили ему. Тем не менее один из полковников решился на последнюю попытку.
- Сударь, - сказал он, - хотя мы уверены в правдивости ваших слов, здесь все же таится какая-то непостижимая тайна. Генерал - человек слишком благоразумный и осторожный, чтобы бросить армию за день до сражения, не предупредив кого-нибудь из нас. Что касается меня, то, признаюсь, я считаю исчезновение генерала загадочным. Вчера приехали сюда рыбаки, иностранцы, продавать рыбу; их поместили на ночь в шотландский лагерь, то есть на той самой дороге, по которой генерал шел с вами в аббатство и возвращался обратно. Один из рыбаков с фонарем провожал генерала. А сегодня утром рыбаки исчезли вместе со своим судном.
- Мне кажется, - заметил лейтенант, - здесь нет ничего удивительного: рыбаки не были пленниками.
|
|
Монк понял его радость и остановил ее немою улыбкою, - так он убивал надежду у тех, кто думал, что убедил его.
- А что же мне делать в течение этой недели?
- Если у нас будет сражение, не принимайте в нем участия, прошу вас.
Я знаю, французы любят развлечения подобного рода. В вас может попасть шальная пуля; наши шотландцы стреляют очень плохо, и я не хочу, чтобы такой достойный дворянин вернулся во Францию раненым. Наконец, я не хочу, чтобы мне пришлось самому отсылать вашему принцу миллион, который вы мне оставите; тогда скажут, и не без оснований, что я плачу претенденту на престол, чтобы он воевал с парламентом. Ступайте, сударь, и будем оба соблюдать наши условия.
- Ах, милорд, - сказал Атос, - в каком был бы я восторге, если бы первый проник в тайны благородного сердца, которое бьется в груди, прикрытой этим плащом.
- Так вы решительно думаете, что у меня есть тайны? - спросил Монк, не меняя слегка насмешливого выражения лица. - Какая тайна может скрываться в пустой голове простого солдата? Но уже поздно, фонарь гаснет; пора позвать нашего моряка. Эй, рыбак! - крикнул Монк по-французски, подходя к лестнице.
Рыбак, продрогший на холоде, откликнулся хриплым голосом:
- Что угодно?
- Дойди до караула, - сказал ему Монк, - и позови сюда сержанта от имени генерала Монка.
Это было нетрудное поручение. Сержант, которого очень интересовало, зачем генерал явился в пустынное аббатство, подходил тем временем все ближе и находился уже в нескольких шагах от рыбака.
Услыхав приказание генерала, он тотчас подбежал к нему.
Монк приказал:
- Возьми лошадь и двух солдат.
- Лошадь и двух солдат, - повторил сержант.
- Да, а можешь ты достать вьючную лошадь с корзинами?
- Могу, в шотландском лагере. До него отсюда шагов сто.
- Сойди сюда.
Сержант спустился по ступенькам в подземелье к Монку.
- Взгляни туда, где стоит этот дворянин. Видишь два бочонка?
- Вижу.
- В одном из них порох, в Другом пули. Надо перевезти их в селенье, там, на берегу реки; я намерен занять его завтра отрядом в двести человек. Ты понимаешь, что это поручение - тайное; от него может зависеть наша победа. Привяжи оба бочонка к лошади и отведи ее под охраной двух солдат до дома этого дворянина, моего друга. Но смотри, чтоб никто ничего не знал.
- Я прошел бы по болотам, если бы хоть сколько-нибудь знал дорогу, заметил сержант.
- Я знаю одну тропу, - отозвался Атос, - она не очень длинна и притом надежна, ибо построена на сваях, так что, приняв необходимые предосторожности, мы доберемся по ней куда надо.
- Слушайся моего друга, - добавил Монк.
- Ото, какие тяжелые! - сказал сержант, силясь приподнять бочонок.
- В каждом четыреста фунтов, если они содержат то, что в них должно быть, не так ли, сударь? - спросил Монк.
- Да, почти, - отвечал Атос.
Сержант пошел за лошадью и солдатами.
- Оставляю вас с этими людьми, - сказал Монк, услышав топот копыт, и возвращаюсь в лагерь. Вы в безопасности.
- Так я увижу вас еще?
- Это решено; мне это доставит большое удовольствие.
Монк подал руку Атосу.
- О! Если бы вы захотели, - прошептал Атос...
- Тес! Ведь мы условились, что не будем говорить об этом, - остановил его Монк.
Поклонившись Атосу, он стал подыматься по лестнице и встретился с солдатами, которые спускались в подземелье. Не успел он пройти и двадцати шагов, как в отдалении раздался продолжительный свист.
Монк прислушался; затем, ничего не видя и не слыша, пошел опять вперед. Тут он вспомнил о рыбаке и стал искать его глазами, но рыбак уже исчез. Если бы Монк посмотрел внимательнее, то увидел бы, что этот человек, пригнувшись, полз, как змея, за камнями, скрываясь в тумане, стоявшем над болотом. Сквозь туман он увидел бы также мачту рыбачьей лодки, стоявшей уже в другом месте, у самого берега реки.
Но Монк ничего не видел и, думая, что бояться нечего, шел по пустынной дороге, которая тянулась к лагерю. Исчезновение рыбака показалось ему, однако, странным, и подозрения снова начали тревожить его. Он отпустил с Атосом солдат, которые могли проводить его, а до лагеря оставалась еще целая миля.
Спустился такой густой туман, что в десяти шагах нельзя было ничего различить.
Монку казалось, что он слышит глухие удары весел в болоте, с правой стороны.
- Кто идет? - крикнул он.
Ответа не было. Он взвел курок пистолета, обнажил шпагу и молча ускорил шаг. Он считал недостойным звать на помощь, когда не было очевидной опасности,
Глава 27
НА ДРУГОЙ ДЕНЬ
Было семь часов утра, солнечные лучи осветили пруды, когда Атос проснулся, раскрыл окно своей спальни и увидел шагах в пятнадцати сержанта и солдат, своих вчерашних проводников. Накануне они принесли бочонки в квартиру Атоса и возвратились в лагерь.
"Зачем эти люди опять пришли из лагеря?" - вот первый вопрос, который задал себе Атос.
Сержант, подняв голову, казалось, ждал появления незнакомца, чтобы обратиться к нему с вопросом. Атос не мог не высказать им своего недоумения.
- Тут нет ничего удивительного, - отвечал сержант. - Вчера генерал приказал мне охранять вас, и я исполняю его приказание.
- Генерал в лагере? - спросил Атос.
- Разумеется. Ведь вы вчера, прощаясь с ним, видели, что он пошел в лагерь.
- Прекрасно. Я сейчас схожу туда сказать, что вы точно исполнили его поручение, и возьму шпагу, которую я забыл на столе в палатке генерала.
- Отлично, - сказал сержант, - мы сами хотели просить вас об этом.
Атосу показалось, что добродушное выражение на лице сержанта несколько притворно, но приключение с подземельем могло вызвать любопытство этого человека, и тогда не следовало удивляться, что он не сумел до конца скрыть чувства, волновавшие его.
Атос тщательно запер двери и отдал ключи своему верному Гримо, поместившемуся в комнате под лестницей, которая вела в погреб, куда спрятали бочонки. Сержант сопровождал графа де Ла Фер до лагеря. Тут их ждал другой караул, который сменил четырех солдат, провожавших Атоса.
Новым караулом командовал адъютант Дигби. Во время перехода он так неприветливо смотрел на Атоса, что француз недоумевал: откуда сегодня такая строгость и недоверие, когда вчера ему предоставляли полную свободу.
Однако он шел к штабу, не задавая никаких вопросов. В палатке генерала он увидел трех офицеров. Это был лейтенант Монка и два полковника.
|
|