В категории материалов: 176
Показано материалов: 166-170 |
Страницы: « 1 2 ... 32 33 34 35 36 » |
|
- А-а, это ты, сынок? - спросила она.
- Да, кормилица. Пойдем ко мне.
Карл IX опустил портьеру, прошел в Оружейную и сел на ручку кресла. Вслед за ним вошла кормилица.
- Что тебе, Шарло? - спросила она.
- Подойди ко мне и говори шепотом. Кормилица держалась с ним запросто, и простота эта возникала, вероятно, из той материнской нежности, которую питает к ребенку женщина, вскормившая его своей грудью, однако, памфлеты того времени находили источник других, отнюдь не столь чистых отношениях.
- Ну вот я, говори, - сказала кормилица.
- Здесь тот человек, которого я вызвал?
- Ждет уже с полчаса.
Карл встал, подошел к окну, посмотрел, не подглядывает ли кто-нибудь, подошел к двери и убедился, что никто не подслушивает, смахнул пыль с висевшего на стене оружия, приласкал большую борзую собаку, которая ходила за ним по пятам, останавливаясь, когда останавливался он, и следуя за своим хозяином, когда он снова начинал ходьбу; наконец король подошел к кормилице.
- Хорошо, кормилица, впусти его.
Добрая женщина вышла тем же ходом, каким вошел ж ней король, а король присел на край стола, на котором было разложено оружие различных видов. В ту же минуту портьера снова поднялась, пропуская того, кого ждал Карл.
Это был человек лет сорока, с лживыми серыми глазами, с крючковатым, как у совы, носом и с выпиравшими скулами; лицо его пыталось выразить почтение, но вместо этого белые от страха губы скривились в лицемерную улыбку.
Карл незаметно заложил руку за спину и нащупал на столе прилив ствола пистолета новой системы, где выстрел производил не фитиль, а трение камешка о стальное колесико; при этом он не спускал своих тусклых глаз с нового актера этой сцены, верно и необыкновенно мелодично насвистывая свою любимую охотничью песенку.
Так прошло несколько секунд, в течение которых незнакомец все сильнее менялся в лице.
- Это вы Франсуа де Лувье-Морвель? - спросил король.
- Да, государь.
- Командир роты петардщиков?
- Да, государь.
- Вы мне нужны. Морвель поклонился.
- Вам известно, - подчеркивая каждое слово, сказал Карл IX, - что всех моих подданных я люблю одинаково.
- Я знаю, что ваше величество - отец народа, - пролепетал Морвель.
- И что гугеноты такие же мои дети, как и католики. Морвель молчал, но, хотя он стоял в полутемной части комнаты, проницательный глаз короля заметил, что он дрожит всем телом.
- Вам это не по вкусу? - продолжал король. - Ведь вы упорно воевали с гугенотами? Морвель упал на колени.
- Государь, - пролепетал он, - поверьте, что...
- Я верю, - продолжал король, пронизывая Морвеля глазами, превратившимися из стеклянных в горящие, - что в сражении при Монконтуре вам очень хотелось убить адмирала, который только что вышел из этой комнаты; я верю, что вы промахнулись и перешли к нашему брату, герцогу Анжуйскому; наконец, верю и тому, что вы еще раз перебежали в армию принцев, где и поступили в роту де Муи де Сан-Фаля...
- Государь!..
- ..храброго пикардийского дворянина...
- Государь, государь! Не мучьте меня! - воскликнул Морвель.
- Это был прекрасный офицер, - продолжал Карл IX, и по мере того, как он говорил, выражение почти хищной жестокости проступало на его лице, - он принял вас, как сына, приютил, одел, кормил.
Морвель испустил вздох отчаяния.
- Вы называли его отцом, - безжалостно продолжал Карл, - и, если не ошибаюсь, вы были близкими друзьями с юным де Муи, его сыном?
Морвель, стоя на коленях, все ниже склонялся под тяжестью этих слов, а Карл стоял бесчувственный, как статуя, у которой были живыми только губы.
- Кстати, - продолжал король, - не вам ли герцог де Гиз обещал десять тысяч экю, если убьете адмирала? Убийца в ужасе коснулся лбом пола.
- И вот как-то раз вы с де Муи, вашим добрым отцом.., отправились в разведку по направлению к Шевре. Он уронил хлыст и спешился, чтобы поднять его. Вы были с ним наедине, вы выхватили из седельной кобуры пистолет, и когда де Муи нагнулся, вы перебили ему хребет пулей; он был убит наповал, а вы, убедившись, что он мертв, удрали на лошади, которую он же вам и подарил.
Морвель молчал, сраженный этим обвинением, верным во всех подробностях, а Карл IX принялся опять насвистывать столь же верно, столь же мелодично все ту же охотничью песню.
- Знаете, господин убийца, - помолчав, сказал он, - мне очень хочется вас повесить.
- Ваше величество! - возопил Морвель.
- Молодой де Муи еще вчера умолял меня об этом, по правде говоря, я даже не знал, что ему ответить: ведь просьба его вполне законна.
Морвель с мольбой сложил руки.
- Она тем более законна, что, как вы сами сказали, я отец народа, и что, как я вам ответил, теперь я примирился с гугенотами и они точно такие же мои дети, как и католики.
- Государь, - произнес окончательно упавший духом Морвель, - моя жизнь в ваших руках, поступайте со мной, как вам будет угодно.
- Вы правы! И я не дал бы за нее ни гроша.
- Государь, неужели нельзя искупить мою вину? - взмолился убийца.
- Не знаю. Во всяком случае, будь я на вашем месте, чего, слава Богу, нет...
- Государь, а что если бы вы были на моем месте?.. - пролепетал Морвель, впиваясь глазами в губы короля.
- Думаю, что я сумел бы выйти из положения, - ответил Карл.
Морвель оперся рукою о пол и приподнялся на одно колено, пристально глядя на Карла, желая убедиться, что король не смеется над ним.
- Я, конечно, очень люблю молодого де Муи, - продолжал король, - но я так же люблю и моего кузена Гиза, и если бы он попросил меня кого-то помиловать, а де Муи попросил бы того же человека казнить, я, признаться, попал бы в крайне затруднительное положение. Однако по разным политическим и религиозным соображениям я должен был бы исполнить желание моего кузена Гиза, ибо хотя де Муи и очень храбрый офицер, а все-таки до герцога Лотарингского ему далеко.
Морвель, слушая короля, поднимался и словно возвращался к жизни.
- Итак, в вашем отчаянном положении вам совершенно необходимо попасть в милость к моему кузену Гизу; кстати, я припоминаю то, что он сказал мне вчера.
Морвель сделал шаг вперед. |
|
Подумай, не пора ль закончить летний отдых?
Уместно ли весь век копаться в огородах?
Нет, должен ты спешить на королевский зов
Во имя радостных, ликующих стихов!..
Когда не навестишь меня ты в Амбуазе,
Я не прощу тебе такое безобразье!..
- Браво, государь, браво! - сказал Колиньи. - Правда, в военном деле я смыслю больше, чем в поэзии, но мне кажется, эти стихи не уступят лучшим стихам Ронсара, Дора и самого канцлера Франции - Мишеля де л'Опиталя.
- Ах, если бы ты был прав, отец! - воскликнул Карл IX. - Титул поэта прельщает меня больше всего на свете, и, как я говорил недавно моему учителю поэзии:
Искусство дивное поэмы составлять,
Пожалуй, потрудней искусства управлять.
Поэтам и царям Господь венки вручает,
Но царь их носит сам, поэт - других венчает.
Твой дух и без меня величьем осиян,
А мне величие дает мой гордый сан.
Мы ищем, я и ты к богам путей открытых,
Но я подобье их, Ронсар, ты фаворит их!
Ведь лира власть тебе над душами дала.
А мне - увы и ax! - подвластны лишь тела!
Власть эта такова, что в древности едва ли
Тираны лютые подобной обладали...
- Государь, - сказал Колиньи, - мне хорошо известно, что вы, ваше величество, беседуете с музами, но я не знал, что они стали вашими главными советниками.
- Главный ты, отец, главный ты! Я и хочу тебя поставить во главе управления государством, чтобы мне не мешали свободно беседовать с музами. Слушай: я хочу сей же час ответить нашему великому и дорогому поэту на его новый мадригал, который он прислал мне... Да сейчас я и не могу отдать тебе все документы, которые необходимы, чтобы ты мог уяснить себе основное расхождение между Филиппом Вторым и мной. Кроме того, мои министры Дали мне что-то вроде плана кампании. Все это я разыщу и отдам тебе завтра утром.
- В котором часу, государь?
- В десять, а если я буду писать стихи и запрусь У себя в кабинете.., все равно входи прямо сюда, и ты найдешь здесь, на столе, все документы - в этом красном портфеле; забирай их вместе с портфелем, цвет pro настолько бросается в глаза, что ты не ошибешься. А сейчас я иду писать Ронсару.
- Прощайте, государь!
- Прощай, отец!
- Разрешите вашу руку, государь.
- Какая там рука? Мои объятия, моя грудь - вот твое место! Приди, приди ко мне, старый воин!
И Карл IX привлек к себе склоненную голову адмирала и прикоснулся губами к его седым волосам.
Адмирал вышел, утирая набежавшую слезу.
Карл IX следил за ним, пока мог его видеть, затем прислушивался к его шагам, пока они были слышны; когда же адмирал исчез и шаги его затихли, король привычным движением склонил голову набок и медленно проследовал в Оружейную палату.
Оружейная палата была любимым местопребыванием Карла; здесь брал он уроки фехтования у Помпея и уроки стихосложения у Ронсара. Здесь было его собрание лучших образцов наступательного и оборонительного оружия. Все стены были увешаны боевыми топорами, щитами, копьями, алебардами, пистолетами и мушкетами; как раз сегодня один знаменитый оружейник принес ему превосходную аркебузу, на стволе которой было инкрустировано серебром четверостишие, сочиненное самим королем-поэтом:
В боях за честь, за Божье слово
Я непреклонна и сурова,
В того, кто недруг королю,
Я пулю меткую пошлю!
Карл IX вошел, как мы уже сказали, в палату, запер за собой дверь и приподнял стенной ковер, скрывавший узкий коридор, ведущий в комнату, где молилась женщина, стоя на коленях на низенькой скамеечке Для коленопреклонений.
Ковер скрадывал звук шагов, и король, медленно ступая, вошел, как призрак, так тихо, что коленопреклоненная женщина ничего не услыхала и, не оглядываясь, продолжала молиться. Карл остановился на пороге, задумчиво глядя на нее.
Женщине было на вид лет тридцать пять, ее здоровую красоту оттенял костюм крестьянок из округа Ко. На ней была шапочка, вошедшая в моду при французском дворе во времена королевы Изабеллы Баварской, и расшит золотом красный корсаж - такие корсажи и теперь его носят деревенские жительницы Соры и Неттуно. Комната, где она жила без малого двадцать лет, была смежной со спальней короля и представляла собой оригинальное сочетание изысканности с простотой. Здесь почти в равной мере дворец как будто растворялся в хижине, а хижина - во дворце; таким образом, комната представляла собой нечто среднее между простой хижиной крестьянки и роскошными хоромами знатной дамы. Так, дубовая скамеечка на которой коленопреклоненно молилась женщина, была украшена чудесною резьбой и обита бархатом с золотою бахромой, а Библия, по которой она молилась, будучи протестанткой, была растрепанная и старая - такие бывают только в самых бедных семьях.
Все остальные предметы походили одни на Библию, другие - на скамеечку.
- Мадлон! - окликнул женщину король.
Коленопреклоненная женщина с улыбкой обернулась на знакомый голос и поднялась со скамеечки. |
|
- Хорошо, хорошо! - сказал король со своей хищной улыбкой. - Чем больше, тем лучше; зовите, зовите их, Генрих. Но что это за дворяне? Надеюсь, люди храбрые?
- Не знаю, государь, сравняются ли в храбрости мои дворяне с дворянами вашего величества, герцога Анжуйского или господина де Гиза, но я их знаю и уверен, что они себя покажут.
- А вы ждете еще?
- Человек десять - двенадцать.
- Как их зовут?
- Не припомню, государь, кроме одного, которого рекомендовал мне Телиньи как образцового дворянина, - его зовут де Ла Моль; не могу сказать...
- Де Ла Моль! Уж не провансалец ли это
- Лерак де Ла Моль? - заметил король, отлично знавший генеалогию французского дворянства.
- Совершенно верно, государь; как видите, я хожу за людьми даже в Прованс.
- А я, - с насмешливой улыбкой заговорил герцог де Гиз, - хожу еще дальше его величества короля Наваррского и дохожу до самого Пьемонта, чтобы собрать всех тамошних верных католиков.
- Католиков, гугенотов, - перебил король, - мне безразлично, если это люди храбрые.
Эти слова, в сущности, соединившие католиков и протестантов в единое целое, король произнес с таким беспристрастным видом, что даже герцог де Гиз был озадачен.
- Ваше величество, уж не о наших ли фламандцах идет речь? - спросил адмирал, который, пользуясь недавно дарованным ему разрешением короля являться без доклада, вошел в комнату и услышал последние его слова.
- А-а! Вот и мой отец адмирал! - воскликнул Карл IX, раскрывая объятия. - Стоит заговорить о войне, дворянах, храбрецах - и он тут как тут, его тянет, как магнитом. Мой наваррский зять и мой кузен Гиз ждут подкреплений для вашего войска. Вот о чем шел разговор.
- Подкрепления идут, - сказал адмирал. - У вас есть свежие новости? - спросил Беарнец. - Да, сын мой, в частности о Ла Моле; вчера он был в Орлеане, а завтра или послезавтра будет в Париже.
- Черт побери! Господин адмирал просто колдун! Ему известно, что происходит за тридцать или сорок миль от него! Я очень хотел бы знать столь же достоверно, что происходит или произошло под Орлеаном.
Колиньи совершенно невозмутимо встретил этот окровавленный кинжал, который вонзил в него герцог де Гиз, явно намекавший на гибель своего отца, Франсуа де Гиза, убитого под Орлеаном Польтро де Мере, как думали, по наущению адмирала.
- Я становлюсь колдуном всякий раз, - холодно и с достоинством ответил адмирал, - когда мне нужны точные сведения обо всем, что имеет значение для дел короля или моих личных. Час тому назад прибыл из Орлеана мой курьер: он ехал на перекладных и благодаря этому проехал за один день тридцать две мили; господин де Ла Моль едет верхом на своей лошади, делая па десяти миль в день, - следовательно, он прибудет только двадцать четвертого. Вот и все колдовство.
- Браво, отец! Хорошо сказано! - воскликнул Карл IX. - Покажите этим юношам, что не только годы, но и мудрость убелила вашу бороду и голову. Давайте отпустим их, пусть себе говорят о турнирах и любовных делах, а мы с вами побеседуем о делах военных. При хороших советниках и короли становятся хорошими, отец. Ступайте, господа, мне надо поговорить с адмиралом.
Молодые люди вышли - первым король Наваррский, за ним герцог де Гиз, но, выйдя за дверь, они холодно раскланялись, и каждый пошел в свою сторону.
Колиньи посмотрел им вслед не без тревоги: всякий раз, когда лицом к лицу встречались эти две ненависти, он опасался какой-нибудь вспышки. Карл IX, поняв мысль адмирала, подошел к нему и, взяв его под руку, сказал:
- Будьте покойны, отец; для того чтобы держать их в повиновении, существую я. Я стал настоящим королем с того дня, как моя мать перестала быть королевой, а она перестала быть королевой с того дня, как Колиньи стал мне отцом.
- Что вы, государь! - воскликнул адмирал. - Ведь королева Екатерина...
- Она интриганка! С ней никакой мир невозможен.
Эти оголтелые итальянские католики знают только одно всех резать. Я же, напротив, хочу умиротворения, даже больше - хочу поддержать приверженцев нового исповедания. Все остальные чересчур распутны, отец, они меня позорят своими любовными похождениями и своим развратом. Если хочешь, скажу тебе откровенно, - продолжал Карл IX поток своих излияний, - я не доверяю ни одному человеку из моего окружения, за исключением новых моих друзей. Честолюбие Таванна мне очень подозрительно;
Вьейвиль любит только хорошее вино и способен продать своего короля за бочку мальвазии; Монморанси знать ничего не знает, кроме охоты, и все время проводит в обществе своих собак и соколов; граф де Рец - испанец, Гизы - лотарингцы. Да простит меня Бог, но мне кажется, что во всей Франции есть только три честных француза - я, мой наваррский зять да ты. Но я прикован к трону и не могу командовать войском; самое большее, что мне позволено, - это поохотиться в Сен-Жермене и в Рамбулье. Мой наваррский зять слишком молод и неопытен. К тому же его отца, короля Антуана, всегда губили женщины, и мне сдается, что Генрих унаследовал от него эту слабость. Нет никого, кроме тебя, отец, - ты смел, как Цезарь, и мудр, как Платон. По правде говоря, я не знаю, как быть: оставить тебя моим советником или отправить на войну главнокомандующим. Если ты будешь моим советником - кто будет командовать? Если командовать будешь ты - кто будет моим советником?
- Государь! Сначала надо победить, а после победы, будет и совет, - отвечал Колиньи.
- Ты так думаешь, отец? Что ж, хорошо - будь по-твоему. В понедельник ты отправишься во Фландрию, а я поеду в Амбуаз.
- Ваше величество, вы уезжаете из Парижа?
- Да... Я устал от этого шума, от всех этих торжеств. Я не деятель, я мечтатель. Я родился не королем, а поэтом. Ты созовешь нечто вроде совета, который и будет править, пока ты будешь на войне, а раз в него не войдет моя мать, все пойдет хорошо. А я уже дал знать Ронсару, чтобы он приехал ко мне в Амбуаз, и там вдвоем, вдали от шума, от скверных людей, в тени бескрайних лесов, на берегу реки, под журчание ручейков, мы будем беседовать о Боге и о Его делах - это единственное спасение от дел человеческих. Вот, послушай мои стихи - приглашение Ронсару в Амбуаз; я сочинил их утром.
Колиньи улыбнулся. Карл IX провел рукой по лбу, желтоватому и гладкому, как слоновая кость, и начал нараспев декламировать свои стихи:
Ронсар, когда с тобой в разлуке мы живем,
Ты забываешь вдруг о короле своем,
Но я и вдалеке ценю твой дивный гений,
И продолжаю брать уроки песнопений,
И снова шлю тебе ряд опытов своих,
Чтоб вызвать на ответ твой прихотливый стих. |
|
- Хорошо, хорошо, - покачав головой, сказал герцог. - Пусть будет так. Я вижу, что вы больше не любите меня так, как в те дни, когда вы рассказывали мне все, что замышляет король против меня и моих сторонников.
- Король был сильной стороной, а вы - слабой. Генрих слаб, а вы сильны. Как видите, я продолжаю играть все ту же роль.
- Но перешли из одного лагеря в другой.
- Я получила на это право, когда спасла вам жизнь.
- Хорошо! Когда любовники расходятся, они возвращают друг другу все свои дары, поэтому и я, если мне представится случай, спасу вам жизнь, и мы, будем квиты.
С этими словами герцог поклонился и вышел, а Маргарита не шевельнула пальцем, чтобы его удержать. В передней герцог нашел Жийону, которая проводила его до окна в нижнем этаже, а во рву нашел верного пажа, в сопровождении которого возвратился домой.
Маргарита, задумавшись, сидела у окна.
- Хороша брачная ночь! - прошептала королева. - Муж сбежал, любовник бросил!
В это время по ту сторону рва, по дороге от Деревянной башни к Монетному двору, шел, подбоченясь, какой-то школяр и пел:
Почему, когда на грудь
Я хочу к тебе прильнуть
Иль когда, вздыхая тяжко,
Я ищу твои уста,
Ты обычно и чиста
И сурова, как монашка!..
Для чего тебе беречь
Белизну точеных плеч,
Этот лик и это лоно?
Для того ли, чтоб отдать
Всю земную благодать
Ласкам страшного Плутона!..
Дивный блеск твоих ланит
Зев могилы поглотит;
Но когда и за могилой
Встретиться придется нам,
Знать никто не будет там,
Что была моей ты милой!
Так не мучь и не гони
И скорее протяни,
Протяни свои мне губки,
А не то - пройдут года,
Пожалеешь ты тогда,
Что не сделала уступки!
Маргарита с грустной улыбкой прислушивалась к этой песне; когда же голос школяра замер вдали, она затворила окно и позвала Жийону, чтобы с ее помощью раздеться и лечь.
Глава 3
КОРОЛЬ-ПОЭТ
Празднества, балеты и турниры заняли все следующие дни.
Сближение двух партии продолжалось. Ласки и любезности двора могли вскружить голову даже самым ярым гугенотам. На глазах у всех старик Коттон обедал и дебоширил с бароном де Куртомером, а герцог де Гиз под музыку катался по Сене на лодке с принцем Конде.
Карл IX как будто расстался со своим обычно мрачным расположением духа и не мог жить без своего зятя Генриха Наваррского. Королева-мать стала такой жизнерадостной, так усердно занялась вышивками, драгоценностями и перьями для шляп, что даже потеряла сон;
Гугеноты, чьи суровые нравы несколько смягчились в этой новой Капуе <Капуя - итальянский город, в древности славившийся богатством и изнеженностью жителей и в этом смысле ставший именем нарицательным.>, стали надевать шелковые камзолы, вышивать девизы и не хуже католиков гарцевать под заветными балконами. Во всем была заметна перемена, благоприятная для реформатского исповедания; можно было подумать, что весь королевский двор вознамерился принять протестантство. Сам адмирал, при своей опытности, попался на эту удочку, рассудок его помутился до такой степени, что однажды вечером он целых два часа даже и не вспомнил о зубочистке и не ковырял ею у себя в зубах, хотя обычно предавался этому занятию с двух часов дня, когда кончал обедать, до восьми вечера, когда садился ужинать.
В тот самый день, когда адмирал проявил такую невероятную забывчивость, король Карл IX пригласил Генриха Наваррского и герцога де Гиза закусить втроем. После ужина король увел их к себе в комнату и принялся было объяснять им хитроумный механизм волчьего капкана, изобретенный им самим, как вдруг прервал себя вопросом:
- Не собирается ли господин адмирал зайти ко мне вечером? Кто его видел днем и может сказать мне, как его дела?
- Я, - ответил король Наваррский, - и если вы, ваше величество, беспокоитесь о его здоровье, я могу вас успокоить: я видел его сегодня дважды - в шесть утра и в семь вечера.
- Ай, ай, ай, Анрио! Вы сегодня встали что-то уж слишком рано для новобрачного! - заметил король, чей дотоле рассеянный взгляд теперь с острым любопытством остановился на зяте.
- Да, государь, - ответил Беарнец, - но мне хотелось узнать у всеведущего адмирала, не едет ли сюда кое-кто из дворян, которых я жду.
- Еще дворяне! В день свадьбы их было уже восемьсот, и каждый день едут все новые! Вы что же, собираетесь захватить Париж? - со смехом спросил Карл IX.
Герцог де Гиз нахмурил брови.
- Государь, - возразил Беарнец, - поговаривают о походе во Фландрию, поэтому я и собираю из моего края и из соседних краев всех, кто, по-моему, может быть полезен вашему величеству.
Герцог де Гиз, вспомнив, что ночью Беарнец говорил Маргарите о некоем плане, стал слушать более внимательно. |
|
- Хорошо, но к чему вы клоните? - спросила совершенно подавленная Маргарита.
- Я уже сказал, к чему: если вы станете моим - не скажу другом, но союзником, - мне ничто не страшно: если же и вы будете моим врагом, я погиб.
- Вашим врагом? О нет, никогда! - воскликнула Маргарита.
- Но и другом - тоже никогда?
- Другом, быть может, и стану.
- А союзником?
- Несомненно!
Маргарита повернулась к королю и протянула ему руку. Генрих взял ее руку, учтиво поцеловал и удержал в своих руках не столько из нежности, сколько желая непосредственно ощущать душевные движения Маргариты.
- Хорошо, я верю вам и отныне считаю вас своим союзником, - сказал он. - Итак, нас поженили, хотя мы друг друга не знали и не любили; женили, не спрашивая тех, кого женят. Таким образом, у нас нет взаимных обязательств мужа и жены. Как видите, я иду навстречу вашему желанию и подтверждаю то, что говорил вам вчера. Но союз мы заключаем добровольно, к нему нас никто не принуждает; наш союз - это союз двух честных людей, обязанных поддерживать и не бросать друг друга; вы согласны с этим?
- Да, - отвечала Маргарита, пытаясь высвободить руку.
- Хорошо, - продолжал Беарнец, не спуская глаз с двери. - Так как лучшим доказательством честного союза является полное доверие, то сейчас я расскажу вам подробно, ничего не утаивая, план, который я составил, чтобы победить в борьбе всех врагов.
- Государь... - пролепетала Маргарита, невольно оглядываясь в свою очередь на кабинет, что вызвало скрытую улыбку у Беарнца, довольного успехом своей хитрости.
- Вот что я собираюсь сделать, - продолжал он, притворяясь, будто не замечает замешательства молодой женщины. - Я...
- Государь! - воскликнула она и, вскочив с места, схватила короля за локоть. - Дайте мне передохнуть: волнение.., жара.., я задыхаюсь!
Маргарита действительно так побледнела и так задрожала, что, казалось, вот-вот упадет на ковер.
Генрих подошел к окну в противоположной стороне комнаты и отворил его. Окно выходило на реку.
Маргарита подошла к мужу.
- Молчите! Ради самого себя, государь, молчите! - чуть слышно произнесла она.
- Сударыня, - сказал Беарнец, улыбаясь своей особенной улыбкой. - Ведь вы же сказали мне, что мы одни!
- Да, но разве вы не знаете, что можно пропустить сквозь стену или потолок слуховую трубку и услышать все?
- Хорошо, хорошо, - с чувством прошептал Беарнец. - Вы не любите меня, это правда, но правда и то, что вы честная женщина.
- Что вы хотите этим сказать?
- Я хочу сказать, что будь вы способны на предательство, вы дали бы мне договорить, потому что я выдавал только себя. Вы меня остановили. Теперь я знаю, что в кабинете кто-то прячется, что вы неверная жена, но верная союзница, а теперь, - с улыбкой закончил Беарнец, - надо признаться, для меня гораздо важнее верность в политике, нежели в любви...
- Государь... - смущенно вымолвила Маргарита.
- Хорошо, хорошо, об этом поговорим после, когда узнаем друг друга лучше, - сказал Генрих и уже громко спросил:
- Ну как, теперь вам легче дышится?
- Да, государь, - тихо ответила она.
- В таком случае, - продолжал Беарнец, - я не хочу вас больше утруждать своим присутствием. Я почел своим долгом прийти, чтоб засвидетельствовать вам мое уважение и сделать первый шаг к нашей дружбе; соблаговолите принять и уважение и дружбу так же, как я их предлагаю, - от всего сердца. Спите спокойно, доброй ночи.
Маргарита посмотрела на мужа с чувством признательности, светившимся в ее глазах, и протянула ему руку.
- Согласна, - сказала она.
- На политический союз, искренний и честный? - спросил Генрих.
- Искренний и честный, - повторила королева. Беарнец пошел к дверям, бросив на Маргариту взгляд, увлекший ее, как зачарованную, вслед за мужем.
Когда портьера отделила их от спальни, Генрих Наваррский с чувством прошептал:
- Спасибо, Маргарита, спасибо! Вы истинная французская принцесса. Я ухожу спокойным. Я обделен вашей любовью, зато я не буду обделен вашей дружбой. Полагаюсь на вас, как и вы можете полагаться на меня... Прощайте!
Генрих нежно поцеловал руку жены, затем бодрым шагом направился по коридору к себе, шепотом рассуждая сам с собой:
- Что за дьявол торчит у нее? Сам король, герцог Анжуйский, герцог Алансонский, герцог де Гиз, - брат, любовник, тот и другой? По правде говоря, мне теперь почти досадно, что я попросил свидания у баронессы, но раз уж я дал слово и Дариола ждет меня.., все равно. Боюсь только, что баронесса потеряет оттого, что по дороге к ней я побывал в спальне у моей жены Марго, как называет ее мой шурин Карл Девятый, - прелестное создание.
Генрих Наваррский не очень решительно стал подниматься по лестнице, ведущей к покоям г-жи де Сов.
Маргарита провожала его глазами, пока он не исчез из виду, и только тогда вернулась в комнату. В дверях кабинета стоял герцог, и эта картина вызвала в Маргарите чувство, похожее на угрызения совести.
Суровое выражение лица и сдвинутые брови герцога говорили о горьких размышлениях.
- Сегодня Маргарита нейтральна, а через неделю Маргарита станет врагом, - произнес он.
- Значит, вы подслушивали? - спросила королева.
- А что же мне было делать в этом кабинете?
- И, по-вашему, я вела себя не так, как подобает королеве Наваррской?
- Не так, как подобает возлюбленной герцога де Гиза.
- Я могу не любить своего мужа, но никто не имеет права требовать, чтобы я предала его, - отвечала королева. - Скажите честно, разве вы способны выдать тайну вашей жены, принцессы Порсиан? |
|