В категории материалов: 184
Показано материалов: 131-135 |
Страницы: « 1 2 ... 25 26 27 28 29 ... 36 37 » |
|
XIX. ПЛАН КАМПАНИИ
Д'Артаньян прежде всего отправился к г-ну де Тревилю. Он знал, что не пройдет и нескольких минут, как кардинал будет обо всем осведомлен через проклятого незнакомца, который, несомненно, был доверенным лицом его преосвященства. И он с полным основанием считал, что нельзя терять ни минуты. Сердце молодого человека было преисполнено радости. Ему представлялся случай приобрести в одно и то же время и славу и деньги, и, что самое замечательное, случай этот к тому же сблизил его с женщиной, которую он обожал. Провидение внезапно дарило ему больше, чем то, о чем он когда-либо смел мечтать. Господин де Тревиль был у себя в гостиной, в обычном кругу своих знатных друзей. Д'Артаньян, которого в доме все знали, прошел прямо в кабинет и попросил слугу доложить, что желал бы переговорить с капитаном по важному делу. Не прошло и пяти минут ожидания, как вошел г-н де Тревиль. Одного взгляда на сияющее радостью лицо молодого человека было достаточно -- почтенный капитан понял, что произошло нечто новое. В течение всего пути д'Артаньян задавал себе вопрос: довериться ли г-ну де Тревилю или только испросить у него свободы действий для одного секретного дела? Но г-н де Тревиль всегда вел себя по отношению к нему с таким благородством, он так глубоко был предан королю и королеве и так искренне ненавидел кардинала, что молодой человек решил рассказать ему все. -- Вы просили меня принять вас, мой молодой друг, -- сказал де Тревиль. -- Да, сударь, -- ответил д'Артаньян, -- и вы извините меня, что я вас потревожил, когда узнаете, о каком важном деле идет речь. -- В таком случае -- говорите. Я слушаю вас. -- Дело идет, -- понизив голос, произнес д'Артаньян, -- не более и не менее как о чести, а может быть, и о жизни королевы. -- Что вы говорите! -- воскликнул де Тревиль, озираясь, чтобы убедиться, не слышит ли их кто-нибудь, и снова остановил вопросительный взгляд на лице своего собеседника. -- Я говорю, сударь, -- ответил д'Артаньян, -- что случай открыл мне тайну... -- Которую вы, молодой человек, будете хранить, даже если бы за это пришлось заплатить жизнью. -- Но я должен посвятить в нее вас, сударь, ибо вы один в силах мне помочь выполнить задачу, возложенную на меня ее величеством. -- Эта тайна ваша? -- Нет, сударь. Это тайна королевы. -- Разрешила ли вам ее величество посвятить меня в эту тайну? -- Нет, сударь, даже напротив; мне приказано строго хранить ее. -- Почему же вы собираетесь открыть ее мне? -- Потому что, как я уже сказал, я ничего не могу сделать без вашей помощи, и я опасаюсь, что вы откажете в милости, о которой я собираюсь просить, если не будете знать, для чего я об этом прошу. -- Сохраните вверенную вам тайну, молодой человек, и скажите, чего вы желаете. -- Я желал бы, чтобы вы добились для меня у господина Дезэссара отпуска на две недели. -- Когда? -- С нынешней ночи. -- Вы покидаете Париж? -- Я уезжаю, чтобы выполнить поручение. -- Можете ли вы сообщить мне, куда вы едете? -- В Лондон. -- Заинтересован ли кто-нибудь в том, чтобы вы не достигли цели? -- Кардинал, как мне кажется, отдал бы все на свете, чтобы помешать мне. -- И вы отправляетесь один? -- Я отправляюсь один. -- В таком случае вы не доберетесь дальше Бонди, ручаюсь вам словом де Тревиля! -- Почему? -- К вам подошлют убийцу. -- Я умру, выполняя свой долг! -- Но поручение ваше останется невыполненным. -- Это правда... -- сказал д'Артаньян. -- Поверьте мне, -- продолжал де Тревиль, -- в такие предприятия нужно пускаться четверым, чтобы до цели добрался один. -- Да, вы правы, сударь, -- сказал д'Артаньян. -- Но вы знаете Атоса, Портоса и Арамиса и знаете также, что я могу располагать ими. -- Не раскрыв им тайны? -- Мы раз и навсегда поклялись слепо доверять и неизменно хранить преданность друг другу. Кроме того, вы можете сказать им, что доверяете мне всецело, и они положатся на меня так же, как и вы. -- Я могу предоставить каждому из них отпуск на две недели: Атосу, которого все еще беспокоит его рана, -- чтобы он отправился на воды в Форж; Портосу и Арамису -- чтобы они сопровождали своего друга, которого они не могут оставить одного в таком тяжелом состоянии. Отпускное свидетельство послужит доказательством, что поездка совершается с моего согласия. -- Благодарю вас, сударь. Вы бесконечно добры... -- Отправляйтесь к ним немедленно. Отъезд должен совершиться сегодня же ночью... Да, но сейчас напишите прошение на имя господина Дезэссара. Возможно, за вами уже следует по пятам шпион, и ваш приход ко мне, о котором в этом случае уже известно кардиналу, будет оправдан. Д'Артаньян составил прошение, и, принимая его из рук молодого гасконца, де Тревиль объявил ему, что не позже чем через два часа все четыре отпускных свидетельства будут на квартире каждого из четырех участников поездки. -- Будьте добры послать мое свидетельство к Атосу, -- попросил д'Артаньян. -- Я опасаюсь, что, вернувшись домой, могу натолкнуться на какую-нибудь неприятную неожиданность. -- Не беспокойтесь. До свидания и счастливого пути... Да, подождите! -- крикнул де Тревиль, останавливая д'Артаньяна. Д'Артаньян вернулся. -- Деньги у вас есть? Д'Артаньян щелкнул пальцем по сумке с монетами, которая была у него в кармане. -- Достаточно? -- спросил де Тревиль. -- Триста пистолей. -- Отлично. С этим можно добраться на край света. Итак, отправляйтесь! Д'Артаньян поклонился г-ну де Тревилю, который протянул ему руку. Молодой гасконец с почтительной благодарностью пожал эту руку. Со дня своего приезда в Париж он не мог нахвалиться этим прекрасным человеком, всегда таким благородным, честным и великодушным. Первый, к кому зашел д'Артаньян, был Арамис. Он не был у своего друга с того памятного вечера, когда следил за г-жой Бонасье. Более того, он даже редко встречался в последнее время с молодым мушкетером, и каждый раз, когда видел его, ему казалось, будто на лице своего друга он замечал следы какой-то глубокой печали. В этот вечер Арамис также еще не ложился и был мрачен и задумчив. Д'Артаньян попытался расспросить его о причинах его грусти. Арамис сослался на комментарий к восемнадцатой главе блаженного Августина, который ему нужно было написать по-латыни к будущей неделе, что якобы крайне его беспокоило. Беседа обоих друзей длилась уже несколько минут, как вдруг появился один из слуг г-на де Тревиля и подал Арамису запечатанный пакет. -- Что это? -- спросил мушкетер. -- Разрешение на отпуск, о котором вы, сударь, изволили просить, -- ответил слуга. -- Но я вовсе не просил об отпуске! -- воскликнул Арамис. -- Молчите и берите, -- шепнул ему д'Артаньян. -- И вот вам, друг мой, полпистоля за труды, -- добавил он, обращаясь к слуге. -- Передайте господину де Тревилю, что господин Арамис сердечно благодарит его. Поклонившись до земли, слуга вышел. -- Что это значит? -- спросил Арамис. -- Соберите все, что вам может понадобиться для двухнедельного путешествия, и следуйте за мной. -- Но я сейчас не могу оставить Париж, не узнав... Арамис умолк. -- ...что с нею сталось, не так ли? -- продолжал за него д'Артаньян. -- С кем? -- спросил Арамис. -- С женщиной, которая была здесь. С женщиной, у которой вышитый платок. -- Кто сказал вам, что здесь была женщина? -- воскликнул Арамис, побледнев как смерть. -- Я видел ее. -- И знаете, кто она? -- Догадываюсь, во всяком случае. -- Послушайте, -- сказал Арамис. -- Раз вы знаете так много разных вещей, то не известно ли вам, что сталось с этой женщиной? -- Полагаю, что она вернулась в Тур. |
|
Д'Артаньян подбежал к дверям и задвинул засов. -- Он не войдет, пока я не уйду. А когда я уйду, вы ему отопрете. -- Но ведь и я должна буду уйти. Да и как объяснить ему исчезновение денег, если я окажусь здесь? -- Вы правы, нужно выбраться отсюда. -- Выбраться? Но как же? Он увидит нас, если мы выйдем. -- Тогда нужно подняться ко мне. -- Ах! -- вскрикнула г-жа Бонасье. -- Вы говорите это таким тоном, что мне страшно... Слеза блеснула во взоре г-жи Бонасье при этих словах. Д'Артаньян заметил эту слезу и, растроганный, смущенный, упал к ее ногам. -- У меня, -- произнес он, -- вы будете в безопасности, как в храме, даю вам слово дворянина! -- Идем, -- сказала она. -- Вверяю вам себя, мой друг. Д'Артаньян осторожно отодвинул засов, и оба, легкие, как тени, через внутреннюю дверь проскользнули на площадку, бесшумно поднялись по лестнице и вошли в комнату д'Артаньяна. Оказавшись у себя, молодой человек для большей безопасности загородил дверь. Подойдя затем к окну, они увидели г-на Бонасье, который разговаривал с незнакомцем, закутанным в плащ. При виде человека в плаще д'Артаньян вздрогнул и, выхватив наполовину шпагу, бросился к дверям. Это был незнакомец из Менга. -- Что вы собираетесь делать? -- вскричала г-жа Бонасье. -- Вы погубите нас! -- Но я поклялся убить этого человека! -- воскликнул д'Артаньян. -- Ваша жизнь сейчас посвящена вашей задаче и не принадлежит вам. Именем королевы запрещаю вам подвергать себя какой-либо опасности, кроме тех, которые ждут вас в путешествии! -- А вашим именем вы мне ничего, не приказываете? -- Моим именем... -- произнесла г-жа Бонасье с сильным волнением, -- моим именем я умоляю вас о том же! Но послушаем -- мне кажется, они говорят обо мне. Д'Артаньян вернулся к окну и прислушался. Господин Бонасье уже отпер дверь своего дома и, видя, что квартира пуста, вернулся к человеку в плаще, которого на минуту оставил одного. -- Она ушла, -- сказал Бонасье. -- Должно быть, вернулась в Лувр. -- Вы уверены, -- спросил человек в плаще, -- что она не догадалась, зачем вы ушли? -- Нет, -- самодовольно ответил Бонасье. -- Она для этого слишком легкомысленная женщина. -- А молодой гвардеец дома? -- Не думаю. Как видите, ставни у него закрыты, и сквозь щели не проникает ни один луч света. -- Все равно не мешает удостовериться. -- Каким образом? -- Нужно постучать к нему в дверь. -- Я справлюсь у его слуги. -- Идите. Бонасье скрылся в подъезде, прошел через ту же дверь, через которую только что проскользнули беглецы, поднялся до площадки д'Артаньяна и постучал. Никто не отозвался. Портос на этот вечер для пущего блеска попросил уступить ему Планше; что же касается д'Артаньяна, то он и не думал подавать какие-либо признаки жизни. Когда Бонасье забарабанил в дверь, молодые люди почувствовали, как сердца затрепетали у них в груди. -- Там никого нет, -- сказал Бонасье. -- Все равно зайдемте лучше к вам. Там будет спокойнее, чем на улице. -- Ах! -- воскликнула г-жа Бонасье. -- Мы теперь больше ничего не услышим. -- Напротив, -- успокоил ее д'Артаньян, -- нам теперь будет еще лучше слышно. Д'Артаньян снял несколько квадратов паркета, превращавших пол его комнаты в некое подобие Дионисиева уха, разложил на полу ковер, опустился на колени и знаком предложил г-же Бонасье последовать его примеру и наклониться над отверстием. -- Вы уверены, что никого нет дома? -- спросил незнакомец. -- Я отвечаю за это, -- ответил Бонасье. -- И вы полагаете, что ваша жена... -- Вернулась во дворец. -- Ни с кем предварительно не поговорив? -- Уверен в этом. -- Это очень важно знать точно, понимаете? -- Значит, сведения, которые я вам сообщил, можно считать ценными? -- Очень ценными, не скрою от вас, дорогой мой Бонасье. -- Так что кардинал будет мною доволен? -- Не сомневаюсь. -- Великий кардинал! -- Вы хорошо помните, что ваша жена в беседе с вами не называла никаких имен? -- Кажется, нет. -- Она не называла госпожи де Шеврез, или герцога Бекингэма, или госпожи де Верне? -- Нет, она сказала только, что собирается послать меня в Лондон, чтобы оказать услугу очень высокопоставленному лицу. -- Предатель! -- прошептала г-жа Бонасье. -- Тише, -- проговорил д'Артаньян, взяв ее руку, которую она в задумчивости не отняла у него. -- И все-таки, -- продолжал человек в плаще, -- вы глупец, что не сделали вида, будто соглашаетесь. Письмо сейчас было бы у вас в руках, государство, которому угрожают, было бы спасено, а вы... -- А я? -- А вы... были бы пожалованы званием дворянина. -- Он вам говорил... -- Да, я знаю, что он хотел обрадовать вас этой неожиданностью. -- Успокойтесь, -- произнес Бонасье. -- Жена меня обожает, и еще не поздно. -- Глупец! -- прошептала г-жа Бонасье. -- Тише! -- чуть слышно проговорил д'Артаньян, сильнее сжимая ее руку. -- Как это -- "не поздно"? -- спросил человек в плаще. -- Я отправлюсь в Лувр, вызову госпожу Бонасье, скажу, что передумал, что все сделано, получу письмо и побегу к кардиналу. -- Хорошо. Торопитесь. Я скоро вернусь, чтобы узнать, чего вы достигли. Незнакомец вышел. -- Подлец! -- сказала г-жа Бонасье, награждая этим эпитетом своего супруга. -- Тише! -- повторил д'Артаньян, еще крепче сжимая ее руку. Но дикий вопль в эту минуту прервал размышления д'Артаньяна и г-жи Бонасье. Это муж ее, заметивший исчезновение мешка с деньгами, взывал о помощи. -- О, Боже, Боже! -- воскликнула г-жа Бонасье. -- Он поднимет на ноги весь квартал! Бонасье кричал долго. Но так как подобные крики, часто раздававшиеся на улице Могильщиков, никого не могли заставить выглянуть на улицу, тем более что дом галантерейщика с некоторых пор пользовался дурной славой, Бонасье, видя, что никто не показывается, все продолжая кричать, выбежал из дома. Долго еще слышались его вопли, удалявшиеся в сторону улицы Дюбак. -- А теперь, -- сказала г-жа Бонасье, -- раз его нет, очередь за вами -- уходите. Будьте мужественны и в особенности осторожны. Помните, что вы принадлежите королеве. -- Ей и вам! -- воскликнул д'Артаньян. -- Не беспокойтесь, прелестная Констанция. Я вернусь, заслужив ее благодарность, но заслужу ли я и вашу любовь? Ответом послужил лишь яркий румянец, заливший щеки молодой женщины. Через несколько минут д'Артаньян, в свою очередь, вышел на улицу, закутанный в плащ, край которого воинственно приподнимали ножны длинной шпаги. Госпожа Бонасье проводила его тем долгим и нежным взглядом, каким женщина провожает человека, пробудившего в ней любовь. Но когда он скрылся за углом улицы, она упала на колени. -- О, Господи! -- прошептала она, ломая руки. -- Защити королеву, защити меня! |
|
Тут только г-жа Бонасье поняла, что зашла чересчур далеко, и ужаснулась. Со страхом вглядывалась она в это тупое лицо, на котором выражалась непоколебимая решимость перетрусившего глупца. -- Хорошо, -- сказала она. -- Возможно, что вы в конце концов правы. Мужчина лучше разбирается в политике, особенно вы, господин Бонасье, раз вам довелось беседовать с кардиналом. И все же мне очень обидно, -- добавила она, -- что мой муж, человек, на любовь которого я, казалось, могла положиться, не пожелал исполнить мою прихоть. -- Ваши прихоти могут завести слишком далеко, -- покровительственным тоном произнес Бонасье. -- И я побаиваюсь их. -- Придется отказаться от моей затеи, -- со вздохом промолвила молодая женщина. -- Пусть так. Не будем больше об этом говорить. -- Если бы вы хоть толком сказали мне, что я должен был сделать в Лондоне, -- помолчав немного, заговорил Бонасье, с некоторым опозданием вспомнивший, что Рошфор велел ему выведывать тайны жены. -- Вам это ни к чему знать, -- ответила молодая женщина, которую теперь удерживало недоверие. -- Дело шло о пустяке, о безделушке, которую иногда так жаждет женщина, о покупке, на которой можно было хорошо заработать. Но чем упорнее молодая женщина старалась скрыть свои мысли, тем больше Бонасье убеждался, что тайна, которую она отказывалась доверить ему, имеет важное значение. Он поэтому решил немедленно бежать к графу Рошфору, и дать ему знать, что королева ищет гонца, чтобы отправить его в Лондон. -- Простите, дорогая, но я должен покинуть вас, -- сказал он. -- Не зная, что вы сегодня придете, я назначил свидание одному приятелю. Я задержусь недолго, и, если вы подождете меня минутку, я, кончив разговор, сразу же вернусь за вами и, так как уже темнеет, провожу вас в Лувр. -- Благодарю вас, сударь, -- ответила г-жа Бонасье. -- Вы недостаточно храбры, чтобы оказать мне какую-либо помощь. Я могу вернуться в Лувр одна. -- Как вам будет угодно, госпожа Бонасье, -- сказал бывший галантерейщик. -- Скоро ли я увижу вас снова? -- Должно быть, на будущей неделе я получу возможность немного освободиться от службы и воспользуюсь этим, чтобы привести в порядок наши вещи, которые, надо думать, несколько пострадали. -- Хорошо, буду ждать вас. Вы на меня не сердитесь? -- Я? Нисколько. -- Значит, до скорого свидания? -- До скорого свидания. Бонасье поцеловал руку жены и поспешно удалился. -- Да, -- проговорила г-жа Бонасье, когда входная дверь захлопнулась за ее мужем и она оказалась одна, -- этому дурню только не хватало стать кардиналистом. А я-то ручалась королеве, я-то обещала моей несчастной госпоже... О, Боже, Боже! Она сочтет меня одной из тех подлых тварей, которыми кишит дворец и которых поместили около нее, чтобы они шпионили за ней... Ах, господин Бонасье! Я никогда особенно не любила вас, а теперь дело хуже: я ненавижу вас и даю слово, что рассчитаюсь с вами! Не успела она произнести эти слова, как раздался стук в потолок, заставивший ее поднять голову. -- Дорогая госпожа Бонасье, -- донесся сквозь потолок чей-то голос, -- отворите маленькую дверь на лестницу, и я спущусь к вам!
XVIII. ЛЮБОВНИК И МУЖ
-- Да, сударыня, -- сказал д'Артаньян, входя в дверь, которую отворила ему молодая женщина, -- разрешите мне сказать вам: жалкий у вас муж. -- Значит, вы слышали наш разговор? -- живо спросила г-жа Бонасье, с беспокойством глядя на д'Артаньяна. -- От начала и до конца. -- Но каким же образом, Боже мой? -- Таким же образом, каким мне удалось услышать и несколько более оживленный разговор между вами и сыщиками кардинала. -- Что же вы поняли из нашего разговора? -- Тысячу разных вещей. Во-первых, что ваш муж, к счастью, глупец и тупица; затем, что вы находитесь в затруднении, чему я несказанно рад, так как это даст мне возможность оказать вам услугу, -- а видит Бог, я готов броситься за вас в огонь; и наконец, что королеве нужен смелый, находчивый и преданный человек, готовый поехать по ее поручению в Лондон. Я обладаю, во всяком случае, некоторыми из требуемых качеств, и вот я жду ваших распоряжений. Госпожа Бонасье ответила не сразу, но сердце ее забилось от радости и глаза загорелись надеждой. -- А что будет мне порукой, -- спросила она, -- если я решусь доверить вам эту задачу? -- Порукой пусть служит моя любовь к вам. Ну говорите же, приказывайте! Что я должен сделать? -- Боже мой, -- прошептала молодая женщина, -- могу ли я доверить вам такую тайну! Ведь вы еще почти дитя! -- Вижу, вам нужно, чтобы кто-нибудь поручился за меня. -- Признаюсь, меня бы это очень успокоило. -- Знаете ли вы Атоса? -- Нет. -- Портоса? -- Нет. -- Арамиса? -- Нет. Кто они, все эти господа? -- Мушкетеры его величества. Знаете ли вы их капитана, господина де Тревиля? -- О, да! Его я знаю -- не лично, но понаслышке: королева не раз говорила о нем как о благородном и честном дворянине. -- Вы, надеюсь, не считаете возможным, чтобы он предал вас в угоду кардиналу? -- Разумеется, нет. -- В таком случае откройте ему вашу тайну и спросите, можете ли вы довериться мне, как бы важна, драгоценна и страшна ни была эта тайна. -- Но ведь она принадлежит не мне, и я не имею права открыть ее! -- Ведь собирались же вы доверить ее господину Бонасье! -- с обидой сказал д'Артаньян. -- Как доверяют письмо дуплу дерева, крылу голубя, ошейнику собаки. -- Но вы же видите, как я вас люблю! -- Да, вы это говорите. -- Я честный человек! -- Думаю, что так. -- Я храбр! -- О, в этом я убеждена. -- Тогда испытайте меня! Госпожа Бонасье, борясь с последними сомнениями, посмотрела на молодого человека. Но в глазах его был такой огонь, голос звучал так убедительно, что она чувствовала желание довериться ему. Да и, кроме того, другого выхода не было. Приходилось пойти на риск. Чрезмерная осторожность, как и чрезмерная доверчивость были одинаково опасны для королевы. Затем -- мы вынуждены в том признаться -- заставило ее заговорить и невольное чувство, испытываемое ею к этому юноше. -- Послушайте, -- сказала она, -- я уступаю вашим настояниям и полагаюсь на вас. Но клянусь перед Богом, который нас слышит, что, если вы предадите меня, хотя бы враги мои меня помиловали, я покончу с собой, обвиняя вас в моей гибели! -- А я, -- проговорил д'Артаньян, -- клянусь перед Богом, что, если буду схвачен, выполняя ваше поручение, я лучше умру, чем скажу или сделаю что-нибудь, могущее на кого-либо набросить тень! И тогда молодая женщина посвятила его в тайну, часть которой случай уже приоткрыл перед ним на мосту против Самаритянки. Это было их объяснением в любви. Д'Артаньян сиял от гордости и счастья. Эта тайна, которой он владел, эта женщина, которую он любил, придавали ему исполинские силы, -- Я еду, -- сказал он. -- Еду сию же минуту! -- Как это -- вы едете? -- воскликнула г-жа Бонасье. -- А полк, а командир? -- Клянусь своей душой, вы заставили меня забыть обо всем, дорогая Констанция! Вы правы, мне нужен отпуск. -- Снова препятствие! -- с болью прошептала г-жа Бонасье. -- О, с этим препятствием, -- промолвил после минутного размышления д'Артаньян" -- я легко справлюсь, не беспокойтесь. -- Как? -- Я сегодня же вечером отправлюсь к господину де Тревилю и попрошу его добиться для меня этой милости у его зятя, господина Дезэссара. -- Но это еще не все... -- Что же вас смущает? -- спросил д'Артаньян, видя, что г-жа Бонасье не решается продолжать. -- У вас, может быть, нет денег? -- "Может быть" тут излишне, -- ответил, улыбаясь д'Артаньян. -- Если так, -- сказала г-жа Бонасье, открывая шкаф и вынимая оттуда мешок, который полчаса назад так любовно поглаживал ее супруг, -- возьмите этот мешок. -- Мешок кардинала! -- расхохотавшись, сказал д'Артаньян, а он, как мы помним, благодаря разобранным доскам пола слышал от слова до слова весь разговор между мужем и женой. -- Да, мешок кардинала, -- подтвердила г-жа Бонасье. -- Как видите, внешность у него довольно внушительная. -- Тысяча чертей! -- воскликнул д'Артаньян. -- Это будет вдвойне забавно: спасти королеву с помощью денег его высокопреосвященства! -- Вы милый и любезный юноша, -- сказала г-жа Бонасье. -- Поверьте, что ее величество не останется в долгу. -- О, я уже полностью вознагражден! -- воскликнул д'Артаньян. -- Я люблю вас, вы разрешите мне говорить вам это... Мог ли я надеяться на такое счастье!.. -- Тише! -- вдруг прошептала, задрожав, г-жа Бонасье. -- Что такое? -- На улице разговаривают... -- Голос?.. -- Моего мужа. Да, я узнаю его! |
|
-- Мне нужно сказать вам нечто очень важное... -- начала г-жа Бонасье. -- Да, кстати, и я тоже должен задать вам несколько довольно серьезных вопросов, -- прервал ее Бонасье. -- Объясните мне, пожалуйста, почему вас похитили? -- Сейчас речь не об этом, -- ответила г-жа Бонасье. -- А о чем же? О моем заточении? -- Я узнала о нем в тот же день. Но за вами не было никакого преступления, вы не были замешаны ни в какой интриге, наконец, вы не знали ничего, что могло бы скомпрометировать вас или кого-либо другого, и я придала этому происшествию лишь то значение, которого оно заслуживало. -- Вам легко говорить, сударыня! -- сказал Бонасье, обиженный недостаточным вниманием, проявленным женой. -- Но известно ли вам, что я провел целые сутки в Бастилии? -- Сутки проходят быстро. Не будем же говорить о вашем заточении и вернемся к тому, что привело меня сюда. -- Как это -- что привело вас сюда? Разве вас привело сюда не желание увидеться с мужем, с которым вы были целую неделю разлучены? -- спросил галантерейщик, задетый за живое. -- Конечно, прежде всего это. Но, кроме того, и другое. -- Говорите! -- Это -- дело чрезвычайной важности, от которого, быть может, зависит вся наша будущая судьба. -- Наше положение сильно изменилось за то время, что я не видел вас, госпожа Бонасье, и я не удивлюсь, если через несколько месяцев оно будет внушать зависть очень многим. -- Да, особенно если вы точно выполните то, что я вам укажу. -- Мне? -- Да, вам. Нужно совершить одно доброе, святое дело, и вместе с тем можно будет заработать много денег. Госпожа Бонасье знала, что упоминанием о деньгах она заденет слабую струнку своего мужа. Но любой человек, хотя бы и галантерейщик, поговорив десять минут с кардиналом Ришелье, уже делался совершенно иным. -- Много денег? -- переспросил Бонасье, выпятив нижнюю губу. -- Да, много. -- Сколько примерно? -- Может быть, целую тысячу пистолей. -- Значит, то, о чем вы собираетесь просить меня, очень важно? -- Да. -- Что же нужно будет сделать? -- Вы немедленно отправитесь в путь. Я дам вам письмо, которое вы будете хранить как зеницу ока и вручите в собственные руки тому, кому оно предназначено. -- И куда же я поеду? -- В Лондон. -- Я? В Лондон? Да вы шутите! У меня нет никаких дел в Лондоне. -- Но другим нужно, чтобы вы поехали в Лондон. -- Кто эти другие? Предупреждаю вас, что я ничего больше не стану делать вслепую и что я не только желаю знать, чем я рискую, но и ради кого я рискую. -- Знатная особа посылает вас, и знатная особа вас ждет. Награда превзойдет ваши желания -- вот все, что я могу вам обещать. -- Снова интрига! Вечные интриги! Благодарю! Теперь меня не проведешь: господин кардинал мне кое-что разъяснил. -- Кардинал! -- вскричала г-жа Бонасье. -- Вы виделись с кардиналом? -- Да, он вызвал меня! -- заявил галантерейщик. -- И вы последовали этому приглашению, неосторожный вы человек? -- Должен признаться, что у меня не было выбора -- идти или не идти: меня вели двое конвойных. Должен также признаться, что так как я тогда еще не знал его высокопреосвященства, то, если б я мог уклониться от этого посещения, я был бы очень рад. -- Он грубо обошелся с вами, грозил вам? -- Он подал мне руку и назвал своим другом, своим другом! Слышите, сударыня? Я друг великого кардинала! -- Великого кардинала? -- Уж не собираетесь ли вы оспаривать у него этот титул? -- Я ничего не оспариваю, но я говорю вам, что милость министра -- вещь непрочная и что только сумасшедший свяжет свою судьбу с министром. Есть власть, стоящая выше его силы, -- власть, покоящаяся не на прихоти человека или на исходе каких-нибудь событий. Такой власти и надо служить. -- Мне очень жаль, сударыня, но для меня нет другой власти, кроме власти великого человека, которому я имею честь служить. -- Вы служите кардиналу? -- Да, сударыня. И как его слуга я не допущу, чтобы вы впутывались в заговоры против безопасности государства и чтобы вы, вы помогали интригам женщины, которая, не будучи француженкой, сердцем принадлежит Испании. К счастью, у нас есть великий кардинал: его недремлющее око следит за всем и проникает до глубины сердец. Бонасье слово в слово повторил фразу, слышанную от графа Рошфора. Он запомнил ее и только ждал случая блеснуть ею. Но бедная молодая женщина, рассчитывавшая на своего мужа и в этой надежде поручившаяся за него королеве, задрожала и от ужаса перед опасностью, которую чуть не навлекла на себя, и от сознания своей беспомощности. Все же, зная слабости своего мужа, а особенно его алчность, она еще не теряла надежды заставить его исполнить ее волю. -- Ах, так, значит, вы кардиналист, сударь! -- воскликнула она. -- Ах, так вы служите тем, кто истязает вашу жену, оскорбляет вашу королеву! -- Интересы одного человека -- ничто перед всеобщим благом. Я за тех, кто спасает государство! -- напыщенно произнес Бонасье. Это снова была фраза графа Рошфора, которую Бонасье запомнил и нашел случай вставить. -- Да имеете ли вы понятие, что такое государство, о котором вы говорите? -- спросила, пожимая плечами, г-жа Бонасье. -- Оставайтесь лучше простым мещанином, без всяких ухищрений, и станьте на сторону тех, кто предлагает вам наибольшие выгоды. -- Как сказать... -- протянул Бонасье, похлопывая по лежавшему подле него туго набитому мешку, который зазвенел серебряным звоном. -- Что вы на это скажете, почтеннейшая проповедница? -- Откуда эти деньги? -- Вы не догадываетесь? -- От кардинала? -- От него и от моего друга, графа Рошфора. -- От графа Рошфора? Но ведь он-то меня и похитил! -- Вполне возможно. -- И вы принимаете деньги от этого человека? -- Не говорили ли вы, что это похищение имело причину чисто политическую? -- Но целью этого похищения было заставить меня предать мою госпожу, вырвать у меня под пыткой признания, которые могли бы угрожать чести, а может быть, и жизни моей августейшей повелительницы. -- Сударыня, -- сказал Бонасье, -- ваша августейшая повелительница -- вероломная испанка, и все, что делает кардинал, делается по праву. -- Сударь, -- вскричала молодая женщина, -- я знала, что вы трусливы, алчны и глупы, но я не знала, что вы подлец! -- Сударыня... -- проговорил Бонасье, впервые видевший свою жену в таком гневе и струсивший перед семейной бурей, -- сударыня, что вы говорите? -- Я говорю, что вы негодяй! -- продолжала г-жа Бонасье, заметив, что она снова начинает приобретать влияние на своего мужа. -- Так, значит, вы, вы стали заниматься политикой да сделались к тому же и сторонником кардинала? Так, значит, вы телом и душой продаетесь дьяволу, да еще за деньги? -- Не дьяволу, а кардиналу. -- Это одно и то же! -- воскликнула молодая женщина. -- Кто говорит "Ришелье" -- говорит "сатана". -- Замолчите, сударыня, замолчите! Вас могут услышать! -- Да, вы правы, и мне будет стыдно за вашу трусость. -- Но чего вы, собственно, требуете? -- Я вам уже сказала: я требую, чтобы вы сию же минуту отправились в путь и чтобы вы честно выполнили поручение, которым я удостаиваю вас. На этих условиях я готова все забыть и простить вас. И более того, -- она протянула ему руку, -- я верну вам свою дружбу. Бонасье был труслив и жаден, но жену свою он любил; он растрогался. Пятидесятилетнему мужу трудно долго сердиться на двадцатипятилетнюю жену. Г-жа Бонасье увидела, что он колеблется. -- Ну как же? Вы решились? -- Но, дорогая моя, подумайте сами: чего вы требуете от меня? Лондон находится далеко, очень далеко от Парижа, к тому же возможно, что ваше поручение связано с опасностями. -- Не все ли равно, раз вы избежите их! -- Знаете что, госпожа Бонасье? -- сказал галантерейщик. -- Знаете что: я решительно отказываюсь. Интриги меня пугают. Я-то ведь видел Бастилию! Бр-р-р! Это ужас -- Бастилия! Стоит мне вспомнить, так мороз по коже подирает. Мне грозили пытками! А знаете ли вы, что такое пытки? Деревянные клинья загоняют между пальцами ноги, пока не треснут кости... Нет, решительно нет! Я не поеду. А почему бы, черт возьми, вам не поехать самой? Мне начинает казаться, что я вообще был до сих пор в заблуждении на ваш счет: мне кажется, что вы мужчина, да еще из самых отчаянных. -- А вы... вы -- женщина, жалкая женщина, глупая и тупая. Ах! Вы трусите? Хорошо. В таком случае, я сию же минуту заставлю именем королевы арестовать вас, и вас засадят в ту самую Бастилию, которой вы так боитесь! Бонасье впал в глубокую задумчивость. Он обстоятельно взвесил в своем мозгу, с чьей стороны грозит большая опасность -- со стороны ли кардинала или со стороны королевы. Гнев кардинала был куда опаснее. -- Прикажете арестовать меня именем королевы? -- сказал он наконец. -- А я сошлюсь на его высокопреосвященство. |
|
И действительно, у одной из дверей, ведущей в комнату королевы, стояла хорошенькая г-жа Бонасье. Она была занята уборкой платьев и белья королевы в соседней маленькой комнатке и не успела выйти, когда появился король. Таким образом, она слышала все. Королева, увидев, что она не одна, громко вскрикнула. В своей растерянности она не сразу узнала молодую женщину, приставленную к ней Ла Портом. -- О, не бойтесь, ваше величество! -- воскликнула молодая женщина, ломая руки и плача при виде отчаяния своей повелительницы. -- Я предана вашему величеству душой и телом, и, как ни далека я от вас, как ни ничтожно мое звание, мне кажется, что я придумала, как вызволить ваше величество из беды. -- Вы! О, небо! Вы! -- вскричала королева. -- Но взгляните мне в глаза. Меня окружают предатели. Могу ли я довериться вам? -- Ваше величество, -- воскликнула молодая женщина, падая на колени, -- клянусь моей душой, я готова умереть за ваше величество. Этот крик вырвался из самой глубины сердца и не оставлял никаких сомнений в его искренности. -- Да, -- продолжала г-жа Бонасье, -- да, здесь есть предатели. Но именем Пресвятой Девы клянусь, что нет человека, более преданного вашему величеству, чем я! Эти подвески, о которых спрашивал король... вы отдали их герцогу Бекингэму, не правда ли? Эти подвески лежали в шкатулке розового дерева, которую он унес с собою? Или я ошибаюсь, или не то говорю? -- О, Боже, Боже! -- шептала королева, у которой зубы стучали от страха. -- Так вот, -- продолжала г-жа Бонасье, -- эти подвески надо вернуть. -- Да, конечно, надо. Но как, как это сделать? -- вскричала королева. -- Надо послать кого-нибудь к герцогу. -- Но кого? Кого? Кому можно довериться? -- Положитесь на меня, ваше величество. Окажите мне эту честь, моя королева, и я найду гонца! -- Но придется написать! -- Это необходимо. Хоть два слова, начертанные рукою вашего величества, и ваша личная печать. -- Но эти два слова -- это мой приговор, развод, ссылка... -- Да, если они попадут в руки негодяя. Но я ручаюсь, что эти строки будут переданы по назначению. -- О, Господи! Мне приходится вверить вам мою жизнь, честь, мое доброе имя! -- Да, сударыня, придется. И я спасу вас. -- Но как? Объясните мне, по крайней мере! -- Моего мужа дня два или три назад освободили. Я еще не успела повидаться с ним. Это простой, добрый человек, одинаково чуждый и ненависти и любви. Он сделает все, что я захочу. Он отправится в путь, не зная, что он везет, и он передаст письмо вашего величества, не зная, что оно от вашего величества, по адресу, который будет ему указан. Королева в горячем порыве сжала обе руки молодой женщины, глядя на нее так, словно желала прочесть все таившееся в глубине ее сердца. Но, видя в ее прекрасных глазах только искренность, она нежно поцеловала ее. -- Сделай это, -- воскликнула она, -- и ты спасешь мою жизнь, спасешь мою честь! -- О, не преувеличивайте услуги, которую я имею счастье оказать вам! Мне нечего спасать: ведь ваше величество -- просто жертва гнусных происков. -- Это правда, дитя мое, -- проговорила королева. -- И ты не ошибаешься. -- Так дайте мне письмо, ваше величество. Время не терпит. Королева подбежала к маленькому столику, на котором находились чернила, бумага и перья; она набросала две строчки, запечатала письмо своей печатью и протянула его г-же Бонасье. -- Да, -- сказала королева, -- но мы забыли об одной очень важной вещи. -- О какой? -- О деньгах. Госпожа Бонасье покраснела. -- Да, правда, -- проговорила она. -- И я должна признаться, что мой муж... -- У твоего мужа денег нет? Ты это хотела сказать? -- Нет, деньги у него есть. Он очень скуп -- это его главный порок. Но пусть ваше величество не беспокоится, мы придумаем способ... -- Дело в том, что и у меня нет денег, -- промолвила королева. (Тех, кто прочтет мемуары г-жи де Моттвиль, не удивит этот ответ.) -- Но погоди... Анна Австрийская подошла к своей шкатулке. -- Возьми этот перстень, -- сказала она. -- Говорят, что он стоит очень дорого. Мне подарил его мой брат, испанский король. Он принадлежит лично мне, и я могу располагать им. Возьми это кольцо, обрати его в деньги, и пусть твой муж едет. -- Через час ваше желание будет исполнено. -- Ты видишь адрес, -- прошептала королева так тихо, что с трудом можно было разобрать слова: -- "Милорду герцогу Бекингэму, Лондон". -- Письмо будет передано ему в руки. -- Великодушное дитя! -- воскликнула королева. Госпожа Бонасье поцеловала королеве руку, спрятала письмо за корсаж и унеслась, легкая, как птица. Десять минут спустя она уже была дома. Она и в самом деле, как говорила королеве, не видела еще мужа после его освобождения. Не знала она и о перемене, происшедшей в его отношении к кардиналу, перемене, которой особенно способствовали два или три посещения графа Рошфора, ставшего ближайшим другом Бонасье. Граф без особого труда заставил его поверить, что похищение его жены было совершено без всякого дурного умысла и являлось исключительно мерой политической предосторожности. Она застала г-на Бонасье одного: бедняга с трудом наводил порядок в доме. Мебель оказалась почти вся поломанной, шкафы -- почти пустыми: правосудие, по-видимому, не принадлежит к тем трем вещам, о которых царь Соломон говорит, что они не оставляют после себя следа. Что до служанки, то она сбежала тотчас же после ареста своего хозяина. Бедная девушка была так перепугана, что шла, не останавливаясь, от Парижа до самой своей родины -- Бургундии. Почтенный галантерейщик сразу по прибытии домой уведомил жену о своем благополучном возвращении, и жена ответила поздравлением и сообщила, что воспользуется первой свободной минутой, которую ей удастся урвать от своих обязанностей, чтобы повидаться со своим супругом. Этой первой минуты пришлось дожидаться целых пять дней, что при других обстоятельствах показалось бы г-ну Бонасье слишком долгим сроком. Но разговор с кардиналом и посещения графа Рошфора доставляли ему богатую пищу для размышлений, а, как известно, ничто так не сокращает время, как размышления. К тому же размышления Бонасье были самого радужного свойства. Рошфор называл его своим другом, своим любезным Бонасье и не переставал уверять его, что кардинал самого лучшего мнения о нем. Галантерейщик уже видел себя на пути к богатству и почестям. Госпожа Бонасье тоже много размышляла за это время, но, нужно признаться, думы ее были чужды честолюбия. Помимо воли, мысли ее постоянно возвращались к красивому и смелому юноше, влюбленному, по-видимому, столь страстно. Выйдя в восемнадцать лет замуж за г-на Бонасье, живя постоянно среди приятелей своего мужа, неспособных внушить какое-либо чувство молодой женщине с душой более возвышенной, чем можно было ожидать у женщины ее положения, г-жа Бонасье не поддавалась дешевым соблазнам. Но дворянское звание в те годы, больше чем когда-либо, производило сильное впечатление на обыкновенных горожан, а д'Артаньян был дворянин. Кроме того, он носил форму гвардейца, которая, после формы мушкетера, выше всего ценилась дамами. Он был, повторяем, красив, молод и предприимчив. Он говорил о любви как человек влюбленный и жаждущий завоевать любовь. Всего этого было достаточно, чтобы вскружить двадцатипятилетнюю головку, а г-жа Бонасье как раз достигла этой счастливой поры жизни. Оба супруга поэтому, хотя и не виделись целую неделю -- а за эту неделю ими были пережиты значительные события, -- встретились поглощенные каждый своими мыслями. Г-н Бонасье проявил все же искреннюю радость и с распростертыми объятиями пошел навстречу своей жене. Госпожа Бонасье подставила ему лоб для поцелуя. -- Нам нужно поговорить, -- сказала она. -- О чем же? -- с удивлением спросил Бонасье. |
|