В категории материалов: 199
Показано материалов: 41-45 |
Страницы: « 1 2 ... 7 8 9 10 11 ... 39 40 » |
|
И Мирабо, покачав головой, проворно поднес руку к глазам.
Жильбер с удивлением увидел, что он утирает слезу.
- Да что с вами, граф? - спросил он.
- Со мной? Ничего! - отвечал Мирабо. - Знаете ли вы, что новенького в Национальном собрании, у кордельеров и якобинцев? Не источил ли Робеспьер новую речь? Не вытошнило ли Марата очередным памфлетом?
- Как давно вы ели? - спросил Жильбер.
- Не ел с двух часов дня.
- В таком случае отправляйтесь-ка в ванну, дорогой граф.
- И в самом деле, право, вы подали мне превосходную мысль, доктор.
Жан, ванну.
- Сюда, ваше сиятельство?
- Нет, нет, рядом, в туалетную комнату.
Через десять минут Мирабо принимал ванну, а Тайч, как обычно, пошел проводить Жильбера.
Мирабо приподнялся в ванне и проводил доктора взглядом; потом, потеряв его из виду, он прислушался к его шагам; потом замер и дождался, пока не услышал, как открылась и вновь закрылась дверь особняка.
Затем он яростно позвонил.
- Жан, - сказал он, - велите накрыть стол у меня в спальне и ступайте к Оливе, спросите, не соблаговолит ли она отужинать вместе со мной.
Когда лакей уже выходил, Мирабо крикнул ему вслед:
- А главное, цветы, цветы! Я обожаю цветы.
В четыре часа утра доктора Жильбера разбудил неистовый звон колокольчика.
- Ох, - проговорил он, соскочив с кровати, - чует мое сердце, что господину де Мирабо стало хуже!
Доктор не ошибся. Приказав накрыть ужин и украсить стол цветами, Мирабо отослал Жана и приказал Тайчу идти спать.
Потом он затворил все двери, кроме той, что вела к незнакомке, которую старый слуга назвал его злым гением.
Но оба слуги и не думали ложиться; Жан, правда, хоть и был помоложе, прикорнул в кресле в передней.
Тайч не сомкнул глаз.
Без четверти четыре неистово зазвонил колокольчик. Оба кинулись в спальню к Мирабо.
Двери в нее были закрыты.
Тогда они догадались пойти в обход через покои незнакомки и проникли в спальню.
Мирабо, упав навзничь и почти без сознания, крепко сжимал в объятиях эту женщину, несомненно с умыслом, чтобы она не могла позвать на помощь, а она, не помня себя от ужаса, звонила в колокольчик на столе, потому что не могла добраться до другого колокольчика, стоявшего на камине.
Заметив обоих слуг, она стала взывать о помощи, не только для Мирабо, но и для себя: Мирабо в своих конвульсиях душил ее.
Казалось, переодетая смерть хочет увлечь ее за собой в могилу.
Соединив усилия, оба слуги разжали руки умирающего, Мирабо простерся в кресле, а женщина в слезах вернулась в свои покои.
Тогда Жан бросился за доктором Жильбером, а Тайч попытался подать своему господину первую помощь.
Жильбер не стал тратить время на то, чтобы запрячь лошадей или подогнать карету. От улицы Сент-Оноре до Шоссе-д'Антен было недалеко, он поспешил вслед за Жаном и за десять минут добрался до особняка Мирабо.
Тайч ждал внизу, в вестибюле.
- Ну, друг мой, что у вас стряслось? - спросил Жильбер.
- Ах, сударь, - сказал старый слуга, - все эта женщина, опять эта женщина, да еще проклятые цветы; вот увидите, вот увидите!
В этот миг послышалось рыдание. Жильбер стремительно взбежал по лестнице; когда он уже был на верхней ступеньке, дверь, соседняя с дверью Мирабо, отворилась, показалась женщина в белом пеньюаре и бросилась в ноги врачу.
- Жильбер, Жильбер, - простонала она, цепляясь обеими руками за его грудь, - во имя неба, спасите его!
- Николь! - вскричал Жильбер. - Николь! Так это были вы, несчастная!
- Спасите его! Спасите его! - взывала Николь.
На мгновение Жильбер застыл, пронзенный ужасной мыслью.
- Вот как! - прошептал он, - Босир торговал памфлетами, направленными против него, Николь - его любовница! Да, он и в самом деле погиб, потому что за всем этим стоит Калиостро.
И он поспешил в покои Мирабо, хорошо понимая, что нельзя терять ни минуты.
Глава 14
ДА ЗДРАВСТВУЕТ МИРАБО!
Мирабо лежал в постели: он пришел в сознание. Здесь же были остатки ужина, тарелки, цветы - улики не менее красноречивые, чем остатки яда на дне бокала у постели самоубийцы.
Жильбер быстро подошел к нему и, видя его, вздохнул с облегчением.
- А, - выговорил он, - дело все же не так плохо, как я опасался.
Мирабо улыбнулся.
- Вы полагаете, доктор? - произнес он.
И покачал головой с видом человека, знающего о своем состоянии не меньше врача, который подчас хочет обмануться сам, чтобы лучше обманывать других.
На сей раз Жильбер не обратил внимания на внешние симптомы болезни.
Он пощупал пульс: пульс был быстрый и возбужденный. Он посмотрел язык: язык был обложенный и желтый; он осведомился об ощущениях в голове больного: голова была тяжелая и болела.
По нижним конечностям начинал распространяться холод.
Внезапно начались такие же спазмы, как два дня назад; они сводили Мирабо лопатки, ключицы и диафрагму. Пульс, и раньше быстрый и возбужденный, стал перемежающимся и судорожным.
Жильбер прописал те же отвлекающие средства, что вызвали облегчение в прошлый раз.
К несчастью, больной или не в силах был терпеть это мучительное лечение, или не желал исцеляться, но спустя четверть часа он стал жаловаться на такие невыносимые боли в местах припарок, что пришлось их снять.
И начавшееся было улучшение сразу сошло на нет.
Мы не собираемся прослеживать во всех подробностях все фазы этого страшного недуга; скажем лишь, что наутро по городу распространился слух о нем, и на сей раз вести были более тревожные, чем накануне.
Болезнь вернулась, говорили люди, и грозит свести больного в могилу.
Вот тут-то и появился случай оценить ту огромную роль, которую может играть один человек в жизни нации.
Весь Париж взволновался, как в те дни, когда жизням отдельных людей и всего населения в целом угрожает тяжкое общественное бедствие. Весь день, как и накануне, улица оставалась перегорожена, и на ней стояли на часах простые люди, чтобы стук карет не беспокоил больного. Кучки людей, собираясь под окнами, постоянно требовали известий; сводки о состоянии больного тут же распространялись с улицы Шоссе-д'Антен по всему Парижу.
Дверь осаждала толпа граждан всех сословий, всех политических убеждений, словно все партии, в какой бы вражде они ни состояли одна с другой, несли в лице Мирабо значительную утрату. |
|
- О ваше сиятельство, - сказал он, - если бы только вы сами хотели жить!
И он вышел.
- Черт побери! - сказал Мирабо, глядя ему вслед, - это как раз самое трудное.
В десять часов Мирабо встал и оделся не без легкого щегольства. Жан причесал его и побрил, затем придвинул для него кресло к окну.
Из этого окна была видна улица.
При каждом стуке молотка, при каждом дребезжании колокольчика из дома напротив можно было бы разглядеть, как из-за шторы показывается его встревоженное лицо и пронзительный взгляд устремляется на улицу; затем штора падала, но снова приподымалась на следующий звон колокольчика, на следующий стук молотка.
В два часа Тайч поднялся наверх в сопровождении какого-то лакея.
Сердце Мирабо бешено забилось; лакей был без ливреи.
Мирабо сразу же предположил, что это бесцветное существо явилось от королевы, а одето таким образом для того, чтобы не компрометировать особу, его пославшую.
Мирабо заблуждался.
- Это от господина доктора Жильбера, - сказал Тайч.
- А... - проронил Мирабо, побледнев, словно ему было двадцать лет и вместо посланца от г-жи де Монье он увидел курьера ее дяди бальи.
- Сударь, - сказал Тайч, - этот человек от господина доктора Жильбера и имеет к вам письмо от него, поэтому я позволил себе сделать для него исключение из общего правила.
- И хорошо поступили, - сказал граф.
Потом он обратился к лакею:
- Письмо?
Гонец держал письмо в руках и немедля подал его графу.
Мирабо развернул его; оно состояло всего из нескольких слов:
Подайте о себе весточку. Буду у вас в одиннадцать вечера. Надеюсь сразу же услыхать от Вас, что я был прав, а Вы заблуждались.
- Скажи своему господину, что застал меня на ногах и что я жду его нынче вечером, - сказал Мирабо лакею. И, обратившись к Тайчу, добавил: Пускай этот парень уйдет от нас довольный.
Тайч сделал знак, что понял, и увел бесцветного посланца.
Шел час за часом. Колокольчик то и дело звонил, а молоток стучал. У Мирабо перебывал весь Париж. На улицах толпились кучки простых людей, которые, узнав новости, отличавшиеся от тех, что сообщали газеты, не желали верить на слово обнадеживающим сводкам Тайча и заставляли проезжавшие кареты сворачивать, чтобы стук колес не беспокоил прославленного больного.
Около пяти часов Тайч счел за благо еще раз подняться в спальню к Мирабо и рассказать ему об этом.
- Ах, - сказал Мирабо, - увидав тебя, мой бедный Тайч, я уж было подумал, что у тебя есть для меня новости получше.
- Новости получше? - удивился Тайч. - Не представляю себе, какие новости могут быть лучше подобных свидетельств любви.
- Ты прав, Тайч, - отвечал Мирабо, - а я неблагодарная тварь.
И как только за Тайчем затворилась дверь, Мирабо открыл окно.
Он вышел на балкон и в знак благодарности помахал рукой славным людям, которые встали у дома на часах, охраняя его покой.
Те узнали его, и по улице Шоссе-д'Антен из конца в конец прогремели крики: "Да здравствует Мирабо!."
О чем думал Мирабо, пока ему воздавали эти неожиданные почести, которые при других обстоятельствах заставили бы его сердце дрогнуть от радости?
Он думал о высокомерной женщине, которой нет до него дела, и глаза его рыскали вокруг толпившихся перед домом людей в поисках лакея в голубой ливрее, идущего со стороны бульваров.
Он вернулся в комнату с тяжелым сердцем. Начинало темнеть, а он так ничего и не увидел.
Вечер прошел так же, как день. Нетерпение Мирабо сменилось угрюмой горечью. Его отчаявшееся сердце уже не рвалось навстречу колокольчику и молотку. С печатью угрюмой горечи на лице он по-прежнему ждал знака внимания, который был ему обещан, но так и не был им получен.
В одиннадцать дверь отворилась, и Тайч доложил о приходе доктора Жильбера.
Тот вошел улыбаясь. Выражение лица Мирабо его перепугало.
Это лицо с точностью зеркала отражало то, что творилось в его смятенной душе.
Жильбер догадался обо всем.
- Не приезжали? - спросил он.
- Откуда? - осведомился Мирабо.
- Вы прекрасно знаете, что я имею в виду.
- Я? Нисколько, клянусь честью!
- Из дворца от ее имени... от имени королевы?
- Ничего подобного, дорогой доктор; никто не приезжал.
- Не может быть! - вырвалось у Жильбера.
Мирабо пожал плечами.
- Наивный человеколюбец! - изрек он.
Потом, судорожным движением схватив Жильбера за руку, он спросил:
- Хотите, я расскажу вам, что вы сегодня делали, доктор?
- Я? - отозвался доктор. - Я делал, в сущности, все то же, что и в другие дни.
- Нет, потому что в другие дни вы не ездите во дворец, а сегодня вы там побывали; нет, потому что в другие дни вы не видитесь с королевой, а сегодня вы с ней встречались; нет, потому что в другие дни вы не позволяете себе давать ей советы, а сегодня вы подали ей совет.
- Полноте! - промолвил Жильбер.
- Поверьте, любезный доктор, я вижу все, что делалось, и слышу все, что говорилось, словно я сам там был.
- Ну и что же, господин ясновидящий, что делалось и что говорилось?
- Сегодня в час дня вы явились в Тюильри; вы испросили разрешения поговорить с королевой; вы с ней поговорили; вы сказали ей, что состояние мое ухудшается и она сделает верный шаг как королева и как женщина, если пошлет справиться о моем здоровье, если не из беспокойства, то хотя бы из расчета. Она стала с вами спорить, а потом как будто согласилась с вашими доводами; она спровадила вас, пообещав, что пошлет ко мне; вас это очень обрадовало и успокоило, потому что вы доверились королевскому слову, а она и не подумала отказаться от своей надменности и язвительности; она посмеялась над вашим легковерием, не допускающим мысли, что королевское слово ни к чему не обязывает... Ну, начистоту, - сказал Мирабо, в упор глядя на Жильбера, - так все и было, доктор?
- Правду сказать, - признался Жильбер, - будь вы там, вы и то не могли бы все увидеть и услышать точнее, чем теперь.
- Неповоротливые! - с горечь проговорил Мирабо. - Я же говорил вам, что они ничего не умеют делать вовремя... Сегодня человек в королевской ливрее, входящий в мой дом, посреди всей этой толпы, кричащей: "Да здравствует Мирабо!. - перед моей дверью и под моими окнами, прибавил бы им популярности на год вперед. |
|
Тогда якобинцы, эти глупцы, поклялись меня убить! Эти люди - Дюпорт, Ламет, Барнав - не понимают, что, если они меня убьют, диктатором их шайки станет Робеспьер. Им бы следовало беречь меня как зеницу ока, а они раздавили меня своим идиотским большинством голосов; они заставили меня проливать кровавый пот; они заставили меня испить до дна чашу горечи; они увенчали меня терновым венцом, вложили мне в руку трость и, наконец, распяли! Я счастлив, что претерпел муки, подобно Христу, за дело человечности... Трехцветное знамя! Как же они не видят, что это их единственное прибежище? Что, если они прилюдно, с открытым сердцем воссядут под сенью трехцветного знамени, эта сень еще, быть может, и спасет их? Но королева не желает спасения, она желает мести; любая благоразумная мысль для нее нестерпима. Единственное средство, которое я советую, потому что оно еще может возыметь действие, вызывает у нее наибольшее отвращение: оно состоит в том, чтобы соблюдать умеренность, быть справедливой и по мере возможности не совершать промахов. Я хотел одновременно спасти монархию и свободу - неблагодарная борьба, и веду ее я один, всеми покинутый, и против кого? Если бы против людей - это бы еще ничего, против тигров - это бы тоже ничего, против львов - ничего, но я сражаюсь со стихией, с морем, с набегающей волной, с наводнением! Вчера вода доходила мне до щиколоток, сегодня уже по колено, завтра поднимется до пояса, послезавтра захлестнет с головой... Вот смотрите, доктор, мне следует быть с вами откровенным. Сперва меня охватило уныние, потом отвращение. Я мечтал о роли третейского судьи между революцией и монархией.
Я думал, что смогу приобрести влияние на королеву как мужчина; думал, что, если когда-нибудь она неосторожно пустится вброд через реку и поскользнется, я по-мужски брошусь в воду и спасу ее. Но нет, никто и не думал, доктор, всерьез пользоваться моей помощью; меня хотели просто ославить, лишить народного признания, погубить, уничтожить, обессилить, обескровить. И вот теперь, доктор, я скажу вам, что бы мне следовало сделать: умереть вовремя - это было бы для меня лучше всего; а главное проиграть красиво, как античный атлет, с непринужденностью подставить шею и достойно испустить последний вздох.
И Мирабо, вновь распростершись в шезлонге, яростно укусил подушку.
Теперь Жильбер знал то, что хотел: он знал, от чего зависит жизнь и смерть Мирабо.
- Граф, - спросил он, - что бы вы сказали, если бы завтра король прислал справиться о вашем здоровье?
Больной передернул плечами, словно говоря: "Мне это было бы безразлично!."
- Король... или королева, добавил Жильбер.
- А что? - И Мирабо приподнялся в шезлонге.
- Я говорю, король или королева, - повторил Жильбер.
Мирабо приподнялся, опершись на руки, похожий на присевшего перед прыжком льва, и устремил на Жильбера взгляд, пытаясь проникнуть в самую глубину его сердца.
- Она этого не сделает, - сказал он.
- А если все-таки сделает?
- Вы думаете, - произнес Мирабо, - что она опустится так низко?
- Я ничего не думаю, я только предполагаю, строю домыслы.
- Ладно, - сказал Мирабо, - я подожду до завтрашнего вечера.
- Что вы хотите сказать?
- Понимайте мои слова в их прямом смысле, доктор, и не усматривайте в них ничего, кроме того, что сказано. Я подожду до завтрашнего вечера.
- А что завтра вечером?
- Ну что ж, завтра вечером, если она пришлет, доктор... если, например, придет господин Вебер, тогда вы правы, а я ошибался. Но если, напротив, он не придет, ну, тогда... тогда, значит, вы ошиблись, доктор, а я был прав.
- Ладно, в таком случае до завтрашнего вечера. А покуда, любезный Демосфен, спокойствие, отдых и никаких волнений.
- Я не встану с шезлонга.
- А этот шарф?
Жильбер указал пальцем на предмет, который первым делом привлек его внимание в этой комнате, Мирабо улыбнулся.
- Слово чести! - сказал он.
- Ладно, - отозвался Жильбер, - постарайтесь провести спокойную ночь, и я за вас ручаюсь.
И он вышел.
У дверей его ждал Тайч.
- Ну что ж, дружище Тайч, твоему хозяину лучше, - сказал доктор.
Старый слуга уныло покачал головой.
- Как! - удивился Жильбер. - Ты сомневаешься в моих словах?
- Я сомневаюсь во всем, господин доктор, пока рядом с ним остается его злой гений.
И он со вздохом пропустил Жильбера на узкую лестницу.
В углу лестничной площадки Жильбер увидел какую-то тень, которая ждала, прячась под вуалью.
Заметив его, эта тень негромко вскрикнула и юркнула в дверь, которая оставалась полуоткрытой, чтобы облегчить ей путь к отступлению, похожему на бегство.
- Что это за женщина? - спросил Жильбер.
- Это она, - ответил Тайч.
- Кто - она?
- Женщина, которая похожа на королеву.
Жильбер второй раз испытал потрясение, услыхав одну и ту же фразу; он сделал было два шага вперед, словно решив преследовать этот призрак, но остановился и прошептал:
- Не может быть!
И продолжил свой путь, оставив старого слугу в отчаянии оттого, что доктор, такой ученый человек, не попытался изгнать этого демона, которого Тайч искренне считал посланцем преисподней.
Мирабо провел ночь довольно спокойно. На другой день спозаранку он кликнул Тайча и велел отворить окна, чтобы подышать утренним воздухом.
Старого слугу беспокоило только одно - что его господин, казалось, снедаем лихорадочным нетерпением.
Когда в ответ на его вопрос Тайч сказал, что времени еще только восемь часов, Мирабо отказался этому верить и потребовал, чтобы принесли часы.
Он положил эти часы на столик рядом с собой.
- Тайч, - сказал он старому слуге, - побудьте сегодня внизу вместо Жана, а он пускай заменит вас при мне.
- О Господи! - всполошился Тайч. - Неужто я имел несчастье не угодить вашему сиятельству?
- Напротив, мой милый Тайч, - растроганно сказал Мирабо, - я хочу определить тебя на сегодня в привратники именно потому, что ни на кого, кроме тебя, не могу положиться. Всем, кто будет справляться о моем здоровье, отвечай, что мне лучше, но я еще не принимаю; и только если приедут от... - Мирабо промолчал, потом решился:
- Только если приедут из дворца, если приедут из Тюильри, ты впустишь посланца, слышишь? Под любым предлогом не отпускай его, покуда я с ним не поговорю. Видишь, мой милый Тайч, удаляя тебя, я возвышаю тебя до ранга наперсника.
Тайч взял руку Мирабо и поцеловал. |
|
Глава 13
ЧТО СКАЗАЛ КОРОЛЬ И ЧТО СКАЗАЛА КОРОЛЕВА
Жильбер самым добросовестным образом исполнил двойное обещание, данное Мирабо.
Вернувшись в Париж, он повстречал Камила Демулена, живую газету, воплощение журналистики того времени.
Он сообщил ему о болезни Мирабо, намеренно сгустив краски относительно теперешнего состояния больного. Затем он отправился в Тюильри и о том же рассказал королю.
Король удовольствовался замечанием:
- Ах, бедный граф! И что же, он потерял аппетит?
- Да, государь, - ответил Жильбер.
- Тогда дело серьезное, - изрек король.
И заговорил о другом.
Выйдя от короля, Жильбер заглянул к королеве и повторил ей то же, что и королю. Лоб высокомерной дочери Марии Терезии собрался в складки.
- Почему, - сказала она, - эта болезнь не приключилась с ним в тот день, когда он произносил свою прекрасную речь о трехцветном знамени?
Потом, словно раскаявшись в том, что при Жильбере не удержалась от замечания, выдающего всю ее ненависть к этому символу французской нации, она добавила:
- Тем не менее, если его недомогание усилится, это будет большим несчастьем для Франции и всех нас.
- По-моему, я имел честь сообщить вашему величеству, что это не просто недомогание, это серьезная болезнь, - повторил Жильбер.
- Но вы с нею справитесь, доктор, - подхватила королева.
- Сделаю все от меня зависящее, государыня, но ручаться не могу.
- Доктор, - сказала королева, - вы будете сообщать мне, как себя чувствует господин де Мирабо, слышите? Я на вас рассчитываю.
И она заговорила о другом.
Вечером в означенный час Жильбер поднимался по лестнице особнячка Мирабо.
Мирабо ждал его, возлежа в шезлонге; но сперва Жильбера попросили немного подождать в гостиной под предлогом того, что следует предупредить графа о его приезде; поэтому Жильбер успел осмотреться и глаза его остановились на белом кашемировом шарфе, забытом в одном из кресел.
Но Мирабо, не то желая отвлечь внимание Жильбера, не то приписывая большую важность вопросу, который должен был последовать за обменом приветствиями, сказал:
- А, это вы! Знаю, что вы уже исполнили часть вашего обещания. В Париже известно, что я болен, и вот уже два часа, как бедному Тайчу приходится каждые десять минут сообщать о моем здоровье друзьям, которые приезжают спросить, не стало ли мне лучше, а быть может, и врагам, которые являются узнать, не стало ли мне хуже. С первой частью все ясно. Теперь скажите, исполнили ли вы вторую?
- Что вы имеете в виду? - с улыбкой спросил Жильбер.
- Сами знаете.
Жильбер пожал плечами в знак несогласия.
- Вы были в Тюильри?
- Был.
- Видели короля?
- Видел.
- А королеву?
- Тоже.
- И сообщили им, что скоро они от меня избавятся?
- Во всяком случае, сообщил, что вы больны.
- И что они сказали?
- Король осведомился, не потеряли ли вы аппетита.
- А когда вы подтвердили что так оно и есть?
- От души посочувствовал вам.
- Добрый король! В день моей смерти он скажет друзьям, как Леонид:
"Нынче я ужинаю у Плутона." А что же королева?
- Королева посочувствовала вам и с интересом о вас расспросила.
- В каких выражениях, доктор? - спросил Мирабо, придававший, по-видимому, большое значение ответу Жильбера.
- В очень благожелательных.
- Вы дали мне слово, что повторите буквально все, что она вам скажет.
- Но я не могу вспомнить все буквально.
- Доктор, вы все прекрасно помните.
- Клянусь вам...
- Доктор, вы обещали; неужели вам хочется, чтобы я считал вас человеком, который не держит слова?
- Как вы требовательны, граф!
- Да, я таков.
- Вы настаиваете на том, чтобы я воспроизвел вам все, что сказала королева?
- Слово в слово.
- Ну хорошо же, она сказала, что лучше бы эта бо-лезнь приключилась с вами утром того дня, когда вы с трибуны защищали трехцветное знамя.
Жильберу хотелось оценить, какое влияние на Мирабо оказывает королева.
Тот так и привскочил в своем шезлонге, словно прикоснувшись к вольтовой дуге.
- Как неблагодарны короли! - прошептал он. - Этой речи ей хватило, чтобы забыть о двадцати четырех миллионах, полученных по цивильному листу королем, и еще четырех, составляющих ее часть. Так, значит, эта женщина не знает, так, значит, этой королеве неведомо, что мне для этого пришлось вновь завоевывать популярность, которой я лишился из-за нее же!
Так, значит, она уже не помнит, что я предложил Франции отсрочку авиньонского собрания, чтобы поддержать короля, терзавшегося угрызениями совести из-за религии! Какая ошибка! Значит, она уже не помнит, что, когда я председательствовал в Якобинском клубе, все три месяца, что длилось мое председательство, стоившее мне десяти лет жизни, я защищал закон о составе национальной гвардии, ограниченном активными гражданами!
Опять ошибка! Значит, она уже не помнит, что, когда в Собрании обсуждали проект закона о присяге священнослужителей, я потребовал, чтобы для духовников, принимающих исповеди, присяга была сокращена! Опять ошибка! О, эти ошибки! Эти ошибки! Я заплатил за них сполна, - продолжал Мирабо, а между тем погубили меня вовсе не эти ошибки: бывают такие времена, когда никакие промахи не приводят к падению. Однажды я выступил на защиту дела правосудия, дела гуманности, хотя это также было ради королевского семейства: пошли нападки на бегство теток короля; кто-то предложил принять закон против эмиграции. "Если вы примете закон против эмигрантов, - вскричал я, - клянусь, что никогда не подчинюсь ему!.. И проект этого закона был единодушно отвергнут. И вот то, чего не могли совершить мои неудачи, совершил мой триумф. Меня назвали диктатором, меня вынесла на трибуну волна ярости - для оратора ничего не может быть хуже этого. Я восторжествовал во второй раз, но мне пришлось обрушиться на якобинцев. |
|
Жильбер, не отвечая, сразу же приступил к операции, и вскоре, после мгновенной заминки, из ноги больного хлынула темная густая кровь.
Тут же пришло облегчение.
- Ах, черт возьми! - сказал Мирабо, переводя дух. - Воистину, вы, доктор, великий человек.
- А вы великий безумец, граф, коль скоро ради нескольких часов мнимых удовольствий подвергаете такому риску жизнь, которая не имеет цены для ваших друзей и для Франции.
Мирабо печально, почти насмешливо улыбнулся.
- Полноте, милый доктор, - возразил он, - у вас преувеличенные представления о ценности моей особы для друзей и Франции.
- Клянусь честью, - усмехнулся Жильбер, - великие люди всегда жалуются на неблагодарность окружающих, а на самом деле сами они неблагодарны.
Заболейте вы всерьез, и завтра весь Париж сбежится под ваши окна; умрите послезавтра, и вся Франция пойдет за вашим гробом.
- Однако же вы говорите мне весьма утешительные вещи, - со смехом сказал Мирабо.
- Я говорю вам это именно потому, что вы имеете возможность увидеть первое, не рискуя вторым; и в самом деле, для поднятия духа вам нужны убедительные подтверждения вашей популярности. Дайте мне через два часа увезти вас в Париж, на первом же углу улицы сказать рассыльному, что вы больны, и увидите, что будет.
- Вы полагаете, что меня можно перевезти в Париж?
- Да, нынче же... Что вы чувствуете?
- Дышать стало свободнее, в голове прояснилось, туман перед глазами рассеивается... Боли в кишечнике по-прежнему не отпускают.
- Ну, этому могут помочь припарки, дорогой граф, кровопускание свое дело сделало, теперь очередь за припарками. Смотрите-ка, а вот и Тайч.
И в самом деле, вошел Тайч с требуемыми снадобьями. Через четверть часа наступило предсказанное доктором улучшение.
- Теперь, - сказал Жильбер, - я дам вам час отдохнуть, а потом увезу.
- Доктор, - со смехом возразил Мирабо, - быть может, вы мне все же позволите уехать не сейчас, а вечером и пригласить вас в мой особняк на Шоссе-д'Антен к одиннадцати часам?
Жильбер посмотрел на Мирабо.
Больной понял, что врач разгадал причину этой задержки.
- Что вы хотите! - признался Мирабо. - Ко мне должны прийти.
- Дорогой граф, - отвечал Жильбер, - в столовой я видел много цветов на столе. Значит, вчера у вас был не простой ужин с друзьями.
- Вы же знаете, что я не могу без цветов: я на них помешан.
- Да, но не только на них, граф!
- Еще бы! Коль скоро мне необходимы цветы, приходится терпеть и все последствия этой потребности.
- Граф, граф, вы себя убьете! - произнес Жильбер.
- Признайте по крайней мере, доктор, что это будет чарующее самоубийство.
- Граф, я сегодня без вас не уеду.
- Доктор, я дал слово: не хотите же вы, чтобы я его нарушил.
- Нынче вечером вы будете в Париже?
- Я сказал, что буду ждать вас в одиннадцать в моем особнячке на улице Шоссе д'Антен. Вы его уже видели?
- Нет еще.
- Я купил его у Жюли, жены Тальма... Право, доктор, я чувствую себя прекрасно.
- Если я правильно понял, вы меня гоните.
- О чем вы, доктор!
- И в сущности, вы правы. У меня сегодня дежурство в Тюильри.
- Вот как! Вы увидите королеву? - помрачнев, сказал Мирабо.
- Вполне вероятно. Вы хотите что-нибудь ей передать?
Мирабо горько улыбнулся.
- На подобную дерзость я не осмелился бы, доктор; даже не говорите ей, что вы меня видели.
- Почему же?
- Потому что она спросит вас, спас ли я монархию, как обещал, и вам придется отвечать ей, что не спас; хотя, в сущности - с нервным смешком добавил Мирабо, - ее вины в этом столько же, сколько моей.
- Вы не хотите, чтобы я ей сказал, что избыток работы и парламентская борьба вас убивают?
Мирабо на мгновение задумался.
- Да, - отвечал он, - скажите ей это; если хотите, можете даже преувеличить мою болезнь.
- Почему?
- Просто так, ради любопытства... Мне хочется кое в чем разобраться.
- Ладно.
- Вы обещаете, доктор?
- Обещаю.
- И передадите мне, что она скажет?
- Слово в слово.
- Хорошо. Прощайте, доктор; безмерно вам благодарен.
И он протянул Жильберу руку.
Жильбер пристально посмотрел на Мирабо, которого, казалось, смутил этот взгляд.
- Кстати, - спросил больной, - что вы мне пропишете перед отъездом?
- Ну, скажем, теплое питье, - отвечал Жильбер, - разжижающее кровь, цикорий или огуречник, строгую диету, а главное...
- Главное?."
- Никакой сиделки младше пятидесяти лет. Вы понимаете, граф?
- Доктор, - со смехом возразил Мирабо, - скорее я найму двух двадцатипятилетних, чем нарушу ваше предписание!
В дверях Жильбер повстречал Тайча.
У бедняги были слезы на глазах.
- Эх, сударь, зачем вы уезжаете? - проговорил он.
- Я уезжаю, потому что меня прогоняют, мой дорогой Тайч, - со смехом сказал Жильбер.
- И все из-за этой женщины! - прошептал старик. - И все потому, что эта женщина похожа на королеву. А ведь такой выдающийся ум, если верить тому, что о нем говорят... Господи, да уж лучше быть глупцом!
И, придя к такому заключению, он распахнул перед Жильбером дверцу кареты; тот сел в карету, не на шутку обеспокоенный, ломая себе голову над вопросом: что это за женщина, похожая на королеву?
На мгновение он задержал Тайча, словно желая его расспросить, но тут же одумался.
- Что это я затеял? - сказал он себе. - Это секрет не мой, а господина де Мирабо. Кучер, в Париж!
|
|