Приветствую Вас Прохожий | RSS

Романы Александра Дюма


Добро пожаловать на сайт посвященный творчеству Александра Дюма.

Александр Дюма - был своим читателям настоящим отцом (его полное имя – маркиз Александр Дюма Дави де Ла Пайетри)  родился в 1802 году, и умер в 1870 году. Он был очень выдающийся французский писатель, драматург, поэт, романист, сказочник, журналист, биограф и очень выдающийся и знаменитый человек, родился 24 июля 1802 года,  в родном городе Вилле-Котре, который находится недалеко от Парижа.

Жизнь Дюма была полна интересных приключений, так же как и в жизни персонажей его произведений: сотни молодых любовниц, постоянные путешествия, пятеро внебрачных детей , преимущественно актрис (это только  самые признанные; cкорее всего, число его писаний намного больше), огромные гонорары и ещё очень огромные траты, которые и привели Дюма в конце концов к разорению.

Александр Дюма навсегда покинул своих читателей 5 декабря 1870 года, успев написать и выпустить более 600 томов произведений разных жанров – поразительная, непревзойдённая плодовитость, порождённая трудолюбием и гением.

   
Среда, 25.12.2024, 10:15
Главная » Файлы » Графиня де Шарни » Графиня де Шарни Том 1

В категории материалов: 199
Показано материалов: 186-190
Страницы: « 1 2 ... 36 37 38 39 40 »

 - Надеюсь, что с постелью для графини де Шарни не будет такого недоразумения, как с ее прибором. Ей не забыли приготовить комнату?

     - Государь! - воскликнула Андре. - Как могу я допустить, чтобы вы помнили обо мне в такой суматохе? С меня будет довольно и кресла.

     - Ну нет, - возразил король, - вы и так почти без сна провели прошлую ночь; вам необходимо выспаться; королеве нужны не только собственные силы, но и силы своих друзей.

     Тем временем вернулся выездной лакей, которого посылали с поручением - Господин Вебер, зная о великой милости, которую королева оказывает ее сиятельству, решил, идя навстречу пожеланиям ее величества, предоставить ее сиятельству комнату, смежную с комнатой королевы, - доложил он.

     Королева вздрогнула, подумав, что если для графини нашлась только одна комната, значит, для графа де Шарни вряд ли найдется другое место, кроме как в комнате его супруги.

     Андре заметила, как вздрогнула королева.

     Ни одно из ощущений этих двух женщин не могло ускользнуть от внимания соперницы.

     - На одну ночь, я соглашусь только на одну ночь, ваше величество, - поспешила она успокоить королеву. - Апартаменты вашего величества слишком невелики, чтобы я могла занимать комнату в ущерб королеве; думаю, в дворцовых службах для меня найдется какой-нибудь уголок Королева пролепетала нечто невразумительное.

     - Вы правы, графиня, - отвечал король. - Все это мы обсудим завтра и распорядимся, чтобы вас разместили как можно удобнее Графиня присела в почтительном реверансе и, простившись с королем, королевой и принцессой Елизаветой, вышла вслед за лакеем.

     Провожая ее взглядом, король на минуту замер, поднеся вилку к губам.

     - До чего прелестная женщина! - проговорил он. - Графу де Шарни повезло, что он нашел при дворе подобное сокровище!

     Королева откинулась в кресле, пытаясь скрыть бледность, но не от короля, который и так ничего бы не заметил, а от принцессы Елизаветы, которая могла бы прийти в ужас.

     Королева была в состоянии, близком к обмороку.

 

Глава 6

 

ЧЕТЫРЕ СВЕЧИ

 

     Как только дети были накормлены, королева попросила у короля позволения удалиться в свою комнату.

     - Ну разумеется, ваше величество, - отвечал король, - должно быть, вы очень устали; меня беспокоит, что вы до завтра будете голодны: прикажите приготовить вам какую-нибудь закуску.

     Ничего не ответив, королева вышла, уводя с собой обоих детей.

     Король остался за столом доедать суп. Принцесса Елизавета, преданности которой не могла поколебать прорывавшаяся временами пошлость короля, осталась с ним за столом, предупреждая малейшие его прихоти, на что неспособны были даже прекрасно вымуштрованные лакеи.

     Оказавшись в своей комнате, королева вздохнула с облегчением; она не взяла с собой камеристок, приказав им ждать в Версале ее вызова.

     Она занялась поисками широкого дивана или большого кресла для себя, рассчитывая уложить в свою кровать обоих детей.

     Юный дофин уже спал; едва утолив голод, он сейчас же заснул.

     Наследная принцесса не спала, и если бы это было нужно, она могла бы не спать ночь напролет: принцесса во многом была похожа на королеву.

     Переложив юного принца в кресло, принцесса и королева принялись устраиваться на ночлег.

     Королева подошла к двери и хотела было ее отворить, как вдруг через дверь до нее донесся легкий ним. Она прислушалась и уловила вздох. Королева склонилась к замочной скважине и, заглянув в нее, увидела Андре; та молилась, преклонив колени на низенькой скамеечке.

     Королева на цыпочках отступила, поглядывая на дверь с выражением страдания на лице.

     Против этой двери находилась другая дверь. Королева ее отворила и оказалась в натопленной комнате, освещаемой ночником; в его свете она, задрожав от радости, заметила две свежие постели, белоснежные, словно два священных алтаря.

     Она не сдержалась, на сухие воспаленные глаза навернулись слезы.

     - О, Вебер, Вебер, - прошептала она, - королева сказала королю, что ты заслуживаешь министерского кресла; мать говорит тебе, что ты заслуживаешь гораздо большего!

     Так как маленький дофин уже спал, она решила прежде всего уложить наследную принцессу. Однако принцесса со свойственной ей почтительностью попросила позволения помочь королеве, чтобы та могла как можно скорее лечь в постель.

     Королева печально улыбнулась: ее дочь полагала, что она могла уснуть после такого тоскливого вечера, после столь унизительного дня! Она решила оставить ее в этом заблуждении.

     Итак, сначала они устроили дофина.

     После этого принцесса по своему обыкновению опустилась на колени и стала молиться.

     Королева ждала окончания молитвы.

     - Мне кажется, твоя молитва сегодня длиннее, чем обычно, Тереза, - заметила королева, обращаясь к юной принцессе.

     - Да ведь брат заснул, не помолившись, бедненький! - отвечала принцесса. - А так как каждый вечер он взял за правило молиться за вас и за короля, я прочитала за него его коротенькую молитву после своей, чтобы мы попросили у Бога всего, о чем просили ежевечерне.

     Королева обняла принцессу и прижала ее к груди. Слезы, уже готовые пролиться при виде забот славного Вебера, да еще и согретые набожностью наследной принцессы, брызнули у нее из глаз и потекли по щекам; это были слезы печальные, но лишенные горечи.

     Она оставалась у изголовья принцессы, стоя неподвижно, похожая на ангела Материнства, до той самой минуты, пока не увидела, что юная принцесса закрыла глаза; королева почувствовала, как разжались пальцы, до той поры сжимавшие ее руку в порыве нежной и глубокой дочерней любви.

     Королева заботливо поправила руки дочери, укрыла ее одеялом, чтобы девочка не замерзла, если комната остынет за ночь; затем она едва коснулась губами лба будущей мученицы; поцелуй был легкий, как дуновение ветерка, и нежный, словно сон. Наконец королева вернулась в свою комнату.

     Комната эта была освещена четырехсвечевым канделябром.

     Канделябр стоял на столе.

     Стол был накрыт красным ковром.

     Королева села за стол и уронила голову на крепко сжатые кулаки, ничего не видя перед собою, кроме красного ковра.

     Несколько раз она бессознательно встряхивала головой, пытаясь отвести взгляд от кровавого зрелища; ей казалось, будто ее глаза наливаются кровью, будто в висках невыносимо стучит, будто в ушах стоит неимоверный гул.

     Вся ее жизнь стала проходить перед ней, словно в кровавом тумане.

     Она припомнила, что родилась 2 ноября 1755 года, в день лиссабонского землетрясения, унесшего более пятидесяти тысяч жизней и разрушившего двести церквей.

     Она вспомнила, что комнату в Страсбурге, где она провела свою первую ночь на французской земле, украшал гобелен, на котором было изображено избиение младенцев; в ту ночь в неясном свете ночника ей почудилось, будто из ран младенцев так и хлещет кровь, а лица убийц принимают столь жуткое выражение, что она в ужасе стала звать на помощь и приказала прибежавшим на крики слугам готовиться с рассветом к немедленному отъезду из этого города, оставившего в ее душе столь страшные воспоминания о первой ночи, проведенной ею во Франции.

     Ей вспомнилось, как, продолжая путь в Париж, она остановилась в доме барона де Таверне; там она впервые встретилась с этим мерзавцем Калиостро, который после дела с ожерельем возымел такое страшное влияние на ее судьбу; в Таверне, во время столь памятной для нее остановки, что ей казалось, будто все это произошло только вчера, хотя с тех пор прошло двадцать лет, Калиостро по ее настоянию показал ей в графине с водой нечто совершенно чудовищное: жуткую, не известную доселе машину для умерщвления, а внизу, у подножия этой машины, катилась только что отрубленная голова, и голова эта была ее головой!

     Она припомнила, что когда г-жа Лебрен писала с нее портрет, прелестный портрет молодой женщины, красивой, еще счастливой, она придала королеве, - несомненно, без злого умысла, но это явилось страшным предзнаменованием, - такую же позу, как на портрете ее величества королевы Генриетты Английской, супруги Карла I.

     Она вспомнила, что в тот день, когда она впервые приехала в Версаль, она, выходя из кареты, ступила на черную мраморную плиту во дворе, где теперь на ее глазах пролилось столько крови; раздался оглушительный громовой раскат, последовавший за молнией, прорезавшей небо слева от нее, да такой зловещей, что даже маршал де Ришелье, которого не так-то легко было испугать, покачал головой со словами: «Дурное предзнаменование!» Она припомнила все это, а перед глазами у нее все более сгущалась кровавая пелена.
Графиня де Шарни Том 1 | Просмотров: 277 | Загрузок: 0 | Добавил: Baks | Дата: 04.03.2010 | Комментарии (0)

 - Ты мне не нужен в Ратуше, Вебер, - возразила королева, - а вот в другом месте ты можешь мне очень пригодиться.

     - Где, ваше величество?

     - В Тюильри, дорогой Вебер, в Тюильри, где никто нас не ждет; если ты не приедешь туда раньше нас, у нас не будет там ни постели, ни комнаты, ни даже куска хлеба.

     - Какая прекрасная мысль, ваше величество! - вмешался король.

     Королева разговаривала по-немецки; король понимал немецкую речь, но не мог говорить и потому заговорил по-английски.

     Толпа тоже слышала слова королевы, но никто ничего не понял. Чужая речь, к которой народ испытывал инстинктивное отвращение, вызвала вокруг кареты ропот, готовый перейти в рев; однако в это время в каре образовался проход, в котором и скрылся королевский экипаж.

     Баии, один из трех самых популярных личностей эпохи, тот самый Байи, которого мы уже видели во время первого путешествия короля, когда штыки, ружья и пушечные жерла были скрыты под букетами цветов, словно забытыми в этом втором путешествии, - итак, Байи встречал короля и королеву у подножия импровизированного трона: наспех сработанного, плохо укрепленного, поскрипывавшего под бархатной обивкой, - в полном смысле слова «случайного трона»!

     Мэр Парижа почти слово в слово повторил речь, с которой он обратился к королю в первый раз. Король отвечал:

     - Я с прежней радостью и доверием вручаю себя жителям славного Парижа.

     Король говорил тихо, едва ворочая языком от изнеможения и голода. Байи повторил слова короля во всеуслышание.

     Однако намеренно или случайно, но он опустил слово «доверие».

     Королева это заметила.

     Она была рада возможности излить накопившуюся в ее сердце горечь.

     - Прошу прощения, господин мэр, - проговорила она достаточно громко для того, чтобы окружавшие не упустили ни единого ее слова, - либо вы плохо слышали, либо у вас короткая память.

     - Что случилось, ваше величество? - пролепетал Байи, поворачивая к королеве удивленный взгляд; будучи астрономом, он прекрасно изучил небо, но так плохо знал землю!

     У нас в каждой революции есть свой астроном, и этого астронома подстерегает на пути предательский колодец, в который он непременно должен угодить.

     Королева продолжала:

     - Король сказал, что он с прежней радостью и «доверием» вручает себя жителям славного Парижа. А так как радость эта сомнительная, то надо по крайней мере дать понять, что он приехал сюда с «доверием».

     Она поднялась по ступенькам и села на трон рядом с королем, приготовившись выслушать речи избирателей.

     Тем временем Вебер, перед которым толпа почтительно расступилась благодаря его мундиру штабного офицера, благополучно добрался до дворца Тюильри.

     Королевский дом Тюильри, как его раньше называли, был построен при Екатерине Медичи; она жила в нем совсем недолго; затем его оставили и Карл IX, и Генрих III, и Генрих IV, и Людовик XIII, променяв Тюильри на Лувр; а Людовик XIV, Людовик XV и Людовик XVI предпочитали ему Версаль. Теперь Тюильри представлял собою нечто вроде королевских служб, где проживали придворные, однако, может быть, ни разу там не побывали ни король, ни королева.

     Вебер осмотрел покои и, отлично зная привычки короля и королевы, выбрал для них апартаменты графини де Ламарк, а также комнаты, занимаемые маршалами де Ноай и де Муши.

     То, что он занял бывшие апартаменты графини де Ламарк, имело свои преимущества: у него было почти все готово для приема королевы, потому что он купил у графини мебель, белье, занавески и ковры.

     Около десяти часов вечера послышался шум подъезжавшей кареты их величеств.

     Бросившись навстречу августейшим хозяевам, Вебер на бегу приказал слугам:

     - Подавайте на стол!

     Вошли король, королева, наследная принцесса, дофин, принцесса Елизавета и Андре.

     Граф Прованский отправился в Люксембургский дворец.

     Король беспокойно озирался, однако, войдя в гостиную, он через приотворенную дверь, ведшую в галерею, увидел, что в конце галереи накрыт стол.

     В ту же минуту дверь распахнулась, дворецкий объявил:

     - Кушать подано!

     - О! До чего Вебер искусен! - радостно воскликнул король. - Ваше величество, передайте ему, что я очень им доволен.

     - Непременно передам, государь, - со вздохом ответила королева и вошла в столовую.

     Приборы для короля, королевы, наследной принцессы, дофина и принцессы Елизаветы были расставлены на столе.

     Однако прибора для Андре не было.

     Подгоняемый голодом, король не сразу это заметил; впрочем, в этой забывчивости не было ничего оскорбительного, потому что все было сделано по правилам самого строгого этикета.

     Однако королева, от которой ничто не могло ускользнуть, заметила это с первого взгляда.

     - Ваше величество, вы позволите графине де Шарни поужинать с нами, не правда ли?

     - Ну еще бы! - вскричал король. - Мы нынче ужинаем по-семейному, а графиня - член нашей семьи.

     - Государь! - молвила графиня. - Следует ли мне к этому отнестись, как к приказанию вашего величества? Король удивленно на нее взглянул.

     - Нет, графиня, это просьба короля.

     - В таком случае, - отвечала графиня, - прошу меня извинить, я не голодна.

     - Как?! Вы не голодны? - вскричал король, не понимая, как можно не испытывать голод в десять часов вечера после столь утомительного дня, если последний раз перед этим они ели лишь в десять часов утра, да и то очень плохо.

     - Нет, государь, - пролепетала Андре.

     - Я тоже не голодна, - подхватила королева.

     - И я, - поддержала принцесса Елизавета.

     - Вы неправы, ваше величество, - возразил король, - от хорошей работы желудка зависит состояние всего организма и даже работа мозга. По этому поводу у Тита Ливия существует басня, позднее заимствованная Шекспиром и Лафонтеном; над этой басней я и приглашаю вас поразмыслить.

     - Мы знаем эту басню, ваше величество, - отвечала королева. - Старик Менений рассказал ее в день переворота римскому народу. В тот день римский народ восстал, так же как сегодня взбунтовался народ французский. Итак, вы правы, государь: эту басню весьма уместно вспомнить сегодня.

     - Ну как, графиня, - спросил король, протягивая свою тарелку, чтобы ему подлили супу, - неужели сходство исторических судеб не подвигнет вас к тому, чтобы отужинать?

     - Нет, государь, мне очень неловко, но я должна признаться вашему величеству, что хотела бы повиноваться, но ничего не могу с собой поделать.

     - Ну и напрасно, графиня: этот суп просто великолепен! Почему мне впервые подают такой суп?

     - Потому что у вас новый повар, государь, прежде служивший у графини де Ламарк, чьи апартаменты мы сейчас занимаем.

     - Я оставляю его у себя на службе и желаю, чтобы он был включен в число королевской прислуги... Этот Вебер - настоящий кудесник, ваше величество!

     - Да, - с печалью в голосе едва слышно отвечала королева, - как жаль, что его нельзя сделать министром!

     Король не слышал или сделал вид, что не слышит. Он обратил внимание на то, что Андре очень бледна. Хотя королева и принцесса Елизавета за весь день ели не больше Андре, они все-таки в отличие от нее сидели за столом. Он поворотился к графине де Шарни.

     - Графиня! Ежели вы не голодны, вы не можете сказать, что не устали; если вы отказываетесь есть, то отдохнуть вы не откажетесь, не правда ли?

     Повернувшись к королеве, он продолжал:

     - Ваше величество! Прошу вас отпустить графиню де Шарни; пусть сон заменит ей пищу. Затем он обратился к слугам:
Графиня де Шарни Том 1 | Просмотров: 348 | Загрузок: 0 | Добавил: Baks | Дата: 04.03.2010 | Комментарии (0)

Жильбер пошел в конец описанного нами коридора, чувствуя, что не может справиться с сердцебиением, хотя он изо всех сил пытался убедить себя в том, что абсурдно принимать это шарлатанство всерьез.

     Дверь распахнулась.

     На пороге стоял изысканно одетый господин высокого роста с волевым лицом; он бросил на Жильбера быстрый тревожный взгляд.

     - Здравствуйте, маркиз! - молвил Калиостро.

     - Здравствуйте, барон! - отвечал тот. Заметив, что вновь прибывший опять взглянул на Жильбера, Калиостро представил:

     - Маркиз! Доктор Жильбер - один из моих друзей... Дорогой Жильбер! Маркиз де Фавра - один из моих клиентов.

     Оба господина раскланялись.

     Калиостро обратился к незнакомцу:

     - Маркиз! Не угодно ли вам пройти в гостиную и подождать меня: через пять минут я буду к вашим услугам.

     Маркиз в другой раз поклонился, проходя мимо Калиостро и Жильбера, и исчез за дверью.

     - Ну что? - спросил Жильбер.

     - Вам угодно знать, какой смертью умрет маркиз?

     - Вы же сами взялись это предсказать, не так ли? Калиостро странно усмехнулся, потом оглянулся, чтобы убедиться в том, что его никто не слышит.

     - Вы когда-нибудь видели, как вешают дворянина? - спросил он.

     - Нет.

     - В таком случае смею вас уверить, что это - любопытное зрелище. Постарайтесь заранее занять место на Гревской площади в тот день, когда будут вешать маркиза де Фавра.

     И он подвел Жильбера к двери со словами:

     - Когда вам захочется зайти ко мне без предупреждения и так, чтобы вас никто не видел, нажмите на эту ручку справа налево и снизу вверх, вот так... Прощайте и извините меня, не стоит заставлять ждать тех, кому не так уж долго осталось жить.

     Он вышел, оставив Жильбера одного, ошеломленного уверенностью Калиостро, которая могла возбудить любопытство доктора, однако так и не победила окончательно его сомнения.

 

Глава 5

 

ДВОРЕЦ ТЮИЛЬРИ

 

     Тем временем король, королева и члены королевской семьи продолжали свой путь к Парижу.

     Карета продвигалась медленно, ее задерживали пешие телохранители, торговки на лошадях, грузчики верхом на увитых лентами пушках, сотня депутатских карет, около трехсот повозок с зерном и мукой, захваченных в Версале и усыпанных желтыми осенними листьями. Таким образом, лишь к шести часам вечера королевский экипаж, в котором накопилось столько страдания, в котором клокотала ненависть, в котором кипели страсти, прибыл к городским воротам.

     В пути юный принц проголодался и стал просить поесть. Тогда королева огляделась; раздобыть немного хлеба для дофина было совсем несложно: каждый простолюдин нес кусок хлеба на острие штыка.

     Королева поискала глазами Жильбера.

     Как известно читателю, Жильбер последовал за Калиостро.

     Если бы Жильбер был рядом, королева не задумываясь попросила бы у него кусок хлеба.

     Однако она не хотела обращаться с подобной просьбой к окружавшей ее толпе, она ее боялась.

     Прижав дофина к груди, она со слезами в голосе проговорила:

     - Дитя мое! У нас нет хлеба; потерпи до вечера; может быть, вечером у нас будет еда.

     Дофин протянул ручку, указывая на людей, несших хлеб на остриях штыков.

     - У них есть хлеб, - заметил он.

     - Да, дитя мое, но это их хлеб, а не наш. Они ходили за ним в Версаль, потому что, как они говорят, в Париже они три дня не видели хлеба.

     - Три дня! - повторил мальчик. - Они ничего не ели целых три дня, матушка?

     Согласно требованиям этикета, дофин обыкновенно обращался к матери, называя ее «вашим величеством»; однако теперь бедный малыш хотел есть так же, как сын бедных родителей, и потому, проголодавшись, забыл об этикете и назвал ее «матушкой».

     - Да, сын мой, - отвечала королева.

     - В таком случае, - со вздохом заметил малыш, - они, должно быть, очень голодны!

     Он перестал плакать и попытался заснуть.

     Бедный королевский отпрыск! Еще не раз, прежде чем умереть, ему суждено, как и теперь, тщетно просить хлеба!

     У городских ворот кортеж снова остановился, на сей раз не для отдыха, а для того, чтобы отпраздновать прибытие.

     Это событие должно было отмечаться пением и танцами.

     Странная остановка, почти столь же пугающая в своем веселье, как прежние - в своей угрозе!

     Рыночные торговки спешивались со своих лошадей, вернее, с лошадей гвардейцев, приторачивая к седлу сабли и карабины; рыночные грузчики слезали с пушек, представавших во всей своей пугающей наготе.

     Толпа, оттеснив от королевской кареты солдат Национальной гвардии и депутатов, окружила ее, словно предвосхищая ужасные грядущие события.

     Эти люди, желая обнаружить свое расположение и выказать радость членам королевской семьи, пели, орали, выли, женщины целовались с мужчинами, мужчины заставляли женщин подпрыгивать, как в циничных ярмарочных гуляньях на полотнах Тенирса.

     Все это происходило почти в полной темноте, потому что день выдался хмурый и дождливый; вот почему толпа, освещаемая лишь пушечными фитилями да огнями фейерверка, приобретала благодаря игре света и тени какой-то фантастический, сатанинский вид.

     Полчаса продолжались крики, гомон, пение, танцы по колено в грязи; наконец, кортеж грянул протяжное «ура!»; все, имевшие при себе оружие: мужчины, женщины, дети - разрядили их в воздух, нимало не заботясь о пулях, зашлепавших минуту спустя по лужам, подобно крупным градинам.

     Дофин и его сестра расплакались: они так испугались, что позабыли о голоде.

     Кортеж двинулся вдоль набережной и, наконец, прибыл на площадь Ратуши.

     Там войска были построены в каре, чтобы пропустить только королевский экипаж, преградив путь любому, кто не являлся членом королевской семьи или Национального собрания.

     В это время королева заметила в толпе Вебера, доверенного камердинера, своего молочного брата, австрийца, не покидавшего ее со времени ее приезда из Вены; он изо всех сил пытался, несмотря на запрет, пройти вместе с королевой в Ратушу.

     Она его окликнула.

     Вебер подбежал к ней.

     Еще будучи в Версале, он обратил внимание на то, что толпа оказывает Национальной гвардии знаки уважения; тогда, чтобы придать себе значительности и тем самым иметь возможность быть полезным королеве, Вебер надел мундир национального гвардейца, присовокупив к костюму простого волонтера знаки отличия штабного офицера.

     Королевский конюший одолжил ему коня.

     Чтобы не вызвать ничьих подозрений, он во время всего пути держался в стороне, намереваясь, разумеется, прийти королеве на помощь, если в этом возникнет необходимость.

     Как только его окликнула королева, он сейчас же оказался рядом с ней.

     - Зачем ты пытаешься ворваться силой, Вебер? - спросила королева, по привычке обращаясь к нему на «ты».

     - Чтобы быть рядом с вами, ваше величество.
Графиня де Шарни Том 1 | Просмотров: 280 | Загрузок: 0 | Добавил: Baks | Дата: 04.03.2010 | Комментарии (0)

    - Ну, что вы скажете о сегодняшней сумятице, а?

     - Это ужасно.

     - А что вы можете сказать по поводу увиденного?

     - Это отвратительно!

     - Это только начало, Жильбер.

     - Вы - вестник несчастья!

     - Третьего дня я виделся с одним почтенным доктором, филантропом; знаете ли, чем он сейчас занимается?

     - Ищет способ избавить человечество от какой-нибудь болезни, которая считается неизлечимой?

     - Ну да! Ищет способ вылечить, только не от смерти, а от жизни.

     - Что вы хотите этим сказать?

     - Я хочу сказать - и я не шучу, - что он полагает, - и это при том, что в мире существуют чума, холера, желтая лихорадка, оспа, параличи, пятьсот с лишним заболеваний, считающихся смертельными, а также сто тысяч и более могущих стать таковыми при хорошем лечении! - я имею в виду пушку, ружье, шпагу, саблю, кинжал, огонь и воду, падение с крыши, виселицу, колесо! - так вот он полагает, что всего этого недостаточно, чтобы умереть, при том, что существует только один способ родиться, и вот в эту минуту он изобретает прекрасную, черт побери, машину, чем надеется облагодетельствовать нацию, дав возможность предать смерти пятьдесят, шестьдесят, восемьдесят человек менее чем за час! Дорогой Жильбер! Не думаете ли вы, что когда прославленный доктор, филантроп, каковым является господин Гильотен, занимается изобретением подобной машины, то следует признать, что в самом деле появилась нужда в этой машине? Тем более, что я уже был знаком с такой машиной; это вещь не новая, но основательно забытая старая; а доказательством тому может служить следующее: когда я был у барона де Таверне, - ах, черт возьми, вы же должны это помнить - вы тоже были там; правда, вы в те времена были по уши влюблены и не видели никого, кроме девчонки по имени Николь, - итак, доказательством служит то, что королева случайно заехала в замок Таверне, - в ту пору она была только наследницей престола, впрочем, нет: должна была ею стать, - и я показал ей эту машину в графине, чем сильно ее напугал: она вскрикнула и упала без чувств. Так вот, дорогой мой, тогда эта машина была еще в зачаточном состоянии; ежели вы пожелаете увидеть ее в день испытаний, как она действует, я вас приглашу. Либо вы будете слепы, либо вынуждены будете признать, что это перст Судьбы, заботящейся о том дне, когда у палача будет слишком много работы, раз человек не довольствуется уже имеющимися средствами умерщвления и ищет новый, чтобы выйти из трудного положения.

     - Граф, граф! В Америке вы говорили вещи более утешительные!

     - Еще бы, черт побери! Там я был среди поднимающего голову народа, а здесь я оказался в гибнущем обществе: в нашем старом мире всех - и знать, и королевскую власть - ждет крах, они сами идут в пропасть.

     - Ну, знать я вам охотно отдаю, дорогой граф, точнее будет сказать, что знать сама на себя махнула рукой в известную ночь четвертого августа; но мы должны спасти королевскую власть, палладиум нации, ее защиту.

     - Какие громкие слова, дорогой Жильбер! Разве палладиум спас Трою? Мы должны спасти королевскую власть, говорите вы? Уж не думаете ли вы, что так просто спасти королевскую власть с таким королем?

     - Все-таки он - потомок великого рода.

     - Да, рода орлов, превратившихся в попугаев. Для того, чтобы утописты вроде вас спасли королевскую власть, дорогой Жильбер, необходимо, чтобы королевская власть сама сделала хоть небольшое усилие для собственного спасения. Скажите по совести, ведь вы видели Людовика Шестнадцатого, вы часто его видите, а вы не из тех, кто просто смотрит, вы изучаете того, кто оказывается перед вами. Итак, скажите, как на духу: может ли существовать и далее королевская власть, будучи представлена таким королем? Разве он не разрушает вашу веру в венценосца? Не думаете ли вы, что у Карла Великого, Людовика Святого, Филиппа-Августа, Франциска Первого, Генриха Четвертого и Людовика Четырнадцатого была такая же вялость во всем теле, обвислые губы, ничего не выражающий взгляд, неуверенная походка? Нет! Уж они-то были мужчинами! Под королевскими мантиями угадывались жизненные соки, горячая кровь, кипучая жизнь. Они не изменили ни единому своему принципу. В этом смысле очень показательно их отношение к медицине; эти люди ею пренебрегали. Чтобы получить у животных и растений сильное, выносливое, крепкое потомство, природа сама указала на необходимость скрещивания видов и семейств. Так же как прививка благотворно сказывается на улучшении видов растений, в человеческом обществе брак между близкими родственниками является причиной упадка личности; природа страдает, чахнет и вырождается, когда несколько поколений воспроизводятся при помощи той же крови. Напротив, природа оживает, восстанавливается и проходит стадию омоложения, если основополагающими принципами продолжения рода являются плодовитость и свежая кровь. Вы только посмотрите, какие герои дают начало новой расе и на каких слабых людях кончается род; достаточно вспомнить Генриха Третьего, последнего из рода Валуа;

     Гасто, последнего представителя рода Медичи; кардинала Йоркского, последнего из рода Стюартов; Карла Шестого, последнего отпрыска Габсбургов! Так вот, самой главной причиной вырождения родов является брак между родственниками, который дает себя знать во всех упомянутых нами королевских домах, но как нельзя более чувствуется это в семье Бурбонов. Мысленно идя вспять от Людовика Пятнадцатого к Генриху Четвертому и Марии Медичи, мы можем убедиться в том, что Генрих Четвертый оказался пять раз его прадедом, а Мария Медичи - столько же раз его прабабкой; по той же причине Филипп Третий Испанский трижды приходится Людовику Пятнадцатому прадедом, а Маргарита Австрийская ему трижды прабабка. Я понял это потому, что от безделья занялся подсчетами: из тридцати двух прадедушек и прабабушек Людовика Пятнадцатого шестеро - члены семейства Бурбонов, пятеро - из дома Медичи, одиннадцать - из королевского дома австрийских Габсбургов, трое - из семейства герцогов Савойских, еще трое - из дома Стюартов и одна - принцесса Датская. Подвергните чистопородную собаку или чистых кровей лошадь подобному испытанию, и в четвертом поколении у вас будут дворняга или кляча.

     Как же, по-вашему, мы, всего-навсего люди, можем устоять против вырождения? Что вы скажете о моих подсчетах, дорогой доктор, ведь вы математик?!

     - Я скажу, дорогой колдун, - отвечал Жильбер, поднимаясь и берясь за шляпу, - что ваши подсчеты меня пугают и лишний раз убеждают в том, что мое место рядом с королем.

     Жильбер пошел к двери.

     Калиостро остановил его.

     - Послушайте, Жильбер, - молвил он, - вы знаете, как я вас люблю, вам известно, что ради того, чтобы избавить вас от страданий, я готов подвергнуть себя в тысячу раз более страшному испытанию... Так поверьте мне.., позвольте дать вам один совет...

     - Какой?

     - Пусть король спасается бегством, пусть уезжает из Франции, пока еще есть время!.. Через три месяца, через год, а может быть, через полгода будет слишком поздно.

     - Граф! - отвечал Жильбер. - Стали бы вы советовать солдату покинуть свой пост, потому что у него опасная служба?

     - Да, если бы этот солдат был окружен, взят в плен, обезоружен и не мог защищаться, а в особенности если бы его жизнь ставила под угрозу жизнь полумиллиона человек.., да, я посоветовал бы ему бежать... И вы, Жильбер, вы сами.., скажете это королю... Король и рад будет вас послушаться, но будет уже слишком поздно... Так не дожидайтесь завтрашнего дня; скажите ему об этом сегодня же: не дожидайтесь вечера, скажите ему об этом через час.

     - Граф, вы знаете, что по натуре я фаталист. Будь что будет! Пока я буду иметь на короля хоть какое-нибудь влияние, он останется во Франции, а я останусь при короле. Прощайте, граф; мы встретимся в бою и, возможно, падем друг подле друга на поле боя.

     - Тогда можно будет с полным основанием сказать, что как бы ни был умен человек, он не может избежать своей судьбы, - пробормотал Калиостро. - Я искал вас с тем, чтобы сказать вам то, что я имел честь сказать; вы все слышали.., как и предсказание Кассандры, мое предупреждение оказалось напрасным... Прощайте!

     - Давайте будем откровенны друг с другом, граф, - предложил Жильбер, останавливаясь на пороге и пристально вглядываясь в Калиостро. - вы сейчас, как и тогда, в Америке, пытаетесь уверить меня в том, что по лицу можете определять будущее человека.

     - Жильбер! - отвечал Калиостро. - Я это делаю так же уверенно, как вы, глядя в небо, определяете путь звезды, в то время как большинство людей уверено! в том, что звезды неподвижны или движутся хаотично.

     - В таком случае.., кто-то стучится в дверь, слышите?. -  Вы правы.

     - Скажите мне, какая судьба ожидает того, кто стоит сейчас за дверью. Скажите, какой смертью ему суждено умереть и когда это произойдет.

     - Как вам будет угодно, - кивнул Калиостро, - пойдемте откроем ему сами.

    
Графиня де Шарни Том 1 | Просмотров: 279 | Загрузок: 0 | Добавил: Baks | Дата: 04.03.2010 | Комментарии (0)

  - Именно так! Надобно признать, что они были прекрасно подготовлены благодаря Вольтеру, д'Аламберу и Дидро, этим новым Мезентиям, возвышенным созерцателям богов, а также примером дорогого короля Фридриха, к несчастью, ушедшего от нас. Впрочем, как вы знаете, все люди смертны, не считая тех, кому суждена жизнь вечная, вроде меня или графа де Сен-Жермена. Как бы там ни было, а королева хороша собой, дорогой Жильбер, и она вербует солдат, сражающихся друг с другом, а также привлекает на свою сторону королей, способствующих свержению самодержавия в большей степени, нежели Бонифаций Тринадцатый, Климент Восьмой и Борджа способствовали упразднению церкви. Итак, прежде всего вспомним императора Иосифа Второго, брата нашей любимой королевы: он закрывает три четверти монастырей, захватывает их имущество, выгоняет кармелиток из их келий, посылает своей сестре Марии-Антуанетте гравюры, на которых изображены монахини, сбрасывающие капюшоны и примеряющие новые наряды, а также монахи-расстриги, завивающие волосы. Перед нами - датский король, ставший палачом собственного лекаря Струенсе; этот скороспелый философ, еще будучи семнадцатилетним юнцом, говаривал: «Господин Вольтер сделал из меня мужчину, именно он научил меня мыслить». Перед нами - пример императрицы Екатерины, делающей смелые шаги в философии, что не мешает ей, разумеется, дробить Польшу; это ей Вольтер писал-«Дидро, д'Аламбер и я готовы на Вас молиться». Перед нами - пример королевы Шведской и, наконец, множества принцев в Империи, а также на территории всей Германии.

     - Вам остается лишь обратить в свою веру самого Папу, дорогой учитель, а так как я верю, что для вас ничего невозможного нет, то надеюсь, что вы преуспеете и в этом.

     - Вот это как раз было бы делом непростым! Я только что вырвался из его когтей, проведя перед тем полгода в крепости Святого Ангела, и освободился точно таким же образом, каким вы три месяца назад вырвались из Бастилии.

     - Неужели местные жители захватили крепость Святого Ангела так же, как народ из Сент-Антуанского предместья взял Бастилию?

     - Нет, дорогой доктор, итальянский народ до этого еще не дошел Будьте покойны, настанет день, когда это произойдет; папству еще предстоит пережить ночь с пятого на шестое октября; в этом смысле Версаль и Ватикан скоро сравняются - Однако я полагал, что из крепости Святого Ангела нет возврата..

     - А Бенвенуто Челлини?

     - Разве у вас есть крылья, как у него, и вы, словно новый Икар, перелетели через Тибр?

     - Это было бы чрезвычайно сложно, принимая во внимание то обстоятельство, что меня, для большей безопасности, поместили в глубокое подземелье.

     - И все-таки вы оттуда выбрались?

     - Как видите, коль скоро я перед вами.

     - Вам удалось подкупить тюремщика?

     - Мне не повезло: мой тюремщик оказался неподкупным.

     - Да ну? Вот дьявол!

     - Да... К счастью, он был не вечен: волею случая, - а человек более религиозный, чем я, назвал бы это волей провидения, - он умер на следующий же день, после того как он в третий раз отказался отпереть двери моей камеры. Его настигла внезапная смерть?

     - Да.

     - Ого!

     - Надо было кем-нибудь заменить его, и ему прислали замену.

     - А этот новый тюремщик не оказался неподкупным?

     - Едва вступив в должность, он в тот же день, подавая мне ужин, проговорил: «Ешьте хорошенько, набирайтесь сил: нынче ночью нам предстоит долгая дорога». Да, черт побери, славный малый не солгал. В ту же ночь мы загнали по три лошади и проскакали сто миль.

     - А что сказало начальство, когда открылся ваш побег?

     - Ничего. Начальник тюрьмы переодел труп первого моего тюремщика, еще не преданного земле, в оставленную мной одежду; он выстрелил из пистолета ему в лицо, бросил пистолет рядом с ним и объявил, что не известно, каким образом я раздобыл оружие и застрелился; доктор констатировал смерть, и тюремщика похоронили под моим именем; таким образом, дорогой Жильбер, я в полном смысле этого слова умер; сколько бы я теперь ни утверждал, что я жив, в ответ мне могли бы представить свидетельство о смерти и доказать, что я мертв; впрочем, никому не придется этого делать; в настоящую минуту мне очень удобно исчезнуть из этого мира. Итак, мне пришлось нырнуть в самые мрачные глубины, по выражению прославленного аббата Делиля, и вот я вновь появился, но уже под другим именем.

     - Не будет ли с моей стороны нескромностью спросить, как вас теперь зовут?

     - Меня зовут бароном Дзаноне, я - генуэзский банкир; я храню ценные бумаги принцев, - славные бумаги, не правда ли?., вроде тех, какие принадлежали кардиналу де Роану... Впрочем, ссужая принцев деньгами, я, к счастью, интересуюсь не материальной выгодой... Кстати, не нужны ли вам деньги, дорогой Жильбер? Вы ведь знаете, что мое сердце, как и мой кошелек, для вас сегодня, как и всегда, открыты.

     - Благодарю.

     - Может быть, встретив меня в костюме простого ремесленника, вы думаете, что обремените меня?.. Ну, это пусть вас не заботит; это всего лишь маскарад: вы знаете мой взгляд на жизнь: это нескончаемый карнавал, где каждый носит ту или иную маску. Во всяком случае, имейте в виду, дорогой Жильбер; если когда-нибудь вам понадобятся деньги - вот в этом секретере находится моя личная касса, слышите? Главная касса хранится в Париже, на улице Сен-Клод в Маре; так вот, ежели вам понадобятся деньги, вы можете прийти сюда независимо от того буду я дома или нет. Я покажу вам, как отпирается маленькая дверь; вы приведете в движение эту пружину, - смотрите, как это делается, - и в любое время найдете здесь около миллиона.

     Калиостро тронул пружину: передняя стенка секретера опустилась сама собою, и глазам Жильбера открылась груда золота и пачки банковских билетов.

     - Вы и в самом деле необыкновенный человек! - со смехом заметил Жильбер. - Вы же знаете, что у меня двадцать тысяч ливров ренты, и потому я богаче самого короля? Скажите, не боитесь ли вы, что в Париже вас могут потревожить?

     - По поводу дела с ожерельем? Ну, нет, не посмеют! Принимая во внимание расположение духа народа, мне достаточно будет бросить одно-единственное слово, чтобы вызвать мятеж; вы забываете, что я отчасти в дружеских отношениях со всеми людьми, пользующимися популярностью: Лафайетом, Неккером, графом де Мирабо, да и с вами.

     - Зачем вы приехали в Париж?

     - Кто знает? Затем же, возможно, зачем вы ездили в Соединенные Штаты: создать республику. Жильбер отрицательно покачал головой.

     - Франция не готова к республике.

     - Мы предложим ей что-нибудь другое.

     - Король воспротивится.

     - Вполне возможно.

     - Знать возьмется за оружие.

     - Не исключено, что так и будет.

     - Что же вы в таком случае будете делать?

     - Сделаем не республику, а революцию! Жильбер глубоко задумался.

     - Если мы до этого дойдем, Джузеппе, это будет ужасно! - заметил он.

     - Да, если мы встретим на своем пути много людей, обладающих силой воли, подобной вашей, Жильбер.

     - Я отнюдь не силен, друг мой, - отвечал Жильбер, - я честен, только и всего.

     - Увы, это еще хуже. Потому-то мне и хотелось бы вас переубедить.

     - Я уже принял решение.

     - Помешать нам сделать задуманное дело?

     - Или хотя бы остановить вас на полпути.

     - Вы - безумец, Жильбер; вы не понимаете роли Франции: Франция - центр мирового разума; необходимо дать Франции возможность мыслить, и мыслить свободно, чтобы весь мир мог действовать согласно ее замыслам, -  то есть так же свободно. Знаете ли вы, Жильбер, кто захватил Бастилию?

     - Народ.

     - Вы меня не понимаете, вы принимаете следствие за причину. В течение пятисот лет, друг мой, в Бастилию заключали графов, сеньоров, принцев, и Бастилия стояла. Однажды королю взбрело в голову заключить под стражу мысль, а ведь мысли нужны простор, свобода, бесконечность! Бастилию взорвала мысль, а уж народ ворвался через брешь.

     - Верно, - прошептал Жильбер.

     - Помните, что писал Вольтер господину де Шовелену второго марта тысяча семьсот шестьдесят четвертого года, то есть почти двадцать шесть лет тому назад?

     - Продолжайте, пожалуйста.

     - Вольтер писал:

 

     «Все брошенные мною семена революции неминуемо взойдут, однако мне, к сожалению, не придется увидеть результатов. Французы ко всему приходят с опозданием, но все-таки приходят. Огонь очень скоро перебрасывается с одного на другое, и потому при первой же возможности малейший взрыв вызовет великую сумятицу.

     Счастливы те, кто молод - они увидят это прекрасное зрелище!»
Графиня де Шарни Том 1 | Просмотров: 275 | Загрузок: 0 | Добавил: Baks | Дата: 04.03.2010 | Комментарии (0)