В разделе материалов: 402
Показано материалов: 316-320 |
Страницы: « 1 2 ... 62 63 64 65 66 ... 80 81 » |
|
В это время кучер доктора Кабаниса ставил экипаж рядом с двумя другими каретами.
Фиакр «парижского мастера» хозяин из скромности оставил у ворот.
- Господа! - проговорил доктор Гильотен. - Мы больше никого не ждем и сейчас же начинаем.
По его знаку распахнулась дверь, оттуда вышли два господина в серых мундирах, неся на плечах мешок, отдаленно напоминавший очертаниями человеческое тело.
В окнах показались бледные лица, с ужасом следившие за непонятным и ужасным зрелищем; никто этих людей не думал приглашать на представление, и они не понимали ни смысла приготовлений к нему, ни его цели.
Глава 11
ВЕЧЕР В ПАВИЛЬОНЕ ФЛОРЫ
Вечером того же дня, то есть 24 декабря, накануне Рождества, в павильоне Флоры был прием.
Королева не пожелала принимать гостей у себя, и потому принцесса де Ламбаль устроила в своем павильоне прием от имени королевы и развлекала гостей до появления ее величества.
Как только пришла королева, все пошло так, словно вечер проходил в павильоне Марсан, а не в павильоне Флоры.
Утром барон Изидор де Шарни возвратился из Турина и незамедлительно был принят сначала королем, потом королевой.
Оба они были с ним чрезвычайно любезны, особенно королева, и вот почему.
Прежде всего Изидор был братом Шарни, и пока того не было в Париже, королеве было приятно видеть перед собой Изидора.
Кроме того, Изидор привез от графа д'Артуа и принца де Конде сообщения, которые находили живой отклик в ее сердце.
Принцы рекомендовали королеве обратить внимание на план маркиза де Фавра и приглашали ее воспользоваться преданностью этого отважного дворянина, чтобы покинуть Париж и присоединиться к ним в Турине.
Еще ему было поручено передать маркизу де Фавра от имени принца, что они с большой симпатией относятся к его плану и желают ему успешного его исполнения.
Королева целый час не отпускала от себя Изидора, пригласила его на вечер к ее высочеству де Ламбаль и позволила ему удалиться только после того, как он отпросился для выполнения поручения к маркизу де Фавра.
Королева не сказала ничего определенного по поводу своего бегства. Она только поручила Изидору подтвердить маркизу и маркизе де Фавра слова, сказанные ею во время аудиенции маркизы в тот самый день, когда она внезапно появилась у короля, принимавшего маркиза де Фавра.
Выйдя от королевы, Изидор сейчас же отправился к г-ну де Фавра, проживавшему на площади в доме номер двадцать один.
Барона де Шарни приняла маркиза де Фавра. Поначалу она ему сказала, что ее мужа нет дома; однако когда она услышала имя посетителя, узнала, с какими людьми он виделся всего час назад, а также с кем он расстался несколько дней тому назад, она призналась, что ее муж дома, и приказала его позвать.
Маркиз вошел в комнату. У него было открытое лицо и смеющиеся глаза. Его заранее предупредили из Турина, и он знал, от чьего имени явился Изидор.
Слова королевы, которые передал молодой человек, преисполнили сердце Фавра радостью. Все подавало ему надежду: заговор как нельзя более удался; в Версале предусматривалось собрать тысячу двести всадников; каждый из них должен был посадить на круп по одному пехотинцу, что вдвое увеличивало количество солдат. От тройного убийства Неккера, Байи и Лафайета, которое должно было осуществиться одновременно каждой из трех входящих в Париж колонн: одной - через Рульские ворота, другой - через Гренельские, а третьей - через Шайо, - было решено отказаться: полагали, что довольно будет отделаться от Лафайета. А для этого было достаточно четырех человек, лишь бы они были хорошо экипированы и вооружены. Им следовало дождаться минуты, когда его экипаж, как обычно около одиннадцати часов вечера, покинет Тюильри. Тогда двое должны будут скакать слева и справа от кареты, а два других всадника - зайти спереди. Один из них, держа в руке пакет, прикажет кучеру остановиться, объяснив это тем, что у него срочное сообщение для генерала. А когда карета остановится и генерал покажется в окне, ему выстрелят в голову из пистолета Это была единственная существенная поправка к плану заговора; все прочее оставалось без изменений. Деньги выданы, люди предупреждены, королю достаточно было лишь сказать «Да!» - и по знаку маркиза де Фавра все незамедлительно началось бы.
Единственное, что вызывало беспокойство маркиза, это молчание короля и королевы. И вот королева только что нарушила это молчание, прислав Изидора; сколь бы туманны ни были слова, которые Изидору было поручено передать маркизу и маркизе де Фавра, они имели огромное значение, потому что принадлежали ее величеству.
Изидор обещал маркизу передать вечером королеве и королю уверения в его преданности.
Молодой барон, как помнит читатель, приехал в Париж и в тот же день отправился в Турин; в Париже у него не было другого пристанища, кроме комнаты брата в Тюильри. В отсутствие графа он приказал его лакею отпереть комнату.
В девять часов вечера он вошел в апартаменты принцессы де Ламбаль.
Он не был представлен ее высочеству; однако, хотя принцесса его не знала, днем ее предупредила королева; когда лакей доложил о бароне, принцесса поднялась и с очаровательной грацией, заменявшей ей ум, сейчас же увлекла его в дружеское общество.
Король и королева еще не появлялись. Граф Прованский казался чем-то обеспокоенным, он беседовал с двумя дворянами из своего ближайшего окружения: г-ном де Лашатром и г-ном д'Авареем. Граф Лун де Нарбои переходил от одного кружка к другому с легкостью человека, который всюду чувствует себя как дома.
Это дружеское общество состояло из молодых дворян, устоявших перед манией эмиграции. Среди ник были братья де Ламетт, многим обязанные королеве и еще не успевшие перейти в стан ее врагов; г-н д'Амбли, один из самых светлых, а может, и самых дурных умов той эпохи, как будет угодно читателю; г-н де Кастри, г-н де Ферзей; Сюло, главный редактор остроумной газеты «Деяния Апостолов» - все это были преданные сердца, но слишком горячие головы.
Изидор ни с кем из них не был знаком, однако благодаря его громкому имени, а также особенной любезности, с которой его встретила принцесса, все присутствовавшие протянули ему руки.
Кроме того, он принес новости от той, другой Франции, жившей за границей. У каждого из присутствовавших кто-нибудь из родственников или друзей находился на службе у принцев; Изидор всех их видел, он был словно живой газетой.
Как мы уже сказали, Сюло был остроумным собеседником.
Сюло что-то рассказывал, и все громко смеялись. В тот день Сюло присутствовал на заседании Национального собрания. Господин Гильотен поднялся на трибуну, стал расхваливать изобретенную им машину, поведал об успешном ее испытании утром того же дня и попросил позволения заменить ею все другие орудия смерти - колесо, виселицу, топор, четвертование, - попеременно приводившие в ужас Гревскую площадь.
Национальное собрание, соблазненное прелестями новой машины, уже готово было ее одобрить.
По поводу Национального собрания, г-на Гильотена и его машины Сюло сочинил на мотив менуэта «Exaudet» песенку, которая должна была на следующий день появиться в его газете.
Эта песня, которую он напевал вполголоса в окружавшем его веселом обществе, заставила слушателей так громко и искренне рассмеяться, что король с королевой, услыхали их смех еще из передней. Бедный король! Сам он давно уже не смеялся и потому решил непременно осведомиться о предмете, который мог в столь печальные времена вызвать такое бурное веселье.
Само собою разумеется, что как только один лакей доложил о короле, а другой - о королеве, то все шушукания, смех, разговоры сейчас же стихли и наступила благоговейная тишина.
Вошли две венценосные особы.
Чем более революционно настроенные умы города отказывали монархии в почтении, тем больше в узком кругу истинные роялисты подчеркивали свое уважение, будто невзгоды только придавали им новые силы. Как год 89-й был годом черной неблагодарности, так 93-й явился выражением самозабвенной преданности.
Принцесса де Ламбаль и принцесса Елизавета завладели вниманием королевы.
Граф Прованский подошел к королю засвидетельствовать свое почтение и поклонился со словами: |
|
За каретой ворота захлопнулись.
Ступив на землю, Жильбер понял, что оказался в тюремном дворе, а присмотревшись ко двору, узнал тюрьму Бисетр.
Место, печальное само по себе, казалось еще более мрачным из-за холодного света, словно против воли просачивавшегося на этот двор.
Было около четверти седьмого; в этот час холод одолевал даже самых стойких.
Мелкий косой дождик исполосовал серые стены.
Посреди двора пятеро или шестеро плотников под предводительством старшего, а также под руководством невысокого, одетого в черное человечка, суетившегося больше всех других, устанавливали машину незнакомой и странной конструкции.
При виде двух незнакомцев человечек в черном поднял голову.
Жильбер вздрогнул; он узнал доктора Гильотена, с которым встречался у Марата. Эта машина в натуральную величину представляла собой то, что он видел в макете в каморке редактора газеты «Друг народа».
А господин в черном узнал Калиостро и Жильбера. Должно быть, их появление произвело на него некоторое впечатление, потому что он оставил на время свое занятие и подошел к ним.
Однако прежде он все-таки наказал старшине плотников внимательнейшим образом следить за работой.
- Эй, мэтр Гидон!.. - обратился он. - Вот так хорошо... Заканчивайте фундамент; фундамент - основа всякого сооружения. Когда фундамент будет готов, установите два столба, да не забудьте справиться с отметками, чтобы столбы не оказались ни слишком далеко друг от друга, ни слишком близко. Впрочем, я буду поблизости и прослежу.
Он подошел к Калиостро и Жильберу, те уже шли ему навстречу.
- Здравствуйте, барон, - молвил он. - Очень любезно с вашей стороны, что вы пришли первым и привели к нам доктора. Доктор! Помните, я приглашал вас у Марата посмотреть на мой опыт; к сожалению, я забыл тогда спросить ваш адрес... Вы сейчас увидите нечто весьма любопытное: это - самая филантропическая машина из всех, существовавших когда-либо на земле.
Неожиданно обернувшись к машине, своему любимому детищу, он прокричал:
- Эй, Гидон, что это вы там делаете? Вы ставите все задом наперед.
Бросившись к лестнице, которую два его помощника только что приставили к одной из сторон, он вмиг оказался на основании машины, где его присутствие было необходимо, чтобы исправить ошибку плотников, которые были еще не очень сильны в секретах новой машины.
- Ну вот, теперь другое дело, - заметил доктор Гильотен, довольный тем, что под его руководством работа пошла на лад, - теперь осталось только вставить нож в пазы... Гидон! Гидон! - закричал он вдруг, словно в испуге. - Почему же пазы не отделаны медью?
- Знаете, доктор, я подумал, что если их сделать из крепкого дуба да хорошенько смазать, это будет даже лучше, чем из меди, - отвечал старшина плотников.
- Ну да, - проворчал доктор, - опять экономите!.. И это - когда речь идет о развитии науки и благе человечества! Гидон! Если наш сегодняшний опыт не удастся, отвечать будете вы. Господа! Призываю вас в свидетели, - продолжал доктор, обращаясь к Калиостро и Жильберу, - прошу вас отметить, что я заказывал пазы из меди и выражал решительный протест против того, что меди нет...
Итак, если теперь нож остановится на полпути или будет плохо скользить, то это будет не по моей вине, я умываю руки.
Через восемнадцать столетий доктор, стоявший на фундаменте новой машины, повторил известный жест Пилата.
Однако несмотря на все препятствия, продолжалось строительство машины, все более принимавшей очертания смертоносной колесницы, что приводило в восторг ее создателя и заставляло трепетать от ужаса доктора Жильбера.
А Калиостро был по-прежнему невозмутим; после гибели Лоренцы сердце его словно окаменело.
Вот как выглядела машина.
Прежде всего, она стояла на помосте, к которому вела лестница.
Помост представлял собою, по примеру эшафота, площадку в форме квадрата со стороной в пятнадцать футов. На этой площадке на расстоянии около двух третей напротив лестницы высились два параллельных столба около двенадцати футов высотой.
Столбы были снабжены теми самыми пазами, на которых мастер Гидор сэкономил медь, и это, как мы видели, вызвало яростное возмущение филантропа - доктора Гильотена.
По этим пазам и падал при помощи распрямлявшейся пружины нож в виде полумесяца, скользя под действием собственной тяжести, в сотни раз увеличенной силой пружины.
Между столбами было приспособлено двустворчатое окошко с отверстием, в которое могла пройти человеческая голова; когда створки окошка соединялись, шея оказывалась как в кольце.
В определенный момент срабатывал рычаг, представлявший собой доску длиною в человеческий рост, и эта доска оказывалась на уровне окошка.
Все это, как видит читатель, было неплохо придумано.
Пока плотники, мастер Гидон и доктор заканчивали сооружение машины, пока Калиостро и Жильбер обсуждали ее устройство, - граф оспаривал у доктора Гильотена славу изобретателя, полагая, что у его машины есть предшественницы: итальянская mannaya и в особенности тулузский топор, при помощи которого был казнен маршал Монморанси <«В этой области, - говорит Рюисегюр, - используют топор, закрепленный между двумя деревянными брусками, когда голова ложится на блок, палач отпускает веревку топор падает и отделяет голову от тела» (Прим автора.)>, - новые зрители, вызванные, без сомнения, также для участия в опыте, заполнили двор.
Среди них был уже знакомый нам старик, сыгравший одну из главных ролей в нашей длинной истории; ему суждено было скоро умереть от неизлечимой болезни; однако по настоятельному требованию своего собрата Гильотена он был вынужден подняться с постели и, невзирая на ранний час и ненастную погоду, приехал посмотреть, как действует машина.
Жильбер узнал его и почтительно пошел к нему навстречу Его сопровождал г-н Жиро, парижский архитектор; своей должности он и был обязан специальным приглашением.
Вторая группа держалась особняком; она состояла из четырех чрезвычайно просто одетых мужчин, которые ни с кем не здоровались, да и с ними тоже никто не раскланивался.
Едва войдя во двор, эти четверо прошли в самый дальний угол, подальше от Жильбера и Калиостро, и держались в этом углу со всею скромностью, тихо переговариваясь и, несмотря на дождь, обнажив головы.
Предводитель этой группы или по крайней мере тот, кого трое других почтительно слушали, когда он что-нибудь тихо им говорил, был высокий господин лет пятидесяти двух; у него было открытое лицо, он доброжелательно улыбался.
Звали этого человека Шарль-Луи-Самсон; он родился 15 февраля 1738 года, присутствовал на казни Дамьена, четвертованного его отцом, а также помогал ему, когда тот имел честь отрубить голову г-ну де Лалли-Толендалю. У него было прозвище: «парижский мастер».
Трое других господ были: его сын, на долю которого выпала честь помогать ему в готовившейся казни Людовика XVI, и двое его помощников.
Присутствие «парижского мастера», его сына и двух его подручных красноречиво свидетельствовало о назначении страшной машины г-на Гильотена, лишний раз доказывая, что его опыт проводился если не по приказу, то уж во всяком случае с одобрения правительства.
«Парижский мастер» был теперь печален: если машина, на испытание которой его позвали, будет одобрена, вся заманчивая сторона его профессии уйдет в тень; исполнитель, являвшийся толпе в образе карающего ангела с пылающим мечом в руке, превращался в палача, всего-навсего Дергающего за веревку.
Вот в чем, по его мнению, состояло истинное противоречие, Дождь превратился в неприятную морось; опасаясь, как бы непогода не испугала кого-нибудь из зрителей, доктор Гильотен обратился к более важным из них, то есть к Калиостро, Жильберу, доктору Луи и архитектору Жиро, почувствовав, подобно директору театра, нетерпение публики:
- Господа, мы ждем только доктора Кабаниса. Как только он прибудет, мы можем начинать.
Едва он проговорил эти слова, как третья карета въехала во двор; из нее вышел господин лет сорока с открытым умным лицом; у него были живые глаза, вопросительно глядевшие на окружающих.
Это и был последний зритель, доктор Кабанис.
Он любезно раскланялся с каждым из присутствовавших, как и подобало философствовавшему доктору, подошел пожать руку Гильотену, который с высоты площадки прокричал ему: «Скорее, доктор, скорее же, мы ждем только вас!» - и присоединился к той группе, где были Жильбер и Калиостро. |
|
- Потому что они, должно быть, подмешали в него яду! Не успел я перейти через Поворотный мост, как меня обуяла такая жажда, уж такая жажда!.. Я так хотел пить, что, видя по левую руку реку, а по правую - виноторговцев, я даже подумал, не лучше ли мне начать с реки... Вот тут-то я и понял, что они дали мне плохое вино: чем больше я пил, тем больше хотелось!.. И так продолжалось до тех пор, пока я не потерял сознание. Ну, уж теперь они могут быть спокойны: если когда-нибудь мне доведется давать против них показания, я скажу, что получил от них двадцать пять луидоров за четыре часа работы, а также за то, что пересчитал миллион, и что, опасаясь, как бы я не донес, где они прячут свои сокровища, они отравили меня, как собаку! <Таково в самом деле было обвинение, которое этот негодяй выдвинул перед Конвентом против королевы. (Прим, автора.)> - А я, дорогой Гамен, - отвечал, поднимаясь, оружейник, знавший теперь все, что хотел узнать, - готов подтвердить ваши слова, потому что я сам дал вам противоядие, благодаря чему вы вернулись к жизни.
- Мы с вами, стало быть, отныне связаны не на жизнь, а на смерть! - молвил Гамен, взяв незнакомца за руки.
И отказавшись со спартанской стойкостью от стакана вина, в третий или в четвертый раз предлагаемого ему незнакомым другом, которому он только что поклялся в вечной дружбе, Гамен, выпивший нашатыря, продолжавшего оказывать на него отрезвляющее действие и в то же время отбившего у него охоту к вину ровно на двадцать четыре часа, отправился в Версаль, куда и прибыл целым и невредимым в два часа ночи с полученными от короля двадцатью пятью луидорами в кармане жилета и пожалованной королевой булочкой в кармане сюртука.
Оставшись в кабачке один, мнимый оружейник вынул из жилетного кармана перламутровую записную книжку, отделанную золотом, и записал в ней:
«За альковом короля в темном коридоре, ведущем в комнату дофина, - сейф.
Выяснить, не является ли в действительности Луи Леконт, ученик слесаря, графом Луи, сыном маркиза де Буйе, прибывшим из Меца одиннадцать дней тому назад».
Глава 10
МАШИНА ГОСПОДИНА ГИЛЬОТЕНА
Через день после описанных нами событий граф Калиостро, имевший разветвленную сеть самых необычных знакомых в различных слоях общества вплоть до приближенных короля, уже знал, что граф Луи де Буйе прибыл в Париж 15 или 16 ноября; что, будучи обнаружен генералом де Лафайетом, его кузеном, 18 числа, он был в тот же день представлен королю; что, явившись к Гамену под видом подмастерья 22 ноября, он оставался у него три дня; на четвертый день он уехал вместе с ним из Версаля в Париж и был сейчас же проведен к королю; и что потом он вернулся в дом своего друга Ахилла дю Шатле, у которого на сей раз остановился, немедленно переоделся и в тот же день ускакал на почтовых в Мец.
Все это происходило на следующий день после его ночного совещания на кладбище Иоанна Крестителя с г-ном де Босиром. Он видел, как бывший гвардеец в ужасе бросился в Бельвю к банкиру Дзаноне. Спустив в карты все до последнего луидора, несмотря на беспроигрышный закон повышения ставок г-на Лоу, и вернувшись домой в семь часов утра, г-н Босир увидел, что дом его пуст: мадмуазель Олива и юный Туссен исчезли.
Тогда Босир припомнил, что граф Калиостро отказался уйти вместе с ним, заявив, что ему необходимо поговорить с мадмуазель Оливой наедине. Вот уж и подозрение готово: мадмуазель Олива похищена графом Калиостро. Как настоящая ищейка, г-н де Босир взял след, который и привел его в Бельвю. Там он назвал свое имя и сейчас же был приглашен к барону Дзаноне, или графу Калиостро, как больше нравится читателю называть если не главное действующее лицо, то, по крайней мере, главную пружину в драме, которую мы взялись пересказать.
Очутившись в той самой гостиной, с которой мы познакомились в начале этой истории, когда в нее вошли доктор Жильбер и маркиз де Фавра, Босир лицом к лицу столкнулся с графом и дрогнул: граф представлялся ему столь знатным вельможей, что он не смел потребовать у него вернуть ему любовницу.
Однако граф будто прочитал мысли бывшего гвардейца.
- Господин де Босир! - обратился к нему Калиостро. - Я заметил одну вещь: для вас в целом свете существуют две истинные страсти: карты и мадмуазель Олива.
- Ах, ваше сиятельство! - вскричал Босир. - Неужто вам известно, что именно меня к вам привело?
- Отлично известно! Вы пришли ко мне за мадмуазель Оливой; она в самом деле у меня.
- Как?! Она у вашего сиятельства?
- Да, в моем особняке на улице Сен-Клод; она заняла прежние свои апартаменты, и если вы будете паинькой, если я буду вами доволен, если вы будете мне сообщать интересующие меня сведения, то в такие дни, господин де Босир, мы будем опускать в ваш карман по двадцать пять луидоров, чтобы вы могли достойно выглядеть в Пале-Рояле, а также, принарядившись, пойти на свидание на улицу Сен-Клод.
Босиру очень хотелось крикнуть, потребовать мадмуазель Оливу; однако стоило Калиостро шепнуть два слова об этом проклятом «португальском» деле, продолжавшем подобно дамоклову мечу висеть над головой бывшего гвардейца, как Босир сейчас же притих.
Тогда он выразил сомнение в том, что мадмуазель Олива в самом деле находится в особняке на улице Сен-Клод, и его сиятельство приказал запрягать лошадей. Он вернулся вместе с Босиром в особняк на бульваре, пригласил его в sanctum sanctorum <Святая святых (лат.).> и там, отодвинув одну из картин, показал ему через хитро устроенный глазок мадмуазель Оливу, одетую не хуже королевы; сидя на козетке, она читала один из плохих романов, популярных в ту эпоху; если ей в руки попадалась время от времени такая книга, она была по-настоящему счастлива, мысленно возвращаясь в то время, когда была камеристкой мадмуазель де Таверне. Ее сын, господин Туссен, разодетый, словно королевский отпрыск, в белую шляпу с перьями в стиле Генриха IV и в матросский костюмчик небесно-голубого цвета, перехваченный по талии трехцветным кушаком с золотой бахромой, играл восхитительными игрушками.
Босир почувствовал, как его сердце переполняется радостью за любовницу и сына. Он обещал исполнить все, чего от него хотел граф, а тот, верный своему слову, давал Босиру возможность в те дни, когда г-н де Босир приносил интересные новости, не только получить плату золотом, но и предаться любви в объятиях мадмуазель Оливы.
Таким образом, все шло согласно желаниям не только графа, но и, осмелимся предположить, самого Босира. И вот к концу декабря, в час, слишком не подходящий для этого времени года, то есть в шесть часов утра, доктор Жильбер, уже полтора часа находившийся за работой, услышал три удара в дверь и, судя по тому, как они прозвучали, понял, что это пришел один из его братьев-масонов.
Жильбер пошел отпирать.
За дверью его встретил улыбкой граф Калиостро. Оказавшись лицом к лицу с этим таинственным человеком, Жильбер, как всегда, почувствовал озноб.
- А-а, граф. - обронил он, - это вы?
Сделав над собой усилие, он протянул ему руку.
- Добро пожаловать в любое время, что бы ни привело вас ко мне.
- Я пришел затем, дорогой мой Жильбер, - отвечал: граф, чтобы пригласить вас для участия в одном филантропическом опыте, о котором я уже имел честь вам рассказывать.
Жильбер, тщетно напрягая память, вспоминал, о каком опыте говорил ему граф.
- Не помню, - признался он.
- Все равно идемте, дорогой Жильбер; будьте уверены: я не стану вас беспокоить из-за пустяков... Кстати, там, куда я вас приглашаю, вы встретитесь со своими знакомыми.
- Дорогой граф! - отвечал Жильбер. - Куда бы вы меня ни пригласили, я пойду прежде всего ради вас; а само место и люди, которых я могу там встретить, - это уже второстепенно.
- В таком случае идемте, у нас нет времени. Жильбер был одет, ему оставалось лишь оставить на столе перо и взять в руки шляпу.
Проделав обе эти операции, он проговорил:
- Граф, я к вашим услугам!
- Идемте, - просто ответил граф.
Он прошел вперед, Жильбер последовал за ним.
Внизу их ждала карета. Они сели в нее, и карета сейчас же покатилась, хотя граф не отдавал никаких приказаний; очевидно, кучер знал заранее, куда нужно ехать.
Спустя четверть часа езды, во время которой Жильбер про себя отметил, что они проехали весь Париж и оказались за городскими воротами, карета остановилась на большом квадратном дворе, в который выходили два ряда зарешеченных окон. |
|
- Должно быть, он послал за вами одного из своих верных камердинеров: Гю, Дюрея или Вебера?
- Не тут-то было! Он нашел себе помощника, который еще меньше его смыслит в этом деле; и вот в одно прекрасное утро этот компаньон приходит ко мне в Версаль и говорит: «Вот, папаша Гамен: мы с королем хотели сделать замок и ни черта у нас не вышло! Проклятый замок не работает! - Чем же я могу вам помочь? - отвечаю я. - Доделайте его, черт побери!» А я ему и говорю: «Врете! Вас прислал не король, вы заманиваете меня в ловушку! Тогда он мне и говорит: «Ну что ж! Чтобы вам доказать, что меня послал король, он поручил мне передать вам двадцать пять луидоров, так что можете не сомневаться. - Двадцать пять луидоров! - говорю. - Где же они? - Вот!» И дал мне деньги.
- Так это те самые двадцать пять луидоров, которые у вас сейчас при себе? - спросил оружейник.
- Нет, это другие. Те двадцать пять луидоров были только задатком.
- Дьявольщина! Пятьдесят луидоров только за то, чтобы починить замок! Тут что-то не так, мэтр Гамен.
- Я тоже так подумал. Тем более что компаньон...
- Что компаньон?
- Мне показалось, что это не настоящий подмастерье. Мне пришлось проверить его в работе и погонять как следует.
- Однако вы не из тех, кого можно провести, когда вы видите человека за работой.
- А я не могу сказать, что этот парень плохо работал... Он довольно шустро управлялся с напильником и зубилом. Я сам видел, как он одним махом перерезал раскаленный железный прут и круглым напильником проделал в нем сквозное отверстие, да так, будто вынимал штопором пробку из бутылки. Но, как бы это сказать.., во всем этом было больше теории, чем практики: не успевал он закончить работу, как бежал мыть руки и мыл их до тех пор, пока они не побелеют. Разве у настоящего слесаря могут быть белые руки? Вот, к примеру, мои: их сколько ни мой...
И Гамен с гордостью показал свои черные заскорузлые ладони, которые словно смеялись над кремом и мылом.
- Что же вы делали, когда явились к королю? - спросил незнакомец, возвращая слесаря к интересовавшей его теме.
- Было сразу видно, что нас ждали. Нас ввели в кузницу: там король вручил мне, признаться, недурно начатый замок. Но он запутался с суколдами. Еще бы: замок с , тремя суколдами! Не каждому слесарю такое по плечу, а тем более - королю, как вы понимаете. Я взглянул и сразу попал в точку. Я сказал: «Оставьте меня на час одного, и все пойдет как по маслу». Король ответил: «Работай, Гамен, дружище; будь как дома. Вот тебе напильники, здесь - тиски: работай, мой дружок, работай, а мы пойдем приготовим шкаф». Засим он и вышел с этим чертовым компаньоном.
- По большой лестнице? - как бы между прочим спросил оружейник.
- Нет, по потайной, которая ведет в его кабинет. Я, когда кончил работу, сказал себе: «Шкаф - только отговорка: они заперлись вдвоем и что-то замышляют. Спущусь-ка я потихоньку, распахну дверь кабинета - и бац! сразу увижу, чем они там занимаются».
- И чем же они занимались? - спросил незнакомец.
- А-а, то-то и оно, что они, как видно, держали ухо востро; я-то ведь не могу ходить, как танцор, понимаете? Хоть я и старался изо всех сил ступать тихо, ступеньки подо мной скрипели; они меня и услыхали. Они сделали вид, что идут мне навстречу, и в ту минуту, как я взялся за ручку двери, хлоп! дверь распахнулась. Кто остался в дураках? Гамен.
- Так вы ничего не знаете?
- Еще чего! «Ага! Гамен, это ты? - спросил король. - Да, государь, - отвечал я, - все готово. - Мы тоже закончили, - сказал он, - иди, я тебе дам другую работу». Он быстро провел меня через кабинет, но я все-таки успел заметить, что на столе была разложена большущая карта, наверно - Франции, потому что в углу я заметил три лилии.
- А вы ничего особенного не приметили на этой карте Франции?
- Как же нет? Я видел три длинные цепочки булавок, они выходили из центра, несколько раз почти соприкасались и подходили к краю: это было похоже на солдат, которые двигаются разными путями к границе.
- Ну, дорогой Гамен, вас не проведешь! - с притворным восхищением воскликнул незнакомец. - И вы думаете, что вместо того чтобы заниматься шкафом, король и ваш компаньон стояли над этой картой?
- В этом я уверен! - отвечал Гамен.
- Вы не можете этого знать в точности.
- Могу.
- Каким образом?
- Да все очень просто: булавочные головки были из разноцветного воска: черные, синие и красные. Во все время разговора король, сам того не замечая, ковырял в зубах булавкой с красной головкой.
- Ах, Гамен, дружище! - проговорил незнакомец. - Уж если мне когда придется скрывать какой-нибудь оружейный секрет, я вас ни за что не пущу к себе в кабинет, даже на минутку, это точно! Или я вам завяжу глаза, как в тот день, когда вас вели к вельможе, да и то, несмотря на повязку, вы приметили, что крыльцо насчитывало десять ступеней, а дом выходил фасадом на бульвар.
- Погодите! - перебил его Гамен, польщенный похвалой незнакомца. - Вы еще не все знаете: там и вправду был шкаф.
- Да ну? И где же?
- Где-где... Ни за что не угадаете!.. В стене, друг мой!
- В какой стене?
- В потайном коридоре, ведущем из алькова короля в комнату дофина.
- А знаете, вы мне рассказываете очень интересные вещи... И что, шкаф был вот так у всех на виду?
- Блажен, кто верует!.. Я во все глаза глядел, да так ничего и не заметил и спросил: «Где же ваш шкаф?» Король огляделся по сторонам и сказал: «Гамен, я всегда тебе доверял и потому не хотел, чтобы кто-нибудь, кроме тебя, узнал мою тайну. Смотри!» С этими словами король приподнял деревянную панель. Подмастерье нам светил, потому что в этот коридор не проникает дневной свет. И вот я приметил в стене круглое отверстие диаметром около двух футов. Заметив мое удивление, король, подмигнув нашему компаньону, спросил: «Ну что, дружок, видишь эту дыру? Я ее сделал, чтобы спрятать деньги; этот юноша помогал мне несколько дней, оставаясь во дворце. А теперь нужно приладить замок к этой железной двери, и она должна закрываться так, чтобы панель встала потом на прежнее место и скрыла дверцу, как прежде скрывала дыру... Тебе нужна помощь? Этот юноша тебе поможет. Если же ты сумеешь обойтись без него, я дам ему другую работу. - Вы отлично знаете, - отвечал я, - что когда я могу сделать дело сам, я никогда не прошу помощи. Хорошему ремесленнику здесь работы часа на четыре, а я - мастер, стало быть, через три часа все будет готово. Можете заниматься своими делами, юноша, а вы, государь, - своими. Ежели вам есть что прятать здесь, возвращайтесь через три часа».
Надо думать, король, как и говорил, нашел нашему компаньону другое занятие, потому как я его больше не видел. Через три часа король пришел один и спросил: «Ну что, Гамен, как обстоят наши дела? - Раз, два - и готово, государь», - ответил я и показал ему дверь. Это было просто одно удовольствие: она открывалась и закрывалась без малейшего скрипа, а замок работал, как автомат господина Вокансона. «Отлично! - похвалил он. - Теперь, Гамен, помоги мне пересчитать деньги, которые я собираюсь сюда упрятать». Он приказал лакею принести четыре мешка с двойными луидорами и сказал мне: «Давай считать!» Я отсчитал миллион, он - тоже миллион, после чего осталось двадцать пять луидоров лишних. «Держи, Гамен, - сказал он, - это тебе за труды». И как ему только не стыдно было заставлять пересчитывать целый миллион бедняка, отца пятерых детей, и дать ему за это всего двадцать пять луидоров!.. Ну, что вы на это скажете? Незнакомец шевельнул губами.
- Да, надо признаться, это мелочно! - отвечал он.
- Погодите, это еще не все. Я беру двадцать пять луидоров, кладу их в карман и говорю: «Спасибо, государь! Только вот за всем этим у меня с самого утра маковой росинки во рту не было, я умираю от жажды!» Не успел я договорить, как через потайную дверь выходит королева и оказывается прямо передо мной без всякого предупреждения: в руках у нее тарелка, а на ней - стакан вина и булочка. «Дорогой Гамен! - говорит она мне - Вас мучает жажда - выпейте, вы голодны - съешьте эту булочку. - Ах, ваше величество! - с поклоном отвечаю я ей. - Не стоило вам из-за меня беспокоиться». Скажите-ка, что вы об этом думаете? Предложить стакан вина человеку, которого мучает жажда, и булочку, когда он умирает с голоду?! Что я должен был, по ее мнению, с этим делать?.. Сразу видно, что она никогда не умирала ни от голода, ни от жажды!.. Стакан вина!., как это жалко!..
- Вы, стало быть, отказались?
- Уж лучше бы я отказался... Нет, я выпил. А булку завернул в платок и сказал себе: «Что не годится отцу, пойдет деткам!» Я поблагодарил его величество, словно было за что, и пошел восвояси, поклявшись, что ноги моей больше не будет в Тюильри!..
- А почему вы говорите, что лучше бы вам было отказаться от вина?
|
|
- Погодите, погодите... - сказал он, - мне и впрямь кажется, что я вас где-то уже видел.
- Неужто? Как удачно!
- Да, да, да! Но когда и где? Вот в чем вопрос.
- Вы спрашиваете, где? Оглянитесь. Может быть, вам попадется на глаза какая-нибудь вещь, которая поможет вам вспомнить... Когда? Это другое дело. Возможно, нам придется выдать вам новую порцию противоядия, чтобы вы могли ответить на этот вопрос.
- Нет, спасибо, - возразил Гамен, выбросив вперед руку, - не желаю я больше вашего противоядия. Кажется, я почти спасен, вот я на этом и остановлюсь... Так где же я вас мог видеть.., где я вас видел?.. Да здесь и видел!
- Ну, слава Богу, вспомнили!
- Когда же я вас видел? Погодите-ка, ну да! Это было в тот день, когда я возвращался из Парижа после.., секретной работы... Можно подумать, я подрядился делать секретные замки, - со смехом прибавил Гамен.
- Отлично! А теперь скажите, кто я такой.
- Кто вы такой? Вы - тот самый человек, который угостил меня вином, и значит, человек порядочный. Вашу руку!
- Мне это тем более приятно, - отвечал незнакомец, - что между слесарем и оружейником не такая уж большая разница: достаточно лишь протянуть руку...
- А-а, да, да, да, теперь припоминаю. Да, это было Шестого октября, в тот день, когда король возвращался в Париж; мы с вами тогда немножко о нем посудачили.
- И мне было чрезвычайно интересно с вами разговаривать, мэтр Гамен; вот почему я, пользуясь тем, что к вам вернулась память, хочу продлить это удовольствие. Я хочу вас спросить, если, конечно, вы не сочтете это нескромностью, что вы делали час тому назад, лежа поперек дороги в двадцати шагах от повозки, которая уже готова была переехать вас надвое, не вмешайся я в эту минуту. Уж не горе ли какое-нибудь у вас, мэтр Гамен? Может, вы приняли роковое решение покончить счеты с жизнью?
- Покончить счеты с жизнью? Могу поклясться, нет! Что я делал, лежа посреди мостовой?.. Вы точно знаете, что это был я?
- Еще бы, черт подери! Вы только посмотрите на себя! Гамен осмотрел одежду.
- Iai! - воскликнул он. - Достанется мне от госпожи Гамен! Она еще вчера мне говорила: «Не надевай но-вый сюртук, надень старую куртку: для Тюильри и так сойдет».
- Как?! Для Тюильри? - переспросил незнакомец. - Так вы возвращались из Тюильри, когда я вас встретил?
Гамен почесал в затылке, пытаясь привести в порядок; свои воспоминания.
- Да, да, верно, - молвил он, - разумеется, я возвращался из Тюильри. Ну и что? В том, что я учил господина Вето слесарному мастерству, нет никакой тайны.
- Кто такой господин Вето? Кого вы называете господином Вето?
- Вы что, не знаете разве, что так называют короля? Вы что, с Луны свалились?
- В этом нет ничего удивительного! Я делаю свое дело и не занимаюсь политикой.
- Хорошо вам! А я, к несчастью, занимаюсь, вернее сказать, вынужден заниматься. Это меня и погубит. Гамен поднял к небу глаза и вздохнул.
- Ба! Так вас вызвали в Париж для такой же работы, как в тот раз, когда я вас впервые встретил? - спросил незнакомец.
- Вот именно! Только тогда я не знал, куда иду, потому что у меня была на глазах повязка, а в этот раз я знал, так как никто мне глаза не завязывал.
- Вам, стало быть, не пришлось догадываться, находитесь ли вы в Тюильри или еще где?
- В Тюильри? - переспросил Гамен. - А кто вам сказал, что я был в Тюильри?
- Да вы сами, черт побери! Как же я узнал бы, что вы были в Тюильри, если бы вы сами мне об этом только что не сказали?
«Верно, - подумал Гамен, - откуда же еще он мог это узнать, если я сам ему об этом не сказал?» - Я, может, совершил оплошность, - проговорил он, обращаясь к незнакомцу, - ну, тем хуже! Раз уж я вам об этом сказал, не буду отнекиваться: да, я был в Тюильри.
- И работали там с королем, - подхватил незнакомец, - за что и получили от него двадцать пять луидоров, которые лежат у вас в кармане.
- Эге! Да, у меня и вправду было в кармане двадцать пять луидоров... - согласился Гамен.
- Они и сейчас там лежат, дружище.
Гамен торопливо сунул руку в карман и выгреб горсть золотых монет вперемешку с мелкими серебряными монетами, а также несколькими су.
- Погодите, погодите, - поговорил он, - пять, шесть, семь.., надо же! Я совсем запамятовал.., двенадцать, тринадцать, четырнадцать... А ведь двадцать пять луидоров - солидная сумма.., семнадцать, восемнадцать, девятнадцать... Да, такие деньги в наше время на дороге не валяются.., двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять! Ага! - с облегчением вздохнув, продолжал Гамен. - Слава Богу, все на месте.
- Раз я вам сказал, вы могли положиться на мое слово, как мне кажется.
- На ваше слово? А почему вы знали, что у меня при себе двадцать пять луидоров?
- Дорогой господин Гамен! Как я уже имел честь вам доложить, я нашел вас лежащим поперек дороги в двадцати шагах от повозки, готовой вот-вот вас переехать. Я приказал владельцу повозки остановиться, потом кликнул проезжавший мимо фиакр, отвязал от кареты фонарь и, осмотрев вас при свете этого фонаря, приметил на мостовой несколько золотых монет. Так как эти монеты лежали неподалеку от вас, я предположил, что они вам и принадлежат. Я пошарил рукой в вашем кармане и, обнаружив в нем двадцать других луидоров, понял, что не ошибся. Кучер покачал головой со словами: «Нет, сударь, нет. - Что значит нет? - Нет, я не повезу этого господина. - Почему не повезешь? - Потому что он слишком богат для своего костюма... Двадцать пять золотых луидоров в дешевом жилете - да это попахивает виселицей, сударь! - Как?! Неужели вы думаете, что имеете дело с вором? Кажется, вас испугало это слово: «Вор, говорите? Я - вор?» - Конечно, вор! - отвечал возница. - Откуда же у вас двадцать пять луидоров, если вы их не украли? - «У меня в кармане двадцать пять луидоров, которые мне Дал мой ученик, король Франции!» - отвечали вы. Когда я услыхал ваши слова, мне в самом деле показалось, что я вас узнаю. Я поднес фонарь поближе: «Эге! - воскликнул я. - Вот все и объяснилось! Это же господин Гамен, учитель слесарного дела в Версале! Он работал вместе с королем, и король дал ему за работу двадцать пять луидоров. Я за него ручаюсь». С той минуты, как я за вас поручился, кучер перестал спорить. Я вложил вам в карман деньги, которые вы потеряли; вас осторожно уложили в фиакр, я сел на облучок, потом мы вышли из этого кабачка, и вот так вы оказались здесь, слава Богу, жалуясь лишь на то, что вас бросил ваш подмастерье.
- Я говорил о подмастерье? Я жаловался на то, что он меня бросил? - все более удивляясь, переспросил Гамен.
- Ну вот! Он уж и не помнит своих слов!
- Я?!
- Ну да! Разве не вы только что говорили: «Из-за этого негодяя...» Я забыл его имя...
- Луи Леконт.
- Да, да... Как?! Не вы ли только сейчас говорили:
«Из-за этого негодяя Луи Леконта я здесь... Он обещал вернуться со мной в Версаль, а когда настало время оттуда уходить, тут-то он меня и бросил»?
- Я вполне мог так сказать, потому что это правда.
- Ну, раз это правда, зачем отрицать? Разве вы не знаете, что, будь на моем месте кто-нибудь другой, такая игра в кошки-мышки по нашим временам могла бы плохо кончиться?
- Да, только не с вами... - ласково поглядывая на незнакомца, заметил Гамен.
- Не со мной? Что вы хотите этим сказать?
- Я хочу сказать: «с другом».
- Да уж, вижу я, как вы доверяете своему другу! Вы ему говорите «да», потом - «нет»; вы говорите: «это правда», а потом - «неправда». Прямо как в прошлый раз, слово чести! Когда вы мне рассказывали одну историю... Надо быть простаком, чтобы хоть на минуту этому поверить!
- Какую я рассказывал историю?
- О потайной двери, на которую вы ставили замок для какого-то вельможи, только вы почему-то не могли сказать, где этот вельможа живет.
- Ну, хотите - верьте, хотите - нет, а в этот раз опять речь шла о двери.
- У короля?
- У короля. Только эта дверь вела не на лестницу, а в сейф.
- И вы хотите меня уверить в том, что король, который и сам неплохо слесарничает, стал бы за вами посылать, чтобы вы поставили ему замок на дверь? Ха-ха!
- Однако дело именно так и обстоит. Эх, бедняга! Он и впрямь думал, что может без меня обойтись, вот и стал наспех клепать свой замок. «Зачем Гамен? К черту Гамена! Кому нужен этот Гамен?» Да только заблудился он в суколдах, вот и пришлось звать на помощь Гамена! |
|