В категории материалов: 192
Показано материалов: 11-15 |
Страницы: « 1 2 3 4 5 ... 38 39 » |
|
Вернувшись в Париж, Жильбер занялся кабриолетом. Кабриолет был не очень красивый, но надежный - это было все, что нужно. Лошади были выносливые першероны, а кучер - настоящий увалень; но самое главное для Жильбера - приехать в Арамон и не вызвать ничьих подозрений.
Его басня, кстати сказать, не внушила мэтру Нике недоверия. Жильбер в новом костюме вполне был похож на сына управляющего из хорошего дома или переодетого камердинера герцога и пэра.
Его откровенность не вызвала подозрений и у возницы. Это были такие времена, когда благородный господин мог разоткровенничаться, словно простолюдин; тогда деньги принимали с благодарностью, не задавая лишних вопросов.
Кстати сказать, два луидора по тем временам стоили четырех нынешних, а в наши дни четыре луидора не так уж легко заработать.
Итак, кучер согласился, с тем, однако, условием, что Жильбер предупредит его за два часа до отправления. Это предприятие привлекало юношу с разных сторон: и как поэта, и как философа; оно представлялось ему делом благородным. Отнять дитя у жестокой матери значило посеять стыд и смятение в лагере врагов. Потом, изменив внешность, войти в хижину к добродетельным, судя по описанию Руссо, крестьянам и выложить вместе с младенцем кругленькую сумму. Бедные люди будут на тебя смотреть как на опекуна, как на лицо значительное: вот чего было более чем достаточно для удовлетворения гордыни и злобы, для любви к будущему ребенку и для ненависти к врагам.
Наконец наступил роковой день. Ему предшествовали десять других дней, которые Жильбер провел в страшной тревоге, ни разу не сомкнув глаз. Несмотря на жестокий мороз, он спал с раскрытым окном. Малейшее движение Андре или Филиппа отзывалось в его ушах, как отзывается колокольчик на движение зажавшей его руки.
Он видел, как в тот день Филипп и Андре беседовали, сидя у камина; он видел, с какой поспешностью служанка отправилась в Версаль, забыв даже запереть ставни. Он побежал предупредить своего кучера, оставался у конюшни все время, пока закладывали лошадей, от нетерпения кусая кулаки и судорожно цепляясь башмаками за булыжник. Наконец возница вскарабкался на одну из лошадей, а Жильбер сел в кабриолет. Вскоре он приказал остановить на углу маленькой безлюдной улочки недалеко от Центрального рынка Потом он возвратился в мансарду, написал письмо, в котором попрощался с Руссо, поблагодарил Терезу, сообщил, что его ожидает небольшое наследство на Юге и что он вернется... Все без более или менее подробных объяснений. Потом он спрятал в карман деньги, засунул длинный нож в рукав и уже совсем собрался съехать по трубе в сад, как вдруг его остановила неожиданная мысль.
Снег!.. Поглощенный в последние три дня своими мыслями, Жильбер не подумал об этом... На снегу будут заметны его следы... Если следы приведут к стене дома Руссо, нет никаких сомнений, что Филипп и Андре произведут расследование, а если исчезновение Жильбера совпадет с похищением, его тайна будет раскрыта.
Необходимо было непременно сделать круг и зайти с улицы Кок-Эрон, потом войти через садовую калитку, от которой у Жильбера уже месяц назад была отмычка; от этой калитки к дому вела протоптанная тропинка и, следовательно, он не оставит следов.
Он не стал терять ни минуты и подошел к калитке в то время, когда фиакр, в котором приехал доктор, еще стоял у главных ворот особняка.
Жильбер осторожно отпер дверь и, никого не заметив, спрятался за углом павильона, со стороны оранжереи.
Какая это была страшная ночь! Он все слышал: стоны, сдавленные рыдания, первый крик своего сына.
Привалившись к холодной каменной стене, он не чувствовал, как густой снег падает ему на голову с почерневшего неба. Его сердце ударяло в рукоятку ножа, который он в отчаянии прижимал к груди. Его смотревшие в одну точку глаза налились кровью и горели в темноте.
Дождавшись, когда доктор выйдет, Филипп обменялся с ним прощальными словами.
Жильбер подошел к ставню, оставляя на снегу следы и по щиколотку проваливаясь в снег. Он увидел, что Андре заснула в своей постели, что Маргарита задремала в кресле. Поискав глазами возле матери ребенка, он так его и не обнаружил.
Он пошел к крыльцу, отворил скрипнувшую и тем напугавшую его дверь и, добравшись до кровати, принадлежавшей когда-то Николь, стал на ощупь искать ребенка и коснулся застывшими на морозе пальцами личика бедного младенца, который запищал от боли; эти его крики и услышала Андре.
Завернув новорожденного в шерстяное одеяло, он унес его, оставив дверь приотворенной, чтобы не повторился ужасный скрип.
Затем он вышел через садовую калитку на улицу, подбежал к кабриолету, вытолкнул из него кучера и застегнул кожаную полсть, а возница взобрался на лошадь.
- Получишь пол-луидора, если через четверть часа будем за городскими воротами.
Застоявшиеся на морозе лошади поскакали галопом.
Глава 44
СЕМЕЙСТВО ПИТУ
В пути все пугало Жильбера. В стуке карет, ехавших следом или обгонявших его кабриолет; в жалобном завывании ветра в вершинах голых деревьев - во всем чудилась ему погоня или крики тех, у кого он похитил ребенка.
На самом деле ему ничто не угрожало. Возница честно сделал свое дело, и к назначенному Жильбером часу, то есть до свету, взмыленные лошади прискакали в Даммартен.
Жильбер дал вознице пол-луидора, сменил лошадей и кучера, и скачка продолжалась Первую половину пути тщательно укутанный ребенок, лежавший на руках Жильбера, не почувствовал холода и ни разу не пискнул. С рассветом Жильбер еще издали заметил деревню и приободрился. Чтобы заглушить плач начавшего подавать голос младенца, Жильбер затянул одну из нескончаемых песен, которые он напевал в Таверне, возвращаясь с охоты.
Скрип колесной оси, громыханье повозки, звон бубенцов служили ему дьявольским аккомпанементом, в который вплетался еще и голос возницы, подпевавшего Жильберу «Прекрасную Бурбонку».
Благодаря этому пению последний возница даже не понял, что Жильбер везет с собой ребенка. Он осадил лошадей, приехав в Виллер-Котре раньше намеченного времени, и получил сверх обещанной платы экю в шесть ливров. А Жильбер взял на руки бережно завернутую в одеяло ношу и, с самым серьезным видом продолжая петь, торопливо зашагал прочь. Перешагнув через канаву, он пошел по усыпанной листьями тропинке, сбегавшей вниз, поворачивавшей влево от дороги и ведшей к деревушке Арамон.
Холодало Всего за несколько часов снегу заметно прибавилось; на поле из-под снега торчали кусты и колючки. Впереди на лесной опушке виднелись голые печальные деревья, сквозь ветви которых проглядывала бледная лазурь еще затянутого туманной пеленой небосвода.
Свежий воздух, запах леса, повисшие на ветвях ледяные бусинки, наконец просторы и поэтичность этих мест поразили воображение молодого человека.
Он двинулся скорым шагом вдоль неглубокого оврага и, не спотыкаясь, не раздумывая, пошел через лес на звон деревенского колокола и голубоватый дымок, поднимавшийся над крышами и стлавшийся по-над лесом, пробиваясь сквозь спутанные ветви дерев. Не прошло и получаса, как Жильбер вышел к берегу ручья, поросшего клевером и пожелтевшим клоповником. Он перешагнул через ручей, зашел в крайнюю хижину и попросил деревенских ребятишек проводить его к Мадлен Питу.
Тихие и внимательные, но не забитые и малоподвижные, как бывают иные крестьяне, дети встали и, заглянув незнакомцу в глаза, взялись за руки и проводили его к довольно большой хижине, привлекательной с виду, расположенной на берегу ручья, как и большинство домов этой деревни. |
|
- Доктор? - с сомнением и душевной болью проговорила Андре, но в ее сердце зашевелилась надежда.
- Ну да, ну да... Ах, здесь немудрено потерять голову!
- Филипп, ты можешь поклясться?..
- Дорогая сестра, ты не более благоразумна, нежели я... Как ты думаешь, этот ребенок.., мог исчезнуть?
И он рассмеялся, окончательно убедив кормилицу и служанку.
Андре оживилась.
- Однако я слышала... - промолвила она.
- Что?
- Шаги... Филипп вздрогнул.
- Это невозможно! Ты спала.
- Нет, нет! Я уже проснулась, я слышала!.. Я слышала!..
- Ну, значит, ты слышала, как приходил наш милый доктор, он вернулся после моего ухода, потому что здоровье маленького вызывало у него беспокойство, вот он, должно быть, и решил забрать его с собой... Он, кстати, говорил об этом.
- Ты меня успокоил.
- Ну еще бы! Все это так просто объясняется!
- В таком случае, что здесь делаю я? - поинтересовалась кормилица.
- Верно... Доктор ждет вас в вашем доме...
- О!
- Значит, у себя дома. Ну вот.., а Маргарита так крепко спала, что не слышала ничего из того, что говорил ей доктор.., или доктор не пожелал ей ничего говорить.
Оправившись после страшного потрясения, Андре легла в постель.
Филипп проводил кормилицу и дал указания служанке.
Потом он взял лампу и тщательно осмотрел входную дверь, затем обнаружил, что садовая калитка незаперта, и увидел на снегу свежие следы, которые вели от дома к калитке.
- Мужские следы!.. - вскричал он. - Ребенок похищен... Беда! Беда!
Глава 43
ДЕРЕВНЯ АРАМОН
Следы, отпечатавшиеся на снегу, принадлежали Жильберу. Со времени своей последней встречи с Бальзаме он неустанно следил за павильоном и готовился к мести.
Все удалось ему без особого труда. Он был так ловок, что сладкими речами и услужливостью втерся в дом философа и даже был обласкан женой Руссо. Средство было простое: из тридцати су, ежедневно выплачиваемых философом своему переписчику, бережливый Жильбер откладывал в неделю по ливру и покупал Терезе какую-нибудь мелочь.
То это была ленточка на колпак, то сладости, то бутылка вина или ликера. А иногда добрая женщина, чувствительная ко всему, что касалось ее вкусов или тщеславия, довольствовалась восхищенными возгласами, которые вырывались за столом у Жильбера, расхваливавшего кулинарные таланты хозяйки дома.
Да, женевскому философу удалось добиться того, чтобы его подопечный столовался у Терезы. Таким образом, за последние два месяца облагодетельствованный Жильбер сумел скопить два луидора и присовокупить их к своему сокровищу, покоившемуся под циновкой рядом с двадцатью тысячами ливров Бальзамо.
Но какой ценой! Благодаря какому безупречному поведению и силе воли! Вставая с рассветом, Жильбер прежде всего выглядывал в окно, безошибочным взглядом определяя положение Андре и примечая малейшие изменения, которые могли произойти в скромном и размеренном образе жизни затворницы.
Ничто не могло ускользнуть от его взгляда: ни следы от туфелек Андре на садовой дорожке, ни складки на занавесках, более или менее плотно задернутых, что, как было известно Жильберу, зависело от расположения духа его возлюбленной: в те минуты, когда Андре была мрачна, она не выносила дневного света.
Итак, Жильбер знал, что происходило у нее в душе и в доме.
Кроме того, он научился определять, куда отлучается Филипп, и никогда не ошибался, каково будет следствие его похода.
Он был настолько педантичен, что в один прекрасный вечер даже проследил за Филиппом, когда тот ходил в Версаль за доктором Луи... Этот визит Филиппа в Версаль несколько смутил сыщика. Однако когда через два дня он увидел, как доктор украдкой проскользнул с улицы Кок-Эрон в сад, он понял то, что совсем недавно было для него тайной.
Жильбер знал, что уже не за горами тот день, когда должны были осуществиться все его надежды. Он принял меры предосторожности, необходимые для успеха труднейшего предприятия. Вот какой он составил план действий.
Два луидора пригодились ему на то, чтобы нанять в пригороде Сен-Дени кабриолет, запряженный парой. Эта карета должна была постоянно быть наготове.
Кроме того, Жильбер испросил четырехдневный отпуск и воспользовался им, чтобы исследовать окрестности Парижа. Он отправился в небольшой городишко в округе Суасон, расположенный в восемнадцати милях от Парижа и окруженный бескрайними лесами.
Городишко назывался Виллер-Котре. Прибыв на место, Жильбер отправился прямехонько к единственному в этих местах нотариусу мэтру Нике.
Жильбер представился нотариусу сыном управляющего знатного сеньора. Желая облагодетельствовать новорожденного одной из своих крестьянок, знатный сеньор поручил Жильберу подыскать для ребенка кормилицу.
По всей вероятности, щедрость знатного сеньора не ограничится платой за кормилицу, и он захочет передать на хранение мэтру Нике некоторую сумму для ребенка.
Мэтр Нике, отец трех симпатичных мальчуганов, сообщил, что в крохотной деревушке Арамон, в миле от Виллер-Котре, дочь кормилицы всех трех его сыновей, сочетавшаяся законным браком в его конторе, продолжает дело своей матери.
Славную эту женщину звали Мадлен Питу. У нее был четырехлетний сын, обладавший по всем признакам отменным здоровьем. Она только что разрешилась вторым ребенком, и, следовательно, была к услугам Жильбера с того дня, как он изволит принести или прислать своего младенца.
Сделав необходимые распоряжения, как всегда пунктуальный Жильбер возвратился в Париж за два часа до того, как истекло время его отпуска. Теперь читатель может нас спросить, почему Жильбер отдал предпочтение небольшому городку Виллер-Котре.
Все это, как и многое другое, Жильбер сделал под влиянием Руссо.
Однажды Руссо упомянул о лесах Виллер-Котре как об одних из самых богатых разнообразными растениями, а в этих лесах, сказал он, спрятаны надежно, словно гнезда в густой листве, деревеньки; он назвал три или четыре.
Итак, ребенка Жильбера просто невозможно было отыскать в одной из этих глухих деревушек.
Арамон поразил воображение Руссо своей заброшенностью. Недаром Руссо-мизантроп, Руссо-нелюдим, Руссо-отшельник неустанно повторял:
«Арамон - это край света; Арамон - это настоящая пустыня: там можно, подобно птице, прожить на ветке и умереть под листком».
Жильбер жадно ловил все подробности в рассказах философа, когда тот, описывая деревушку, с жаром говорил обо всем подряд, начиная от кормящей грудью молодой матери вплоть до мелодичного блеяния козочки; от аппетитного аромата деревенского капустного супа до дикой шелковицы и лилового вереска.
«Я направлюсь туда, - сказал себе Жильбер. - Мой ребенок вырастет под сенью дерев, которым учитель изливал свои мечты и сожаления».
Для Жильбера любая фантазия превращалась в неукоснительное правило, в особенности если эта фантазия выглядела как нравственная необходимость.
Вот почему он так обрадовался, когда мэтр Нике, словно угадывая его желания, указал ему на Арамон как на подходящую для его целей деревушку. |
|
Мысленное пожелание кому-либо зла имеет мало общего с тем, когда это зло совершается на глазах того, кто его пожелал. Андре, заранее ненавидевшая еще не родившегося ребенка, желавшая ему смерти, теперь страдала, слыша, как плачет несчастное создание.
«Ему больно, - подумала она и сейчас же ответила себе:
- почему меня должны волновать его страдания?.. Ведь я сама - несчастнейшее из живущих на земле?»
Младенец закричал еще громче, еще жалобнее.
Андре с удивлением отметила, как у нее в душе зашевелилось беспокойство, словно невидимая нить связывала ее со всеми покинутым попискивавшим существом.
Происходило то, что она заранее сама себе предсказала. Природа приготовила ее: перенесенная физическая боль подчинила сердце матери, в котором теперь отзывалось малейшее движение ребенка; мать и дитя были отныне накрепко соединены друг с другом.
«Бедный сиротка не должен плакать, - подумала Андре, - он словно жалуется на меня Богу. Господь наделяет крохотные существа, едва появившиеся на свет, самым красноречивым из языков... Их можно убить, освободив тем самым от страданий, но нельзя подвергать их мучению... Если бы люди имели такое право. Бог не позволил бы детям так жалобно плакать».
Андре приподняла голову, собираясь окликнуть служанку, однако ее слабый голосок не мог разбудить девушку, спавшую крепким здоровым сном, а детские крики стихли.
«Верно, пришла кормилица, - подумала Андре. - Хлопнула входная дверь... Да, кто-то идет в соседнюю комнату.., и малыш больше не плачет.., над ним уже простерлась чья-то заботливая десница и успокоила его. Значит, пока для него мать - это тот, кто о нем заботится?.. За несколько экю.., ребенок, плоть от плоти мое дитя, может обрести мать. А позже, проходя мимо меня, столько ради него выстрадавшей и давшей ему жизнь, это дитя даже не взглянет на меня и назовет матерью наемную кормилицу, более щедрую по отношению к нему в своей платной любви, нежели я в своей справедливой ненависти... Нет, этого не будет... Я своими страданиями заплатила за право смотреть малышу в глаза... Я имею право заставить его любить себя в обмен на свои заботы о нем, заставить его себя уважать за мою жертву и мою боль! Она рванулась, собралась с силами и позвала:
- Маргарита! Маргарита!
Служанка с трудом пробудилась, но еще продолжала сидеть в кресле, приходя в себя.
- Вы слышите меня? - спросила Андре.
- Да, госпожа, да! - отвечала Маргарита, наконец опамятовавшись.
Она подошла к постели.
- Прикажете подать воды?
- Нет...
- Госпоже угодно узнать, может быть, который час?
- Нет.., нет...
Она не сводила глаз с двери в соседнюю комнату.
- А-а, понимаю... Госпоже угодно знать, вернулся ли ее брат?
Видно было, как Андре борется всей своей ослабевшей, но обуреваемой гордыней душой с желанием горячего, но щедрого на любовь сердца.
- Я хочу, - выговорила она наконец, - я хочу... Отворите эту дверь, Маргарита.
- Да, госпожа... Ох, как дует оттуда... Сквозняк, госпожа! Да еще какой!..
В самом деле: порыв ветра влетел в комнату Андре; и пламя от свечки в ночнике заколыхалось.
- Должно быть, кормилица оставила открытыми дверь или окно. Посмотрите, Маргарита, посмотрите... Ребенок может озябнуть...
Маргарита направилась в соседнюю комнату.
- Я его укрою, госпожа, - пообещала она.
- Нет.., нет! - отрывисто пробормотала Андре. - Принесите его сюда.
Маргарита застыла посреди комнаты.
- Господин Филипп велел положить ребенка там... - мягко возразила она. - Верно, он боялся, что маленький может вам помешать или что вы разволнуетесь.
- Принесите мне моего ребенка! - приказала молодая мать, готовая взорваться: на ее глазах, остававшихся сухими даже во время родов, заблистали слезы, от которых, наверное, улыбнулись на небесах добрые ангелы - хранители маленьких детей.
Маргарита бросилась исполнять приказание. Андре сидела в кровати, закрыв лицо руками.
Служанка вернулась с выражением недоумения на лице.
- Что такое? - спросила Андре.
- Госпожа!.. Кто-то туда заходил?
- Что значит «кто-то»?.. Кто?
- Ребенка там нет, госпожа!
- Я слышала недавно шум, шаги... Должно быть, пока вы спали, приходила кормилица... Наверное, она не хотела вас будить... А где мой брат? Сходите к нему в комнату.
Маргарита поспешила в комнату Филиппа. И там никого!
- Странно! - заметила Андре; сердце ее сильно билось. - Неужели брат мог уйти, не заходя ко мне?..
- Госпожа!.. - вскрикнула служанка.
- Что такое?
- Входная дверь отворяется!
- Бегите скорее, посмотрите, кто там?
- Это вернулся господин Филипп... Входите, сударь, входите!
Это действительно вернулся Филипп. Из-за его спины выглядывала крестьянка, закутанная в длинную накидку из грубой шерсти в полоску. Она улыбалась любезно, как всегда нанимаемая прислуга улыбается новым хозяевам.
- А вот и я, сестричка! - сказал Филипп, входя в комнату.
- Бедный мой брат!.. Сколько я тебе причиняю хлопот, огорчений! А-а, вот и кормилица... Я так боялась, что она ушла.
- Ушла?.. Да она только что приехала.
- Ты хотел сказать «вернулась»? Да нет, я ясно слышала, как она недавно входила, несмотря на то, что она шла тихонько...
- Я не понимаю, о чем ты, сестра. Никто...
- Спасибо, Филипп, - перебила его Андре, притягивая брата к себе и старательно выговаривая каждое слово. - Спасибо тебе за то, что ты так предусмотрителен и не захотел отдавать кормилице ребенка, не дав мне на него посмотреть.., поцеловать!.. Филипп, ты знаешь мое сердце... Да, да, можешь быть спокоен, я буду любить своего малыша.
Филипп схватил руку Андре и осыпал ее поцелуями.
- Прикажи кормилице дать мне ребенка... - прибавила молодая мать.
- Сударь! - возразила служанка. - Вы отлично знаете, что ребенка здесь нет.
- Что? Что вы говорите? - молвил Филипп, Андре в ужасе посмотрела на брата.
Молодой человек бросился к кровати служанки; никого на ней не обнаружив, он издал душераздирающий крик.
Андре следила за братом в зеркале. Она увидела, как он побледнел и уронил руки, и почти догадалась, что произошло. Словно отвечая на его крик, она глубоко вздохнула и упала без чувств на подушку. Филипп не ожидал ни нового несчастья, ни такого неизбывного горя. Он призвал на помощь все свои силы и ласками, утешениями, слезами вернул Андре к жизни.
- Мое дитя! - шептала Андре. - Мое дитя... «Надо спасать мать», - сказал себе Филипп. - Сестра, сестричка, мы все, кажется, сошли с ума; мы совсем забыли, что наш милый доктор унес ребенка с собой. |
|
- Андре, сестренка!
- Филипп, - горячо продолжала она, - я испытываю ненависть к своему будущему ребенку!.. Да, я его ненавижу! Я буду помнить всю жизнь, - если мне суждено жить, Филипп, - тот день, когда внутри меня впервые шевельнулся мой смертельный враг, которого я ношу под сердцем. Я до сих пор не могу без дрожи вспомнить столь дорогое каждой матери, а для меня ненавистное первое движение ребенка; я сгораю от ненависти, и хула готова сорваться с моих дотоле невинных губ. Филипп, я дурная мать! Филипп, на мне Божье проклятие!
- Во имя Неба, Андре, успокойся! Не губи свою душу. Этот ребенок - плоть от твоей плоти, я люблю этого ребенка, потому что он - твой.
- Ты его любишь? - вскричала она, побледнев от гнева. - Как ты смеешь говорить это мне, как ты можешь любить мое и свое бесчестье? Ты посмел сказать, что любишь вечное напоминание о преступлении, отпрыска подлого преступника!.. Я тебе уже сказала, Филипп, без страха и лицемерия: я ненавижу ребенка, я его не просила! Я питаю к нему отвращение, потому что он, возможно, будет похож на своего отца... Отца!.. Я умру когда-нибудь от одного этого слова!.. Боже мой! - вскрикнула она, бросившись на колени. - Я не могу убить ребенка при его рождении, потому что ты, Господи дал ему жизнь... Я не могла лишить себя жизни, пока вынашивала его, потому что самоубийство запрещено наравне с убийством. Господи! Прошу Тебя, молю Тебя, заклинаю Тебя, если Ты есть. Боже правый, если Ты заступник сирых на земле, если Ты не хочешь, чтобы я умерла от отчаяния, живя в позоре и слезах. Боже мой, прибери этого ребенка! Господи, убей его! Господи, избавь меня от него, отомсти за меня!
Она в исступлении стала биться головой о мраморный наличник, несмотря на все усилия Филиппа и вырываясь у него из рук.
Внезапно дверь распахнулась: вернулась служанка в сопровождении доктора, которому достаточно оказалось одного взгляда, чтобы понять, что произошло.
- Сударыня! - заговорил он присущим лекарям спокойным тоном, который одних принуждает к смирению, других - к повиновению. - Сударыня! Не надо преувеличивать свое представление о предстоящем вам испытании, оно не за горами Приготовьте все то, о чем я вам рассказал дорогой, - обратился он к служанке. - А вы, - сказал он Филиппу, - будьте более благоразумны, чем ваша сестра, и вместо того, чтобы разделять ее страхи или слабости, помогите мне ее успокоить!
Андре, пристыженная, встала. Филипп усадил ее в кресло.
Больная покраснела, изогнулась от боли, вцепившись в бахрому на кресле, и из ее посиневших губ вырвался первый крик.
- Ее страдание, падение и ярость ускорили начало схваток, - пояснил доктор. - Идите к себе, господин де Таверне и.., мужайтесь!
С затрепетавшим сердцем Филипп бросился к Андре; она все слышала и дрожала от страха; несмотря на боль, она приподнялась и обеими руками обхватила брата за шею.
Она прижалась к нему, прильнула губами к его холодной щеке и прошептала:
- Прощай! Прощай! Прощай!
- Доктор! Доктор! - в отчаянии вскричал Филипп. - Вы слышите?..
Доктор Луи вежливо, но настойчиво развел двух несчастных, Андре снова усадил в кресло, Филиппа проводил в его комнату, потом запер на задвижку Дверь, соединявшую комнату Филиппа с комнатой Андре, задернул занавески, прикрыл другие двери. Так он словно решил похоронить в этой комнате тайну, которая должна была возникнуть между доктором и женщиной, между Богом и ими обоими.
В три часа ночи доктор распахнул дверь, за которой плакал и молился Филипп.
- У вашей сестры родился мальчик, - объявил он. Филипп всплеснул руками - Не ходите к ней, - сказал доктор, - она спит.
- Спит... Доктор! Неужели она и вправду спит?
- Если бы дело обстояло иначе, я бы вам сказал:
«у вашей сестры родился мальчик, но она умерла от родов...» Да вы сами можете увидеть.
Филипп просунул голову в дверь.
- Послушайте, как она дышит...
- Да! Да! - прошептал Филипп, обнимая доктора.
- А теперь, как вы знаете, мы уговорились с кормилицей. Проходя сегодня по улице Пуэн-дю-Жур, где живет эта женщина, я дал ей знать, чтобы она была готова... Однако только вы можете привезти ее сюда, меня там не должны видеть... Пока ваша сестра спит, поезжайте за ней в моей карете.
- А как же вы, доктор?
- Мне нужно еще зайти на Королевскую площадь к одному почти безнадежному больному... Плеврит... Я хочу провести остаток ночи у его изголовья, чтобы понаблюдать за тем, как ему дают лекарства, а заодно и за их действием.
- На улице холодно, доктор.
- У меня пальто.
- Время сейчас ненадежное...
- За последние двадцать лет меня раз двадцать останавливали ночью на улице. Я неизменно отвечал: «Друг мой, я - лекарь и иду к больному... Хотите, я отдам вам свое пальто? Возьмите, только не убивайте меня, потому что если я не приду, больной умрет». И заметьте, сударь: пальто служит мне двадцать лет. Воры ни разу на него не позарились.
- Милый доктор!.. Вы придете завтра? - Завтра в восемь я буду здесь. Прощайте! Доктор объяснил служанке, как надо ухаживать за больной, и приказал не отходить от нее ни на шаг. Он хотел, чтобы ребенка поместили рядом с матерью. Однако Филипп уговорил доктора унести младенца, памятуя о недавних словах сестры.
Доктор Луи сам уложил мальчика в комнате служанки, а потом быстрыми шагами пошел по улице Монторгей, в то время как фиакр увозил Филиппа в сторону Руля. Служанка задремала, сидя в кресле у постели хозяйки.
Глава 42
ПОХИЩЕНИЕ
Во время спасительного сна, следующего за сильными потрясениями, разум словно обретает двойную силу: способность верно оценить положение и возможность вернуть силы организму, оказавшемуся в состоянии, близком к смерти.
Словно вернувшись к жизни из небытия, Андре раскрыла глаза и увидела неподалеку от себя спящую в кресле служанку. Она услышала, как весело потрескивают в очаге дрова, и с наслаждением стала вслушиваться в тишину комнаты, где все отдыхало вместе с ней...
Ее состояние нельзя было назвать бодрствованием, однако это был и не сон. Андре получала удовольствие от того, что растягивала ощущение неопределенности Дремотной неги; мысли мелькали одна за другой в ее утомленной голове, однако Андре не останавливалась ни на одной из них, словно боясь окончательно проснуться.
Вдруг издалека до нее донесся слабый, едва уловимый детский плач сквозь стену.
Этот крик вызвал у Андре дрожь, от которой она еще недавно так страдала. Она почувствовала, как в ней всколыхнулась ненависть, та самая, которая вот уже несколько месяцев смущала ее невинную душу и от которой она подурнела. Это было похоже на то, как от внезапного толчка колышется мутная вода в сосуде, поднимая со дна осадок.
С этой минуты Андре лишилась сна и покоя; она вспоминала, и ее опять захлестнула ненависть.
Однако душевные силы зависят обыкновенно от физического состояния. На сей раз Андре не почувствовала в себе прежней ненависти.
Крик ребенка сначала отозвался в ней болью, потом стал ее смущать... Она спрашивала себя: не явился ли Филипп, очень деликатный по натуре, исполнителем чьей-то отчасти жестокой воли, удалив от нее ребенка? |
|
- Вы - ангел, посланный Небом, ваше высочество. Я очень сожалею, что не состою на службе при французском дворе и потому не имею возможности умереть за вас.
Принцесса так сверкнула глазами, что Филипп закрыл лицо руками. Ее высочество даже не пыталась его утешить или отвлечь от грустных мыслей. Замолчав и почувствовав стеснение в груди, она нервным движением сорвала несколько бенгальских роз и теперь в задумчивости обрывала их лепестки.
Филипп пришел в себя.
- Покорнейше прошу меня простить, ваше высочество, - молвил он.
Мария-Антуанетта ничего не ответила.
- Ваша сестра может хоть завтра поступить в Сен-Дени, - отрывисто проговорила она. - А вы через месяц получите полк. Такова моя воля!
- Ваше высочество! Прошу вас выслушать мои последние объяснения. Моя сестра с благодарностью принимает благодеяние из рук вашего высочества, я же вынужден отказаться.
- Вы отказываетесь?
- Да, ваше высочество. Я был опозорен при дворе. Враги, виновные в моем позоре, найдут способ ударить еще сильнее, когда увидят, что я поднялся выше прежнего.
- Как? Даже несмотря на мое покровительство?
- Вот именно из-за вашего милостивого покровительства, ваше высочество...
- Вы правы, - побледнев, прошептала принцесса.
- И кроме того, ваше высочество, нет.., я совсем забыл, разговаривая с вами, что на земле больше нет для меня счастья... Я забыл, что, возвратившись в тень, я не Должен больше выходить на свет. Оказавшись в тени, человек должен молиться и предаваться воспоминаниям.
Филипп так трогательно произнес эти слова, что принцесса вздрогнула.
- Придет день; - молвила она, - когда я во всеуслышание скажу то, о чем сейчас могу только подумать. Итак, ваша сестра поступит в Сен-Дени, как только пожелает.
- Благодарю вас, ваше высочество, благодарю.
- А вы.., можете попросить меня, о чем угодно.
- Ваше высочество...
- Такова моя воля!
Филипп увидел, что принцесса протягивает ему руку в перчатке, застыв, словно в ожидании. Возможно, это был всего-навсего повелевающий жест.
Он опустился на колени, взял руку принцессы и припал к ней губами; сердце его переполнилось счастьем и затрепетало.
- О чем же вы просите? - спросила принцесса, оставив от волнения свою руку в руках Филиппа.
Филипп склонил голову. Горькие мысли захлестнули его, словно терпящего бедствие во время бури... Несколько мгновений он продолжал стоять не двигаясь и не проронив ни слова. Потом встал и, побледнев, с потухшим взором, проговорил:
- Паспорт, чтобы иметь возможность покинуть Францию в тот самый день, как моя сестра поступит в монастырь Сен-Дени!
Принцесса отпрянула, словно в испуге. Видя страдания молодого человека, которые она вполне понимала, а возможно, и разделяла, она могла только выговорить еле слышно:
- Хорошо. - И скрылась в аллее, обсаженной кипарисами, ветки которых оставались вечнозелеными и служили украшением гробниц.
Глава 41
БЕЗОТЦОВЩИНА
Приближался день родов, день позора. Несмотря на участившиеся посещения доктора Луи, несмотря на заботливый уход и утешения Филиппа, Андре час от часу становилась все мрачнее, словно осужденная в ожидании смертной казни.
Несколько раз несчастный брат заставал Андре задумчивой и вздрагивавшей от малейшего шума... Глаза ее оставались сухими... Она могла по целым дням не проронить ни слова, потом вдруг стремительно вскакивала, начинала ходить по комнате, пытаясь, подобно Дидону, отделаться от себя, от изводившей ее боли.
Наконец наступил вечер. Филипп, заметив, что она побледнела сильнее обыкновения, послал за доктором с просьбой, чтобы он зашел в тот же вечер.
Это произошло двадцать девятого ноября. Филипп изо всех сил старался заинтересовать Андре разговором и как можно дольше ее задержать; он принялся обсуждать с ней не очень веселые и весьма интимные вопросы, которых девушка очень боялась, как раненый боится грубого прикосновения к своей ране.
Он сидел у огня. Служанка, отправившаяся за доктором в Версаль, забыла запереть ставни, и свет от лампы И даже отблески пламени из камина мягко ложились на снег, засыпавший садовые дорожки с наступлением первых холодов.
Филипп выждал, когда Андре начала успокаиваться, и без всяких предисловий спросил:
- Дорогая сестра! Ты, наконец, приняла решение?
- Относительно чего? - через силу улыбнувшись, спросила Андре.
- Относительно.., твоего будущего ребенка. Андре вздрогнула.
- Приближается критический момент, - продолжал Филипп.
- О Боже!
- Я не удивлюсь, если завтра...
- Завтра?
- Даже, может быть, сегодня, дорогая. Андре так сильно побледнела, что Филипп в испуге взял ее за руку и осыпал поцелуями. Андре пришла в себя.
- Брат! - сказала она. - Я не буду с тобой хитрить - это унизительно. Представления о добре и зле смешались для меня. Я не знаю, что такое «зло», с тех пор как я усомнилась в том, что есть «добро». Так не суди меня строже, чем принято судить безумную. Впрочем, возможно, ты отнесешься серьезно к мыслям, которые я попытаюсь изложить; готова поклясться, что они прекрасно выражают мои теперешние чувства.
- Что бы ты ни сказала, Андре, что бы ты ни сделала, ты всегда будешь для меня самой дорогой и любимой на свете.
- Благодарю тебя, мой единственный друг. Смею сказать, что я окажусь достойной того, что ты мне обещаешь. Я жду ребенка, Филипп. Богу было угодно, - так я, по крайней мере, представляю это себе, - покраснев, прибавила она, - чтобы материнство явилось для женщины состоянием, сходным с оплодотворением у растений. Плод - следствие цветения, во время которого растение готовится... Для женщины такое цветение, как я это понимаю, - любовь.
- Ты права, Андре.
- А я, - с живостью продолжала Андре, - не успела подготовиться. Я - аномалия. Мне не дано было познать ни любви, ни желаний. Я столь же чиста сердцем и помыслами, как и телом... И тем не менее., печальное превращение!.. Бог посылает мне то, чего я не желала, о чем даже и не мечтала... Почему тогда Он не посылает плодов дереву, которому суждено остаться бесплодным?.. Откуда возьмутся во мне чувства, инстинкты? Где мне взять на это силы?.. Женщина, в муках дающая жизнь своему ребенку, знает, ради чего она терпит эти муки; я же ничего не знаю, я трепещу от одной мысли об этом, я подхожу к дню родов, словно к эшафоту... Филипп, Бог меня проклял!.. |
|