В категории материалов: 188
Показано материалов: 81-85 |
Страницы: « 1 2 ... 15 16 17 18 19 ... 37 38 » |
|
В коробке было восхитительное платье из китайского атласа с набивными цветами и целый набор чрезвычайно дорогих кружев.
- Платье! Платье! - закричала Шон, хлопая в ладоши.
- Платье! - повторила Дю Барри, уже готовая обрадоваться после того, как чуть было не поддалась отчаянию.
- Кто вручил тебе это, плут? - спросил Жан у привратника.
- Какая-то женщина, сударь.
- Что за женщина?
- Понятия не имею.
- Где она сейчас?
- Она просунула коробку в дверь и крикнула мне:
«Для ее сиятельства!», потом вскочила в кабриолет и умчалась.
- Хорошо! - сказал Жан. - Вот платье - это главное.
- Поднимайтесь, Жан! - крикнула Шон. - Моя сестра почти без чувств от нетерпения.
- Держите, - сказал Жан, - смотрите, разглядывайте, восхищайтесь! Вот что посылает нам Небо.
- Но платье мне не подойдет, оно не может мне подойти, его шили не для меня. Боже мой! Боже мой, какое несчастье! Ведь оно такое красивое!..
Шон быстро сняла мерки.
- Та же длина, - сказала она. - Тот же размер в талии.
- Изумительная ткань, - сказала Дю Барри.
- Невероятно! - отозвалась Шон.
- Поразительно! - воскликнула графиня.
- Напротив, - сказал Жан. - Это доказывает, что если у вас есть заклятые враги, то есть и преданные друзья.
- Это не мог быть друг, - ответила Шон. - Как он узнал, что против нас замышляется? Это, наверно, какой-нибудь кудесник, колдун.
- Да хоть сам сатана! - вскричала Дю Барри. - Мне все равно, пусть только он мне поможет одолеть Граммонов. Едва ли он превзойдет сатану, как эти люди.
- А теперь, - заговорил Жан, - я полагаю...
- Что вы полагаете?
- Что вы можете доверить свою голову этому господину.
- Что придает вам такую уверенность?
- Дьявольщина! Его прислал все тот же друг, который доставил вам платье.
- Меня? - спросил Леонар с наивным удивлением.
- Полно, полно! - сказал Жан. - Вся эта история с газетой - выдумка. Разве не так, мой дорогой?
- Чистая правда, господин виконт!
- Ну же, признайтесь! - сказала графиня.
- Сударыня! Вот эта газета, у меня в кармане: я сохранил ее для папильоток.
Молодой человек достал из кармана куртки газету с объявлением о предстоящем представлении ко двору.
- Ну что ж, за работу! - сказала Шон. - Слышите? Пробило восемь!
- Времени у нас вполне достаточно, - отозвался парикмахер, - ее сиятельство доедет за час.
- Да, если бы у нас была карета, - ответила графиня.
- Черт возьми! И в самом деле, - проворчал Жан. - Каналья Франсиан до сих пор не вернулся.
- Разве нас не подвели? - сказала графиня. - Ни парикмахера, ни платья, ни кареты.
- Неужели... - прошептала в ужасе Шон, - неужели он нас тоже подведет?
- Нет, - сказал Жан, - вот он.
- А карета? - спросила графиня.
- Должно быть, оставил у ворот. Привратник сейчас отворит, уже отворяет... Что это с каретником?
Почти в тот же миг Франсиан с потерянным видом вбежал в гостиную.
- Ах, господин виконт! - вскричал он. - Карета ее сиятельства направлялась сюда, но на углу улицы Траверсьер ее остановили четверо мужчин, сбросили на землю и избили моего лучшего ученика, который ею управлял, и, пустив лошадей в галоп, исчезли на повороте в улицу Сен-Нисез.
- Ну? Что я вам говорил? - спросил, улыбаясь, Дю Барри, не вставая с кресла, в котором сидел, когда вошел каретник. - Что я вам говорил?
- Это же настоящий разбой! - вскричала Шон. - Сделай что-нибудь, брат!
- А что прикажете делать? И зачем?
- Надо раздобыть карету. Здесь у нас только загнанные лошади и грязные экипажи. Жанна не может ехать в Версаль в такой развалине.
- Тот, кто усмиряет бешеные волны, кто посылает пищу птицам, кто прислал нам такого парикмахера, как господин Леонар, и такое платье, не оставит нас без кареты, - сказал Дю Барри.
- Смотрите! Вон подъезжает карета, - сказала Шон.
- И останавливается, - добавил Дю Барри.
- Да, но она не въезжает во двор, - заметила графиня.
- В самом деле, не въезжает, - сказал Жан.
Бросившись к окну, он распахнул его и крикнул: «Бегите же, черт возьми, бегите, а то опять опоздаете! Скорей, скорей! Может быть, мы наконец узнаем, кто наш благодетель».
Лакеи, посыльные, дядьки бросились наружу, но было поздно: отделанная изнутри белым атласом карета, запряженная парой изумительных гнедых коней, уже стояла у самых ворот, но не было ни кучера, ни лакеев, был только рассыльный, державший лошадей под уздцы.
Рассыльный сказал, что получил шесть ливров от того, кто привел лошадей и скрылся в направлении Фонтанного двора.
Кто осматривал дверцы кареты, обнаружил, что чья-то торопливая рука нарисовала розу вместо недостающего герба.
Все эти события, предотвратившие катастрофу, заняли меньше часа.
Жан ввел карету во двор, запер за собой ворота и взял ключ. Затем поднялся в туалетную комнату, где парикмахер готовился представить графине первые доказательства своей ловкости.
- Сударь! - вскричал он, схватив Леонара за руку - Если вы не назовете нам имя нашего ангела-хранителя, если вы не укажете его, чтобы мы вечно выражали ему нашу благодарность, я клянусь...
- Осторожно, господин виконт! - прервал его невозмутимый молодой человек. - Ваше сиятельство так сжали мне руку, что я не смогу причесывать графиню, а ведь нужно торопиться. Слышите, часы бьют половину девятого.
- Отпустите его, Жан, отпустите! - крикнула графиня. Жан рухнул в кресло.
- Чудеса! - сказала Шон. - Настоящее волшебство! Платье идеально подходит по меркам. Может быть, перед на дюйм длиннее, чем нужно, вот и все. Через десять минут этот недостаток будет устранен.
- А что карета? В ней можно ехать? - спросила графиня.
- Безупречна... Я заглянул внутрь, - ответил Жан. - Она отделана белым атласом и надушена розовым маслом.
- Тогда все прекрасно! - вскричала Дю Барри, хлопая в ладоши. - Начинайте, господин Леонар. Если вы преуспеете, ваше будущее обеспечено.
Леонар не заставил себя ждать. Он завладел волосами графини Дю Барри, и первое же движение гребня показало, что он незаурядный мастер.
Быстрота, вкус, точность, чувство гармонии - все это он проявил в осуществлении своей столь важной задачи. |
|
- Право же, виконт, если вам суждено умереть, то только от страха, - ответила графиня с улыбкой.
Она сломала печать.
Прочитав первые строчки, она громко вскрикнула и почти без чувств упала в кресло.
- Ни парикмахера, ни платья, ни кареты! - прошептала она. Шон бросилась к графине, Жан кинулся к письму.
Оно было написано прямым и мелким почерком: по всей видимости, это была женская рука.
«Сударыня! - говорилось в письме. - Берегитесь: вечером у Вас не будет ни парикмахера, ни платья, ни кареты. Надеюсь, что эта записка прибудет к Вам вовремя. Не претендуя на Вашу благодарность, я не буду называть своего имени. Отгадайте, кто я, если хотите узнать своего искреннего друга».
- Ну вот и последний удар! - в смятении вскричал Дю Барри. - Черт побери! Мне надо срочно кого-нибудь убить! Не будет парикмахера! Клянусь своей смертью, я вспорю живот этому жулику Любену! Часы бьют половину восьмого, а его все нет. Ах, проклятье! Проклятье!
И Дю Барри, хотя и не его представляли ко двору в этот вечер, выместил гнев на своих волосах, которые он растрепал самым непристойным образом.
- Платье! Бог мой, платье! - простонала Шон. - Парикмахера еще можно было бы найти!
- Да? Ну что ж, попробуйте! Какого парикмахера вы найдете? Прощелыгу? Гром и молния! Тысяча чертей!
Графиня ничего не говорила, но так вздыхала, что растрогала бы даже Шуазелей, если бы те могли ее услышать.
- Давайте успокоимся! - сказала Шон. - Поищем парикмахера, съездим еще раз к портнихе, чтобы выяснить, что же случилось с платьем.
- Нет ни парикмахера, ни платья, ни кареты, - упавшим голосом прошептала графиня.
- Да, кареты все еще нет! - вскричал Жан. - Она то-, же не едет, хотя должна была бы уже быть здесь. Это заговор, графиня! Неужели Сартин не арестует виновных? Неужели Монеу не приговорит их к повешению? Неужели сообщников не сожгут на Гревской площади? Я хочу колесовать парикмахера, пытать щипцами портниху, содрать живьем кожу с каретника!
Между тем графиня пришла в себя, но лишь для того, чтобы еще острее почувствовать ужас своего положения.
- Все пропало, - прошептала она. - Люди, перекупившие Любена, достаточно богаты, чтобы удалить из Парижа всех хороших парикмахеров. Остались только ослы, которые испортят мне волосы... А мое платье! Мое бедное платье!.. А моя новенькая карета, при виде которой все должны были лопнуть от зависти!..
Дю Барри ничего не отвечал. Он делал страшные глаза и бегал по комнате, натыкаясь на мебель. Он разносил в щепки все, что попадалось ему под ноги. А если щепки казались ему слишком большими, он разламывал и их.
В самый разгар отчаяния, распространившегося из будуара в приемную, из приемной во Двор, в то время как лакеи, одуревшие от двадцати разных и противоречивых указаний, сновали туда-сюда, натыкаясь друг на друга, молодой человек в сюртуке цвета зеленого яблока и шелковой куртке, в сиреневых штанах и белых шелковых чулках вышел из кабриолета, вошел в никем не охраняемые ворота, на цыпочках прошел двор, перескакивая с булыжника на булыжник, поднялся по лестнице и постучал в дверь туалетной комнаты.
Жан в это время топтал ногами столик с севрским фарфором, который он зацепил фалдой фрака, уклоняясь от большой японской вазы, сбитой ударом кулака.
В дверь трижды робко, едва слышно постучали.
Настала полная тишина. Напряжение было так велико, что никто не осмеливался спросить, кто стучит.
- Простите, - послышался незнакомый голос, - я хотел бы поговорить с ее сиятельством.
- Сударь! Так в дом не входят! - крикнул привратник, кинувшийся за чужаком.
- Минутку, минутку! - сказал Дю Барри. - Хуже того, что уже произошло, ничего случиться не может. Чего вы хотите от графини?
Жан распахнул дверь рукой, достаточно сильной, чтобы отворить двери Газы.
Незнакомец, отскочив, избежал удара и, присев в третьей позиции, сказал:
- Господин! Я хотел бы предложить свои услуги ее сиятельству Дю Барри, которая сегодня, как я слышал, должна присутствовать на торжественной церемонии.
- Что же это за услуги, сударь?
- Услуги моей профессии.
- А какова ваша профессия?
- Я цирюльник.
Незнакомец еще раз поклонился.
- Ax! - вскричал Жан, бросаясь молодому человеку на шею. - Вы - цирюльник! Входите, друг мой, входите!
- Проходите же, сударь, проходите, - приговаривала Шон, ухватившись за испуганного молодого человека.
- Цирюльник! - воскликнула Дю Барри, вздымая руки к небу. - Цирюльник! Но это же ангел с неба! Вас прислал Любен, сударь?
- Меня никто не посылал. Я прочитал в газете, что ее сиятельство должны представить ко двору сегодня вечером, и сказал себе: «А что, если совершенно случайно у ее сиятельства нет цирюльника? Это маловероятно, но возможно». Вот я и пришел.
- Как вас зовут? - спросила, поостыв, графиня.
- Леонар, сударыня.
- Леонар? Вы не очень известны.
- Пока нет. Но если графиня согласится принять мои услуги, завтра я стану знаменитым.
- Гм-гм, - прокашлялся Жан, - причесывать ведь можно по-разному.
- Если ее сиятельство мне не доверяет, - сказал цирюльник, - то я уйду.
- У нас совсем не осталось времени на пробы, - сказала Шон.
- А зачем пробовать? - вскричал молодой человек в порыве восторга и, обойдя Дю Барри со всех сторон, прибавил:
- Я знаю, что ее сиятельство должна привлекать своей прической все взоры. С той минуты, как я увидел ее сиятельство, я придумал прическу, которая - я уверен - произведет наилучшее впечатление.
Тут молодой человек уверенно взмахнул рукой, и это поколебало сомнения графини и возродило надежду в сердцах Шон и Жана.
- Ив самом деле! - сказала графиня, восхищенная свободой молодого человека, который стоял, подбоченившись, и принимал всякие другие позы не хуже великого Любена.
- Но прежде мне надо взглянуть на платье ее сиятельства, чтобы подобрать украшения.
- О! Мое платье! - вскричала Дю Барри, возвращенная к ужасной действительности. - Мое бедное платье! Жан хлопнул себя по лбу.
- Ив самом деле, - сказал он. - Представьте себе, сударь, чудовищную ловушку... Его украли! Платье, портниху, все! Шон, бедная Шон!
Устав рвать на себе волосы, Дю Барри разрыдался.
- А что если еще раз съездить к ней, Шон? - предложила графиня.
- Зачем? - спросила Шон. - Ведь она поехала сюда.
- Увы! - прошептала графиня, откинувшись в кресле. - Увы! Зачем мне парикмахер, если у меня нет платья!
В это мгновение зазвонил дверной колокольчик. Испугавшись, как бы не вошел еще кто-нибудь, привратник затворил все двери и запер их на задвижки и замки.
- Звонят, - сказала Дю Барри. Шон бросилась к окну.
- Коробка! - вскричала она.
- Коробка, - повторила графиня. - Для нас?
- Да... Нет... Да! Отдали привратнику.
- Бегите, Жан, скорее же, ради Бога!
Жан кинулся по лестнице и, опередив всех лакеев, вырвал коробку из рук швейцара.
Шон следила за ним в окно.
Он сорвал крышку с коробки, сунул в нее руку и испустил радостный вопль. |
|
- Вчера мы с моим инженером подсчитали количество стежков. На каждое полотно приходится десять тысяч стежков, пять тысяч - на мастерицу. По такой плотной ткани женщина не может сделать более одного стежка в пять секунд. Итак, двенадцать стежков в минуту, семьсот двадцать в час, семь тысяч двести за десять часов. Я оставляю две тысячи двести на отдых и неправильные швы. У нас остается еще добрых четыре часа.
- А что с каретой?
- Вы знаете, что за карету отвечал я. Лак сохнет в большом сарае, который для этой цели натоплен до пятидесяти градусов. Это очаровательный экипаж с двумя расположенными друг против друга сиденьями, в сравнении с которыми - я вам ручаюсь - посланные навстречу ее высочеству кареты - просто ничто. В придачу к гербу, на всех четырех створках, и боевому кличу Дю Барри «Надежные, вперед!» на двух боковых створках я велел нарисовать с одной стороны воркующих голубков, а с другой - сердце, пронзенное стрелой. И - всюду луки, колчаны и факелы.
У Франсиана народ стоит в очереди, чтобы взглянуть на карету. Ровно в восемь она будет здесь.
В это мгновение вошли Шон и Доре. Они подтвердили слова Жана.
- Благодарю вас, мои славные помощники, - сказала графиня.
- Сестричка! - сказал Жан Дю Барри. - У вас усталые глаза. Поспите часок, вы почувствуете себя лучше.
- Поспать? Ну конечно, я отлично высплюсь ночью, но многим будет не до сна.
В то время как у графини в доме велись приготовления, слух о представлении ко двору распространился по всему городу. Каким бы праздным и каким бы безразличным ни казался парижский люд - он самый большой охотник до сплетен. Никто лучше не знал придворных и их интриги, чем зеваки восемнадцатого века - те самые, которых не допускали ни на один дворцовый праздник; они могли только видеть ночью непонятные гербы на каретах да таинственные ливреи лакеев. Нередко случалось, что какого-нибудь высокородного дворянина знал весь Париж. Это было неудивительно: на спектаклях и прогулках двор играл главную роль. Герцог де Ришелье на своем итальянском табурете или графиня Дю Барри в своем не уступавшем королевскому экипаже позировали перед публикой так же, как в наше время известный актер или любимая актриса.
Знакомые лица вызывают большой интерес. Весь Париж знал графиню Дю Барри, любившую показываться в театре, на прогулке, в магазинах, как и всякая богатая, молодая, красивая женщина. Париж знал ее по портретам, карикатурам, наконец узнавал ее благодаря Замору. История с представлением ко двору занимала Париж в такой же степени, как и королевский двор. В этот день опять было сборище на площади Пале-Рояль, но - мы просим прощения у философов - вовсе не для того, чтобы взглянуть на играющего в шахматы Руссо в кафе "Режанс", а чтобы увидеть фаворитку короля в роскошной карете и изысканном платье, вызывавших много толков. Острота Жана Дю Барри «Мы дорого стоим Франции» имела под собой достаточное основание; вполне естественно, что представляемая Парижем Франция хотела насладиться спектаклем, за который так недешево платила.
Графиня Дю Барри отлично знала свой народ - французский народ был ей гораздо ближе, чем Марии Лещинской. Она знала, что он любит блеск и алчность. Она следила за тем, чтобы спектакль соответствовал расходам.
Вместо того чтобы лечь спать, как посоветовал ей деверь, она с пяти до шести часов принимала молочную ванну, потом, в шесть часов, доверилась рукам горничных в ожидании прихода парикмахера.
Не стоит блистать эрудицией, описывая эпоху, столь хорошо изученную в наши дни, что ее почти можно назвать современностью.
Большинство наших читателей знают ее не хуже нас. Но будет уместным объяснить здесь, и именно сейчас, каких усилий, времени и искусства должна была стоить прическа графини Дю Барри.
Представьте себе огромное сооружение, предтечу зубчатых башен, что выстраивались на головах придворных дам в царствование молодого Людовика XVI. Все в ту эпоху должно было стать предзнаменованием. Легкомысленная мода словно отражала общественные потрясения, заставлявшие землю уходить из-под ног у тех, кто был или казался великим; мода словно постановила, что у представителей аристократии остается слишком мало времени, чтобы пользоваться своими привилегиями, потому эти привилегии выражались в прическе; еще более мрачное, но не менее верное предзнаменование: мода будто говорила, что так как их головам недолго оставаться на плечах, то головы должно всячески украшать и поднимать как можно выше над головами простолюдинов.
Чтобы заплести прекрасные волосы в косы, поднять их на шелковой подушке, обвить вокруг каркаса из китового уса, усеять их драгоценными камнями, жемчугом, цветами, напудрить их до той снежной белизны, которая придавала блеск глазам и свежесть лицу; чтобы гармонично сочетать тон лица с перламутром, рубинами, опалами, брильянтами, цветами всех форм и оттенков, нужно быть не только великим художником, но и терпеливым человеком.
Потому-то единственные из всех ремесленников - цирюльники носили шпаги, как, впрочем, и скульпторы.
Вот чем объясняется также сумма в пятьдесят луидоров, которую Жан Дю Барри вручил придворному цирюльнику, и страх, что великий Любен - придворный цирюльник в эту пору звался Любен - будет менее точен или менее ловок, чем от него ожидали.
Это опасение вскоре подтвердилось: пробило шесть, затем половина седьмого, без четверти семь - цирюльник не появлялся. Лишь одна мысль позволяла замиравшим сердцам присутствовавших питать крохотную надежду: такой важный человек, как Любен, естественно, должен заставлять себя ждать.
Но вот пробило семь. Виконт, обеспокоенный тем, что приготовленный для цирюльника ужин остынет, а сам кудесник будет недоволен, послал к нему старика лакея: кушать, мол, подано.
Лакей вернулся через четверть часа.
Только тот, кто сам пережил подобное ожидание, знает, сколько секунд в четверти часа.
Лакей разговаривал с г-жой Любен; она уверяла, что Любен незадолго до этого вышел и что если он еще не дошел до особняка, то наверняка скоро прибудет.
- Хорошо, - сказал Дю Барри, - у него, по-видимому, какие-то трудности с экипажем. Подождем!
- Еще есть время, - отозвалась графиня. - Я могу причесываться наполовину одетой. Представление ко двору назначено ровно на десять. В нашем распоряжении еще три часа, а дорога в Версаль занимает только час. А пока, Шон, покажи мне платье, это меня развлечет. Так где же Шон? Шон! Мое платье!
- Платье еще не принесли, - ответила Доре, - а ваша сестра отправилась за ним десять минут назад.
- Ага! - сказал Дю Барри. - Я слышу стук колес. Это, конечно, привезли нашу карету.
Виконт ошибался: это вернулась Шон в карете, запряженной парой взмыленных лошадей.
- Платье! - вскричала графиня, когда Шон еще была в прихожей. - Где мое платье?
- Разве его еще нет? - спросила растерянная Шон.
- Нет.
- Ну, значит, вот-вот привезут, - ответила она, успокаиваясь, - портниха, к которой я поднималась, незадолго до моего приезда отправилась сюда в фиакре с двумя мастерицами, чтобы доставить и примерить платье.
- Конечно, - согласился Жан, - она живет на улице Бак, а фиакр едет медленнее, чем наши лошади.
- Да-да, вне всякого сомнения, - подтвердила Шон, тем не менее она была заметно обеспокоена.
- Виконт! - предложила Дю Барри - А не послать ли нам за каретой? Чтобы хоть ее не ждать.
- Вы правы, Жанна.
Дю Барри распахнул дверь.
- Пошлите к Франсиану за каретой, - приказал он, - и захватите свежих лошадей, чтобы сразу же их запрячь.
Кучер отправился за каретой.
Еще не стих шум шагов кучера и стук копыт лошадей, направлявшихся к улице Сент-Оноре, как появился Замор с письмом в руках.
- Письмо для маркиза Дю Барри, - объявил он - Кто его принес?
- Какой-то мужчина.
- Что значит «какой-то мужчина»? Что за мужчина?
- Верховой.
- А почему он вручил его тебе?
- Потому что Замор стоял у входа.
- Да читайте же, графиня, проще прочесть, чем задавать вопросы.
- Вы правы, виконт.
- Только бы в этом письме не было ничего неприятного! - прошептал виконт.
- Ну что вы, это какое-нибудь прошение его величеству!
- Записка не сложена в форме прошения. |
|
- Скомпрометирован, и очень сильно. Вот уже целую неделю я не был в Версале, так что вчера графиня даже послала за мной в мой Ганноверский особняк, чтобы справиться, не болен ли я. И вы знаете, что ответил Рафте? Что я настолько хорошо себя чувствую, что даже не ночевал дома. Впрочем, я отказываюсь от своих прав, у меня нет никаких амбиций, я уступаю вам место вождя и готов помочь вам занять его. Вы все это начали, вы зачинщица, вы посеяли дух возмущения в умах, вам и жезл командующего.
- Но только после их высочеств, - почтительно произнесла герцогиня.
- Оставьте нам пассивную роль, - сказала принцесса Аделаида. - Мы поедем навестить нашу сестру Луизу в Сен-Дени; она задержит нас у себя, и мы не вернемся ночевать в Версаль. И никто ничего не сможет сказать.
- Ну конечно! Что тут можно сказать! - отозвался герцог. - Или действительно нужно иметь извращенный ум.
- Я займусь уборкой сена в Шантеру, - сказала графиня.
- Браво! - вскричал герцог. - В добрый час. Вот прекрасный предлог!
- А у меня, - сказала де Гемене, - заболел ребенок, и я никуда не выезжаю, потому что ухаживаю за ним.
- А я сегодня вечером что-то чувствую себя усталой, - подхватила г-жа де Поластрон. - И если Троншен не пустит мне кровь, завтра я могу опасно заболеть.
- Ну а я, - сказала величественно г-жа де Мирпуа, - не поеду в Версаль потому, что не хочу, вот моя причина: свобода выбора.
- Прекрасно, превосходно! - сказал Ришелье, - но нужно поклясться.
- Как? Нужно поклясться?
- Конечно, в заговорах всегда клянутся: начиная с заговора Катилины до заговора Селламара, в котором я имел честь принимать участие, всегда давали клятву.
Правда, это ничего не меняло, но традицию нужно соблюдать. Итак, давайте поклянемся! Это придаст заговору торжественность, вы сами в том убедитесь.
Он протянул руку и, окруженный группой дам, торжественно произнес: «Клянусь!»
Все присутствующие повторили за ним клятву, за исключением принцесс, которые незаметно исчезли.
- Ну, вот и все, - сказал герцог. - Заговорщики произнесли клятву, и больше ничего делать не надо.
- Как же она будет разгневана, когда окажется в пустом зале! - вскричала де Гемене.
- Гм! Король, конечно, отправит нас в ссылку, - заметил Ришелье.
- Да что вы, герцог! - отозвалась де Гемене. - Что же будет со двором, если нас сошлют? Разве при дворе не ожидают прибытия его величества короля Дании? Кого же ему представят? Разве не готовятся к приезду ее высочества? Кому ее будут показывать?
- Кроме того, весь двор сослать нельзя, всегда кого-нибудь выбирают...
- Я прекрасно знаю, что всегда кого-нибудь выбирают, более того: мне везет, всегда выбирают именно меня. Уже выбирали четыре раза, ведь это мой пятый заговор, сударыни.
- Ну что вы, герцог! - сказала де Граммон. - Не огорчайтесь, на этот раз в жертву принесут меня.
- Или господина Шуазеля, - добавил маршал, - берегитесь, герцогиня!
- Господин де Шуазель, как и я, вынесет немилость, но не потерпит оскорбления.
- Сошлют не вас, герцог, не вас, герцогиня, и не господина де Шуазеля, - сказала де Мирпуа, - сошлют меня. Король не простит мне, что я была менее любезна с графиней, чем с маркизой.
- Это правда, - сказал герцог, - вас всегда называли фавориткой фаворитки. Бедная госпожа де Мирпуа! Нас сошлют вместе!
- Нас всех отправят в ссылку, - сказала, поднимаясь, г-жа де Гемене, - потому что, надеюсь, ни одна из нас не изменит своего решения.
- И данной клятве, - добавил герцог.
- Кроме того, - сказала де Граммон, - на всякий случай я приму меры...
- Меры?.. - переспросил герцог.
- Да. Ведь чтобы быть завтра вечером в Версале, ей необходимы три вещи.
- Какие же?
- Парикмахер, платье, карета.
- Да, конечно, вы правы.
- И что же?
- А то, что она не приедет в Версаль к десяти часам. Король потеряет терпение, отпустит двор, и представление ко двору этой дамы будет отложено Бог знает на какой срок из-за церемоний по поводу приезда ее высочества.
Взрыв аплодисментов и возгласы «браво» приветствовали этот новый эпизод заговора. Но, аплодируя больше других, герцог де Ришелье и г-жа де Мирпуа обменялись взглядами. Старые придворные поняли, что им обоим пришла в голову одна и та же мысль.
В одиннадцать часов вечера все заговорщики мчались в своих экипажах по дороге в Версаль или в Сен-Жермен, залитой изумительным лунным светом.
Только герцог де Ришелье взял лошадь своего курьера и, в то время как его карета с задернутыми шторами на виду у всех следовала по дороге в Версаль, сам он во весь опор верхом скакал в Париж по проселочной дороге.
Глава 4
НИ ЦИРЮЛЬНИКА, НИ ПЛАТЬЯ, НИ КАРЕТЫ
Было бы дурным тоном со стороны графини Дю Барри, если бы она отправилась на церемонию представления ко двору в парадную залу версальского дворца прямо из своих покоев.
К тому же Версаль был неподходящ для столь торжественного дня.
И, что самое главное, это не было в обычаях того времени. Избранники выезжали с большой пышностью либо из своего особняка в Версале, либо из своего дома в Париже.
Графиня Дю Барри выбрала второй путь.
Уже в одиннадцать часов утра она прибыла на улицу Валуа в сопровождении графини де Беарн, которую она постоянно держала во власти своей улыбки или же под замком; к ране графини беспрестанно прикладывали все возможные снадобья, какими только располагала медицина и химия.
Накануне Жан Дю Барри, Шон и Доре принялись за дело. Те, кто не видел их в действии, с трудом могут представить себе, насколько велика власть золота и мощь человеческого разума.
Одна из них заручилась услугами парикмахера, другая подгоняла портних. Жан заказывал карету, а также взял на себя труд приглядывать за швеями и доставить к сроку парикмахера. Графиня, выбиравшая цветы, кружева и брильянты, была завалена футлярами и каждый час получала с курьером вести из Версаля о том, что был отдан приказ зажечь огни в салоне королевы; никаких изменений не ожидалось.
Часа в четыре вернулся бледный, возбужденный, но радостный Жан Дю Барри.
- Ну как дела? - спросила графиня.
- Все будет готово к сроку.
- А парикмахер?
- Я встретился у него с Доре. Мы обо всем условились. Я сунул ему в руку чек на пятьдесят луидоров. Он ужинает здесь ровно в шесть часов. С этой стороны мы можем быть спокойны.
- Как платье?
- Платье будет изумительное. Шон наблюдает за работой. Двадцать шесть мастериц пришивают жемчужины, ленты и отделку. И так, полотно за полотном, будет выполнена эта чудесная работа, которую любой другой, кроме нас, получил бы только через неделю.
- Что значит полотно за полотном?
- Это значит, сестричка, что всего расшивают тринадцать полотен. По две мастерицы на каждое полотно: одна берется справа, другая - слева; они украшают его аппликациями и камнями. Соберут же эти полотна вместе в последнюю минуту. Работы осталось часа на два. В шесть вечера у нас будет платье.
- Вы уверены, Жан? |
|
Герцогиня осеклась на полуслове, заметив обращенный на нее взгляд короля.
- А о ком вы говорили, герцогиня? - возобновил разговор маршал, притворяясь, что никак не может догадаться, кто эта дама, о которой шел разговор.
- Ну.., имя мне не называли.
- Как жаль! - сказал маршал - Однако я догадалась, догадайтесь и вы.
- Если бы все присутствующие дамы были смелыми и верными принципам чести старинного французского дворянства, - с горечью сказала де Гемене, - они отправились бы с визитом к провинциалке, которой пришла в голову столь блестящая идея - сломать себе ногу.
- Ах, Боже мой! Конечно, это прекрасная мысль, - сказал герцог де Ришелье, - но нужно знать, как зовут эту прелестную даму, которая избавила нас от такой великой опасности. Ведь нам больше ничего не угрожает, не правда ли, дорогая графиня?
- Опасность миновала, ручаюсь вам: дама в постели с перевязанной ногой и не может сделать ни шага.
- А что если эта особа найдет себе другую поручительницу? - спросила де Гемене. - Она ведь очень предприимчива.
- Не беспокойтесь, поручительницу отыскать не так-то просто.
- Еще бы, черт ее подери! - сказал маршал, грызя одну из тех чудесных конфеток, которым, как поговаривали, он был обязан своей вечной молодостью.
Король взмахнул рукой. Все замолчали.
Голос короля, внятный и столь знакомый каждому, прозвучал в салоне:
- Прощайте, дамы и господа!
Все поднялись с мест, и в галерее началось оживление. Король сделал несколько шагов к двери, затем, повернувшись в ту минуту, когда выходил из зала, произнес:
- Кстати, завтра в Версале состоится представление ко двору.
Его слова прозвучали среди присутствующих как удар грома.
Король обвел взглядом группу дам - они побледнели и переглянулись.
Король вышел, не прибавив ни слова.
Но как только он удалился в сопровождении свиты и многочисленных придворных, состоявших у него на службе, среди принцесс и прочих присутствующих, оставшихся в зале после его ухода, поднялась буря.
- Представление ко двору! - помертвев, пролепетала герцогиня де Граммон. - Что хотел сказать его величество?
- Герцогиня, - спросил маршал с такой ядовитой улыбкой, которую не могли простить ему даже лучшие друзья, - это, случайно, не то представление, о котором вы говорили?
Дамы кусали губы от досады.
- Нет! Это невозможно! - глухим голосом проговорила герцогиня де Граммон.
- А вы знаете, герцогиня, сейчас так хорошо лечат переломы!
Господин де Шуазель приблизился к своей сестре и сжал ей руку предупреждающим жестом, но герцогиня была слишком задета, чтобы обращать внимание на предупреждения.
- Это оскорбительно! - вскричала она.
- Да, это оскорбление! - повторила за ней де Гемене.
Господин де Шуазель, убедившись в своем бессилии, отошел.
- Ваши высочества! - продолжала герцогиня, обращаясь к трем дочерям короля. - Мы можем надеяться только на вас. Вы, первые дамы королевства, неужели вы потерпите, чтобы всем нам было навязано - в единственном неприступном убежище благопристойных дам - такое общество, которое унизило бы даже наших горничных? Принцессы, не отвечая, грустно опустили головы.
- Ваши высочества! Ради Бога! - повторила герцогиня.
- Король - повелитель, только он может принимать решения, - сказала, вздохнув, принцесса Аделаида.
- Хорошо сказано, - поддержал ее герцог Ришелье.
- Но тогда будет скомпрометирован весь французский двор! - вскричала герцогиня. - Ах, господа, как мало вы заботитесь о чести ваших фамилий!
- Сударыни! - сказал г-н де Шуазель, пытаясь обратить все в шутку. - Раз все это становится похожим на заговор, вы ничего не будете иметь против, если я удалюсь? И, уходя, уведу с собой господина Сартина.
- Вы с нами, герцог? - продолжал г-н де Шуазель, обращаясь к Ришелье.
- Пожалуй, нет, - ответил маршал. - Я остаюсь: я обожаю заговоры.
Господин де Шуазель скрылся, уводя г-на де Сартина, Те немногие мужчины, которые еще оставались в зале, последовали их примеру.
Вокруг принцесс остались лишь герцогиня де Граммон де Гемене, герцогиня Айенская, г-жа де Мирпуа, г-жа ж Поластрон и еще десять дам, с особым жаром участвовавших в споре, вызванном пресловутым представлением ко двору.
Герцог де Ришелье был среди присутствовавших единственным мужчиной.
Дамы смотрели на него с беспокойством, как если бы он был троянцем в стане греков.
- Я представляю свою дочь, графиню д'Эгмон, - сказал он им. - Не обращайте на меня внимания.
- Сударыни! - сказала герцогиня де Граммон. - Есть способ выразить протест против бесчестья, которому нас хотят подвергнуть, и я воспользуюсь этим способом.
- Что же это за способ? - спросили в один голос все дамы.
- Нам сказали, - продолжала герцогиня де Граммон, - что король - властелин.
- А я ответил на это: хорошо сказано, - подтвердил герцог.
- Король - повелитель в своем доме, это правда. Но зато у себя дома властвуем мы сами. А кто может помешать мне сказать сегодня кучеру: «В Шантеру», вместо того чтобы приказать ему: «В Версаль»?
- Все это так, - сказал герцог де Ришелье, - но чего вы добьетесь своим протестом?
- Кое-кого это заставит задуматься, - вскричала г-жа де Гемене, - если вашему примеру, герцогиня, последуют многие!
- А почему бы нам всем не последовать примеру герцогини? - спросила г-жа де Мирпуа.
- Ваши высочества! - сказала герцогиня, вновь обращаясь к дочерям короля. - Вы, дочери Франции, должны показать пример двору!
- А король не рассердится на нас? - спросила принцесса Софья.
- Разумеется, нет! Как вашим высочествам может это прийти в голову! Король, наделенный тонкими чувствами, неизменным тактом, будет, напротив, признателен вам. Верьте мне - он никого не неволит.
- Даже напротив, - подхватил герцог Ришелье, намекая во второй или третий раз на вторжение, которое, как поговаривали, совершила герцогиня де Граммон в спальню короля, - это его неволят, его пытаются взять силою.
При этих словах в рядах дам произошло движение, которое походило на то, что происходит в роте гренадеров, когда разрывается бомба.
Наконец все пришли в себя.
- Правда, король ничего не сказал, когда мы закрыли для графини свою дверь, - сказала принцесса Виктория, осмелевшая и разгоряченная кипением страстей в собрании, - но может статься, что по столь торжественному поводу...
- Ну какие тут могут быть сомнения, - продолжала настаивать герцогиня де Граммон. - Конечно, все могло бы случиться, если бы отсутствовали только вы одни, ваши высочества. Но когда король увидит, что никого из нас нет.
- Никого! - вскричали дамы.
- Да, никого! - повторил старый маршал.
- Значит, вы тоже участвуете в заговоре? - спросила принцесса Аделаида.
- Ну конечно, именно поэтому я прошу дать мне слово.
- Говорите, герцог, говорите! - воскликнула герцогиня де Граммон.
- Нужно действовать по порядку, - сказал герцог. - Совсем недостаточно крикнуть: «Мы все, все!» Та, что громче всех «Я это сделаю», когда наступит время, поступит совсем иначе. Как я только что имел честь заявить вам, я принимаю участие в заговоре, поэтому я опасаюсь, что останусь в одиночестве, как это уже случалось со мной неоднократно, когда я участвовал в заговорах при покойном короле или в период Регентства.
- Право же, герцог, - насмешливо проговорила герцогиня де Граммон, - вы, кажется, забыли, где находитесь. В стране амазонок вы претендуете на роль вождя.
- Поверьте, что у меня есть некоторое право на пост, который вы у меня оспариваете, - возразил герцог. - Вы ненавидите Дю Барри - ну, вот я и назвал имя, но ведь никто этого не слышал, не правда ли? - вы ненавидите Дю Барри сильнее, чем я, но я компрометирую себя в гораздо большей степени, нежели вы.
- Вы скомпрометированы, герцог? - удивилась г-жа де Мирпуа.
|
|