В разделе материалов: 380
Показано материалов: 106-110 |
Страницы: « 1 2 ... 20 21 22 23 24 ... 75 76 » |
|
Руссо побледнел, зашатался и поднял на юного палача гневный и, в то же время, растерянный взгляд, - это лишь раззадорило графа де Прованс.
Не дожидаясь ответа, принц удалился, держа под руку своего наставника и продолжая комментировать произведения господина, которого он только что с такой жестокостью раздавил.
Оставшись один, Руссо понемногу пришел в себя, как вдруг услышал первые такты своей увертюры в исполнении оркестра.
Он пошел в ту сторону, откуда доносилась музыка, и, добравшись до своего места, рухнул на стул.
- Какой же я безумец, глупец, трус! - сказал он. - Мне надо было бы ответить этому жестокому юнцу: «Ваше высочество! Молодой человек не должен мучить бедного старика, это неблагородно!»
Он пришел от своего ответа в восторг. В эту минуту запели дуэтом ее высочество и де Куани. Их пение отвлекло философа от мрачных мыслей, однако заставило страдать музыканта; сердечные муки сменились издевательством над его музыкальным слухом.
Глава 39
РЕПЕТИЦИЯ
Как только началась репетиция, всеобщее внимание было захвачено зрелищем, и о Руссо забыли. Теперь он мог оглядеться. Он слушал фальшивое пение господ, переодетых пастухами, и рассматривал дам, кокетничавших, словно пастушки, переодетые в костюмы придворных.
Принцесса пела правильно, но была никудышной актрисой. Впрочем, у нее почти не было голоса, и ее едва было слышно. Не желая никого смущать, король скрылся в темной ложе и беседовал с дамами.
Дофин был суфлером. Вся опера шла из рук вон плохо.
Руссо решил больше не слушать, однако не слышать было нелегко. У него было только одно утешение: среди пастушек он заметил одну, наделенную не только очаровательной внешностью, но и прелестным голоском, выделявшимся из хора.
Руссо сосредоточил на ней внимание и стал пристально рассматривать ее поверх своего пюпитра, любуясь красивым лицом и в то же время наслаждаясь ее мелодичным голосом.
Перехватив взгляд автора, ее высочество скоро поняла по его улыбке, по блеску его глаз, что он удовлетворен исполнением отдельных сцен и, желая услышать комплимент, - ведь она была женщина! - она склонилась к пюпитру.
- Разве это так уж плохо, господин Руссо? - спросила она.
Растерявшийся и подавленный Руссо промолчал.
- Ну, значит это было нашей ошибкой, - проговорила принцесса, - а господин Руссо не решается нам это сказать. Прошу вас, господин Руссо!..
Руссо не сводил взгляда с очаровательной девушки, которая даже не подозревала, что вызвала его интерес.
- А-а, это мадмуазель де Таверне! - сообщила принцесса, проследив глазами за взглядом Руссо. - Она сфальшивила!..
Андре покраснела; она заметила, что на нее устремлены взгляды всех присутствовавших.
- Нет, нет! - крикнул Руссо. - Это не она! Мадмуазель поет, как ангел!
Графиня Дю Барри метнула в философа гневный взгляд.
Барон де Таверне, напротив, почувствовал, как сердце его наполняется счастьем, и послал Руссо одну из самых своих любезных улыбок.
- Вы тоже находите, что эта юная особа поет хорошо? - спросила Дю Барри у короля, которого задели за живое слова Руссо.
- Я не слышу.., в хоре... - отвечал Людовик XV. - Для этого надо быть музыкантом...
В это время Руссо оживился, заставив хор пропеть:
К своей подружке возвращается Колен,
Отпразднуем прекрасное событье!
Обернувшись, он увидел де Жюсье, приветствовавшего его со своего места.
Для женевского философа оказалось немалым удовольствием на виду у всех дирижировать придворными, особенно на глазах у того, кто его обидел, дав почувствовать свое превосходство.
Он чопорно с ним раскланялся и вновь уставился на Андре: от похвалы она стала еще красивее. Репетиция продолжалась; графиня Дю Барри помрачнела. Она дважды пыталась отвлечь Людовика XV, заинтересовавшегося спектаклем, говоря ему комплименты.
А сердцем всего спектакля, как нарочно для ревнивицы, явилась Андре. Впрочем, это нисколько не мешало ее высочеству выслушивать комплименты и пребывать в веселом расположении духа.
Герцог де Ришелье порхал вокруг нее с легкостью юноши; ему удалось собрать в глубине театра кружок насмешников, центром которого была сама принцесса - это очень беспокоило сторонников Дю Барри.
- Кажется, у мадмуазель де Таверне красивый голос, - громко сказал Ришелье.
- Очаровательный! - подхватила ее высочество. - Не будь я эгоисткой, я уступила бы ей роль Колетты. Впрочем, я выбрала эту роль для себя ради развлечения и не отдам никому.
- Мадмуазель де Таверне спела бы ее не лучше, чем ваше высочество, - молвил Ришелье, - и...
- Мадмуазель - великолепная певица! - перебил его Руссо.
- Великолепная! - согласилась ее высочество. - Я должна признаться, что она помогает мне разучивать роль. А как восхитительно она танцует! Вот я совсем не умею танцевать.
Нетрудно себе представить, как подействовали эти разговоры на короля, на графиню Дю Барри и на всех любопытных, сплетников, интриганов и завистников. Каждый из присутствовавших наслаждался нанесенным ударом или страдал от боли и сгорал от стыда, получая этот удар. Равнодушных не было, за исключением, пожалуй, самой Андре.
Поощряемая Ришелье, ее высочество заставила Андре пропеть романс:
Над милым слугою утратила власть я,
Со мной расстается Колен.
Все видели, как король покачивал головой в такт с выражением удовольствия, отчего все румяна осыпались с лица Дю Барри, подобно влажной штукатурке.
Злобный, как женщина, Ришелье испытывал наслаждение от мести. Он подошел к Таверне-старшему, и оба старика превратились в изваяния, олицетворяя собою союз Лицемерия с Развратом.
Их оживление возрастало по мере того, как все более хмурилась графиня Дю Барри. Не выдержав, она резким движением поднялась с места, что было против всех правил приличия, потому что король еще не вставал.
Подобно муравьям, придворные почуяли бурю и поспешили укрыться вблизи наиболее сильных из них. Таким образом, принцесса оказалась в окружении своих друзей, а графиню Дю Барри атаковали ее приспешники. |
|
- Руссо из Женевы? - спросил граф д'Артуа тоном школьника на каникулах.
- Да, ваше высочество, - отвечала графиня.
- Ах, здравствуйте, господин Руссо! - проговорил шалун, видя, что Руссо отчаянно и безуспешно пытается проскочить. - Здравствуйте!.. Так мы сейчас будем слушать вашу музыку?
- Ваше высочество! - пролепетал Руссо, рассмотрев голубую ленту.
- Да, прелестную музыку! - прибавила графиня. - Она прекрасно отражает дух и стремления автора!
Руссо поднял голову и почувствовал, как его словно ослепил взгляд графини.
- Ваше высочество... - начал было он недовольным тоном.
- Я буду исполнять роль Колена, графиня! - воскликнул граф д'Артуа. - А вас прошу быть Колеттой.
- С большим удовольствием, ваше высочество. Однако я не смею, не будучи актрисой, осквернять музыку мастера.
Руссо готов был отдать жизнь за то, чтобы взглянуть на нее еще хоть раз. Однако ее голос, ее тон, ее лесть, ее красота рвали его сердце на части.
Он решил сбежать.
- Господин Руссо! - продолжал принц, преграждая ему путь. - Я хочу, чтобы вы помогли мне сыграть Колена.
- А я смею просить у господина Руссо совета, как лучше исполнить роль Колетты, - пролепетала графиня, разыгрывая скромницу, что окончательно сразило философа.
Его глаза продолжали вопросительно смотреть на графиню.
- Господин Руссо меня ненавидит, - сказала она принцу чарующим голосом.
- Да что вы! - вскричал граф д'Артуа. - Кто может ненавидеть вас, графиня?
- Вы же сами видите, - отвечала она.
- Господин Руссо - благородный человек, сочиняющий прелестные вещицы, не может избегать столь очаровательную женщину, - заметил граф д'Артуа.
Руссо громко вздохнул, словно приготовился испустить Дух, и шмыгнул в узкую щель, неосторожно оставленную графом д'Артуа Однако в тот вечер Руссо решительно не везло. Не пройдя и нескольких шагов, он наткнулся на группу людей.
На сей раз это были старик и юноша: у юноши грудь была украшена голубой лентой, а его собеседник, на вид лет пятидесяти пяти, был одет в красное и имел строгий вид.
Оба они услыхали, как веселится граф д'Артуа и кричит во всю мочь:
- Господин Руссо! Господин Руссо! Я расскажу, как вы сбежали от графини, да ведь никто не поверит!
- Руссо? - прошептали оба собеседника.
- Задержите его, брат! - со смехом продолжал принц. - Держите его, господин де ла Вогийон!
Руссо понял, к какому рифу подвела его корабль несчастная звезда.
Граф де Прованс и воспитатель королевских детей!
Граф де Прованс также преградил Руссо путь.
- Здравствуйте, сударь! - отрывисто сказал он. Совершенно потерявшись, Руссо поклонился и пробормотал:
- Мне не суждено отсюда выйти!..
- Какая удача, что я встретил вас, сударь! - произнес принц тоном наставника, который искал и, наконец, нашел провинившегося ученика.
«Опять нелепые комплименты, - подумал Руссо, - до чего же однообразны великие мира сего!»
- Я прочел ваш перевод из Тацита, сударь. «А-а, этот и впрямь ученый, педант», - сказал себе Руссо.
- Тацита переводить трудно, не правда ли?
- Да, ваше высочество, я ведь написал об этом в небольшом предисловии.
- Да, знаю, знаю. Вы там пишете, что лишь отчасти владеете латынью.
- Да, ваше высочество.
- Зачем же тогда вы взялись переводить Тацита?
- Я, ваше высочество, оттачивал стиль.
- А знаете, господин Руссо, вы неправильно перевели «imperatoria brevitate» как «торжественное лаконичное выступление». ,. Смущенный Руссо изо всех сил напрягал память.
- Да, вы именно так это перевели, - проговорил юный принц с самоуверенностью старого ученого, который нашел ошибку у Сомеза. - Это в том месте, где Тацит рассказывает, как Пизон обратился с речью к своим солдатам.
- Так что же, ваше высочество?
- А то, господин Руссо, что «imperatoria brevitate» означает «с лаконичностью генерала...» или человека, привыкшего командовать. Лаконичность командира.., вот подходящее выражение, не правда ли, господин де ла Вогийон?
- Да, ваше высочество, - отвечал воспитатель. Руссо не проронил ни слова. Принц продолжал:
- Это ведь полное извращение смысла, господин Руссо... Да я вам еще найду пример! Руссо побледнел.
- Вот послушайте, господин Руссо, это в том отрывке, где речь идет о Сецине. Он начинается так: «At in supe-riore Germania...» Вы знаете, что в этом месте идет описание Сецины, и Тацит говорит: «Cito sermone».
- Я прекрасно помню это место, ваше высочество.
- Вы перевели это следующим образом: «обладающий даром слова»...
- Совершенно верно, ваше высочество, я полагал, что...
- «Cito sermone» означает «говорящий быстро», то есть легко.
- Я и сказал: «обладающий даром слова»...
- Тогда в тексте было бы «decoro», или «ornato», или «eleganti sermone». «Cito» - это красочный эпитет, господин Руссо. Тем же приемом Тацит пользуется, описывая, как изменилось поведение Офона. Он пишет:
«Delata voluptas! dissimulata luxuria cunctaque, ad imperil de-corem composita».
- Я перевел это так: «Оставив для другого времени роскошь и сладострастие, он удивил весь мир, посвятив себя восстановлению славы империи».
- Напрасно, господин Руссо, напрасно. Прежде всего, вы расчленили одну фразу на три части, из-за этого вы плохо перевели «dissimula luxuria»... Далее: вы исказили смысл в последней части фразы. Тацит имел в виду не то, что император Офон посвятил себя восстановлению славы империи; он хотел сказать, что, не находя более удовлетворения своим страстям и скрывая привычку к роскоши, Офон подчинял все, употреблял все, жертвовал всем, всем, - понимаете, господин Руссо? - то есть своими страстями и даже пороками, во имя славы империи. Фраза многосмысленная, а ваш перевод не передает это в полной мере. Не правда ли, господин де ла Вогийон?
- Да, ваше высочество.
Руссо обливался потом и не смел рта раскрыть под столь безжалостным напором, Принц дал ему передохнуть, а затем продолжал:
- Вы сильны в философии...
Руссо поклонился.
- Однако ваш «Эмиль» - опасная книга.
- Опасная, ваше высочество?
- Да, из-за неимоверного количества неверных мыслей, способных сбить с толку третье сословие.
- Ваше высочество! Как только человек становится отцом семейства, он попадает в условия, описанные в моей книге, независимо от того, будь он великим мира сего или последним нищим в королевстве... Быть отцом.., это...
- Знаете, господин Руссо, - грубо перебил его принц, - ваша «Исповедь» - довольно забавная книга... Скажите, сколько у вас было детей? |
|
Руссо спрашивал себя, как следует приветствовать короля Франции, не будучи придворным, но и не желая по казаться невежливым, раз уж он оказался в королевской резиденции.
В то время, как он раздумывал, король непринужденно беседовал, нимало не заботясь о том, приятны его слова собеседнику или нет.
Руссо словно окаменел. Он забыл все фразы, которые собирался бросить в лицо тирану.
- Господин Руссо! - обратился к нему король, не переставая разглядывать его сюртук и парик. - Вы написали чудную музыку, благодаря ей я пережил прекрасные минуты.
Страшно фальшивя, король запел:
Когда б я всем речам внимала
Любезных франтов городских,
Других возлюбленных немало
Легко нашла б я среди них.
- Прелестно! - воскликнул король, едва допев куплет Руссо поклонился.
- Не знаю, смогу ли я хорошо пропеть, - проговори ла принцесса.
Руссо повернулся к ее высочеству, собираясь дать ей несколько советов. Но король опять запел, на сей раз - романс Колена:
В лачуге сумрачной моей
Я средь забот с утра.
Привычен труд мне в смене дней,
Как холод и жара.
Его величество пел отвратительно. Руссо был польщен памятливостью монарха, но его задело скверное исполнение. Он скорчил рожу и стал похож на обезьяну, грызущую луковицу: одна половина его лица смеялась, другая плакала.
Принцесса сохраняла невозмутимый вид, не теряя хладнокровия, как это умеют делать лишь при дворе.
Король, нимало не смущаясь, продолжал:
Колетта! Знай, любовь моя,
Что и средь этих стен
С тобою был бы счастлив я,
Твой брошенный Колен.
Руссо почувствовал, как краска бросилась ему в лицо.
- Скажите, господин Руссо, - обратился к нему король, - правду ли говорят, что вы иногда наряжаетесь в армянский костюм?
Руссо еще больше покраснел, язык словно застрял у него в горле, и он ни за что на свете не смог бы в тот момент им пошевелить.
Не дожидаясь ответа, король запел:
Всем тем, кто влюблен,
Не понятен закон,
И смысл им не виден в запрете...
- Вы, кажется, живете на улице Платриер? - осведомился король.
Руссо в ответ кивнул, но это отняло у него последние силы... Никогда еще не оказывался он в столь плачевном положении.
Король промурлыкал:
Ведь это же чистые дети,
Ведь это же чистые дети...
- Говорят, вы в очень плохих отношениях с Вольтером, господин Руссо?
Руссо окончательно потерял голову. Он не мог больше сдерживаться. Но король, вероятно, не собирался его щадить и направился к выходу, продолжая чудовищно фальшиво напевать.
Пойдем-ка в рощу танцевать,
Подружки, будьте веселее! -
Под звуки оркестра, от которых умер бы Аполлон точно так же, как он сам некогда покарал Марсия.
Руссо остался в одиночестве. Принцесса покинула его, чтобы в последний раз взглянуть на свой костюм.
Спотыкаясь на каждом шагу, Руссо ощупью выбрался в коридор. Он столкнулся с дамой и господином, которые сверкали брильянтами, кружевами и от которых пахло цветами. Они занимали весь коридор, хотя молодой человек держался близко от дамы, нежно пожимая ее ручку.
Молодая дама утопала в кружевах, голову ее украшала высокая прическа, она обмахивалась веером и источала благоухания. Вся она так и лучилась. С ней-то и столкнулся Руссо.
Юноша, худенький, нежный, очаровательный, комкал голубую орденскую ленту, прикрывавшую жабо из английских кружев. Он громко смеялся, внезапно обрывая взрывы хохота и переходя на шепот, заставлявший смеяться Даму; похоже было, что они прекрасно понимают друг друга.
Руссо узнал в прекрасной даме, в этом соблазнительном создании, графиню Дю Барри. Едва увидев ее, он по своему обыкновению сосредоточил на ней все свое внимание, словно не замечая ее спутника.
Молодой человек с голубой лентой был не кто иной, как граф д'Артуа, от всей души резвившийся вместе с любовницей своего деда.
Заметив темную фигуру Руссо, графиня Дю Барри вскрикнула:
- О Боже!
- Что такое? - спросил граф д'Артуа, бросив взгляд на философа.
Он хотел пропустить свою спутницу вперед.
- Господин Руссо! - вскричала Дю Барри. |
|
Глава 38
НА ЗАДВОРКАХ ТРИАНОНА
Подробности путешествия мы опускаем. Скажем только, что Руссо был вынужден ехать в обществе швейцарца, подручного, приказчика, мещанина и аббата.
Он прибыл к половине шестого. Весь двор уже собрался в Трианоне. В ожидании короля кое-кто пробовал голос, никому и в голову не приходило говорить об авторе оперы.
Некоторым из присутствовавших было известно, что репетицию будет проводить Руссо из Женевы. Однако увидеть Руссо было им интересно не более, чем познакомиться с Рамо, Мармонтелем или каким-нибудь другим любопытным существом, которых придворные принимали иногда у себя в гостиной.
Руссо был встречен офицером, которому де Куани приказал дать ему знать немедленно по прибытии философа.
Молодой человек поспешил навстречу Руссо со свойственными ему любезностью и предупредительностью. Однако, едва на него взглянув, он очень удивился и, не удержавшись, стал рассматривать его еще внимательнее.
Одежда на Руссо запылилась, была помята, лицо его было бледно и покрыто такой щетиной, какая церемониймейстеру Версаля была в диковинку.
Руссо почувствовал смущение под взглядом де Куани. Он еще более смутился, когда, подойдя к зрительному залу, увидел множество великолепных костюмов, пышные кружева, брильянты и голубые орденские банты; все это вместе с позолотой зала производило впечатление букета цветов в огромной корзине.
Плебей Руссо почувствовал себя не в своей тарелке, едва ступив в зал, самый воздух которого благоухал и действовал на него возбуждающе.
Однако надо было идти дальше и попробовать взять дерзостью. Взгляды присутствовавших остановились на нем: он казался темным пятном в этом пышном собрании.
Де Куани по-прежнему шел впереди. Он подвел Руссо к оркестру, где его ожидали музыканты.
Здесь он почувствовал некоторое облегчение; пока звучала его музыка, он думал о том, что опасность - рядом, что он пропал и что никакие рассуждения не помогут.
Вот уже ее высочество вышла на сцену в костюме Колетты; она ждала своего Колена.
Де Куани переодевался в своей ложе.
Неожиданно появился король в окружении склоненных голов.
Людовик XV улыбался и, казалось, был в прекрасном расположении духа.
Дофин сел справа от него, а граф де Прованс - слева. Полсотни присутствовавших, представлявших собою приближенных их высочеств, сели, повинуясь жесту.
-Отчего же не начинают? - спросил Людовик XV. - Сир! Еще не одеты пастухи и пастушки, мы их ждем, - отвечала принцесса.
- Они могли бы играть в обычном платье, - сказал король.
- Нет, сир, - возразила принцесса, - мы хотим посмотреть, как будут выглядеть костюмы при свете, чтобы представлять себе, какое они производят впечатление.
- Вы правы, - согласился король. - В таком случае, давайте прогуляемся.
И Людовик XV встал, чтобы пройтись по коридору и сцене. Он был, кстати сказать, очень обеспокоен отсутствием графини Дю Барри.
Когда король покинул ложу, Руссо с грустью стал рассматривать зал, сердце его сжалось при мысли о своем одиночестве.
Ведь он рассчитывал на совсем иной прием.
Он воображал, что перед ним будут расступаться, что придворные окажутся любопытнее парижан; он боялся, что его засыплют вопросами, станут наперебой представлять друг другу. И вот, никто не обращает на него ни малейшего внимания.
Он подумал, что его щетина не так уж страшна, а вот старая одежда действительно должна бросаться в глаза. Он мысленно похвалил себя за то, что не стал пытаться придать себе элегантности - это выглядело бы теперь слишком смешно.
Помимо всего прочего, он чувствовал унижение оттого, что его роль была сведена всего-навсего к дирижированию оркестром.
Неожиданно к нему подошел офицер и спросил, не он ли господин Руссо.
- Да, сударь, - ответил он.
- Ее высочество желает с вами поговорить, сударь, - сообщил офицер.
Взволнованный Руссо встал.
Принцесса ждала его. Она держала в руках арию Колетты и напевала:
Меня покидает веселье и счастье...
Едва завидев Руссо, она пошла ему навстречу.
Философ низко поклонился, утешая себя тем, что приветствует женщину, а не принцессу.
А ее высочество заговорила с дикарем-философом так же любезно, как с изысканнейшим европейским аристократом.
Она спросила, как ей следует исполнять третий куплет!
Со мной расстается Колен...
Руссо принялся излагать теорию художественного чтения и речитатива, однако этот ученый разговор был прерван: в сопровождении нескольких придворных подошел король.
Он с шумом вошел в артистическую, где философ давал урок ее высочеству.
Первое движение, первое же чувство короля при виде неопрятного господина было в точности такое, как у графа де Куани, с той лишь разницей, что граф де Куани знал Руссо, а Людовик XV был с ним незнаком.
Он внимательно рассматривал свободолюбивого гражданина, выслушивая комплименты и слова благодарности принцессы.
Его властный взгляд, не привыкший опускаться никогда и ни перед кем, произвел на Руссо непередаваемое впечатление: он оробел и почувствовал неуверенность.
Принцесса дала королю время вдоволь насмотреться на философа, а затем подошла к Руссо и обратилась к королю:
- Ваше величество! Позвольте представить вам нашего автора!
- Вашего автора? - спросил король, делая вид, что пытается что-то припомнить.
Руссо казалось, что он стоит на раскаленных углях. Испепеляющий взгляд короля, подобный солнечному лучу, падающему сквозь увеличительное стекло, переходил поочередно с длинной щетины на сомнительной свежести жабо, затем на покрытый густым слоем пыли сюртук, на неряшливый парик величайшего писателя его королевства.
- Перед вами - господин Жан-Жак Руссо, сир, - проговорила принцесса, - автор прелестной оперы, которую мы собираемся поставить для вашего величества.
Король поднял голову.
- А-а, господин Руссо... Здравствуйте! - холодно сказал он и снова с осуждением стал разглядывать его костюм. |
|
- Да, я знаю, - вздохнул Руссо, - мои враги были бы довольны, да!..
- А почему у вас есть враги? - спросила Тереза. - Да потому, что вы - злой человек и нападаете на целый свет. Вот Вольтер окружен друзьями, дай Бог ему счастья!
- Это верно, - отвечал Руссо со смиренной улыбкой.
- Еще бы!
Ведь Вольтер - дворянин, король Пруссии - его близкий друг; у него есть свои лошади, он богат, у него замок в Ферне... И все это он вполне заслужил... Зато когда его приглашают ко двору, он не заставляет себя упрашивать, он чувствует себя там, как дома.
- А вы полагаете, - спросил Руссо, - что я не буду себя там чувствовать свободно? Вы думаете, я не знаю, откуда берется золото, которое тратит двор, и не понимаю, почему хозяину оказывают почести? Эх, милая, вы обо всем судите вкривь и вкось. Подумайте лучше, почему я заставляю себя упрашивать. Поймите, что если я гнушаюсь роскошью придворных, то это оттого, что они ее украли.
- Украли? - возмущенно переспросила Тереза. - Да, украли у вас, у меня, у всех. Все золото, которое они носят на себе, должно быть роздано несчастным, умирающим с голоду. Вот почему я, помня обо всем атом, не без отвращения отправляюсь ко двору.
- Я не говорю, что народ счастлив, - заметила Тереза, - но, что ни говори, король есть король.
- Вот я ему и повинуюсь, так чего ж ему еще?
- Да вы повинуетесь, потому что боитесь. Вы говорите, что идете к королю по его приказанию, и при этом считаете себя смелым человеком. Я на это могу ответить, что вы - лицемер и вам самому это нравится.
- Ничего я не боюсь, - высокомерно произнес Руссо.
- Отлично! Так подите к королю и скажите ему хотя бы часть того, что вы здесь только что наговорили.
- Я так и поступлю, если сердце мне подскажет.
- Вы?
- Да, я. Когда это я отступал?
- Да вы не посмеете отобрать у кошки кость, которую она обгладывает, потому что побоитесь, как бы она вас не оцарапала... Что же с вами будет в окружении вооруженных шпагами офицеров охраны?.. Ведь я вас знаю лучше, чем родного сына... Сейчас вы побежите бриться, потом надушитесь и вырядитесь; вы станете красоваться, подмигивая и прищуриваясь, потому что у вас маленькие круглые глазки, и если вы их раскроете, как все, то окружающие их увидят. А постоянно щурясь, вы даете понять, что они у вас огромные, словно блюдца. Потом вы потребуете у меня свои шелковые чулки, наденете сюртук шоколадного цвета со стальными пуговицами, новый парик, кликнете фиакр, и вот уж мой философ поехал очаровывать прелестных дам... А завтра... Ах, завтра вы будете в полном восторге, вы вернетесь влюбленным, вы со вздохами приметесь за свою писанину, роняя слезы в кофе. Ах, до чего же хорошо я вас знаю!..
- Вы ошибаетесь, дорогая, - отвечал Руссо. - Повторяю, что меня вынуждают явиться ко двору. И я туда пойду, потому что боюсь скандала, как любой честный гражданин должен его бояться. Кстати: я не из тех, кто отказывается признать превосходство одного гражданина над другим. Но когда дело доходит до того, чтобы обхаживать короля, чтобы пачкать мой новый сюртук блестками этих господ из «Бычьего Глаза» - нет, ни за что! Я никогда этого не сделаю, и если вы меня застанете за подобным занятием, можете тогда вволю надо мною посмеяться.
- Таи что же, вы не будете одеваться? - насмешливо спросила Тереза.
- Нет.
- Не станете надевать новый парик?
- Нет.
- И не будете щурить свои маленькие глазки?
- Говорят вам, что я собираюсь отправиться туда, как свободный человек, без притворства и без страха. Я пойду ко двору, как пошел бы в театр. И мне безразлично, что подумают обо мне актеры.
- Побрейтесь хотя бы, - посоветовала Тереза, - у вас щетина в полфута длиной.
- Я вам уже сказал, что ничего не собираюсь менять в своей наружности.
Тереза так громко рассмеялась, что Руссо стало не по себе, и он вышел в соседнюю комнату.
Хозяйка еще не исчерпала всех своих возможностей и решила продолжать мучения.
Она достала из шкафа парадный сюртук Руссо, свежее белье и тщательно вычищенные и натертые яйцом туфли. Она разложила все эти красивые вещи на постели и стульях Руссо.
Однако он, казалось, не обратил на них ни малейшего внимания.
Тогда Тереза ему сказала:
- Ну, вам пора одеваться... Туалет занимает много времени, когда собираешься ко двору... Иначе вы не успеете прийти в Версаль к назначенному часу.
- Я вам уже сказал, Тереза, - возразил Руссо, - я полагаю, что и так прекрасно выгляжу. На мне костюм, в котором я ежедневно предстаю перед своими согражданами. Король - не что иное, как гражданин, такой же, как вы или я.
- Ну, ну, не упрямьтесь, Жак, - проговорила Тереза, желая его подразнить, - не делайте глупостей... Вот ваша одежда.., ваша бритва готова; я послала предупредить брадобрея, и если вы сегодня раздражены...
- Благодарю вас, дорогая, - отвечал Руссо, - я только вычищу свой сюртук щеткой и надену туфли, потому что ходить в шлепанцах не принято.
«Неужели у него хватит силы воли?» - удивилась про себя Тереза.
И она продолжала дразнить его то из кокетства, то по убеждению, то шутя. Однако Руссо хорошо ее знал. Он видел ловушку и чувствовал, что, стоит ему уступить ей, как он немедленно и беспощадно будет поднят на смех и одурачен. И потому он не захотел уступать и даже не посмотрел на чудесную одежду, которая подчеркивала, как он говорил, его благородное лицо.
Тереза была начеку. У нее оставалась теперь только одна надежда: она надеялась, что Руссо, прежде чем выйти, взглянет по своему обыкновению в зеркало, потому что философ был чрезмерно чистоплотен, если только слово «чрезмерно» подходит к чистоплотности.
Однако Руссо не терял бдительности; перехватив озабоченный взгляд Терезы, он повернулся к зеркалу спиной. Приближался назначенный час. Философ проговаривал про себя все те неприятные поучения, с которыми мог бы обратиться к королю.
Он процитировал несколько отрывков, застегивая пряжки на туфлях, потом сунул шляпу под мышку, взялся за трость и, пользуясь тем, что Тереза в ту минуту не могла его видеть, он одернул сюртук обеими руками, разглаживая складки.
Тереза вернулась и протянула ему носовой платок; он засунул его в глубокий карман. Тереза проводила его до лестницы.
- Жак, будьте благоразумны, - сказала она, - вы ужасно выглядите и похожи в этом наряде на фальшивомонетчика.
- Прощайте, - сказал Руссо.
- Вы похожи на мошенника, сударь, - продолжала Тереза, - имейте это в виду!
- Будьте осторожны с огнем, - заметил Руссо, - и не трогайте моих бумаг.
- Вы выглядите так, словно вы доносчик, уверяю вас, - потеряв последнюю надежду, пробормотала Тереза.
Руссо ничего не ответил. Он спускался по лестнице, напевая что-то себе под нос и, пользуясь темнотой, стряхнул рукавом пыль со шляпы, поправил левой рукой дешевые кружева и, таким образом, закончил скорый, но необходимый туалет. Внизу он смело ступил в грязь, покрывавшую улицу Платриер, и на цыпочках дошел до Елисейских полей, где стояли чудесные экипажи, которые мы из чувства справедливости назовем таратайками; еще лет двенадцать назад их можно было встретить по дороге из Парижа в Версаль; они не столько перевозили, сколько избивали вынужденных экономить бедных путешественников.
|
|