В категории материалов: 60
Показано материалов: 31-35 |
Страницы: « 1 2 ... 5 6 7 8 9 ... 11 12 » |
|
Не прошло и недели, как воинственный Бертран вернулся, ведя на буксире великолепное английское судно, груженное тончайшими индийскими пряностями. Капитан-англичанин остолбенел, увидев трехцветное знамя, - он считал его навеки исчезнувшим, ему в голову не пришло оказать хотя бы малейшее сопротивление.
Добыча разохотила капитана Бертрана; продав товары за подходящую цену и уплатив часть денег экипажу, который отдыхал в течение года и которому отдых порядком наскучил, капитан "Калипсо" бросился на поиски новой жертвы. Но, как известно, не всегда находишь то, что ищешь: в одно прекрасное утро, последовавшее за темной ночью, "Калипсо" нос к носу встретилась с фрегатом "Лейстер", именно тем кораблем, который привезет в Порт-Луи губернатора и Жоржа.
На "Лейстере" было на десять пушек и на шестьдесят матросов больше, чем на "Калипсо"; он не имел никакого груза вроде корицы, сахара и кофе, но зато богатый арсенал снарядов и ядер. Поняв, к какому роду кораблей принадлежит "Калипсо", "Лейстер", не предупреждая, послал ей образец своего товара - ядро калибром тридцать шесть сантиметров, вонзившееся в подводную часть корвета.
В противоположность своей сестре "Галатее", которая старалась скрыться, будучи замеченной, "Калипсо" охотно исчезла бы еще до того, как ее заметят, "Лейстер" не мог представить собой добычу, даже если бы удалось захватить его в плен, что, впрочем, было совершенно невероятно. Не представлялась также возможность избежать встречи с ним, потому что капитаном "Лейстера" был тот самый Уильям Маррей, который в ту пору служил на флоте и был известен как бесстрашнейший морской волк из всех проходивших от Магелланова пролива до бухты Баффен.
Итак, капитан Бертран приказал установить две большие пушки на корме корвета и стал удирать...
"Калипсо" - настоящий корабль-хищник, построенный для сверхскоростного хода, с длинным и узким килем, однако на сей раз бедная ласточка морей имела дело с орлом океана, и, несмотря на ее легкость, стало скоро ясно, что фрегат догоняет ее.
Каждые пять минут "Лейстер" посылал ядра, чтобы заставить "Калипсо" остановиться; впрочем, на это "Калипсо" отвечала также снарядами.
В это время Жак внимательно рассматривал мачтовый лес, из которого был сделан их корабль, и давал лейтенанту Ребару советы, касающиеся оснастки, предназначенной, как это было в данном случае, для погони или для ухода от преследования. Необходимы были серьезные изменения в брам-стеньгах, и Жак, продолжая рассматривать места возможных повреждений, давал указания. Не получая ответа, он взглянул на лейтенанта и все понял: лейтенант Ребар был убит.
Положение становилось серьезным: было ясно, что очень скоро суда станут борт о борт и придется, как выражаются матросы, перейти в рукопашную схватку. Жак решил посоветоваться с наводчиком, орудовавшим возле одной из пушек, как вдруг тот, нагнувшись, чтобы прицелиться, как показалось, оступился, упал лицом на пушку и не встал.
Жак вынужден был наклониться к пушке, поправить прицел и скомандовать "Огонь!". Пушка загремела. Капитан выскочил на борт, чтобы посмотреть, какое действие произвел снаряд, который он только что послал.
Действие было разрушительное. Фок-мачта, срезанная немного выше большой стеньги, согнулась, как дерево под ветром, затем со страшным треском упала, завалив палубу парусами и такелажем и сломав часть стены правого борта.
На борту "Калипсо" раздался крик ликования. Фрегат резко остановился, опустив в море сломанное крыло, в то время как шхуна, целая и невредимая, если не считать нескольких порванных канатов, продолжала путь, освободившись от преследования.
Когда опасность миновала, первой заботой капитана было назначить Жака своим помощником на место Ребара; впрочем, все корсары считали, что, если эта должность освободится, она должна быть предоставлена именно ему. Когда объявили о назначении, раздались приветственные возгласы.
Вечером была совершена церковная служба за упокой убитых. Трупы матросов бросали в море, а первому помощнику капитана были оказаны почести: его зашили в сетку, привязав к каждой ноге по ядру. Церемония была завершена, и бедный Ребар присоединился к мертвецам, получив скромное преимущество опуститься в самую глубину моря, вместо того чтобы плавать на его поверхности.
Вечером капитан Бертран воспользовался темнотой, чтобы изменить направление, и благодаря перемене ветра возвратился в Брест, в то время как "Лейстер", заменив сломанную мачту запасной, гнался за "Калипсо", взяв курс на Зеленый мыс.
Все происшедшее резко ухудшило настроение капитана Маррея, и он поклялся, что, если когда-нибудь ему под руку подвернется "Калипсо", она не улизнет от него так легко, как ей удалось это сделать теперь.
Устранив повреждения, капитан Бертран снова ушел в море; с помощью Жака он творил чудеса. К несчастью, произошло сражение при Ватерлоо, после Ватерлоо - второе отречение, и после второго отречения наступил мир. -На этот раз сомнений и надежд не оставалось. Капитан видел, как пронесся на борту "Беллерофона" пленник Европы. Бертран дважды бывал на острове Святой Елены и знал, что оттуда сбежать не так легко, как можно было сбежать с Эльбы.
Будущее Бертрана оказалось под угрозой после этой огромной катастрофы, разрушившей столько судеб. Нужно было заняться другим делом: он был владельцем отличного корвета, экипаж которого составляли сто пятьдесят смелых моряков, готовых разделить судьбу Бертрана, и он решил заняться торговлей невольниками.
Это было выгодное дело, пока его не подорвали либеральные разглагольствования, и те, кто занимался им, могли заработать хорошее состояние. В Европе война прекращается моментально, в Африке же она длится вечно; там имеются племена, увлекающиеся алкоголем. Обитатели прекрасной страны давно поняли, что самый верный способ доставать водку - это иметь побольше пленных невольников. В ту пору достаточно было пройтись по берегам Сенегалии, Конго, Мозамбика и Занзибара, чтобы в обмен на бутылку коньяка привести на корабль двух негров. Матери иногда продавали детей за стакан водки.
Капитан Бертран вел выгодную торговлю неграми в течение пяти лет и надеялся заниматься этим всю жизнь, как вдруг случилось нечто, разрушившее его планы. Однажды он плыл по Рыбной реке на Западном берегу Африки вместе с вождем готтентотов. Вождь должен был отдать Бертрану за две бочки рома партию намакуанов - высоченных негров, их капитан собирался продать на Мартинике и в Гваделупе. В пути он случайно наступил на хвост гревшейся на солнце бокейры.
Хвост этих пресмыкающихся очень чувствителен: природа наделила его множеством колокольчиков, чтобы путник, предупрежденный этим звуком, не наступил змее на хвост. Гремучая змея молниеносно выпрямилась и укусила Бертрана в руку. Капитан, как ни вынослив он был, вскрикнул от боли.
Вождь готтентотов обернулся, увидел случившееся и поучительно сказал:
- Укушенный змеей человек обречен.
- Да, это так, черт бы ее побрал. - И, желая оградить других, Бертран схватил гремучую змею и руками свернул ей шею; вслед за этим силы оставили храброго капитана, и он упал мертвым подле змеи.
Все это произошло столь мгновенно, что когда Жак, шедший за капитаном на расстоянии двадцати пяти шагов, подошел к нему, тот уже зеленел, как ящерица. Он хотел сказать что-то, но едва смог пробормотать несколько бессвязных слов и испустил дух. Десять минут спустя его тело было испещрено черными и желтыми пятнами, словно ядовитый гриб.
Нечего было и думать о том, чтобы перенести тело капитана на борт "Калипсо", так быстро оно разлагалось от действия змеиного яда. Жак и двенадцать матросов вырыли могилу, положили в нее капитана и навалили на тело все камни, какие удалось найти в окрестности, чтобы по возможности предохранить его от гиен и шакалов. Что до гремучей змеи, то ее взял один из матросов, вспомнив, что его дядя, аптекарь из Бреста, просил привезти ему гремучую змею, живую или мертвую; он поставит ее в банке у дверей аптеки между двумя сосудами с красной и синей водой.
У коммерсантов существует пословица: "Дело прежде всего". Именно так повели себя вождь готтентотов и Жак; несчастье не помешало им осуществить задуманную сделку. Жак отправился в соседний поселок за десятком намакуанов, а вождь готтентотов прибыл на бригантину за двумя бочками рома. Совершив обмен, оба коммерсанта расстались, довольные друг другом, пообещав не прерывать торговых связей.
В тот же вечер Жак собрал на палубе всех матросов, от юнги до боцмана. После короткой, но красноречивой речи о бесчисленных добродетелях, присущих капитану Бертрану, он предложил экипажу два варианта: продать весь груз, заполнявший корабль, а также самую шхуну, и, поделив выручку, разойтись в разные стороны в поисках счастья. Во втором случае предстояло избрать нового капитана, чтобы продолжать торговлю, фирмы "Калипсо" и компания". Жак объявил, что, как первый помощник, он считает необходимым выбрать нового капитана большинством голосов, после чего был единогласно провозглашен капитаном. |
|
Услышав имена Пьера и Жоржа Мюнье, капитан-работорговец, который слушал речь Телемака с вниманием, доказывавшим, что он знает диалекты африканских народов, вздрогнул и принялся вглядываться еще более внимательно, чем прежде, в двух мужчин, с которыми он только что заключил сделку, принесшую ему около ста пятидесяти тысяч франков.
Жорж и его отец, казалось, не замечали, что он не сводит с них глаз. Наконец настал момент завершить сделку. Жорж спросил работорговца, как он предпочитает получить плату: золотом или ценными бумагами - отец привез золото в карманах своего седла и ценные бумаги в бумажнике. Работорговец предпочел золото. Ему сейчас же отсчитали требуемую сумму, которую перенесли во вторую лодку; затем матросы сели в нее.
К великому удивлению Жоржа и Пьера Мюнье, капитан не спустился в шлюпку; по его приказанию обе шлюпки отчалили, а он остался на берегу.
Некоторое время капитан следил взглядом за лодками; когда они были уже далеко, он повернулся к удивленным мулатам, подошел к ним и, протянув руку, сказал:
- Здравствуйте, отец, здравствуй, брат.
Они были поражены.
- Да что с вами! Не узнаете своего Жака?
Оба вскрикнули от удивления и простерли к нему руки.
Жак бросился в объятия к отцу, потом к Жоржу. Пришла очередь Телемака; нужно сказать, что его охватила дрожь, когда он осмелился коснуться рук работорговца. Итак благодаря счастливому случаю встретилась вся семья; глава ее, будучи мулатом, всю жизнь терпел унижения, старший сын наживал богатства, торгуя невольниками, младший же готов был пожертвовать жизнью, чтобы добиться равенства людей различных рас.
Глава XIV
ФИЛОСОФИЯ РАБОТОРГОВЦА
То действительно был Жак, отец не видел его четырнадцать лет, а Жорж двенадцать.
Жак, как мы уже говорили, отплыл на борту одного из тех корсарских кораблей, снабженных кагерскими свидетельствам ми Франции, которые неожиданно вылетали из наших портов, как орлы из своих гнезд, и набрасывались на англичан.
Он прошел суровую школу на этих кораблях, которые нельзя было сравнить с судами имперского флота, запертыми в портах и большей частью стоявшими на якоре, в то время как другой флот, подвижный, легкий и независимый, беспрерывно находился в плавании.
В самом деле, каждый день происходила новая битва; при этом наши корсары, как храбры они ни были, не нападали на военные корабли, но, падкие на индийские и китайские товары, набрасывались на большие суда с толстым брюхом, возвращающиеся из Калькутты, Буэнос-Айреса или с Веракрус. Корабли эти сопровождались английскими фрегатами с острыми клювами и когтями или были хорошо вооружены и сами защищались. В последнем случае это обычно была просто игра, перепалка на два часа, после чего все было кончено, но иногда дело обстояло иначе: обменивались множеством ядер, убивали с обеих сторон много людей, ломали снасти, затем наступал абордаж; разгромив друг друга на расстоянии, начинали бой врукопашную.
В это время торговый корабль ускользал и если не встречал, как осел из басни, другого корсара, который нападал на него, то заходил в любой английский порт, к большому удовлетворению Индийской компании, добивавшейся вознаграждения своим защитникам. Так обстояли дела в ту эпоху.
Из тридцати или тридцати одного дня в месяце сражались в течение двадцати или двадцати пяти; затем, во время бурь, наступал отдых.
В этой школе обучение было коротким. Здесь, как и на военных судах, экипажи пополнялись не из рекрутов. В импровизированной войне погибало довольно много людей, и экипажи кораблей формировались из добровольцев Во время сражения каждый должен был исполнять любые обязанности, при строгом повиновении капитану и его помощнику. Правда, на борту "Калипсо" - так называлось судно, которое выбрал Жак, чтобы пройти обучение морскому делу, - шесть лет назад двое матросов нарушили дисциплину - нормандец и гасконец; один возразил капитану, другой - его помощнику. И одного капитан убил топором, а другого помощник - выстрелом из пистолета. Трупы выбросили за борт. С тех пор никто и не помышлял спорить ни с капитаном Бертраном, ни с лейтенантом Ребаром, так звали двух суровых моряков, обладавших неограниченной властью на борту "Калипсо".
У Жака всегда было желание стать матросом; мальчишкой он пропадал на борту судов, стоявших на рейде Порт-Луи, поднимался на ванты, влезал на стеньги, качался на снастях, соскальзывал по веревкам. Так как он занимался этими упражнениями главным образом на борту кораблей, поддерживающих коммерцию с его отцом, капитаны были с ним очень ласковы, поощряли его увлечения, давали нужные объяснения, позволяли подниматься от трюма до брам-стеньги и спускаться с брам-стеньги в трюм. В результате в десять лет Жак был отличным юнгой; правда, не имея судна, он все проделывал на воображаемом корабле: влезал на деревья, которые служили мачтами, и поднимался по лианам, воображая, что это снасти; в двенадцать лет он помнил названия всех частей корабля, знал, как должно маневрировать судно, мог исполнять обязанности гардемарина на любом корабле.
Но, как нам известно, отец принял другое решение: вместо того чтобы отправить Жака в морское училище в Ангулем, куда его влекло призвание, определил его в коллеж Наполеона. Подтвердилась пословица: человек предполагает, а бог располагает. Жак провел в коллеже два года, рисуя корабли в тетрадях для сочинений и пуская фрегаты в большом бассейне Люксембургского сада; он воспользовался первым представившимся случаем, чтобы оставить занятия в коллеже. Во время пребывания в Бресте он посетил бриг "Калипсо" и сказал сопровождавшему его брату, чтобы тот возвращался домой, а сам он поступит на морскую службу;
Жорж вернулся в коллеж Наполеона один.
Что до Жака, чье открытое лицо и смелая осанка сразу расположили к себе капитана Бертрана, он тут же был удостоен звания матроса, хотя его товарищи были недовольны этим.
Жак не обращал внимания на их недовольство, хорошо сознавая свои права; те же, с кем его уравняли, еще не знали его способностей и считали несправедливым, что новичок был возведен в ранг матроса. Но при первой же буре Жак полез на брам-стеньгу и отрезал парус, которому не правильно завязанный узел не давал спуститься с мачты, так что парус угрожал сломать ее; при первом же абордаже Жак вбежал на вражеское судно прежде капитана, за что получил такой удар кулаком, что был оглушен на целых три дня. Он не знал, что на "Калипсо" существовало правило - первым поднимается на вражеское судно капитан. Однако же, приняв извинения Жака, капитан разрешил ему в будущих сражениях ступать на вражеское судно после него; и действительно при следующем абордаже Жак взошел на корабль вслед за капитаном.
С того времени экипаж проникся доверием к Жаку, а старые матросы первыми протягивали ему руку.
Так продолжалось до 1815 года; до 1815-го потому, что капитан Бертран, настроенный весьма скептически, не принимал всерьез падения Наполеона; может быть, это было связано с тем, что он совершил два путешествия на остров Эльбу и во время одного из них имел честь быть принятым бывшим властелином мира. Что сказали друг другу император и пират во время этого свидания, никто никогда не узнал; заметили только, что Бертран, возвращаясь на борт, насвистывал:
Баптаи, план, тирслир,
Посмеемся, бригадир! -
что для капитана Бертрана было знаком полнейшего удовлетворения. Затем капитан вернулся в Брест и, никому не говоря ни слова, начал приводить "Калипсо" в порядок, запасся порохом и ядрами и нанял несколько человек, которых ему недоставало, чтобы довести экипаж до полного состава.
Люди, хорошо знавшие Бертрана, могли догадаться, что втайне готовится представление, которое должно поразить публику. В самом деле, через шесть недель последнего путешествия капитана Бертрана в Порто-Феррао Наполеон высадился в заливе Жуан. Через двадцать четыре часа император вступил в Париж, а через семьдесят два часа после этого корабль Бертрана вышел из Бреста на всех парах с развевающимся трехцветным знаменем. |
|
Обстоятельства, при которых Жорж предстал перед Сарой, всколыхнули юную и чистую душу девушки. Воспитывавшаяся в доме господина де Мальмеди с того дня, когда потеряла родителей, как бы самой судьбой предназначенная для того, чтобы удвоить своим приданым состояние наследника этого дома, она привыкла смотреть на Анри как на будущего мужа, и тем легче ей было подчиниться судьбе, что Анри был красивый и смелый юноша, один из самых богатых и элегантных колонистов не только в Порт-Луи, но и на всем острове. Что касается друзей Анри, ее кавалеров на балах, она слишком давно их знала, чтобы полюбить кого-либо из них. Они были друзьями ее юности, и Саре казалось, что эта дружба будет длиться всю жизнь.
Сара пребывала в полном спокойствии духа, когда впервые увидела Жоржа. В жизни любой девушки нечаянная встреча с молодым героем является событием, а тем более если это происходит на Иль-де-Франс.
Его лицо, голос, произнесенные им слова запечатлелись в ее душе, словно мелодия, которую, однажды услышав, запоминаешь навсегда. По воле провидения Жорж и Сара вновь встретились при драматических обстоятельствах на Черной реке. Внезапно Жорж преобразился в глазах девушки: из постороннего человека он превратился в ангела-спасителя, избавил ее от неминуемой смерти. Счастье, которое жизнь обещает в шестнадцать лет, Жорж вернул ей в тот момент, когда она должна была все это потерять. Наконец, они встретились на балу, и, когда она уже была готова выразить свою любовь, переполняющую ее сердце, ей запретили общаться с ним, хуже того, ее вынудили нанести ему обиду. Это было совершенно немыслимо. И тогда благодарность, подавляемая в ее сердце, превратилась в любовь; один ее взгляд все открыл Жоржу, так же как одно его слово все сказало Саре. Сара не отвергла признания. И Жорж поверил возникшему чувству. Мысленно она сравнивала поведение Анри, своего будущего супруга, с поведением этого человека. Насмешки Анри над Жоржем обижали ее. Она вспомнила, как Анри поспешил к загнанному оленю, вместо того чтобы остаться подле невесты, только что избежавшей смертельной опасности. К тому же повелительный тон Анри на балу оскорбил ее. Все это заставило Сару задать себе вопрос, любит ли она своего кузена. И впервые она почувствовала полное безразличие к нему. До осознания того, что она любит Жоржа, был всего лишь шаг.
Затем Сара стала размышлять о поведении дяди. Ее состояние исчислялось в полтора миллиона. Это было вдвое больше, чем у кузена; и Сара задалась вопросом, был бы ее дядя так же заботлив, внимателен и нежен с ней, если бы она была бедной сиротой, а не богатой наследницей; и ответила себе, что заботы господина де Мальмеди - лишь расчет отца, который готовит выгодный брак своему сыну.
Жорж предвидел, что Сара поймет истинное положение, и, рассчитывая на ее чувства, стремился представить в выгодном свете свои и умалить чувства соперника. Основательно поразмыслив, он решил в тот день ничего не предпринимать, хотя ему не терпелось вновь увидеть Сару.
Он вышел с ружьем на плече, надеясь в охоте, своей неизменной страсти, найти развлечение, которое поможет убить время. Но Жорж ошибся: любовь к Саре в его сердце заглушила уже все другие чувства.
Итак, около четырех часов, не в силах больше сопротивляться желанию увидеться с Сарой, Жорж приказал оседлать Антрима, и быстроногий арабский скакун меньше чем за час доставил его в столицу острова.
Жорж приехал в Порт-Луи, полный надежды, но, как мы сказали, она всецело зависела от случая. На этот раз Жоржу не повезло. Напрасно ездил он по улицам, соседним с домом мсье де Мальмеди, и дважды пересек парк Кампании, место обычных прогулок жителей Порт-Луи; напрасно объезжал Марсово поле, где шла подготовка к предстоящим бегам, нигде даже издали он не видел женщины, фигура которой могла походить на облик Сары.
В семь часов Жорж потерял надежду и с тяжелым сердцем, словно перенеся большое горе, разбитый от усталости, вернулся к Большой реке. Обратно он двигался шагом, придерживая коня, потому что теперь удалялся от Сары. Разумеется, она и не догадывалась, что Жорж не один раз проехал по Театральной улице и улице Правительства, что он был в ста шагах от ее дома.
Возвращаясь, он проезжал по лагерю свободных негров, расположенному за чертой города, и все еще одергивал Антрима, не привыкшего к такой необычной езде, как вдруг из барака вышел человек и, бросившись к стременам коня, обнял колени Жоржа и поцеловал его руку; это был продавец веера Мико-Мико.
Жорж смекнул, что этот человек может быть ему полезен: торговля позволяла ему проникнуть в каждый дом, а незнание языка исключало всякое недоверие к нему.
Жорж спешился и вошел в лавку Мико-Мико, где увидел все его сокровища. Невозможно было ошибиться в чувстве, которое бедняга питал к Жоржу, оно вырывалось из его груди при каждом слове. Это объяснялось просто: кроме двух или трех соотечественников-торговцев, а следовательно, если не врагов, то, во всяком случае, соперников, Мико-Мико не нашел в Порт-Луи ни единого человека, с кем бы он мог поговорить на родном языке. И он желал отплатить за то счастье, которым был обязан Жоржу. Жорж попросил у него совсем простую вещь: внутренний план дома мсье де Мальмеди, чтобы при случае знать, где найти Сару.
С первых же слов Мико-Мико все понял.
Чтобы облегчить общение Мико-Мико с Сарой, а может быть, и из других соображений, Жорж написал на визитной карточке цены различных предметов, которые могли понравиться девушке, и предупредил Мико-Мико, чтобы тот показал эту карточку только Саре.
Затем он дал торговцу еще несколько монет и велел прийти в Моку на следующий день около трех часов.
Мико-Мико обещал быть вовремя, а до того узнать и запомнить расположение комнат в доме Мальмеди с такой точностью, как если бы он сам был архитектором.
Часы пробили восемь, и, так как свидание с отцом было назначено на девять, Жорж вновь сел на коня и пустился по направлению к Малой реке; у него стало легче на сердце: немного нужно влюбленному, чтобы настроение его изменилось!
Наступила темная ночь, когда Жорж прибыл к месту встречи. Отец, перенявший у белых привычку к точности, уже поджидал его. Взошла луна.
Этого момента ждали Жорж и отец. Взглянув на острова Бурбон и Песчаный, они заметили там луч, блеснувший и отразившийся от зеркальной поверхности моря. Увидев этот сигнал, хорошо известный колонистам, Телемак, сопровождавший своих господ, зажег на берегу огонь. Они стали ждать. Не прошло и получаса, как на море появилась черная полоска, похожая на рыбу, плывущую по поверхности воды. Затем полоска увеличилась и приняла форму пироги. Вскоре выяснилось, что это большая шлюпка, и, хотя звука весел, ударяющих о воду, еще не было слышно, их движение угадывалось по мерцанию лунных лучей на поверхности моря. Наконец шлюпка вошла в устье Малой реки и пристала к берегу.
Жорж с отцом пошли навстречу. Человек, сидевший на корме, вышел из шлюпки. За ним на берег сошла дюжина матросов, вооруженных мушкетами и топорами. Это были те самые люди, которые гребли с ружьями на плече. Человек подал им знак, и они начали высаживать негров. Их было тридцать, вторая шлюпка должна была привезти столько же. Оба мулата и человек, первым сошедший на берег, обменялись несколькими словами, и Жорж с отцом убедились, что перед ними сам капитан-работорговец.
То был человек приблизительно тридцати - тридцати двух лет, с признаками недюжинной физической силы, которая не могла не вызывать уважения; круто вьющиеся волосы были черны, бакенбарды соединялись на шее, а усы сходились с бакенбардами; лицо и руки, загоревшие под солнцем тропиков, были того же цвета, что у индийцев Тимора или Пегю. Он был одет в синий полотняный пиджак и брюки, какие носят охотники на Иль-де-Франс; на нем была широкополая соломенная шляпа, на плече ружье, на поясе висела арабская сабля.
Если капитан-работорговец стал предметом внимательного изучения со стороны двух обитателей Моки, то не менее внимательно он рассматривал их. Жорж и отец не замечали этого пристального взгляда; они начали торговаться - ведь для того они и пришли сюда, - оглядывая одного за другим негров, доставленных первой шлюпкой. Почти все они были родом с западных берегов Африки, то есть из Сенегалии и Гвинеи. Это обстоятельство повышало их цену; в отличие от мадекассов, мозамбикцев и кафров у них почти нет надежды вернуться на родину, и они не пытаются бежать. Несмотря на это, капитан запросил на нефов очень умеренную плату. Сделка была заключена, когда прибыла вторая шлюпка. Быстро договорились относительно второй партии негров: капитан привез прекрасный товар, он был отличным знатоком своего дела. Для Иль-де-Франс было просто удачей, что он привел сюда свой корабль: до сих пор он привозил негров, главным образом, на Антильские острова.
Когда все негры сошли на берег и сделка была заключена, Телемак, который был родом из Конго, приблизился к ним и заговорил на их родном языке. Он расхваливал их будущую жизнь, сравнивая ее с той, какую вели их соотечественники у других рабовладельцев острова, и сказал, что им повезло: они попали к мсье Пьеру и Жоржу Мюнье, то есть к лучшим плантаторам на острове. Негры приблизились к двум мулатам и, упав на колени, обещали быть достойными счастья, которое им даровано провидением. |
|
- У вас благородное сердце, мадемуазель, - сказал он вполголоса, - я благодарю вас.
Сара вздрогнула и хотела ответить, но лорд Маррей уже вернулся. Она лишь невольно обменялась взглядом с Жоржем.
- Вы не изменили решения покинуть нас, мадемуазель? - спросил губернатор.
- Увы, нет, - ответила Сара. - Я бы так хотела остаться, милорд, но я действительно плохо себя чувствую.
- В таком случае я понимаю, что эгоистично было бы пытаться удержать вас; экипажа мсье де Мальмеди, вероятно, нет у ворот, поэтому я сейчас прикажу, чтобы запрягли мой. - И лорд Маррей удалился.
- Сара, - начал Жорж, - когда я покидал Европу, единственным моим желанием было встретить девушку с отзывчивым сердцем, но мне казалось, что надежда моя не сбудется.
- Мсье, - прошептала Сара, невольно подчиняясь проникновенному голосу Жоржа, - я не знаю, что вы хотите сказать.
- Я хочу сказать, что со дня приезда во мне живет мечта, и если эта мечта когда-нибудь осуществится, я буду самым счастливым человеком.
Не ожидая ответа, Жорж почтительно поклонился и, видя приближающихся господина де Мальмеди с сыном, отошел от Сары.
Вскоре вновь появился лорд Маррей, сообщил Саре, что экипаж готов, и предложил ей руку. Дойдя до дверей, девушка с грустью окинула взором зал и вышла.
Возвращаясь в дом, после того как он проводил мадемуазель де Мальмеди к экипажу, губернатор встретил в передней Жоржа, который также собирался покинуть бал.
- И вы тоже? - сказал лорд Маррей.
- Да, милорд, вы ведь знаете, я живу в Моке и должен проехать восемь лье. Антрим доставит меня за час.
- Между вами и Анри никогда не происходило серьезной размолвки? - с интересом спросил губернатор.
- Нет, милорд, пока нет, но, судя по всему, может произойти.
- Возможно, я ошибаюсь, мой друг, - сказал губернатор, - но думаю, что причины вашей вражды с этой семьей лежат в далеком прошлом.
- Да, милорд, былые мальчишеские ссоры перешли ныне в неистребимую ненависть мужчин; уколы булавками могут стать ударами шпаг.
- И нет возможности все уладить? - спросил губернатор.
- Я на это надеялся, милорд; я думал, что четырнадцать лет английского владычества искоренили унизительный предрассудок, но я ошибся; воин должен выйти на арену.
- Не встретите ли вы больше мельниц, чем великанов, мой дорогой Дон Кихот?
- Посудите сами, - улыбаясь сказал Жорж, - вчера я спас жизнь мадемуазель Саре де Мальмеди. Знаете ли вы, как ее кузен отблагодарил меня сегодня?
- Нет.
- Он запретил ей танцевать со мной.
- Невероятно!
- Да, я клянусь честью, милорд.
- Но почему же?
- Потому, что я мулат.
- И что же вы думаете делать?
- Я?
- Простите мою нескромность, вы же знаете, с какой симпатией я отношусь к вам, ведь мы старые друзья.
- Что я думаю делать? - улыбаясь, повторил Жорж.
- Да. Ведь вы что-то придумали.
- Да, я действительно принял решение.
- Какое же? Я скажу вам свое мнение.
- Через три месяца я стану супругом мадемуазель де Мальмеди.
И прежде чем лорд Маррей успел произнести хоть слово, Жорж поклонился и вышел. У дверей его ждал слуга с двумя арабскими лошадьми.
Жорж вскочил на Антрима и галопом поскакал в Моку.
Вернувшись домой, он справился об отце; ему сообщили, что отец вышел из дома в семь часов вечера и еще не возвращался.
Глава XIII
ТОРГОВЕЦ НЕГРАМИ
На следующее утро Жорж Мюнье зашел к отцу. После своего приезда Жорж несколько раз осмотрел великолепное имение, принадлежавшее отцу, и задумал несколько преобразовать его сообразно европейским вкусам. Отец прекрасно понял смысл замысла Жоржа, однако им недоставало рабочих рук. Запрет на торговлю неграми неизмеримо повысил стоимость рабов; теперь без огромных затрат на острове невозможно было купить пятьдесят или шестьдесят невольников. Случайно Пьер Мюнье в отсутствие Жоржа узнал о том, что вблизи острова появился корабль работорговца. По обыкновению, принятому среди колонистов и торговцев невольниками, прошлой ночью он вышел к берегу, чтобы принять сигнал с корабля и вступить с ним в переговоры.
Утром Пьер Мюнье пришел объявить Жоржу эту новость: условились, что вечером, около девяти часов, отец и сын будут у мыса Кав, ниже Малого Малабара. Договорившись с сыном, Пьер Мюнье, как обычно, отправился наблюдать за работой на плантациях, а Жорж, взяв ружье, направился в лес, чтобы предаться своим мечтам.
То, что Жорж сказал лорду Маррею, расставаясь с ним накануне, не было бахвальством; это было твердое решение.
Как мы уже знаем, свою жизнь молодой мулат посвятил тому, чтобы воспитывать в себе волю, непреклонную дерзновенную волю. Достигнув успехов во многих замыслах, будучи достаточно обеспеченным человеком, чтобы жить во Франции или Англии, в Лондоне или Париже, Жорж, воодушевленный идеей борьбы, вернулся, однако, на Иль-де-Франс. Здесь была особенно ощутима явная несправедливость в отношениях между белыми, нефами и мулатами - зло, которое Жорж считал своим долгом искоренить. Исполненный благородной гордости, он надеялся одержать победу. Жорж скрыл от многих свой приезд на остров. Поэтому он мог исподволь изучать своего врага, который не подозревал о готовящейся схватке, и готов был напасть в тот момент, когда недруг меньше всего ожидал этого.
Еще сойдя на берег и увидя лица людей, которых он оставил, покидая остров, Жорж осознал неоспоримую истину, над которой часто раздумывал в Европе: на Иль-де-Франс ничего не изменилось, хотя прошло четырнадцать лет, остров стал английским и назывался теперь островом Святого Маврикия. И Жорж держался настороже, готовясь к нравственному поединку так же, как готовятся к обыкновенной дуэли; со шпагой в руке он ждал случая нанести удар противнику.
В день приезда в Порт-Луи, случайно встретив пленительную девушку, Жорж сохранил в душе светлое воспоминание. Провидение вновь свело его с ней, и он спас девушке жизнь. Когда судьба вновь столкнула их, он понял, что любит и любим. С тех пор борьба приобрела для него новый смысл; теперь он не только защищал свою честь, но и оберегал свою любовь.
Потерпевший поражение в начале битвы, лишенный спокойствия духа, он был теперь захвачен мятежным чувством, всепоглощающей страстью. |
|
Внезапно Сара заметила устремленный на нее взгляд Анри. Она поняла, что могло происходить в душе ее жениха, и, покраснев, невольно опустила глаза.
Лорд Маррей был настоящим аристократом, прекрасно исполнявшим роль хозяина дома; научиться этому невозможно, если не усвоить эту манеру с юных лет. Когда некоторая напряженность торжественного обеда рассеялась, лорд заговорил с гостями: английским офицерам он напомнил о знаменитых сражениях, коммерсантам - о выгодных сделках; когда он обращался к Жоржу, речь касалась общей культуры, а не только коммерции или военного дела.
Так прошел обед. Будучи человеком скромным и обладая острым и проницательным умом, Жорж отвечал на вопросы губернатора так, что присутствующие офицеры понимали, что он был на войне, а коммерсанты - что он разбирается в коммерции, превращающей весь мир в семью, объединенную общими интересами. В разговоре упоминались имена тех, кто занимал высокое положение в обществе Франции, Англии и Испании. Жоржу известны были эти имена, он был осведомлен о талантах, характере и положении людей, о которых шла речь.
Несмотря на то что большинство гостей, если можно так выразиться, пропустили этот разговор мимо ушей, среди приглашенных было несколько человек, достаточно культурных, чтобы оценить эрудицию, проявленную Жоржем; поэтому, хотя чувство неприязни к молодому мулату не исчезло, многие были удивлены, а вместе с удивлением в иные сердца закралась зависть. Анри же, находивший, что Сара интересуется Жоржем больше, чем это допускают положение невесты и достоинство белой женщины, чувствовал, как в глубине его сердца рождается досада. К тому же при имени Мюнье в нем проснулись детские воспоминания; он вспомнил день, когда хотел вырвать знамя из рук Жоржа и брат Жоржа, Жак, сильно ударил его кулаком в лицо. Прежние обиды, причиненные обоими братьями, отдавались глухой болью в груди Анри. Мысль же, что Сара накануне была спасена Жоржем, не только не смягчала прошлую обиду, но еще более усиливала ненависть к Жоржу. Что касается господина де Мальмеди-отца, то он в течение всего обеда рассуждал с соседом о новом способе очистки сахара, который должен был увеличить на одну треть его доходы. Удивившись вначале, что Жорж стал спасителем Сары и что он встретил его затем у лорда Маррея, он больше не обращал на Жоржа внимания.
Как мы уже сказали, Анри был настроен по-иному он внимательно прислушивался к вопросам Маррея и ответам Жоржа, в последних он уловил здравый смысл и серьезную мысль; он уловил ясный взгляд Жоржа, выражающий непреклонную волю, и понял, что перед ним был не прежний мальчик, но энергичный и умный противник, готовый отразить любые удары.
Если бы Жорж, вернувшись на Иль-де-Франс, оставался в том же положении, которое, по мнению белых, было определено ему природой, Анри, возможно, не заметил бы его, или, во всяком случае, не вспомнил бы обиду, нанесенную четырнадцать лет назад. Но дело обстояло совсем иначе: гордый мулат вернулся открыто и успел к тому же оказать великое благодеяние семье Анри. Превосходя Анри умом, он на равных правах занял положение в обществе, и теперь они сидели за одним столом. Этого Анри не мог стерпеть и мысленно уже объявил Жоржу войну.
Когда гости вышли из салона и направились в сад, Анри подошел к Саре, которая вместе с другими женщинами сидела под сенью деревьев вблизи тенистого уголка, где мужчины пили кофе. Сара вздрогнула, инстинктивно почувствовав, что ее кузен заговорит с ней о Жорже.
- Ну что, моя прелестная кузина? - спросил Анри, опираясь на спинку бамбукового стула, на котором сидела девушка. - Как вам понравился обед?
- Я думаю, вы спрашиваете меня не о сервировке стола, - улыбаясь ответила Сара.
- Нет, дорогая кузина, хотя, быть может, для некоторых из гостей, кто в жизни питается не только росой, воздухом и ароматами, подобно вам, такой вопрос был бы уместен.
Нет, я спрашиваю вас, понравился ли вам обед с точки зрения общественных нравов, если можно так выразиться.
- Как вам сказать, по-моему, все было прекрасно; мне кажется, что лорд Маррей замечательный хозяин, он был чрезвычайно любезен со всеми.
- Да, бесспорно! Но я глубоко удивлен, что столь изысканный человек, как он, рискнул поступить с нами весьма неосмотрительно.
- А в чем дело? - спросила Сара, понявшая, что имеет в виду кузен и решительно настроенная против него.
- А вот в чем, - ответил Анри, смущенный суровостью ее взгляда, - ведь он пригласил к одному столу нас и Жоржа Мюнье!
- Меня удивляет другое, Анри: почему именно вы говорите мне об этом, а не кто-нибудь другой?
- Но почему же я не могу сказать об этом, дорогая кузина?
- Да ведь если бы не Жорж Мюнье, чье присутствие вас так оскорбляет, я могла бы погибнуть; и люди оплакивали бы меня, а вы и ваш отец были бы сейчас в трауре.
- Да, - ответил Анри, покраснев, - да, я понимаю, как мы должны быть благодарны мсье Жоржу за то, что он спас столь драгоценную жизнь. Вчера вы видели, что когда он решил купить двух негров, которых отец собирался наказать, я подарил их ему.
- И, подарив ему жизнь двух этих негров, вы считаете, что щедро вознаградили его? Благодарю вас, кузен, за то, что вы цените жизнь Сары де Мальмеди в тысячу пиастров.
- Боже мой! Дорогая Сара, - сказал Анри, - как вы странно рассуждаете. Разве я мыслил назначить цену за жизнь той, за кого я отдал бы свою? Нет, я только хотел обратить ваше внимание на затруднительное положение, в которое лорд Маррей поставил бы женщину, если бы мсье Жорж вздумал пригласить ее танцевать.
- По вашему мнению, дорогой Анри, эта женщина должна была бы ему отказать?
- Не сомневаюсь.
- Я не буду танцевать ни с кем, - холодно продолжала Сара, встала и подошла к англичанке, сидевшей за столом рядом с Жоржем, - это была одна из ее подруг.
Анри до крови прикусил губу и инстинктивно стал искать глазами Жоржа. Жорж занял место среди танцующих, его партнершей была англичанка, которую он под руку вел к столу. Сара обратила на них внимание. Ее сердце сжалось.
Теперь Жорж танцевал с другой. Он, может быть, и не думал о ней - той, которая только что принесла ему жертву, на какую еще накануне она не считала себя способной. Время, пока продолжалась кадриль, было мучительным для Сары.
Когда кадриль кончилась, Сара стала пристально следить за Жоржем. Проводив англичанку на место, он, как показалось Саре, стал искать кого-то; он искал лорда Маррея. Заметив его, он подошел и сказал ему несколько слов; потом оба направились к Саре.
- Мадемуазель де Мальмеди, не окажете ли мне честь, дав согласие на кадриль? - обратился к ней Жорж.
- О, мсье, - сказала Сара, - я, право, сожалею и надеюсь, вы простите меня. Я только что отказала своему кузену, потому что не собираюсь танцевать сегодня.
Жорж улыбнулся с видом человека, который все понял, и бросил на Анри взгляд, исполненный такого презрения, что лорд Маррей догадался, какая глубокая и закоренелая ненависть разъединяет этих людей, однако, сделав вид, что ничего не заметил, сказал:
- Сара, не вчерашнее ли ужасное происшествие так удручает вас?
- Да, милорд, - ответила она. - Я плохо себя чувствую и прошу кузена предупредить моего дядю, что хотела бы уйти с бала.
Анри и лорд Маррей направились сообщить о намерении девушки, Жорж наклонился к ней. |
|