В разделе материалов: 60
Показано материалов: 11-15 |
Страницы: « 1 2 3 4 5 ... 11 12 » |
|
- Кто меня видел? - закричал малаец. - Кто осмелится сказать, что то был я, кто может ночью отличить одного человека от другого?
- Замолчи! - спокойно сказал Лайза. - После доноса губернатору о заговоре, после попытки убить нашего вождя кто пришел ночью в наш лагерь и ползал вокруг, как змея, чтобы найти проход, через который могли бы проникнуть к нам английские войска?
- Антонио-малаец, - вновь воскликнули негры с не покидающей их убежденностью.
- Я хотел присоединиться к своим, - воскликнул пленник. - Я шел к вам, чтобы разделить вашу участь, какой бы она ни была, клянусь; я отрицаю свою вину.
- Верите ли вы тому, что он сказал?
- Нет! Нет! Нет! - закричали все.
- Дорогие, добрые мои друзья, - обратился к ним Антонио, - послушайте меня, я вас умоляю!
- Молчать! - сказал Лайза суровым тоном, в котором как бы отражалось величие возложенной на него миссии. - Антонио трижды предал нас; значит, он заслуживает троекратной смерти. Антонио, готовься предстать перед Великим Духом, потому что ты сейчас умрешь!
- Это убийство, - вскричал Антонио, - вы не имеете права убивать свободного негра, к тому же вблизи англичане, я буду кричать! Звать! Ко мне!.. Ко мне!.. Они хотят меня зарезать! Они хотят...
Лайза схватил малайца за горло и заглушил его крик, затем обратился к неграм:
- Приготовьте веревку!
Услышав приказ, предвещавший его судьбу, Антонио сделал столь неимоверное усилие, что одна из повязок, прикреплявших его к дереву, порвалась. Однако он не смог высвободиться от самой крепкой из пут - руки Лайзы, который понял, что, если он будет и дальше сжимать горло врага, никакой веревки не потребуется; Антонио уже корчился в конвульсиях, когда Лайза освободил шею пленника.
- Я обещал тебе дать время, чтобы ты смог предстать перед Великим Духом. Остается десять минут, готовься.
Антонио хотел что-то сказать, но голос изменил ему. Лай собаки с каждым мгновением становился все более звучным.
- Где веревка?
- Вот она, - ответил негр, подавая ее Лайзе.
- Хорошо, - отвечал тот. - Судья вынес приговор, палач должен привести его в исполнение.
Лайза взял одну из толстых ветвей тамариндового дерева, притянул ее к себе, накрепко привязал к ней конец веревки, из другого конца сделал петлю, которую надел на шею Антонио, приказав двум помощникам придерживать ветвь, и, убедившись, что Антонио прочно прикреплен к дереву, он вновь предложил тому готовиться к смерти.
Осужденный решился заговорить, но, вместо того чтобы взывать к богу о милосердии, он стал просить людей сжалиться над ним.
- Да, братья мои, друзья мои, - льстивым голосом заговорил он, - я признаю себя виновным! - И, желая любой ценой спасти жизнь, чего не мог добиться ранее, отвергнув обвинение, произнес:
- Я виновен! Решайте, как поступить со мной. Надеюсь, что вы проявите милосердие к своему старому другу. Вспомните, как вы веселились на наших посиделках! Кто распевал для вас песни, рассказывал увлекательные истории? Как же вы останетесь без меня? Кто вас потешит? Кто отвлечет от мук, от тяжелого труда? Сжальтесь, друзья мои, помилуйте бедного Антонио! Даруйте мне жизнь. Нижайше прошу вас!
- Предстань пред Великим Духом, тебе остается жить пять минут, - произнес Лайза.
- Нет, дорогой Лайза, позволь продлить мою жизнь на пять лет, - продолжал малаец. - Я буду твоим рабом. Буду тебе верно служить, исполнять твои приказы, а если что не так, ты будешь бить меня кнутом, розгами, веревкой, я все стерплю и буду всегда говорить, что ты великодушный человек, спас мне жизнь. Молю тебя о жизни!
- Антонио, ты слышишь вой собаки?
- Ты думаешь, это я посоветовал ее взять? Нет, не я!
Клянусь, не я!
- Антонио, - сказал Лайза, - белому не пришло бы в голову направить собаку по следам ее хозяина, ты научил его так поступить! Ты виновен в этом!
Малаец тяжело вздохнул; он надеялся убедить сурового судью и готов был стерпеть любое унижение.
- Да, - сказал он, - это я. Великий Дух покинул меня, жажда мести превратила в безумца. Сжалься над безумцем, Лайза, во имя твоего брата Назима, прости меня!
- А кто предал Назима, когда он собрался бежать? Напрасно ты взываешь к имени Назима. Малаец, ты сейчас умрешь!
- Нет, нет, Лайза, друзья мои, будьте милосердны!
Не слушая жалоб, увещеваний и мольбы осужденного, Лайза одним взмахом ножа перерезал крепления, его помощники отпустили ветвь, к которой был привязан Антонио, и она поднялась, увлекая за собой гнусного предателя.
Ужасный крик, последний крик, в котором, казалось, соединились отчаяние, страх, одиночество, разнесся по лесу; все было кончено, и тело Антонио превратилось в труп, качавшийся на веревке над пропастью.
Лайза некоторое время молча наблюдал, как колеблется веревка, которая постепенно становилась неподвижной Затем он вновь прислушался к лаю собаки, находившейся уже подле пещеры, подобрал лежавшее на земле ружье и обратился к неграм:
- Идемте, друзья! Месть совершена, теперь мы можем спокойно умереть.
Сопровождаемый сподвижниками, он направился к пещере.
Глава XXVI
ОХОТА ЗА НЕГРАМИ
Лайза не ошибся: собака шла по следам хозяина и привела англичан прямо к входу в пещеру; прибежав туда, она бросилась в густой кустарник и принялась скрести и лизать камни. Англичане поняли, что они пришли к цели.
По приказу начальника солдаты с кирками начали пробивать проход. Вскоре проем, через который мог пройти человек, был готов. Один солдат просунулся в него до пояса, но последовал выстрел, и солдат упал с простреленной грудью; второго постигла та же участь; попытался проникнуть третий, но также был убит.
Повстанцы первыми начали стрельбу, полные решимости сопротивляться до конца. Нападавшие же приняли меры предосторожности; тщательно прикрываясь, они расширяли проем, чтобы одновременно могли пройти несколько солдат; забили барабаны, и гренадеры ринулись со штыками вперед.
Однако преимущество осажденных было столь велико, что вскоре брешь заполнилась убитыми, и, прежде чем начать новый приступ, следовало убрать трупы.
На этот раз ценою больших жертв англичане прорвались к центру пещеры; используя укрытие, которое было сооружено по указанию Жоржа и под командой Лайзы и Пьера Мюнье, негры стреляли метко. |
|
Серебряный луч осветил вершины горной цепи, видневшейся на горизонте в просвете между деревьями. Вскоре над холмом Креолов появилась луна, ее ущербный диск медленно поплыл по небу. В это время послышался легкий шелест; кустарник, окаймлявший дорогу, раздвинулся, и среди ветвей возникла голова человека.
В этом месте кустарник был освещен яснее, его не затеняли деревья. Пьер Мюнье и Лайза заметили, как шевелятся ветви.
Некоторое время шпион неподвижно осматривался, затем, убедившись, что вблизи никого нет, вышел из кустарника. Лайза крепко сжал руку Мюнье, давая понять, что надо быть осторожным; негр не сомневался в том, что шпион отыскал их следы.
И действительно, дойдя до края дороги, шпион наклонился к земле, пытаясь разглядеть, нет ли на ней следов прошедших здесь людей.
В этот момент луна озарила верхушки деревьев и осветила лицо шпиона.
Лайза молниеносно поймал одну из гибких ветвей, за которыми прятался и, словно орел, устремившийся к жертве, в один прыжок очутился у подножия скалы, схватил шпиона за пояс и вернулся с ним к своим сподвижникам.
Он зорко следил за пленником, который крался с ножом в руке, безуспешно пытаясь поразить противника. Ночной мрак не помешал неграм узнать шпиона; то был Антониомалаец. Все произошло настолько стремительно, что Антонио не успел даже вскрикнуть.
Наконец-то Лайза держал в руках своего смертельного врага; теперь предатель и убийца будет казнен. Когда он сдавил малайца между колен и с жестокостью победителя дал понять, что тому не на что надеяться, вдалеке вдруг послышался лай собаки.
Не расслабляя рук, которыми он сжимал врага, Лайза поднял голову и прислушался.
- Все в свое время, - как бы про себя произнес Лайза и обратился к окружавшим его неграм:
- Привяжите этого человека к дереву, я должен поговорить с Пьером Мюнье.
Негры схватили Антонио за ноги и за руки и привязали к стволу такамака. Убедившись, что малаец привязан крепко, Лайза отвел старика в сторону и показал рукой в сторону, откуда доносился собачий лай.
- Вы слышали?
- Что? - спросил старик.
- Лай собаки.
- Нет.
- Послушайте! Они приближаются.
- Вот теперь слышу.
- За нами охотятся, как за оленями.
- Ты думаешь, это нас преследуют?
- А кого же еще?
- Может быть, какая-то бездомная собака ищет еду.
- Может быть, - ответил Лайза.
Вскоре в лесу явственно послышался собачий лай.
- Нас преследуют, - заявил Лайза.
- Но откуда ты знаешь?
- Это не охотничья собака, - сказал Лайза, - а собака, которая ищет хозяина. Проклятые изверги нашли ее у хижины беглого негра, и она ведет их по следу; если этот негр с нами, мы погибли.
- Да это же лай Фиделя! - с ужасом произнес Пьер Мюнье.
- Теперь узнаю, - сказал Лайза, - я уже слышал его вчера" он выл, когда мы принесли вашего раненого сына в Моку.
- В самом деле, я забыл взять его с собой, когда мы уходили; но если это был Фидель, он уже прибежал бы прямо к нам. Слышишь, как усиливается вой?
- Они его держат на поводке и следуют за ним, пес, быть может, ведет за собой целый полк, его нельзя винить, бедное животное, - с грустью произнес негр из Анжуана, - он не может идти быстрее, но, будьте спокойны, он приведет их.
- Что же нам делать?
- Если бы нас ожидало судно в Большом порту, до которого отсюда всего лишь восемь лье, мы устремились бы туда.
Нет ли там у вас какой-либо возможности для побега?
- Никакой!
- Тогда придется драться, лучше погибнуть, защищаясь, чем сдаться врагу.
- Стало быть, идем, - сказал Мюнье, обретая решимость, как только речь зашла о схватке. - Собака приведет их к входу в пещеру, внутрь они не пройдут.
- Верно, - ответил Лайза, - идите к окопам.
- А ты не пойдешь со мной?
- Я должен остаться на несколько минут.
- Когда же ты придешь?
- При первом выстреле я буду с вами.
Старик подал руку Лайзе - нависшая опасность стерла различия между ними - и, вскинув на плечо ружье, в сопровождении своих негров стремительно направился к входу в пещеру.
Лайза провожал его взглядом, пока он не исчез во мраке, затем вернулся к Антонио, которого негры по его приказу привязали к дереву.
- Теперь, малаец, - сказал он, - мы остались вдвоем.
- Да, вдвоем, - произнес Антонио дрожащим голосом, - и чего же хочет Лайза от своего друга и брата?
- Я хочу, чтобы ты вспомнил о том, что было сказано на празднике Ямсе на берегу Латанье.
- Там много чего говорилось, и мой брат Лайза был очень красноречив, поэтому все с ним соглашались.
- Не вспомнишь ли ты самое главное, - объявленный тогда приговор предателям?
Антонио задрожал всем телом и, несмотря на медный цвет лица, заметно побледнел.
- Кажется, мой брат забыл, - продолжал Лайза. - Хорошо, я напомню ему: тогда условились, что если в нашей среде объявится изменник, то каждый из нас вправе убить его, предать мгновенной или медленной, легкой или мучительной смерти. Точны ли слова клятвы и вспоминаешь ли ты их, брат мой?
- Вспоминаю, - едва внятно ответил Антонио.
- Тогда отвечай на мои вопросы.
- Я не признаю за тобой право допрашивать меня, ты не судья, - воскликнул изменник.
- Хорошо, тебя буду допрашивать не я. - И Лайза обратился к неграм, лежавшим вокруг него на земле. - Поднимитесь, - сказал он им, - и отвечайте.
Негры повиновались; десять или двенадцать человек молча выстроились полукругом перед деревом, к которому был привязан Антонио.
- Это рабы, - воскликнул предатель, - меня не могут судить рабы, я свободный негр, если я совершил преступление, меня должен судить трибунал, но не вы.
- Довольно, - произнес Лайза, - судить тебя будем мы, а потом ты обратишься с жалобой к кому захочешь.
Антонио умолк; в тишине, последовавшей за приказами Лайзы, раздался лай приближавшейся собаки.
- Так как обвиняемый не желает отвечать, - обратился Лайза к неграм, окружившим малайца, - вместо него будете отвечать вы. Кто донес губернатору о заговоре только из-за того, что вождем восстания был избран не он, а другой?
- Антонио-малаец, - глухо, но в один голос произнесли негры.
- Не правда, - завопил малаец, - это ложь, клянусь; я отвергаю это обвинение.
- Молчать, - приказал Лайза и продолжал:
- После того как заговор был выдан губернатору, кто стрелял в нашего вождя и ранил его у подножия Малой горы?
- Антонио-малаец, - ответили негры. |
|
После долгих поисков негры обнаружили охотничий сарай, в котором догорал огонь. По свежим следам было ясно, что беглые негры бродили здесь недавно и не могли уйти далеко.
Лайза пошел по следу. Общеизвестна ловкость дикарей, которые в безмолвии лесов отыскивают друг друга или врага.
Нагнувшись над землей, Лайза заметил, что трава была примята, из земли вышиблены камни, отогнуты ветки деревьев; наконец, он подошел к месту, где след терялся. С одной стороны с горы спускался ручей, впадавший в Креольскую реку, с другой - громоздилась гряда скал и камней, похожая на стену; лес, росший на ней, казался еще гуще, чем в других местах.
Лайза перешел ручей, надеясь обнаружить пропавший след, но попытка оказалась тщетной; это означало, что негры - их было несколько - не могли уйти дальше.
Лайза постарался подняться на стену; забравшись туда, он понял, что не сможет дальше вести людей, среди которых были раненые. Он спустился со стены, убедившись, что тот, кого он ищет, находится невдалеке, и оповестил о себе громкими возгласами, по которым беглые негры обычно узнают друг друга; Лайза стал ждать.
Вскоре в чаще кустарника, покрывавшего каменную стену, что-то зашевелилось; человек, не привыкший к тайнам природы, мог бы принять это за трепетание листьев под ветром. Лайза же стал пристально наблюдать за кустарником; вскоре между ветвями он увидел два встревоженных глаза, они оглядели все вокруг и впились в Лайзу; Лайза повторил уже данный им сигнал, между камнями, словно змея, прополз человек; вскоре перед Лайзой предстал беглый негр.
Они обменялись несколькими словами, после чего Лайза вернулся к отряду и отвел его туда, где встретил негра.
Раздвинув камни, беглецы образовали в них проход, по которому прошли по двое и очутились в огромной пещере.
Затем негр положил камни на место, чтобы снаружи следов прохода не было видно, цепляясь за кустарник и выступы камней, перелез через стену и исчез в лесу.
Двести человек укрепились в чаще леса, и самый опытный глаз не мог бы постигнуть, каким путем они проникли сюда. Сохранив в тайне свое убежище, беглецы могли прожить здесь, ни в чем не нуждаясь, пока не выздоровеет Жорж, и уже затем решить, как действовать дальше. Какое бы решение ни принял молодой вождь, несчастные негры, которых Жорж сделал своими сообщниками, твердо намеревались до конца разделить его участь.
Тяжелораненый Жорж сохранял свое обычное хладнокровие; оглядывая пещеру, он неотступно думал о возможностях защиты найденного Лайзой убежища.
Жорж подозвал Лайзу и разъяснил ему, что, когда будет укреплен наружный вход в пещеру, следует вырыть окоп перед внутренним входом, а кроме того - заминировать пещеру порохом, который они захватили в Моке. Тотчас составлен был план сооружений и предприняты указанные работы. Жорж полагал, что, по всей вероятности, его намерены судить не как обычного беглеца и что белые будут считать себя победителями лишь тогда, когда захватят его живым.
Итак, под наблюдением Пьера и Жоржа отряд принялся готовить пещеру к обороне; Лайза решил, что особо следует укрепить участок, который примыкал к входу.
Приближалась ночь. Лайза оставил десять человек на этом важном участке, а сам направился к Жоржу доложить о результатах осмотра горы.
Он застал Жоржа в шалаше, наспех сплетенном из ветвей деревьев, окопы были почти готовы; внезапно наступившая темнота не помешала работе.
В караул вокруг укрепленной пещеры были расставлены двадцать пять человек, они сменялись каждые два часа.
Пьер Мюнье охранял пещеру, а Лайза, сменив повязку Жоржу, тоже вернулся на свой пункт охраны.
Каждый беглец ждал новых событий, которые, несомненно, должны были произойти с наступлением ночи.
Глава XXV
СУДЬЯ И ПАЛАЧ
Ночь перед предстоящей схваткой между повстанцами и теми, кто жаждал с ними расправиться, благоприятствовала преследователям и вызывала тревогу у беглецов.
Эта ночь была величественной и ясной, хотя луна появилась совсем поздно. В тишине и во мраке Лайза улавливал едва слышный трепет листьев, журчание ручья, вой зверей; ни один из этих смутных звуков не ускользнул от слуха Лайзы; то был дикарь-охотник, человек, привыкший к одиночеству, вечный путешественник по лесным дебрям.
Он слышал, как танреки грызут корни деревьев, узнавал шаги оленя, направлявшегося к знакомому источнику, улавливал полет летучей мыши. Прошло два часа, эти звуки не нарушали неподвижности Лайзы, как вдруг, словно очнувшись, он понял, что приближается патруль - шесть или восемь человек, во главе которых шел Пьер Мюнье. Лайза узнал его по одежде и по высокому росту.
Лайза рванулся к ним.
- Скажите, - спросил он, - люди, посланные вами в разведку, уже вернулись?
- Да, они сообщили, что нас преследуют англичане.
- А где они?
- Час назад они остановились между вершиной Средней горы и истоком Креольской реки.
- Англичане идут по нашим следам?
- Да, надо полагать, они завтра появятся.
- Нет, раньше, - ответил Лайза.
- Почему раньше?
- Потому что, если мы отправили своих разведчиков в деревню, то и они сделали то же самое.
- Как же нам быть?
- Вот что: поблизости бродят люди.
- Откуда вы знаете, вы что - слышали их голоса, видели их следы?
- Нет, но я услышал бег оленя и понял, что он испугался кого-то.
- Итак, вы полагаете, что нас преследует какой-то разведчик?
- Я убежден в этом. Тише!
- Что?
- Слушайте...
- Да, я слышу шум.
- Это полет глухаря, он в двухстах шагах от нас.
- Откуда он летит?
- Со стороны рощи.
- Вы думаете, что его спугнул человек?
- Человек или люди, не могу сказать, сколько их было.
- Я не об этом спрашиваю. Вы думаете, что он взлетел, потревоженный кем-то?
- Звери инстинктом узнают себе подобных и не пугаются их, - ответил Лайза.
- Что же происходит?
- Они приближаются... Тихо, вы слышите? - произнес негр.
- Что это? - шепотом спросил старик.
- Треск сухой ветки под ногой человека.
- Тихо, они рядом с нами, могут услышать; спрячьтесь за ствол. Я буду на посту.
И Лайза вернулся на свое место, а Пьер Мюнье скользнул за дерево; негры, которые были с ними, также затерялись в тени кустов и стояли неподвижно, словно безмолвные статуи.
На минуту воцарилось молчание; ничто не нарушало покой ночи, как вдруг послышался грохот стремительно летевшего в пропасть камня. Почувствовав возле себя дыхание Пьера Мюнье, пытавшегося заговорить с ним, Лайза схватил его за руку; старик понял, что этого делать не следует, и промолчал.
В тот же миг с клекотом вновь взлетел глухарь и, пролетев над вершиной тамариска, исчез в горах.
Неизвестный путник был шагах в двадцати от людей, след которых он, по-видимому, разыскивал. Лайза и Пьер Мюнье затаили дыхание, остальные негры также стояли молча. |
|
- О чем вы спрашиваете и что вы хотите, дорогой друг? - спросил Пьер Мюнье.
- Вы должны знать, чего он хочет, отец: он хочет, чтобы я не попал в руки белых, и спрашивает меня, чувствую ли я себя достаточно хорошо, чтобы меня можно было перенести в Большие леса.
- Перенести тебя в Большие леса! - воскликнул старик. - Такого слабого, нет, это невозможно.
- Но ведь другого выхода нет, отец, иначе меня арестуют у вас на глазах, и...
- Что им нужно от тебя? Что они могут тебе сделать? - спросил встревоженный Пьер Мюнье.
- Они желают, отец, расправиться с ничтожным мулатом, осмелившимся бороться против них и, может быть, в какой-то момент заставившим их дрожать от страха. Что они могут со мной сделать?! О! Самую малость, - улыбаясь произнес Жорж, - они могут отрубить мне голову в Зеленой долине.
Старик побледнел и задрожал всем телом, охваченный негодованием. Затем он поднял голову и, глядя на раненого, прошептал:
- Схватить тебя, отрубить тебе голову, отнять от меня моего мальчика, убить его, убить моего Жоржа! Только за то, что он красивее их, смелее их, образованнее... Пусть-ка они придут сюда!..
И с отвагой, на которую еще пять минут назад казался неспособным, старик ринулся к карабину, пятнадцать лет висевшему без применения на стене, схватил его и воскликнул:
- Да, да! Пусть придут и тогда поглядим! Вы лишили бедного мулата всего, господа бледнолицые, - лишили его самоуважения. - Он помолчал. - Если даже вы лишили бы его жизни, то и тогда он не произнес бы ни слова, но вы хотите отнять у него сына, чтобы посадить в тюрьму, чтобы пытать его там, отрубить ему голову! Ну, господа белые, приходите, и тогда посмотрим. Пятнадцать лет в нас зреет ненависть; приходите же, настало время свести с вами счеты!
- Прекрасно, дорогой отец, прекрасно! - воскликнул Жорж, приподнявшись на локте, лихорадочно блестящими глазами глядя на старика, - прекрасно! Теперь я узнаю вас!
- Итак, решено, в Большие леса, - сказал старик, - и посмотрим, осмелятся ли они преследовать нас. Да, сын, отправляйся; лучше быть в Больших лесах, чем в городе. Там над нами бог; пусть всевышний видит и судит нас. А вы, друзья, - продолжал мулат, обращаясь к неграм, - ведь вы всегда считали меня хорошим хозяином?
- О да! Да! - в один голос воскликнули негры.
- Разве вы не говорили много раз, что преданы мне не как рабы, а как родные дети?
- Да, да!
- Так вот, настал час, когда вы должны доказать мне свою преданность.
- Приказывайте, хозяин, приказывайте!
- Входите, входите все! - Комната наполнилась неграми. - Знайте, - продолжал старик, - мой сын решил спасти вас, дать вам свободу, сделать вас людьми; вот какое вознаграждение он получил. Но это еще не все; они, белые, хотят отнять его у меня, раненного, в крови, умирающего. Хотите его защитить, спасти его, решитесь ли вы умереть за него и вместе с ним?
- Да, да! - закричали все.
- Тогда в Большие леса, в Большие леса, - произнес старик.
- В Большие леса! - повторили негры.
Вслед за тем люди подняли сплетенные из веток носилки к дивану, на котором лежал Жорж, перенесли на них раненого, четыре негра ухватились за ручки и вынесли Жоржа из дома.
Их сопровождал Лайза, за ним следовали все негры; Пьер Мюнье вышел последним, оставив дом открытым, брошенным, безлюдным.
Колонна из двухсот негров продвигалась по дороге, ведущей от Порт-Луи в Большой порт; спустя некоторое время колонна повернула направо и поспешно приблизилась к подножию Средней горы, направляясь к истоку Креольской реки.
Прежде чем зайти за гору, Пьер Мюнье, замыкавший колонну, поднялся на холм и в последний раз обратил взор в сторону покинутого им прекрасного дома. Перед его глазами раскинулась богатая плантация тростника, маниока и маиса, роскошные заросли памплемуссов, на горизонте высились величественные горы, обрамлявшие его поместье, подобно гигантской стене. Он подумал, что понадобилось три поколения честных, трудолюбивых людей, каким был он сам, чтобы на этой первозданной земле создать рай. Вздохнув и смахнув слезу, он поспешил к носилкам, где его ожидал раненый сын, ради которого он покидал родные места.
Глава XXIV
БОЛЬШИЕ ЛЕСА
Занимался день, когда группа беглецов достигла истоков Креольской реки; лучи солнца с востока осветили вершину Гранитной горы; пробуждалась жизнь леса. На каждом шагу у негров из-под ног выбегали танреки и спешили спрятаться в норы; обезьяны прыгали по ветвям, цепляясь за них хвостами, раскачиваясь, они с удивительной ловкостью прыгали с одного дерева на другое, укрываясь, в густой листве. С громким шумом взлетал глухарь, сотрясая воздух своими тяжеловесными крыльями, а серые попугаи, словно потешаясь над ним, игриво сопровождали его; появилась и другая птица - кардинал, подобный летящему пламени, быстрый, как молния, и сверкающий, как рубин. Природа, всегда молодая, беззаботная, всегда плодоносная, своей прозрачной тишиной и спокойной беспечностью являла вечный контраст людскому обществу с его волнениями и скорбями.
После нескольких часов ходьбы отряд сделал остановку на равнине у подножия Безымянной горы, невдалеке от протекавшей реки. Все проголодались; к счастью, по дороге люди успешно занимались охотой, некоторые палками забили танреков - для негров это настоящее лакомство, другие убили обезьян и глухарей. Наконец, Лайза подстрелил оленя, за которым погнались четыре негра, через час они доставили его в лагерь. Итак, пищи хватило на всех.
Лайза воспользовался стоянкой для того, чтобы перевязать раненого; по дороге он часто отдалялся от носилок, собирал травы или растения, целебные свойства которых были известны только ему. Когда пришли на стоянку, он смешал травы, положил собранный ворох в расщелину скалы и растер круглым камнем. Закончив это, он выжал из смеси сок, смочил им чистую тряпку и, сняв старую повязку, приложил новый компресс на двойную рану: к счастью, пуля не застряла в теле, а, попав под левое ребро, прошла насквозь и вышла наружу под бедром.
Пьер Мюнье с тревогой следил за этой операцией. Рана оказалась тяжелой, но не смертельной; можно было ожидать, что если не поврежден какой-либо жизненно важный орган, то выздоровление пойдет в этих условиях даже быстрее, чем оно шло бы под наблюдением городского врача.
Жорж, несмотря на боль, причиняемую перевязкой, даже не поморщился и старался, чтобы рука его, которую отец держал в своей руке, не дрожала.
Но вот перевязка была завершена, трапеза закончена; пришла пора продолжать путь. Большие леса приближались, но немногочисленный отряд шел медленно; несли раненого, и трудно было продвигаться по лесной местности; на пути, где проходил отряд, от самого дома оставался заметный след. В течение часа шли вдоль берега Креольской реки, затем свернули влево и оказались у опушки леса. На пути все чаще стали встречаться густые заросли мимозы, между деревьями высоко поднимались гигантские папоротники, с вершин, подобные змеям, зацепившимся за них хвостами, свисали лианы; это означало, что отряд проник в Большие леса.
Лес становился непроходимым, сближались стволы деревьев, папоротники обволакивали друг друга, а лианы создавали такие преграды, продираться сквозь которые становилось все более трудно, особенно тем, кто нес носилки. Жорж при виде очередных препятствий пытался встать на ноги, но всякий раз Лайза запрещал ему подниматься, а отец обращался к нему с такой нежной мольбой, что больной, не решаясь обидеть их, оставлял попытки сойти с носилок.
Вместе с тем трудности, встреченные беглецами в девственных лесах, служили как бы гарантией их безопасности, потому что те же препятствия должны были преодолеть преследователи - английские солдаты, которые не обладали сноровкой негров пробираться в лесах, а привыкли маршировать по Марсову полю.
В конце концов отряд подошел к такому дремучему лесу, по которому дальнейшее продвижение было невозможно.
Люди долго шли вдоль сплошной стены деревьев; пройти сквозь чащу можно было, лишь орудуя топором, но ведь через этот проход могли потом пройти преследователи! |
|
А в конце каждой улицы виднелись сверкавшие в темноте штыки английской роты. Жорж и Лайза переглянулись с горькой улыбкой, означавшей, что речь теперь может идти уже не о победе, а лишь о смерти, но о мужественной смерти.
Однако оба попытались сделать последнее усилие: они бросились на главную улицу, стремясь присоединить свой отряд к восставшим неграм. Некоторые из повстанцев были не в состоянии понять, чего от них хотят предводители, другие пели песни и танцевали, едва держась на ногах; большинство же напившихся до бессознательного состояния валялись на земле.
Лайза схватил хлыст и начал изо всех сил избивать несчастных. Жорж, опираясь на железный прут, единственное свое оружие, смотрел на них с глубоким презрением.
Вскоре Мюнье и Лайза окончательно поняли, что надеяться не на что и каждая потерянная минута угрожает их жизни; к тому же кое-кто из верных рабов, соблазненных бочкой с вином, также предали своих вождей. Нельзя было терять время, следовало отступить.
Жорж и Лайза собрали небольшой отряд из верных людей и направились по улице, на которой находились солдаты английского гарнизона. Пройдя небольшое расстояние, они увидели направленные в их сторону ружья; внезапно вспыхнул огонь, град пуль посыпался на их ряд, сразив не менее десяти человек, и тогда раздалась команда:
-"Вперед!"
Вскоре оба отряда сошлись, и завязалась рукопашная.
То была кровопролитная схватка; известно, сколь мужественны английские солдаты и как геройски они умирают.
Но ныне они имели дело с отчаявшимися людьми, которые знали, что, если попадут в плен, их ждет позорная смерть, и поэтому хотели умереть свободными.
Жорж и Лайза показывали чудеса отваги и мужества.
Лайза - с ружьем, которое он держал за ствол, пользуясь им, как бичом; Жорж - с железным прутом тюремной решетки, служившим ему дубинкой; сподвижники помогали им, бросаясь со штыками на англичан, в то время как раненые, ползая по земле, наносили противнику ножевые раны.
Минут десять продолжалась яростная, смертельная борьба; трудно было предсказать, на чьей стороне будет победа: однако отчаяние победило дисциплину; ряды англичан разомкнулись, словно прорванная плотина, что позволило потоку негров ринуться в брешь и выйти за пределы города.
Жорж и Лайза, руководившие атакой, находились теперь в арьергарде, чтобы обеспечить отступление. Вскоре прибыли к подножию небольшой горы, крутой и хорошо укрытой, так что англичане не рискнули бы направиться сюда. Здесь остановились, и воины смогли перевести дух. Человек двадцать чернокожих окружили вождей, остальная же часть отряда рассеялась во все стороны; отныне не приходилось думать о сражении, предстояло укрыться в Больших лесах.
Жорж определил место сбора повстанцев вокруг Моки, где проживал его отец; он сказал, что выйдет из Моки на следующий день на заре и направится к Большому порту, где раскинулись дремучие леса. В этот миг луна, проплывая между облаками, озарила бледным светом отряд, которым командовал Жорж, как вдруг в растущем вблизи кустарнике блеснул огонь, раздался выстрел, и Жорж упал к ногам Лайзы, сраженный пулей. Вслед за тем кто-то бросился из дымящегося кустарника в лощину, пробираясь к английским войскам, расположившимся на берегу ручья Пюсоль.
И хотя стрелявший бежал быстро, Лайза узнал его. Прежде чем Жорж потерял сознание, он услышал возглас Лайзы:
- Антонио-малаец!
Глава XXIII
СЕРДЦЕ ОТЦА
В то время как события, описанные нами, происходили в Порт-Луи, Пьер Мюнье в Моке с тревогой ожидал исхода борьбы, на которую намекал ему сын. Привыкший, как мы уже сказали, к вечному господству белых, отец давно решил для себя, что это господство не только благоприобретенное право, но и естественное состояние. Как ни велика была его преданность сыну, он не мог поверить, что можно устранить вековые расистские преграды.
Итак, Пьер Мюнье с тревогой ожидал возвращения сына.
Смертельно бледный, он безмолвно сидел в своей комнате, устремив взгляд на дверь.
Внезапно послышались шаги множества людей. Шум приближался и усиливался; несчастному отцу почудилось, что это похоронная процессия.
Вскоре в переднюю молча вошли люди; в тишине старику послышался стон, и ему показалось, что это стон его сына.
- Жорж, - воскликнул он, - Жорж, это ты, ради бога, отвечай, говори, иди ко мне!
- Да, отец, - ответил Жорж слабым, но спокойным голосом, - это я.
В тот же миг дверь открылась, вошел Жорж и остановился, опираясь на дверь; он был так бледен, что Пьеру Мюнье на мгновение почудилось, будто это тень от его сына, которую он вызвал и которая возникла перед ним. Поэтому он не бросился к сыну, а отступил назад.
- Во имя неба, - прошептал он, - что с тобой, что случилось?
- Ранение тяжелое, но, успокойтесь, отец, не смертельное, вот видите, я стою на ногах, правда, долго стоять не могу.
Затем он слабым голосом произнес:
- Ко мне, Лайза, помоги.
И упал на руки негра. Пьер Мюнье бросился к сыну, но Жорж уже потерял сознание.
С присущей ему необычайной силой воли Жорж, несмотря на слабость, почти умирая, хотел показаться отцу здоровым - на этот раз не из чувства гордости, но лишь потому, что знал, как любит его отец, и боялся, что, если тот увидит сына на носилках, его может поразить смертельный удар. Не слушая уговоров Лайзы, он встал с носилок, на которых негры по очереди несли его, пробираясь по ущельям горы Пус. С нечеловеческим усилием, подчиняясь могучей воле, преодолевающей физическую немощь, он поднялся, уцепился за стену и, стоя, предстал перед отцом.
Как он и предполагал, это успокоило старика.
Лайза стоял в углу подле буфета, опираясь на ружье, и, то и дело поглядывая на окно, ожидал наступления рассвета.
Другие негры, бесшумно удалившиеся, после того как перенесли Жоржа на диван, теснились в соседней комнате, по временам просовывая свои черные головы в дверь. Некоторые расположились возле дома, перед окнами; многие были ранены, но, казалось, никто не думал о своих ранах.
С каждой минутой число негров возрастало, так как беглецы, рассыпавшиеся во все стороны, чтобы не попасть в руки англичан, подходили к дому Мюнье разными дорогами, один за другим, словно заблудившиеся овцы, которые возвращаются в стадо. В четыре часа утра вокруг дома собралось около двухсот негров.
Тем временем Жорж пришел в себя и попытался успокоить отца, но голос его был настолько слаб, что, как ни радовался старик, он попросил сына замолчать; затем он спросил, куда ранен Жорж и какой врач перевязывал рану; улыбаясь, слабым движением головы Жорж указал на Лайзу.
Известно, что некоторые негры в колониях славятся как умелые хирурги; иногда даже белые колонисты предпочитают обращаться к ним, а не к профессиональным врачам. Дело объясняется просто: эти первобытные люди подобны нашим пастухам, которые часто отнимают пациентов у самых опытных докторов, постоянно находясь в царстве природы и постигая, так же как звери, некоторые ее тайны, неведомые другим людям. Лайза слыл на острове замечательным хирургом; негры объясняли его знания тем, что он постиг тайну магических заклинаний, представители же белой расы считали, что он знает травы и растения, названия и свойства которых не известны никому другому. И Пьер Мюнье успокоился, узнав, что рану сына перевязывал Лайза.
Между тем близился час рассвета. С каждой минутой Лайза, казалось, все сильнее беспокоился. Ждать дольше было нельзя; под предлогом, что хочет пощупать пульс больного, он подошел к Жоржу и тихо произнес несколько слов. |
|