В категории материалов: 188
Показано материалов: 106-110 |
Страницы: « 1 2 ... 20 21 22 23 24 ... 37 38 » |
|
- Ваше сиятельство! Давайте смотреть философски. Мы поднимем такой шум! - Черт бы тебя побрал! - проворчала про себя графиня - Жалкий адвокатишка, только ищешь сличая завернуться в свои лохмотья и пофилософствовать! Пойду-ка я к господину де Монеу - уж он-то, поди, далек от философии! С ним-то я скорее сговорюсь, чем с тобой!
Старая графиня оставила Флажо на улице Пти-Лион-Сен-Совер. В эти два дня ей довелось испытать после взлета пленительных надежд всю горечь разочарования и боль падения.
Глава 30
ВИЦЕ-КАНЦЛЕР
Старая графиня тряслась от страха, отправляясь к г-ну де Монеу.
Однако по дороге ей пришла в голову мысль, которая ее несколько успокоила. Она подумала, что в связи с поздним временем г-н де Монеу вряд ли согласится ее принять, и она готова была записаться у дворецкого на прием.
Было около семи часов вечера, и хотя было еще светло, в это время деловые визиты, как правило, уже откладывались: среди знати получил распространение обычай обедать в четыре часа; к этому времени все дела прекращались, и к ним возвращались лишь на следующий день.
Горя желанием увидеть вице-канцлера, графиня де Беарн в то же время радовалась при мысли, что не будет принята. В этом находило выражение одно из известных противоречий человеческого разума, всем и так понятное и не требующее особых пояснений.
Итак, графиня подъехала, приготовившись к тому, что дворецкий ее не пропустит. Она зажала в руке монету достоинством в три ливра, которая должна была, по ее мнению, смягчить сердце цербера: она надеялась, что он внесет ее имя в список аудиенций на следующий день.
Когда карета остановилась у дома г-на де Монеу, она увидела, что дворецкий отдает приказания лакею. Она приготовилась терпеливо ждать, не желая своим присутствием мешать их разговору. Однако дворецкий, заметив наемную карету, сейчас же отпустил лакея и подошел к ней; он спросил, как зовут просительницу.
- Я знаю наверное, что не буду иметь чести быть принятой его превосходительством.
- Тем не менее прошу вас, сударыня, оказать мне честь и сообщить ваше имя.
- Графиня де Беарн, - ответила она.
- Его превосходительство ждет вас, - сказал дворецкий.
- Что вы сказали? - в изумлении воскликнула г-жа де Беарн.
- Я имел честь сообщить вам, что его превосходительство вас ожидает, - повторил он.
- Неужели он меня примет?
- Он готов принять ваше сиятельство. Графиня де Беарн вышла из кареты в полной растерянности, не веря в то, что это не сон. Дворецкий дернул за шнур: колокольчик звякнул два раза. На пороге появился лакей, и дворецкий жестом пригласил графиню войти.
- Ваше сиятельство желает видеть его высокопревосходительство?
- Я и мечтать не могла о таком счастье!
- В таком случае прошу вас следовать за мной, ваше сиятельство.
«А как плохо отзываются о судье! - подумала графиня, идя вслед за лакеем. - Несмотря ни на что, у него есть огромное преимущество: он доступен в любое время. А ведь он канцлер!.. Странно...»
Она испугалась при мысли, что канцлер может оказаться несговорчивым и неприветливым, раз он с таким усердием посвящает себя своим обязанностям.
Через настежь распахнутые двери кабинета она увидала погрузившегося в бумаги г-на де Монеу в огромном парике. Он был одет в сюртук черного бархата.
Войдя в кабинет, графиня торопливо огляделась и с удивлением отметила, что никто, кроме нее и худого, с пожелтевшим лицом, занятого бумагами канцлера, не отражается больше в зеркалах.
Лакей доложил о прибытии ее сиятельства графини де Беарн.
Господин де Монеу тотчас поднялся и встал спиной к камину.
Графиня де Беарн трижды присела в реверансе, как того требовал этикет.
Она в смущении пробормотала несколько слов. Она не ожидала, что ей будет оказана столь высокая честь... Она не думала, что такой занятой человек, министр, принимает посетителей в часы досуга...
Господин де Монеу на это отвечал, что время подданных его величества так же свято, как время его министров; что он, к тому же, сразу видит, кому из них следует оказывать преимущество; что он всегда рад отдать лучшее время суток тому, кто заслуживает этого преимущества.
Графиня де Беарн снова присела в реверансе, затем наступило томительное молчание: истекло время комплиментов и наступала пора переходить к изложению просьбы.
Господин де Монеу в ожидании потер подбородок.
- Монсеньер! - обратилась к нему просительница. - Я желала видеть ваше высокопревосходительство, чтобы смиренно изложить суть важного дела, от которого зависит все мое состояние.
Господин де Монеу едва заметно кивнул головой, что означало: «Говорите!»
- Дело в том, ваше высокопревосходительство, - продолжала она, - что все мое состояние, вернее, состояние моего сына, зависит от исхода процесса, который я возбудила против семейства Салюсов.
Вице-канцлер слушал, потирая подбородок.
- Я наслышана о вашей справедливости, ваше высокопревосходительство, вот почему, несмотря на то, что я знаю о вашей симпатии, я бы даже сказала дружбе, которая связывает ваше высокопревосходительство с моими противниками, я тем не менее без малейшего колебания явилась умолять ваше высокопревосходительство меня выслушать.
Господин де Монеу не мог сдержать улыбки, услышав, как она превозносит его чувство справедливости: это очень походило на то, как пятьдесят лет тому назад расхваливались несравнимые добродетели Дюбуа.
- Дорогая графиня! - отвечал он. - Вы правы, я - друг Салюсов, но вы правы и в том, что, став министром юстиции, я свято соблюдаю объективность. Итак, я готов ответить на ваши вопросы, невзирая на мои личные симпатии, как и подобает министру юстиции.
- Ваше высокопревосходительство, да благословит вас Господь! - вскричала старая графиня.
- Я готов рассматривать ваше дело, как простой юрисконсульт, - добавил канцлер.
- Благодарю вас, ваше высокопревосходительство! Ведь у вас такой опыт в подобных делах!..
- Кажется, ваша тяжба должна скоро слушаться в суде, не правда ли?
- Да, на будущей неделе, ваше высокопревосходительство.
- Чего же вы хотите?
- Я бы желала, чтобы вы, ваше высокопревосходительство, ознакомились с подробностями моего дела.
- Я с ними уже знаком.
- И каково ваше мнение, монсеньер? - затрепетав, спросила старуха.
- Вы спрашиваете мое мнение об этом деле?
- Да.
- Я считаю, что оно не вызывает никаких сомнений.
- Так я его выиграю?
- Да нет же, напротив, проиграете.
- Вы, ваше высокопревосходительство, считаете, что я должна проиграть свою тяжбу?
- Несомненно. Я позволю себе дать вам один совет.
- Какой? - с надеждой в голосе спросила графиня.
- Так как вы будете обязаны оплатить судебные издержки...
- Что??
- ..Я советую вам приготовить деньги заранее!
- Ваше высокопревосходительство! Да ведь нас ждет разорение!
- Увы, графиня, вы должны понять, что суд не может принимать во внимание это обстоятельство. |
|
- А почему, спрошу я вас? Да потому, что справедливость перестала быть справедливостью, потому что кое-кто подстрекает членов парламента, потому что господину де Монеу захотелось вдруг стать канцлером вместо того, чтобы оставаться президентом.
- Господин Флажо! Я бы, пожалуй, теперь чего-нибудь выпила.
- Маргарита! - крикнул адвокат.
Маргарита, вышедшая из кабинета тотчас, как заметила, что беседа приняла мирный оборот, вернулась на зов хозяина.
Она внесла тот же поднос с двумя стаканами. Чокнувшись с адвокатом, графиня де Беарн сделала несколько неторопливых глотков, а затем стала прощаться.
Флажо проводил ее до дверей, зажав в руке свой парик. Графиня де Беарн была уже на лестнице, безуспешно пытаясь нащупать в темноте веревку, служившую перилами, как вдруг чья-то рука легла на ее запястье и кто-то уперся ей в грудь головой.
Это был клерк, летевший, как сумасшедший, вверх по крутой лестнице, перескакивая через ступеньки.
Обругав его, старая графиня одернула юбки и пошла вниз, а клерк взбежал на площадку, толкнул дверь, крикнул звонко и радостно, как во все времена кричат все судейские:
- Господин Флажо! По делу Беарн!
И протянул Флажо бумагу.
Прежде чем клерк успел получить от Маргариты пару оплеух в ответ на его поцелуи, старая графиня, услышав свое имя, взлетела назад по лестнице, оттолкнула клерка, бросилась на Флажо, вырвала у него из рук бумагу и втолкнула его в кабинет.
- Так о чем же говорится в этой бумаге, господин Флажо? - крикнула старуха.
- Клянусь честью, понятия не имею, ваше сиятельство. Позвольте мне бумагу - тогда я вам отвечу.
- Вы правы, дорогой господин Флажо, читайте, читайте скорее!
Тот взглянул сначала на подпись.
- Это от нашего прокурора Гильду, - сообщил он.
- О, Господи!
- Он уведомляет меня о том, - со все возраставшим изумлением продолжал Флажо, - что во вторник я должен быть готов к защите, так как наше дело передано в суд.
- Передано в суд! - подскочив, вскрикнула графиня. - Передано в суд! Должна вас предупредить, господин Флажо, чтобы вы так больше не шутили, в другой раз я этого не перенесу.
- Ваше сиятельство! - опешив от известий, сказал Флажо. - Если кто и шутит, то это, должно быть, господин Гильду; правда, до сих пор за ним этого не водилось.
- Письмо в самом деле от него?
- На нем подпись Гильду, - вот взгляните.
- Верно!.. Передано в суд сегодня утром, слушается во вторник... Господин Флажо! Так, значит, дама, которая ко мне приезжала, не интриганка?
- По-видимому, нет.
- Но вы же говорите, что не посылали ее ко мне... Вы уверены, что не вы ее ко мне послали?
- Черт побери! Конечно, уверен!
- Так кто же ее послал?
- Да, в самом деле, кто?
- Ведь кто-то же должен был ее послать?
- Я просто теряюсь в догадках.
- И я ума не приложу. Дайте-ка еще раз взглянуть на письмо, дорогой господин Флажо. Что здесь написано? Вот! Передано в суд, слушается... Так и написано: слушается под председательством господина президента Монеу.
- Черт возьми! Так и написано?
- Да.
- Это ужасно!
- Почему?
- Потому что господин президент Монеу - большой друг Салюсов.
- Вам это точно известно?
- Еще бы! Он у них днюет и ночует.
- Ну вот, час от часу не легче! Как же мне не везет!
- Тем не менее делать нечего: придется вам к нему непременно сходить.
- Да он мне устроит ужасный прием!
- Вполне вероятно.
- Ах, господин Флажо, что вы говорите?
- Правду, ваше сиятельство.
- Благодарю вас за такую правду! Мало того, что сами струсили, вы и у меня отнимаете последнее мужество.
- Это потому, что я сам не жду и вам не советую надеяться на благополучный исход.
- Неужели вы до такой степени малодушны, дорогой Цицерон?
- Цицерон проиграл бы дело Лигария, если бы ему пришлось говорить свою речь перед Верресом, а не перед Цезарем, - отвечал Флажо, робко пытаясь возражать своей клиентке, столь лестно о нем отозвавшейся.
- Так вы мне советуете не ходить к господину де Монеу?
- Боже меня сохрани давать вам столь неразумные советы! Я лишь искренне сожалею, что вам предстоит визит к господину де Монеу.
- Вы, господин Флажо, напоминаете мне солдата, готового покинуть свой пост. Можно подумать, что вы боитесь браться за это дело.
- Ваше сиятельство! - сказал адвокат. - Мне за всю жизнь пришлось проиграть несколько дел. Поверьте, у них было больше шансов на успех, чем у вашей тяжбы.
Графиня горестно вздохнула, потом, собравшись с духом, заговорила.
- Я намерена идти до конца, - объявила она с достоинством, не совсем уместным в таких обстоятельствах, - не может быть и речи о том, чтобы я отступила перед этим заговором, так как правда на моей стороне. Пусть я проиграю процесс, зато покажу подлецам, что такое настоящая благородная дама, каких уж не встретишь при дворе. Могу ли я рассчитывать на вашу руку, господин Флажо, и просить вас проводить меня к вице-канцлеру?
- Ваше сиятельство! - сказал Флажо, в свою очередь, призывая на помощь чувство собственного достоинства - Мы, члены оппозиции парижского Парламента, дали клятву не иметь больше никаких сношений с теми, кто не поддержал решения Парламента по делу господина д'Эгийона Сила союза - в единстве. Раз господин де Монеу не занял в этом деле определенного положения, то мы имеем основание быть им недовольными и собираемся бойкотировать его до тех пор, пока он не объявит, на чьей он стороне.
- Не вовремя начинается мой процесс, как я вижу, - со вздохом заметила графиня - Адвокаты ссорятся с судьями, судьи - с клиентами. А, все едино! Я готова бороться до конца.
- Бог в помощь, ваше сиятельство, - проговорил адвокат, перекинув полы шлафрока через левую руку, словно это была тога римского сенатора.
«Ну что это за адвокат!.. - подумала графиня де Беарн. - Боюсь, что он будет иметь еще меньший успех перед Парламентом, чем я - перед своей подушкой».
Постаравшись замаскировать улыбкой свое беспокойство, она сказала:
- Прощайте, господин Флажо! Прошу вас изучить дело. Кто знает, какие неожиданности могут нас поджидать!
- Ваше сиятельство! - сказал Флажо. - Меня смущает не моя речь - она будет великолепна, тем более что я собираюсь воспользоваться ею, чтобы провести потрясающие аналогии...
- Между чем, сударь?
- Я собираюсь сравнить коррупцию в Иерусалиме с проклятыми городами, на которые я призову огнь небесный Вы понимаете, ваше сиятельство, что ни у кого не останется сомнений в том, что Иерусалим - это Версаль - Господин Флажо, - вскричала старая графиня, - вы же себя скомпрометируете - вернее, не себя, а мое дело!
- Ах, сударыня, его и так можно считать проигранным, раз его будет слушать господин де Монеу! И речи быть не может о том, чтобы выиграть его в глазах современников. А раз нам не добиться справедливости, давайте устроим скандал!
- Господин Флажо... |
|
- Моя дочь, вы сказали?
- Ну да!
- Вы говорите, моя дочь?
- Ну конечно, ваша дочь, та самая, которую вы ко мне послали.
- Простите, сударыня, - сказал г-н Флажо, - я не мог послать к вам дочь.
- Почему не могли?
- Да просто потому, что у меня нет дочери!
- Вы в этом уверены? - спросила графиня.
- Ваше сиятельство! Имею честь сообщить вам, что я холостяк.
- Вот тебе раз! - воскликнула графиня.
Обеспокоенный Флажо позвал Маргариту и приказал принести графине выпить чего-нибудь холодного; кроме того, он знаком велел за ней приглядывать.
«Бедная женщина! - подумал он. - Должно быть, у нее плохо с головой».
- Ничего не понимаю! - продолжала графиня. - Так у вас нет дочери?
- Нет, ваше сиятельство.
- Ну, у нее еще муж в Страсбурге...
- Ничего похожего, ваше сиятельство.
- И вы не поручали своей дочери, - продолжала графиня, не в силах освободиться от обуревавших ее мыслей, - сообщить мне, что мой процесс готов вот-вот начаться?
- Нет.
Графиня так и подпрыгнула в кресле, хватив кулаком по колену.
- Выпейте чего-нибудь, ваше сиятельство, - предложил Флажо, - вам станет легче.
Он подал знак Маргарите - та приблизилась, держа на подносе два стакана с пивом, однако старой графине было не до этого: она оттолкнула поднос так резко, что м-ль Маргарита, пользовавшаяся, по-видимому, в доме некоторыми привилегиями, почувствовала себя задетой.
- Та-а-ак... - глянув поверх очков на Флажо, заговорила графиня, - не угодно ли будет вам объясниться?
- С удовольствием, - отвечал Флажо. - Останьтесь, Маргарита. Возможно, ее сиятельство еще захочет пить. Итак, давайте объяснимся!
- Да, объяснимся, раз это необходимо. Я вас что-то не понимаю, господин Флажо. Можно подумать, что у вас голова плохо соображает из-за жары!
- Не надо волноваться, ваше сиятельство, - проговорил адвокат, пытаясь отодвинуться вместе с креслом подальше от графини, - не волнуйтесь, давайте побеседуем спокойно.
- Да, давайте побеседуем. Так вы говорите, у вас нет дочери, господин Флажо?
- Нет, ваше сиятельство. Я искренне об этом сожалею, потому что, мне кажется, это было бы вам приятно, хотя...
- Хотя?.. - переспросила графиня.
- Хотя я предпочел бы сына: мальчику легче устроиться в жизни, вернее, мальчикам проще живется в наше время.
Графиня де Беарн нетерпеливо скрестила руки на груди.
- Послушайте! А вы не вызывали меня в Париж через сестру, племянницу, какую-нибудь родственницу?
- У меня и в мыслях этого не было, ваше сиятельство, ведь жизнь в Париже не дешева...
- А как же мое дело?
- Как только его затребуют в суд, я сейчас же дам вам знать.
- Как только его затребуют в суд?
- Так точно.
- Значит, оно еще не в суде?
- Насколько мне известно, еще нет, ваше сиятельство.
- Так мой процесс еще и не начинался?
- Нет.
- Можно ли надеяться, что его в скором времени затребуют?
- Нет, ваше сиятельство! Да нет же, Господи!
- Значит, со мной сыграли шутку!.. - воскликнула, поднимаясь, старая графиня. - Надо мной недостойно подшутили!
Флажо сдвинул парик на затылок.
- Боюсь, что так, ваше сиятельство, - пробормотал он.
- Господин Флажо! - вскричала графиня. Адвокат вскочил со стула и подал знак Маргарите, чтобы она приготовилась в случае чего вступиться за хозяина.
- Господин Флажо! - повторила графиня. - Я не намерена терпеть подобного унижения, я буду жаловаться начальнику полиции. Он найдет эту дуру, осмелившуюся так меня оскорбить.
- Ну, это маловероятно, - заметил Флажо.
- А когда ее найдут, - продолжала разъяренная графиня, - я подам на нее в суд.
- Что, еще один процесс? - уныло спросил адвокат. Его слова заставили старуху спуститься с небес на бренную землю.
- Да, увы... - пробормотала она. - Ах, в каком прекрасном расположении духа я сюда ехала!..
- Что же вам сказала та дама, ваше сиятельство?
- Прежде всего, что прибыла по вашему поручению.
- Мерзкая интриганка!
- И от вашего имени она мне сообщила, что мое дело затребовал суд, что вот-вот должно начаться слушание, поэтому я должна поторопиться, иначе могу опоздать.
- Увы! - воскликнул г-н Флажо. - Никто нашего дела не затребовал.
- О нас забыли, не так ли?
- Забыли, ваше сиятельство, на веки вечные забыли. Остается только надеяться на чудо, а вы знаете, что чудес не бывает...
- О да! - тяжело вздохнув, согласилась графиня. Флажо отвечал графине таким же вздохом.
- Послушайте, господин Флажо, - не унималась графиня де Беарн, - я вам сейчас кое-что скажу... - Слушаю, ваше сиятельство.
- Я этого не переживу.
- Ну, ну, успокойтесь, зачем же так волноваться? - Боже мой, Боже мой! - вскричала несчастная графиня. - У меня больше нет сил!
- Мужайтесь, ваше сиятельство, мужайтесь! - попытался приободрить ее Флажо.
- Посоветуйте, что мне делать?
- С удовольствием! Возвращайтесь в свое имение и никогда больше не доверяйтесь тем, кто приедет от моего имени без письменного подтверждения.
- Да, надо возвращаться...
- Это было бы разумнее всего.
- Поверьте мне, господин Флажо, - простонала графиня, - мы больше никогда не увидимся - по крайней мере на этом свете.
- Какое коварство! А не кажется ли вам, что это происки моих врагов? - продолжала графиня.
- Могу поклясться, что это дело рук Салюсов.
- Как все это пошло!
- Да, мелко все это, - согласился Флажо.
- А ваша справедливость - не более, чем пещера Какуса. |
|
Графиня де Беарн тешила самолюбие тем, что называла своими те земли, которые ее адвокат отсуживал у Салюсов. Однако, обладая здравым смыслом, она хорошо понимала, что если бы ей понадобилось заложить земли ростовщику - а в описываемое нами время этих ловкачей во Франции было более чем достаточно, - то ни один прокурор, каким бы пройдохой он ни был, не взялся бы ни обеспечить ей гарантию, ни авансировать ее в надежде на возвращение ей земель.
Итак, г-жа де Беарн ограничивалась доходами лишь с тех земель, которые не фигурировали в процессе, да была еще обязана вносить арендную плату. Она получала всего около тысячи экю ренты, что вынуждало ее избегать двора, где надо было выбрасывать деньги на ветер, платя по двенадцать ливров в день только за наем кареты, на которой просительница обычно разъезжала от судей к адвокатам и обратно.
В особенности же она избегала двора потому, что справедливо полагала, что до ее тяжбы дело дойдет не раньше, чем лет через пять. Еще и сегодня бывают долгие процессы, но им далеко до судебных разбирательств тех лет: процесс мог пережить два-три поколения, он расцветал, подобно сказочному растению из «Тысячи и одной ночи», раз в двести или даже триста лет.
Госпоже де Беарн не хотелось истратить последнее свое достояние, пытаясь получить обратно несколько десятин спорных земель; как мы уже сказали, она была дамой старой закалки, то есть проницательной, осторожной, энергичной и скупой.
Вне всякого сомнения, она смогла бы лучше любого прокурора, адвоката и судебного исполнителя вести тяжбу, вызывать в суд, защищать, привести приговор в исполнение. Но она была урожденная Беарн, и это имя во многом служило ей препятствием. Из-за него она страдала и томилась, подобно Ахиллу, укрывшемуся в своей палатке и терзавшемуся при звуках боевого рожка, делая вид, что не слышит его; нацепив на нос очки, графиня де Беарн весь день напролет просиживала над старыми грамотами, а по ночам, завернувшись в халат из персидского шелка, произносила речи, расхаживая с развевавшимися по ветру седыми волосами перед своей подушкой, и отстаивала свое право на спорное наследство с таким красноречием, которого только и могла желать своему адвокату.
Нетрудно догадаться, что приезд Шон, представившейся м-ль Флажо, приятно взволновал до Беарн.
Молодой граф де Беарн был в это время в армии. Обычно охотно веришь в то, чего страстно желаешь. Вполне понятно поэтому, что г-жа де Беарн поверила рассказу молодой дамы.
Впрочем, в сердце графини закралось некоторое сомнение: графиня лет двадцать была знакома с Флажо, сто раз была у него дома на улице Пти-Лион-Сен-Север, но никогда не замечала, чтобы с квадратного ковра, казавшегося ей слишком маленьким для просторного адвокатского кабинета, на нее смотрели глазки какого-нибудь постреленка, выбежавшего клянчить конфеты.
В конце концов можно было сколько угодно напрягать память, пытаясь припомнить адвокатский ковер, представить себе ребенка, который мог играть, сидя на этом ковре, однако м-ль Флажо была перед ней, вот и все.
Кроме того, м-ль Флажо сказала, что она была замужем, и, наконец, что рассеивало последнее подозрение г-жи де Беарн в том, что девица нарочно приехала в Верден, - она сообщила, что направляется к мужу в Страсбург.
Вероятно, графине де Беарн следовало бы попросить у м-ль Флажо рекомендательное письмо; однако если допустить, что отец не может отправить с поручением родную дочь без такого письма, то кому тогда он вообще мог бы доверить дело? И потом к чему были эти опасения? К чему могли привести подобные подозрения? С какой целью надо было проделывать шестьдесят миль: чтобы рассказывать графине сказки?
Если бы графиня была богата, как, скажем, жена банкира или откупщика, если бы она, отправляясь в путь, брала с собой дорогую посуду и драгоценности, она могла бы заподозрить заговор с целью обокрасть ее в дороге. Но графиня де Беарн от души веселилась, когда представляла себе разочарование разбойников, которые вздумали бы на нее напасть.
Поэтому когда Шон, переодетая мещанкой, уехала от нее в плохоньком кабриолете, запряженном одной-единственной лошадью, в который она предусмотрительно пересела на предпоследней почтовой станции, оставив там свою роскошную карету, графиня де Беарн, убежденная в том, что настал ее час, села в старинный экипаж и отправилась в Париж. Она все время подгоняла кучеров и миновала Ла Шоссе часом раньше ее высочества, а у заставы Сен-Дени оказалась всего часов шесть спустя после того, как через нее проехала г-жа Дю Барри.
Так как у путешественницы был весьма скудный багаж - а важнее всего на свете были для нее тогда сведения о тяжбе, - то г-жа де Беарн поехала прямиком на улицу Пти-Лион и приказала остановить карету у двери Флажо.
Понятно, дело не обошлось без любопытных - а все парижане очень любопытны, - окруживших громоздкий экипаж, выехавший, казалось, из конюшен Генриха IV: такой он был надежный, крепкий, с покоробившимися от времени кожаными занавесками, двигавшимися с ужасным скрежетом на медном позеленевшем карнизе.
Улица Пти-Лион - неширокая, поэтому величественный экипаж г-жи де Беарн совершенно ее загородил. Уплатив кучерам прогонные, путешественница приказала отвезти карету на постоялый двор, где она обыкновенно останавливалась в Париже, то есть в «Поющий петух» на улице Сен-Жермен-де-Пре.
Держась за сальную веревку, она поднялась по темной лестнице к Флажо; на лестнице было прохладно - к удовольствию графини, утомленной быстрой ездой и летним зноем.
Когда служанка Флажо по имени Маргарита доложила о графине де Беарн, он наскоро подтянул короткие штаны, которые были спущены из-за жары, натянул на голову парик, всегда лежавший у его под рукой, и надел полосатый шлафрок из бумазеи.
Одевшись, он пошел к двери с улыбкой, в которой сквозило столь сильное удивление, что графиня сочла своим долгом объявить:
- Да, дорогой мой господин Флажо, это я!
- Вижу, вижу, ваше сиятельство, - отвечал г-н Флажо. Стыдливо запахнув полы шлафрока, адвокат проводил графиню к кожаному креслу, стоявшему в самом светлом углу кабинета, и усадил ее на всякий случай подальше от бумаг на столе, памятуя о том, что графиня до крайности любопытна.
- А теперь, ваше сиятельство, - учтиво обратился к ней Флажо, - позвольте узнать, чему я обязан столь приятной неожиданностью?
Удобно устроившись в кресле, графиня де Беарн в эту минуту приподняла ноги, обутые в сатиновые туфли, давая возможность Маргарите подложить под них кожаную подушку. Услыхав слова Флажо, она быстро встала. Достав из футляра очки, она нацепи их на нос, желая получше рассмотреть Флажо, и спросила:
- То есть как неожиданность?
- А как же? Я думал, вы сейчас в своем имении, ваше сиятельство, - отвечал адвокат, в надежде польстить графине де Беарн, называя имением три арпана земли, распаханных под огород.
- Как вы верно заключили, я там и была, но по первому вашему сигналу я все бросила и примчалась.
- По первому моему сигналу? - удивленно переспросил адвокат.
- По первому вашему слову, намеку, совету - называйте, как хотите.
Глаза Флажо округлились и стали размером с очки графини.
- Надеюсь, вы довольны, что я не заставила себя ждать?
- Я как всегда рад вас видеть, ваше сиятельство, однако позвольте вам заметить, что я не совсем понимаю, при чем здесь я?
- Как? - вскричала графиня. - Как это при чем здесь вы?.. Ведь я приехала из-за вас!
- Из-за меня?
- Ну да, из-за вас. Так что у нас нового?
- О ваше сиятельство! Говорят, король замышляет переворот в парламенте... Не желаете ли выпить чего-нибудь?
- При чем здесь король? Разве речь идет о перевороте?
- А о чем же, ваше сиятельство?
- Речь идет о моем процессе. Я говорила о своем деле, когда спросила, нет ли чего-нибудь нового.
- О, что касается вашего дела, - грустно качая головой, отвечал г-н Флажо, - увы, нового ничего нет...
- То есть совсем ничего?
- Ничего.
- Ничего с тех пор, как ваша дочь со мной говорила? Но так как мы с ней разговаривали третьего дня, ничего и не могло еще за это время произойти... |
|
- Вот лишнее доказательство тому, о чем я уже сказал: уехала лучшая из четырех дочерей! - сказал он.
- Сир, - заметила ее высочество Аделаида, - ваше величество очень плохо к нам относится, вы с нами обращаетесь хуже, чем со своими собаками!
- Еще бы! Когда я прихожу на псарню, мои собаки ко мне ластятся, мои собаки мне верны! Прощайте, прощайте! Пойду-ка я к Шарлотте, Красавке и Хвостику! Милые собачки! Да, я их люблю особенно за то, что они мне не будут тявкать правду-матку!
Разгневанный король вышел в приемную; он услыхал, как вслед ему дочери хором запели:
На площадях и улицах столицы
И женщины, и парни, и девицы -
Любовью все готовы поделиться,
Хотя со вздохом: ах, ах, ах!
И лишь подруга Блеза - вот бедняжка! -
Лежит в постели, захворавши тяжко.
Ах, тяжко!
Ох, как тяжко!
Вот бедняжка!
Неужто помирает?! Ах, ах, ах!
Это был первый куплет водевиля, направленного против г-жи Дю Барри, который распевали в Париже на каждом углу; он носил название «Прекрасная бурбонка».
Король хотел было вернуться, и, возможно, принцессам не поздоровилось бы. Однако он сдержался и пошел дальше, пытаясь перекричать их голоса:
- Господин собачий капитан! Эй, где вы, господин собачий капитан?
Явился офицер, носивший столь странное звание.
- Прикажите отворить псарню, - сказал король.
- Сир! - вскричал офицер, бросившись Людовику XV наперерез. - Ваше величество, умоляю вас, остановитесь!
- В чем дело, черт побери? - спросил король, останавливаясь на пороге двери, из-за которой доносился радостный лай собак, почуявших хозяина.
- Сир! Прошу простить мою настойчивость, но я не могу позволить вашему величеству пройти к собакам.
- А, понимаю, понимаю: псарня не убрана... Ну, ничего! Приведите сюда Хвостика.
- Сир, - растерянно пробормотал офицер, - Хвостик второй день не ест и не пьет: возможно, он взбесился.
- О, Господи! - вскричал король. - Несчастный я человек! Хвостик взбесился! Это уж последняя капля...
Собачий офицер счел своим долгом выдавить слезу, чтобы оживить всю сцену.
Король круто повернулся и зашагал к себе, где его уже ожидал камердинер.
Заметив, что король чем-то сильно расстроен, он поспешил отойти к окну.
Не обращая внимания на верного слугу, которого он и за человека не считал, Людовик XV широким шагом прошел в свой кабинет.
- А, теперь я понимаю: господин де Шуазель смеется надо мной; дофин чувствует себя почти хозяином и думает что заменит меня, как только посадит на трон свою австриячку. Луиза меня любит, но как-то очень непросто: читает мне нотации, да еще ушла из дому... Три дочери распевают песенки, в которых называют меня жителем Блуа. Граф де Прованс переводит Лукреция. Граф д'Артуа шляется по ночам неизвестно где. Собаки взбесились и готовы меня искусать. Решительно, кроме дорогой графини, меня никто не любит. К черту тех, кто хочет ей насолить!
С отчаянной решимостью Людовик XV уселся за стол, где он по обыкновению подписывал бумаги.
- Теперь я догадываюсь, почему все с таким нетерпением ожидают прибытия ее высочества. Они думают: стоит ей здесь появиться, как я стану ее рабом или попаду под влияние ее семейства. Право, у меня еще будет время наглядеться на мою дражайшую невестку! Должно быть, ее приезд доставит мне новые хлопоты. Поживу-ка я спокойно как можно дольше, а для этого необходимо задержать ее в пути. Предполагалось, что она без остановок проедет через Реймс и Нуайон, а затем прибудет в Компьень. Ну что же, надо изменить порядок церемониала. Пусть будет трехдневный прием в Реймсе, а затем один.., нет, черт возьми! Два... Да что я! Три дня на празднования в Нуайоне. Итак, я выиграл шесть дней, целых шесть дней!
Король взял перо и приказал г-ну де Стенвилю остановиться на три дня в Реймсе и столько же времени провести в Нуайоне.
Он вызвал дежурного курьера.
- Срочно передать это письмо господину де Стенвилю, - приказал он.
И принялся за другое письмо.
«Дорогая графиня! - написал он. - Мы сегодня же назначаем Замора дворецким. Сейчас я уезжаю в Марли, однако вечером прибуду в Люсьенн, чтобы сказать Вам то, чем сию минуту переполнено мое сердце.
Людовик »
- Лебель! - сказал он. - Отнесите это письмо графине. Настоятельно советую быть с ней повежливее. Камердинер поклонился и вышел.
Глава 29
ГОСПОЖА ДЕ БЕАРН
Графиня де Беарн, бывшая причиной страстных споров при дворе, камнем преткновения умышленных или невольных скандалов, быстро продвигалась к Парижу, о чем Жан Дю Барри узнал от своей сестры.
Этим путешествием г-жа де Беарн была обязана богатому воображению виконта Жана, которое всегда приходило ему на помощь в трудную минуту.
Ему никак не удавалось найти среди придворных дам поручительницу, без которой было невозможно представление ко двору г-жи Дю Барри. Тогда он обратился взором к провинции, оценил создавшееся положение, пошарил в отдаленных городах и нашел то, что искал.
В готическом замке на берегу реки Мез жила старая дама, которая с давних пор вела тяжбу.
Эту старую сутягу звали графиня де Беарн.
Затянувшийся процесс представлял собой дело, от которого зависело все ее состояние. Дело оказалось всецело в руках г-на де Монеу. А г-н де Монеу стал с недавних пор сторонником г-жи Дю Барри, установив доселе никому не известные родственные отношения, в результате чего называл ее кузиной. В надежде получить в ближайшее время портфель канцлера, г-н де Монеу испытывал к фаворитке самые что ни на есть дружеские чувства. Этой-то Дружбе он и был обязан тем, что король уже назначил его вице-канцлером.
Госпожа де Беарн была любительницей судебных разбирательств: она обожала судиться и сильно смахивала на графиню д'Эскарбань и г-жу Пимбеш, типичнейших представительниц той эпохи, и отличалась от них, должно быть, только аристократическим именем.
Проворная, худощавая, угловатая, державшаяся всегда настороженно, с бегающими глазками под седыми бровями, г-жа де Беарн к тому же одевалась так, как это было принято в ее молодости. Как бы капризна ни была мода, она иногда пытается образумиться; вот почему платье, которое графиня де Беарн носила в 1740-м, будучи юной девицей, оказалось вполне подходящим в 1770 году для старой дамы. Широкая гипюровая юбка, короткая кружевная накидка, огромный чепец, глубокие карманы, огромных размеров сак и шейный шелковый платок в мелкий цветочек - такой предстала графиня де Беарн взору Шон, любимой сестры и доверенного лица г-жи Дю Барри, когда Шон в первый раз приехала к графине де Беарн, представившись дочерью ее адвоката мэтра Флажо.
Старая графиня одевалась так не столько из любви к моде прежних лет, сколько из экономии. Она была не из тех кто стыдится бедности, потому что была бедна не по своей вине. Она сожалела лишь о том, что не могла оставить после себя приличного для своего имени состояния сыну, юному, застенчивому, словно девушка, провинциалу, предпочитавшему материальные удовольствия тем льготам, которые могло ему дать доброе имя. |
|