В разделе материалов: 380
Показано материалов: 231-235 |
Страницы: « 1 2 ... 45 46 47 48 49 ... 75 76 » |
|
Жильбер этого не знал и только в Ла Мюэтт увидал экипаж Дю Барри и Замора, сидевшего верхом на огромном коне белой масти.
К счастью, было уже темно. Жильбер бросился в заросли, лег в траву ничком и стал ждать.
Усадив невестку за один стол с любовницей, король пребывал в веселом расположении духа, особенно когда убедился, что ее высочество принимает Дю Барри еще лучше, чем в Компьене.
Нахмуренный и озабоченный дофин сослался на невыносимую головную боль и ушел прежде, чем все сели за стол.
Ужин продолжался до одиннадцати часов.
Свитские, среди которых была и гордая Андре, ужинали во флигеле под звуки музыки, о чем позаботился король. Так как флигели не могли вместить всю свиту, для пятидесяти человек столы были накрыты прямо на траве, за этими столами прислуживали пятьдесят лакеев в королевских ливреях.
Лежа в кустарнике, Жильбер ничего не упускал из виду. Он достал из кармана кусок хлеба, купленного в Клиши-ла-Гаренн, и тоже поужинал, следя глазами за отъезжавшими каретами.
После ужина ее высочество вышла на балкон, извинившись перед гостями. Король последовал за ней. Дю Барри с тактом, поразившим даже ее недругов, осталась в глубине залы, так, чтобы ее не было видно с улицы Придворные подходили по одному к балкону, чтобы поприветствовать короля и принцессу, она успела запомнить многих из тех, кто ее сопровождал, король представлял ей тех, с кем она еще не была знакома. Время от времени с губ ее слетало ласковое слово или удачная шутка, приводившие в восторг тех, к кому они были обращены.
Жильбер издалека наблюдал за этой сценой и говорил себе:
«У меня больше достоинства, чем у этих господ, - за все золото мира я не стал бы делать того, что делают они».
Настала очередь де Таверне и его семейства. Жильбер приподнялся на одно колено.
- Господин Филипп, - обратилась принцесса, - я разрешаю вам проводить отца и сестру в Париж.
Жильбер слышал ее слова. Это и неудивительно: все происходило среди ночной тишины в присутствии замерших в почтительном молчании зрителей.
Принцесса продолжала:
- Господин де Таверне! Я не могу вас пока разместить. Поезжайте вместе с мадмуазель в Париж и ждите там до тех пор, пока я не устроюсь в Версале. Мадмуазель, не забывайте обо мне.
Барон с детьми отошел. После них к балкону подходили другие придворные, с ними принцесса говорила так же ласково, но Жильбера это уже не интересовало.
Он выскользнул из кустов и побежал за бароном, пробираясь между двух сотен галдевших лакеев, сновавших за хозяевами, полсотни кучеров, перекликавшихся с лакеями, и десятков экипажей, с оглушительным грохотом катившихся по мостовой.
Так как у барона де Таверне была дворцовая карета, она ожидала неподалеку. Барон поднялся в нее вместе с дочерью и сыном и дверца захлопнулась.
- Друг мой, - обратился Филипп к лакею, закрывавшему дверцу, - садитесь рядом с кучером.
- С какой стати? - спросил барон.
- Бедный малый с самого утра на ногах и, должно быть, очень устал, - отвечал Филипп.
Барон в ответ пробормотал несколько слов, которые Жильбер не расслышал. Лакей сел рядом с кучером Жильбер подошел ближе.
В ту минуту, как карета должна была тронуться, кто-то заметил, что развязалась одна из постромок.
Кучер слез с облучка, и карета еще некоторое время простояла на месте.
- Уже поздно, - заметил барон.
- Как я устала! - прошептала Андре. - Удастся ли нам найти ночлег?
- Надеюсь, да, - ответил Филипп, - я послал из Суассона в Париж Ла Бри и Николь с письмом к одному из моих друзей. Я поручил ему снять небольшой павильон, где в прошлом году жили его мать и сестра. Жилище далеко не роскошное, но достаточно удобное. Постарайтесь оттуда не выходить, вам придется лишь немного потерпеть.
- Клянусь честью, - воскликнул барон, - это должно быть в любом случае лучше Таверне.
- К сожалению, это так, отец, - с грустной улыбкой проговорил Филипп.
- Есть ли там деревья? - спросила Андре.
- Да, и очень красивые. Правда, вам не придется долго ими любоваться, потому что сразу же после женитьбы дофина вы будете представлены, Андре.
- Это, должно быть, сон: давайте как можно дольше не просыпаться! Филипп, ты дал кучеру адрес? Жильбер с беспокойством прислушался.
- Да, отец, - отвечал Филипп.
Напрасно Жильбер рассчитывал услышать адрес.
«Ничего, - подумал он, - я последую за ними. До Парижа отсюда всего одна миля».
Тем временем постромка была закреплена, кучер влез на облучок, и карета покатилась.
Королевские лошади бегут резво, когда их не сдерживает узда. Бедный Жильбер вспомнил дорогу на Ла Шоссе, свой обморок, свое бессилие.
Он рванулся вперед и ухватился за пустовавшую подножку. Усталый Жильбер вцепился в нее, подтянулся, сел и поехал.
Но почти в ту же минуту ему пришла в голову мысль, что он едет на запятках кареты Андре, словно ее лакей.
- Ну нет! - прошептал несгибаемый юноша. - Никто не сможет сказать, что я не сражался до последней минуты; ноги мои устали, но в руках еще есть сила!
Схватившись обеими руками за подножку, на которую он до сих пор опирался ногами, он спустил ноги, и карета поволокла его за собой. Не обращая внимания на толчки и тряску, он продолжал ехать в этом неудобном положении, только бы не идти на сделку с совестью.
- Я узнаю ее адрес, - пробормотал он, - я узнаю его. Пусть меня ждет еще одна бессонная ночь! Ничего, завтра я отдохну, переписывая ноты. У меня есть еще немного денег, и потом, если станет невмоготу, я смогу поспать часа Два.
Тут он подумал, что Париж - большой, а он плохо знает город и, вероятно, не сможет отыскать дорогу после того, как барон с детьми приедет в дом, приготовленный Филиппом.
К счастью, время приближалось к полночи, а в половине четвертого начинало светать.
Занятый этими мыслями, Жильбер заметил, что карета переезжает площадь, посреди которой возвышалась конная статуя.
- Должно быть, это площадь Виктории, - в радостном удивлении вымолвил он.
Карета свернула, в окошке кареты показалась голова Андре.
Филипп пояснил:
- Это статуя покойного короля. Мы почти приехали. Карета покатилась под уклон. Жильбер едва не угодил под колеса.
- Вот мы и прибыли, - объявил Филипп.
Жильбер вскочил, бросился на другую сторону улицы и притаился за каменной тумбой.
Филипп первым вышел из кареты, позвонил и, повернувшись, принял Андре в свои объятия.
Барон вышел последним.
- Ну что, эти бездельники собираются нам открывать или нет? - проворчал он.
В ту же минуту послышались голоса Ла Бри и Николь, и ворота распахнулись.
Трое путешественников скрылись в темном дворе, и за ними захлопнулись ворота.
Карета уехала. Лакеи должны были доставить ее в королевские конюшни.
Дом, в котором скрылись путешественники, был ничем не примечателен. Но когда карета проезжала мимо Жильбера, она осветила дом, стоявший на противоположной стороне, и он успел прочитать: |
|
- В таком случае, - сказала принцесса, - я вас не задерживаю, потому что это было бы насилие над чувствами. Однако во всем этом есть нечто из ряда вон выходящее. Пусть наказание Господне обрушится на того, кто в угоду своей выгоде или личным интересам нарушил бы гармонию природы. Идите, граф; идите, Лоренца, я вас более не задерживаю... Не забудьте свои драгоценности.
- Пусть они останутся для нищих, ваше высочество, - отвечал граф Феникс, - розданная вашими руками милостыня вдвойне будет угодна Богу. Я прошу лишь вернуть мне моего коня Джерида.
- Вы возьмете его, выйдя отсюда. Можете идти. Граф поклонился принцессе и предложил руку Лоренце. Она оперлась на его руку и вышла, не проронив ни слова.
- Ах, господин кардинал! - заметила принцесса, грустно качая головой. - В воздухе, которым мы дышим, витает нечто непонятное и роковое.
Глава 20
ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ СЕН-ДЕНИ
Оставив Филиппа, Жильбер, как мы уже говорили, вновь смешался с толпой.
Однако на этот раз сердце его не прыгало от радостного ожидания; когда он очутился в бурном людском потоке, он почувствовал, что уязвлен до глубины души: даже ласковые слова и любезные предложения Филиппа не смягчили его страданий.
Андре и не подозревала, что обошлась с Жильбером жестоко. Беззаботная красавица не могла допустить мысль о том, что между ней и сыном ее кормилицы может существовать какая бы то ни было связь, что она может причинить ему боль или обрадовать его. Она была выше всего земного, она могла омрачить или осветить своей радостью тех, кто стоял ниже ее, в зависимости от того, улыбалась она в эту минуту или печалилась. На этот раз тень ее презрения парализовала Жильбера; так как она лишь следовала велению своего сердца, она и сама не знала, что была чересчур высокомерна.
А Жильбер, подобно безоружному воину, был сражен наповал ее презрительными взглядами и высокомерными речами; ему еще недоставало рассудительности не поддаваться отчаянию, оказавшись в плачевном состоянии.
Вот почему с той самой минуты, как он вновь смешался с толпой, его больше не интересовали ни лошади, ни люди. Собравшись с силами, он бросился, как раненый кабан, наперерез толпе и, рискуя потеряться или быть раздавленным, проторил себе путь.
Когда наиболее плотно забитые народом места остались позади, молодой человек вздохнул свободнее, оглядевшись, он вдруг заметил, что существуют на свете и зелень, и одиночество, и река...
Он побежал куда глаза глядят и оказался на берегу Сены почти напротив острова Сен-Дени. Он был в полном изнеможении, но то была не физическая усталость, а утомление от душевных мук. Он покатился по траве и, обхватив голову руками, взревел, словно звериный язык передавал его боль лучше, чем человеческий плач и причитания.
Неясная мечта, до сих пор бросавшая смутный луч надежды на его безумные желания, в которых он и сам себе не осмеливался признаться, угасла. На сколь высокую ступень общественной лестницы ни поднялся бы Жильбер благодаря своей одаренности, занятиям наукой и образованию, он навсегда останется для Андре Жильбером, то есть такой вещью или таким существом, - по ее выражению, - на которое отец ее имел глупость рассердиться и которое не стоило даже ее взгляда.
Он-то думал, что, увидев его в Париже, узнав о его решении стать знаменитым, - это должно было ее сразить на месте - Андре с одобрением встретит его усилия. И вот теперь made animo <Мужество (лат.).> изменило великодушному молодому человеку; наградой за вынесенные им тяготы и достойную всяческого уважения решимость стало пренебрежительное равнодушие, с каким Андре всегда относилась к Жильберу в Таверне.
Более того, она рассердилась, узнав, что он посмел заглянуть в ее сольфеджио. Если бы он хоть пальцем дотронулся до ее учебника, его, без сомнения, оставалось бы после этого бросить в печку.
Для слабых духом людей разочарование, обманутая надежда - не что иное, как удар, под которым любовь сгибается, чтобы потом подняться окрепшей. Они не скрывают своих страданий, жалуются, рыдают; они бездействуют, словно агнцы при виде ножа. Кроме того, любовь этих мучеников часто растет в страданиях, которые, казалось бы, должны были бы ее убить. Они убеждают себя в том, что их кротость будет вознаграждена, и стремятся к этому вознаграждению, не обращая внимания на трудности дороги; они полагают, что если путь окажется слишком тернист, они достигнут цели позже, но непременно получат свое.
Не то - сильные духом, волевые натуры, властные сердца. Они испытывают раздражение при виде своей крови, их воодушевление при этом так возрастает, что они скорее напоминают кипящего от ненависти человека, чем влюбленного. В том не их вина, любовь и ненависть столь тесно переплетаются в их сердце, что они и сами не чувствуют между ними разницы.
Знал ли Жильбер, любит он или ненавидит Андре, катаясь по земле от боли? Нет, он страдал - и только. Но он был не способен набраться терпения и ждать. Он превозмог упадок духа, решившись чем-нибудь заняться.
«Она меня не любит, - подумал он, - это верно. Но ведь и я был не прав, надеясь на ее любовь. Все, на что я мог рассчитывать, - это скоропреходящий интерес к несчастному, у которого хватает сил бороться со своим несчастьем. Что понял ее брат, то оказалось не доступным ее пониманию. Он мне сказал: «Как знать? Может быть, тебе суждено стать Кольбером или Вобаном!» И если бы я стал тем или другим, он воздал бы мне должное и готов был бы отдать за меня сестру в награду за добытую мной славу, как отдал бы мне ее, будь я потомственным аристократом, если бы со дня своего рождения я был ему ровней. Но что я для нее!.. Да, я чувствую, что.., стань я хоть Кольбером или даже Вобаном, для нее я навсегда останусь презренным Жильбером: то, что есть во мне и что вызывает ее презрение, невозможно ни стереть, ни позолотить, ни скрыть - мое низкое происхождение. Если даже предположить, что я когда-нибудь добьюсь своего, я все равно не смогу занять в ее глазах положение, которое могло бы мне принадлежать по праву рождения. Что за глупость! Так потерять голову!.. О женщина, женщина! Какое несовершенство!
Остерегайтесь прелестных глаз, высокого лба, лукавой улыбки, величавой осанки. Вот, к примеру, мадмуазель де Таверне, женщина красивая, достойная править миром... Ошибаетесь: это чопорная провинциалка, опутанная аристократическими предрассудками. Пустоголовые красавцы, имеющие возможность учиться, но не желающие ничего знать - вот кто ей ровня! Вот кто ее интересует... А Жильбер для нее - пес, даже хуже, чем пес: о Маоне она хоть позаботилась, а о Жильбере даже не спросила!
Так она не знает, что я не менее силен, чем все они; стоит мне одеться в такое же платье, и я стану так же привлекателен; но я имею нечто большее, чем они: несгибаемую волю! И если только я захочу...»
Страшная улыбка заиграла на устах Жильбера, не дав ему закончить мысль.
Нахмурившись, он медленно склонил голову на грудь.
Что происходило в эту минуту в его темной душе? Какая ужасная мысль заставила склониться его бледное чело, рано пожелтевшее от бессонных ночей и изборожденное преждевременными морщинами? Кто знает!
Должно быть, моряк, спускавшийся по реке на пароме, напевая песенку Генриха IV, да веселая прачка, возвращавшаяся из Сен-Дени с праздника и опасливо обошедшая Жильбера стороной, приняли за вора юного бездельника, растянувшегося на траве среди жердей с бельем.
Около получаса Жильбер оставался погруженным в глубокие размышления, затем решительно поднялся, спустился к Сене, напился воды, огляделся и заметил слева от себя удалявшиеся толпы людей, покидавших Сен-Дени.
Среди людского моря выделялись впереди медленно двигавшиеся кареты, сдавленные толпой; они ехали по дороге на Сент-Уан.
Ее высочество выразила пожелание, чтобы ее прибытие было отпраздновано в тесном семейном кругу И вот теперь эта самая семья пользовалась своими привилегиями: она так близко оказалась к толпе, что многие парижане взбирались на запятки и без труда цеплялись за тяжелые антресоли карет.
Жильбер скоро узнал карету Андре: конь Филиппа гарцевал, вернее, приплясывал возле ее дверцы.
- Вот и прекрасно, - сказал Жильбер, - должен же я знать, куда она направляется, а чтобы узнать, я должен последовать за ней.
И Жильбер устремился за каретой.
Ее высочество должна была ужинать в Ла Мюэтт в обществе короля, дофина, графа де Прованс, графа д'Артуа. Король до такой степени забыл о приличиях, что в Сен-Дени подал ее высочеству список своих приближенных и карандаш и предложил ей вычеркнуть имена тех, кого она не желала видеть за ужином.
Дойдя до стоявшего в списке последним имени г-жи Дю Барри, ее высочество почувствовала, как у нее побелели и задрожали губы. Однако, памятуя о наставлениях императрицы-матери, она призвала на помощь все свои силы, с очаровательной улыбкой возвратила список королю и сказала, что будет счастлива познакомиться с ближайшим окружением короля. |
|
- Какое письмо? - спросил кардинал, приблизившись к Бальзамо.
- Ближе, господин кардинал, еще ближе. Я не хотел бы громко говорить, дабы не опорочить вас.
Кардинал вплотную приблизился к Бальзамо.
- О каком письме вы говорите? - прошептал он.
- Вы хорошо знаете, о каком.
- И все-таки скажите!
- Я имею в виду письмо, которое вы отправили из Вены в Париж с целью помешать женитьбе дофина. Прелат не смог скрыть своего ужаса.
- А это письмо?.. - пролепетал он.
- Я знаю его назубок.
- Так господин де Бретель меня предал?
- Почему вы так решили?
- Потому что, когда вопрос о женитьбе дофина был решен, я попросил его вернуть мне письмо.
- А он вам сказал?..
- ..что сжег его.
- Он не посмел вам признаться в том, что письмо потеряно.
- Потеряно?
- Да. Одним словом, если письмо потеряно, то, как вы понимаете, оно могло и найтись.
- То есть письмо, которое я написал господину де Бретелю...
- Да.
- То самое, о котором он сказал, что сжег его?..
- Да.
- И которое он потерял?..
- Я его нашел. Господи, да случайно, конечно, проходя через мраморный двор в Версале!
- И вы не вернули его господину де Бретелю?
- От этого я воздержался.
- Почему?
- Будучи колдуном, я знал, что ваше высокопреосвященство, которому я желаю только добра, смертельно меня ненавидит. Вы понимаете: если безоружный человек, идя через лес, ожидает нападения и находит на опушке заряженный пистолет...
- То что же?
- ..то этот человек - просто дурак, если выпустит пистолет из рук.
У кардинала помутилось в глазах, он схватился за подоконник.
Граф жадно следил за его замешательством.
- Пусть так, - проговорил кардинал. - Однако не ждите, что принц, урожденный Роан, спасует перед угрозами шарлатана. Это письмо было потеряно - вы его нашли. Пусть оно попадет в руки к принцессе. Пусть моя политическая деятельность будет окончена. Но я и после этого останусь королевским верноподданным и надежным посланником. Я скажу, что это правда, то есть что я считал этот альянс пагубным для интересов моей страны, пусть моя страна меня защищает или наказывает.
- А если найдется человек, - заметил граф, - который станет утверждать, что посланник - молодой, красивый, галантный, ни в чем не сомневающийся, с его именем и титулом - говорил все это отнюдь не потому, что считал альянс с австрийской эрцгерцогиней пагубным для интересов Франции, а потому, что, благосклонно принятый ее высочеством Марией-Антуанеттой, честолюбивый посланник оказался настолько тщеславен, что увидел в этой благосклонности нечто большее, чем простую любезность? Что тогда ответит верноподданный, что на это скажет надежный посланник?
- Он станет это отрицать, потому что нет никаких Доказательств существования того, о чем вы говорите.
- Вот в этом вы ошибаетесь; охлаждение к вам будущей наследной принцессы очевидно. Кардинал колебался.
- Послушайте, ваше высокопреосвященство, - продолжал граф, - поверьте, что вместо того, чтобы ссориться, что уже произошло бы, если бы я не был осмотрительнее вас, давайте останемся добрыми друзьями.
- Добрыми друзьями?
- А почему бы нет? Добрые друзья - это те, кто готов оказать нам услугу.
- Разве я когда-нибудь просил вас об этом?
- Это ваша ошибка, потому что за те два дня, что вы уже в Париже...
- Я?
- Да, вы. Господи, ну зачем вы пытаетесь от меня это скрывать? Ведь я колдун. Вы оставили принцессу в Суассоне, примчались на почтовых в Париж через Виллер-Котре и Даммартен, то есть кратчайшим путем, и поспешили к своим добрым парижским друзьям за услугами, в которых они вам отказали. После этого в полном отчаянии вы отправились на почтовых в Компьень.
Кардинал был подавлен.
- Какого рода услуги я мог бы ожидать от вас, - спросил он. - если бы к вам обратился?
- Те услуги, которые можно получить от человека, умеющего делать золото.
- Какое отношение это может иметь ко мне?
- Черт побери! Когда человек должен срочно уплатить пятьсот тысяч франков в сорок восемь часов... Я точно назвал сумму?
- Да, точно.
- И вы спрашиваете, зачем вам друг, который умеет делать золото? Это все-таки имеет значение, если пятьсот тысяч франков, которые вы ни у кого не смогли взять в долг, можно взять у него.
- Где именно? - спросил кардинал.
- Улица Сен-Клод, в Маре.
- Как я узнаю дом?
- На двери молоток в виде головы грифона.
- Когда можно явиться?
- Послезавтра, ваше высокопреосвященство, в шесть часов пополудни, пожалуйте, а потом...
- Потом?
- В любое время, когда вам заблагорассудится. Смотрите, мы вовремя обо всем уговорились: принцесса закончила молитву.
Кардинал был побежден, он не пытался более сопротивляться и подошел к принцессе.
- Ваше высочество! - обратился он к ней. - Я вынужден признать, что его сиятельство Феникс оказался совершенно прав: представленное им свидетельство подлинное, кроме того, меня полностью удовлетворили его объяснения. Граф поклонился.
- Каковы будут приказания вашего высочества? - спросил он.
- Я еще раз хочу поговорить с этой дамой. Граф в другой раз поклонился в знак согласия.
- По своей ли воле вы покидаете Сен-Дени, куда пришли, чтобы попросить у меня убежища?
- Ее высочество спрашивает, - с живостью подхватил Бальзаме, - по своей ли воле вы покидаете монастырь Сен-Дени, куда пришли просить убежища? Отвечайте, Лоренца!
- Да, - проговорила молодая женщина, - такова моя воля.
- Для того, чтобы последовать за своим супругом, графом Фениксом?
- Для того, чтобы последовать за мной? - повторил граф.
- Да, - отвечала молодая женщина. |
|
- Свидетельство составлено по всей форме и подписано господином Реми, кюре храма Иоанна Крестителя. А почему это интересует ваше высочество?
- У меня есть на то причины. Так вы говорите, что подпись?..
- Подлинная. Но я не поручусь, что она не была получена путем вымогательства.
- Путем вымогательства? - вскричала принцесса. - Это вполне вероятно.
- И согласие Лоренцы - тоже, не так ли? - насмешливо спросил граф, пристально глядя на принцессу.
- А как можно было бы вынудить кюре подписать эту бумагу, господин кардинал? Вам это известно?
- Во власти этого господина много разных способов, колдовских, например.
- Колдовских? Кардинал, вам ли?..
- Ведь он - колдун. Я это уже сказал вашему высочеству и могу повторить.
- Ваше высокопреосвященство изволит шутить!
- Да нет же, а в доказательство я хотел бы в вашем присутствии объясниться с этим господином самым серьезным образом.
- Я собирался сам просить вас об этом, - вмешался граф.
- Прекрасно! Не забудьте, однако, что вопросы буду задавать я, - возвысил голос кардинал.
- А я прошу вас помнить, что отвечу на все ваши вопросы в присутствии ее высочества, раз вы так этого хотите. Но вам этого очень скоро не захочется, я в этом уверен.
Кардинал улыбнулся.
- Роль колдуна в наши дни - непростая роль, - заметил он. - Я видел вас за работой: вы имели огромный успех. Но предупреждаю вас, что не у всех такое терпение, а главное такое великодушие, как у ее высочества.
- У ее высочества? - вскричала Луиза.
- Да, - отвечал граф, - я имел честь быть представленным ее высочеству.
- Как же вы были удостоены такой чести? Говорите, говорите!
- Все произошло хуже, чем мне бы этого хотелось, потому что я не испытываю личной неприязни к людям, особенно - к дамам.
- Что сделал этот господин моей августейшей племяннице? - спросила принцесса Луиза.
- Ваше высочество! Я имел несчастье сказать правду, которую она хотела от меня услышать.
- Хороша правда! Такая правда, что она упала в обморок!
- Моя ли в том вина, - продолжал граф властным голосом, которому, должно быть, случалось подчинять себе слушателей, - моя ли в том вина, если правда оказалась столь страшной, что произвела такое действие? Разве я искал встречи с ее высочеством? Разве я просил ей меня представить? Нет, напротив, я пытался этого избежать. Меня привели к ней почти силой. Она меня допрашивала.
- Что же это была за страшная правда, которую вы ей сообщили? - спросила принцесса.
- Ваше высочество! Я приподнял завесу, скрывавшую будущее, - отвечал граф.
- Будущее? - переспросила принцесса.
- Да, ваше высочество, то будущее, которое вашему высочеству кажется столь угрожающим, что вы пытаетесь от него скрыться в монастыре, одолеть свой страх перед ним в алтаре молитвами и слезами.
- Сударь!
- Моя ли вина в том, ваше высочество, если будущее, которое вы предчувствуете, будучи святой, было открыто мне как пророку, а ее высочество, напуганная этим будущим, угрожающим ей лично, упала в обморок после того, как я ей открыл его?
- Слышите, что он говорит? - проговорил кардинал.
- Увы!.. - молвила принцесса.
- Ее правление обречено, - вскричал граф, - как безнадежное и самое несчастливое для монархии.
- Сударь!
- А вот ваши молитвы, должно быть, достигли цели, но вы не увидите ничего из того, чему суждено произойти, потому что к тому времени уже будете в руках Господа. Молитесь, ваше высочество! Молитесь!
Подпав под влияние его пророческого голоса, каким он говорил о ее опасениях, принцесса упала на колени перед распятием и принялась горячо молиться.
Повернувшись к кардиналу, граф увлек его к окну.
- Поговорим с глазу на глаз, господин кардинал. Что вам от меня угодно?
Кардинал пошел за графом.
Итак, действующие лица расположились следующим образом:
Принцесса горячо молилась перед распятием; Лоренца молча и неподвижно, с открытыми, но словно невидящими глазами, стояла посреди комнаты. Мужчины стояли у окна: граф опирался на оконную задвижку, кардинал был наполовину скрыт шторами.
- Так что же вам угодно? - повторил граф. - Я вас слушаю.
- Я хочу знать, кто вы такой.
- Вам это известно.
- Мне?
- Разумеется. Не вы ли говорили, что я - колдун?
- Превосходно! Но там вас называли Джузеппе Бальзамо, здесь - графом Фениксом.
- Что же это доказывает? Что я сменил имя, только и всего.
- Да, но знаете ли вы, что подобные изменения, да еще со стороны такого человека, как вы, должны весьма заинтересовать господина де Сартина?
Граф улыбнулся.
- Это несерьезный аргумент для того, кто носит славное имя Роанов! Неужели ваше высокопреосвященство собирается делать голословные заявления? Verba et voces <Слова и выражения (лат.).>. Никакого другого обвинения мне предъявить вы не желаете?
- Шутить изволите? - спросил кардинал.
- Таков уж мой нрав!
- В таком случае я позволю себе одно удовольствие.
- Какое же?
- Я заставлю вас снизить тон.
- Попробуйте.
- Я в этом уверен, стоит мне только начать ухаживать за будущей наследной принцессой.
- Это было бы небесполезно, принимая во внимание отношения, в которых вы с ней сейчас находитесь, - равнодушно заметил Бальзамо.
- А если я прикажу вас арестовать, господин предсказатель судеб? Что вы на это скажете?
- Я бы сказал, что вы совершаете большую ошибку, ваше высокопреосвященство.
- Вот как? - с уничтожающим презрением воскликнул кардинал. - По отношению к кому?
- К самому себе, господин кардинал.
- Ну так я отдам это приказание: вот когда мы узнаем, кто такой в действительности Джузеппе Бальзамо, граф Феникс, - знатный отпрыск генеалогического древа, ни одного семечка с которого я не видал ни на одном из геральдических полей Европы.
- Неужели вам обо мне ничего не сообщил ваш друг господин де Бретель? - спросил Бальзамо.
- Господин де Бретель не является моим другом.
- То есть он перестал им быть. Однако когда-то он был одним из самых близких ваших друзей. Ведь именно ему вы написали одно письмо... |
|
Граф достал из портфеля письмо и подал его принцессе.
Она прочла:
«Вернись, Ашарат. Все мне немило, когда тебя нет рядом. Боже мой, когда же настанет день, когда я буду вечно твоей?
Лоренца».
Принцесса поднялась с пылавшим от гнева лицом и подошла к Лоренце с запиской в руке.
Лоренца словно ее не замечала. Казалось, она видела и слышала только графа.
- Я понимаю, - с живостью заговорил тот, словно решившись до конца служить переводчиком молодой женщины, - ваше высочество сомневается и желает знать, действительно ли это ее записка. Ну что ж! Вы, ваше высочество, сами можете в этом убедиться. Лоренца, отвечайте: кто написал эту записку?
Он взял письмо, вложил его в руку жены и прижал ее к своему сердцу.
- Написала письмо Лоренца, - проговорила она.
- А Лоренце известно, о чем это письмо?
- Конечно.
- Тогда скажите принцессе, что в этом письме, чтобы она не думала, что я ее обманываю, когда говорю, что вы меня любите. Скажите же ей, я вам приказываю!
Казалось, Лоренца сделала над собой усилие. Потом, не разворачивая письма и не поднося его к глазам, прочла:
«Вернись, Ашарат. Все мне немило, когда тебя нет рядом. Боже мой, когда же настанет тот день, когда я буду вечно твоей?
Лоренца».
- Невероятно! - проговорила принцесса. - Я вам не верю, потому что во всем этом есть нечто необъяснимое, сверхъестественное.
- Вот это письмо и убедило меня окончательно в том, что необходимо ускорить наше бракосочетание, - продолжал граф Феникс, не обращая внимания на слова принцессы. - Я любил Лоренцу так же сильно, как она меня. Наше положение было двусмысленным. Кстати, в этом полном приключений и случайностей образе жизни, какой я веду, могло произойти несчастье; я мог неожиданно умереть и хотел бы, чтобы в случае моей смерти все мое состояние принадлежало Лоренце. Вот почему, прибыв в Страсбург, мы обвенчались.
- Обвенчались?
- Да.
- Это невозможно!
- Отчего же, ваше высочество? - с улыбкой сказал граф. - Позвольте вас спросить, что невозможного в том, что граф Феникс женился на Лоренце Фелициани?
- Она мне сама сказала, что не является вашей супругой.
Не отвечая принцессе, граф повернулся к Лоренце.
- Вы помните, когда мы обвенчались? - спросил он ее.
- Да, - отвечала она, - третьего мая.
- Где?
- В Страсбурге.
- В какой церкви?
- В городском соборе, у Иоанна Крестителя.
- Был ли наш союз заключен против вашей воли?
- Нет, я была очень счастлива.
- Видишь ли, Лоренца, - продолжал граф, - ее высочество полагает, что тебя принудили к этому. Ей сказали, что ты меня ненавидишь.
При этих словах граф взял Лоренцу за руку. Молодая женщина затрепетала от счастья.
- Я тебя ненавижу?! Нет, я тебя люблю! Ты такой добрый, такой щедрый, такой могущественный!
- Скажи, Лоренца, с тех пор как я стал твоим мужем, злоупотреблял ли я когда-нибудь супружескими правами?
- Нет, ты относишься ко мне, как к дочери, я твоя чистая и безупречная подруга.
Граф обернулся к принцессе, словно желая ей сказать:
«Вы слышали?»
Принцесса в ужасе отступила к изваянию Иисуса, из слоновой кости, стоявшему у стены, задрапированной черным бархатом.
- Это все, что вы желали узнать, ваше высочество? - проговорил граф, выпуская руку Лоренцы.
- Сударь! Сударь! - вскрикнула принцесса. - Не приближайтесь ни ко мне, ни к ней!
В эту минуту послышался шум подъехавшей кареты, остановившейся у дверей аббатства.
- А-а, вот и кардинал! - воскликнула принцесса. - Теперь мы, наконец, узнаем, как ко всему этому относиться.
Граф Феникс поклонился, шепнул Лоренце несколько слов и спокойно стал ждать с видом человека, который умеет управлять событиями.
Спустя мгновение дверь распахнулась, и принцессе объявили о прибытии его высокопреосвященства кардинала де Роана.
Успокоенная появлением третьего лица, принцесса вновь опустилась в кресло и проговорила:
- Просите!
Вошел кардинал. Поклонившись принцессе, он с удивлением заметил Бальзамо и вскричал:
- А-а, это вы, сударь!
- Вы знакомы с этим господином? - не скрывая удивления, спросила принцесса.
- Да, - отвечал кардинал.
- В таком случае, - вскричала она, - скажите нам, кто он такой.
- Нет ничего проще, - заметил кардинал, - этот господин - колдун.
- Колдун? - пролепетала принцесса.
- Прошу прощения, ваше высочество, - вмешался граф, - я надеюсь, высокопреосвященство все нам объяснит в свое время ко всеобщему удовольствию.
- Уж не предсказывал ли этот господин судьбу вашему высочеству? - спросил кардинал де Роан. - Я вижу, вы очень взволнованы.
- Свидетельство о браке! Сию же минуту! - вскричала принцесса.
Кардинал с удивлением взглянул на нее, не понимая, что могло означать это восклицание.
- Прошу вас, - проговорил граф, протягивая документ кардиналу.
- Что это? - спросил тот.
- Я хочу знать, - сказала принцесса, - подлинная ли это подпись и действительно ли это свидетельство.
Кардинал прочел представленную принцессой бумагу. |
|